Борьба: Пленники Тьмы (книга первая)

Сам Манхр от всех остальных в его должности ничем не отличался, кроме своего веса: подобные ему заедались до двухсот килограммов, он же всего до девяноста. Чумы это активно пропагандировали, объясняя симпатией Манхра и его желанием помочь людям путём постоянной, в том числе собственной работы. Правдой здесь был лишь вес (реальную причину знал весьма узкий круг руководства колонной, заключавшейся в какой-то страшной и весьма редкой у чумов болезни; что касается «помощи», то говорили, что он приворовывал у своих, да в таких количествах, что можно было уже купить собственную шахту не меньших размеров).

Теперь власть мнимая. В её лице представлялся Павел Пожарин (номер 726629А1). Под землёй этого человека ненавидели больше, чем чумов, несмотря на то, что не от него исходили приказы бить их камнями. Маки ненавидели этого человека больше, чем кого бы то ни было, несмотря на то, что не от него исходили приказы на рейды по «дикому полю». И даже чумы, включая и самого Манхра, ненавидели его больше, и чем маки, и чем шахтёров, несмотря на то, что не он их убивал и заставлял находится на этом месте. Его ненавидел тот, кто не знал, а тот, кто знал, понимал, что он нужен. До него на этом посту не держались более полутора лет, он сидел уже целых десять.

В задачу номера с окончанием «А1» входил «основной» отчёт перед караком о проделанной работе, а также некоторые нюансы в бухгалтерии. Манхр при его помощи воровал. Шахтёры и маки видели в этом выгоду – раз он ворует себе, значит в империю идёт меньше.

Пожарин за свой «труд» получал привилегии: Во-первых, практически всё время А1 находился на поверхности земли, а не в её недрах, что позволяло ему, по крайней мере, дышать воздухом, а не пылью, переполняемой метаном, во-вторых, у него имелась возможность выбрать себе семерых помощников из шахты, хоть он не брал ни одного, и, в-третьих, особые условия жизни: хорошая еда, больше времени на сон и так далее.

Всё это Манхр терпел, но в силу своих причин. Он ненавидел его за то, что то позволял ему слишком много воровать. Ведь Манхр – чум дворянского происхождения , и учили его с самого рождения любить и превозносить силу «Тёмного камня», Чумную Империю, свой вид, а он воровал у своих же. Стыд и алчность постоянно сталкивались в нём, и победу всегда одерживало второе чувство.

Всем этим за него восхищался Пожарин: структурой общества Империи, сверхъестественными способностями, преодолевшими некогда человеческую цивилизацию, физиологическим строением, и даже брезгливостью к людям. Он пренебрегал людьми, хотя и был одним из них.

25-ого марта обстановка в группе Донецк-Макеевка изменилась: из центра прибыло сообщение (благо телефоны работали):

«Лично караку Донецка-Макеевки Манхру от броза Славянской колонны Блуха:

С отвращением сообщаю, что некоторое время ранее мне доложили, что вы, карак Манхр, занимаетесь казнокрадством и тайно перевозите добытое сырьё в дарованные вам территории Кубани, сектор 7. Свою причастность к этому отрицать не пытайтесь. От вас требуется в течение двух недель возвратить Империи Тёмного Камня 264 тонны угля. Кроме того, уплатить 36 тысяч роков в качестве штрафа. В случае невыполнения данных требований у вас будут отняты звание, должность, земли и прочее имущество, а сами вы помещены на работу, к своим бывшим подчинённым, где и останетесь до конца дней».

Броз Славянской колонны Блух

После прочтения этого послания у Манхра задёргалось веко, затряслись пальцы на обеих руках, а зелёный змеиный язык вылез наружу и стал неподвижным.

Через полминуты в кабинет карака явился Пожарин. По правилам человеку нельзя было сидеть в присутствии чума – для категории А1 часто делалось исключение. Но в этот раз Пожарин, когда он увидел гримасу на морде своего покровителя, мысли об этом выпрыгнули прочь из его головы.

«Я точно должен тебя поблагодарить! Раб!» – взревел чум.

Пожарин опустил свою широкую голову и уставился в пол.

«Не знаешь, за что?!»

«Не, господин, не знаю».

«Ааа… Не знаешь… А, что мне грозит за это, знаешь?» – Манхр встал из-за стола и подошёл к «своему виновному».

«Нет, господин, не знаю».

С широкого мерзкого размаха Манхр засадил ладонью в «противника». Пожарин отлетел в сторону, к стенке, и, согнувшись, свалился на пол; он хорошо знал, что попробуй он встать, получил бы ещё раз. Спорить с чумов бесполезно – они не способны признать свои ошибки.

«Голову мне скрутят, вот что сделают! Мне! Мне, Манхру, скрутят голову! Слышишь, раб?! Мне! Манхру! Слышишь?!» – Манхр подошёл к лежачему и, что было сил, пнул его ногой. Затем ещё раз. И ещё раз.

«Слышишь, раб? Слышишь?» – карак вошёл в истерику. Он не мог поверить, что такое вообще происходит. Это же просто невозможно. Не его должны судить – другого. Тридцать пятый год он заведует этой областью, к нему никаких претензий, и тут вдруг вот тебе.

После ряда ударов различной силы и эмоциональной окраски Манхр отошёл от полумёртвого всеми ненавистного номера 726629А1 в сторону окна и устремил свои взоры вдаль. И в первый раз в своей разрушительной лживой жизни он объективно взглянул на небо. Имперская пропаганда без тени сомнения изображала Земное Небо как какую-то природную ошибку: в их мире Небо фиолетовое. Теперь это не казалось догматом или вообще весомым утверждением. Манхр впервые смог почувствовать своё «я», уже отделимое, хоть и на незначительное расстояние, от Империи. У него сформировалось собственное мнение.

«Собственное мнение? – подумал карак. – Что оно представляет без всего остального? Ничего. Нет… Представляет. Это ведь я. Манхр. Но теперь я отдельно… Чушь. Как кто-то может быть отдельно? Это невозможно… Возможно. Так живут, например, маки… Да нет. Это люди. У людей всё не так. Они ведь люди. НЕ мы. Мы лучше… А почему?.. Почему мы лучше?»

В голове у Манхра что-то застряло, потом остановилось и всё остальное. Встал весь механизм. И всего-то из-за одного банального вопроса «Почему?».

Чум обернулся и посмотрел на всё ещё лежащего Пожарина: «Чем я лучше него? Да это бред! Это кусок отбросов ни на что неспособный. Конечно, я лучше его!… Его да, но людей-то ещё миллионы… Сейчас они работают. Спят всего восемь часов. Они переносят такие условия… Я бы так не смог… Но почему мы тогда победили их, если они сильнее?»

Манхр уселся за стол и, наклонившись вперёд, зажал голову руками: раньше размышлять ему не приходилось, раньше он думал только о деньгах. Перед ним встала дилемма: с одной стороны пришла мысль о превосходстве людей над чумами, с другой – он точно знал, что люди проиграли войну. Совместить две эти вещи Манхр не мог, а отменить какой-либо тезис просто не представлялось возможным. Второй тезис являлся чуть ли не неопровержимым фактом. А первый настолько запал в душу, настолько казался очевидным, что заставлял в прямом смысле подбирать аргументы в свою пользу.

«Слышишь, раб?» – не отодвигая рук от головы, спросил Манхр.

Тяжело переворачиваясь с живота на бок, Пожарин открыл рот и попытался издать какой-то звук, но не смог – не позволило дыхание, оно было слишком тяжёлым. Манхр сломал ему три ребра.

«Говори!» – руки у карака оставались в прежнем положении.

Номер А1 что-то промямлил и сразу закашлял.

«Кто сильней? – Манхр говорил громко и грозно, как обычно. – Скажи мне, кто сильней? Мы или люди?»

Не видя вариантов, Пожарин открыл рот и, согласно кивая, попробовал ответить.

«Не смей мне врать! Подумай, прежде, чем ответить. Подумай! И скажи, кто сильней?»

Ответ вылетел быстро чётко и из последних сил: «Чум!!!»

Глаза Манхра отвернулись в сторону, руки убрались с головы и поместились на подоконнике: «Ты врёшь мне. Я знаю. Вы все врали мне, всё это время… Но ничего. Я не буду тебя убивать… Ладно. Иди и заставь всех работать. Сегодня план надо перевыполнить в два раза. Иди и скажи это всем».

Чум развернулся в сторону окна и снова посмотрел на Небо: «Не знаю, насколько сильнее люди, но Небо их в сто раз красивее нашего».

То же 25 марта.

После разъяснения всех дел: семейных и рабочих, Гавриил, наконец, приступил к руководству очисткой. Задача состояла на редкость сложная – очистить не больше 12 тонн. Ах, какое сложное слово «не больше», и что оно значило для шахтёров. Им необходимо попасть именно в эту цифру: больше – и 253-яя сома всем прикажет долго жить, меньше – всем прикажут долго жить они сами; остальные идут по немного другому расчёту, но всё же им, скорее всего, тоже достанется.

Раньше уголь очищали автоматически – выкладывали на конвейер, вдоль которого располагались распылители с водой, это нужно, чтобы не сгущался метан: он проникает в лёгкие, а может и взорваться. Сейчас использовали руки. Всё долго, и дышать нечем, и работали все, и умирали со временем от этого все.

Командир находился где-то в середине зала, когда к нему подошёл зам Богатый: «Командир, срочное дело».

«Что ещё? Кто-то из чумов рискует не выполнить план по побитию нас камнями – надо помочь?» – Гора посмотрел на своего помощника взглядом, характеризующимся фразой «надо будет помочь в этом – поможем в этом, лишь бы наших стариков не трогали» (только старики держали их от «перебегания» к маки).

«Коля. Чёрный рабочий. Мне сказали, что у него есть, что сказать…»

«А у кого из нас нет?»

Николай Земляков (номер 52436483С3) один из всего лишь двух чёрных рабочих 381-ой сомы, вторым был Сергей Черноусов (номер 77242388С3).

Чего он мог сказать – «выход» ему подготовили царский – 20 килограммов. Ему много?

Тем не менее спустя семнадцать минут Гавриил стоял у ямы: «Звал, дружище?»

Яма глубиной в шесть метров казалась каким-то бесконечным пространством, что туда можно было закидать весь добытый за месяц уголь, на самом деле оттуда несло гнилыми разлагающимися трупами бывших рабочих: и сколько там ни погибало их, места меньше не становилось – трудно поверить в то, что тела мёртвых могут так легко складываться в ничто…, но это так. Внутри шахтёры привыкали довольно быстро, но те, кто выходил оттуда живым, рассказывали, что даже после целого трудового дня первой недели невозможно заснуть, а потом страшно просыпаться, в костях своих товарищей и дальше продолжать работу.

На деле «выход» им «закидывали» по десять-пятнадцать килограммов в день, а затем почётно вытаскивали перед чумами, записывающими «плюс» себе в тетрадочку. Но сколько мы они ни записывали в день, еды всё равно почти не давали, так что в случае спасения такового, труда достать его и вовсе не составляло. Одни кожа да кости; рёбра видны настолько сильно, что кожа, покрывающая их, складывалась между ними; руки после этого почти не двигались в течение пары дней, болезнь эту назвали «синдром Жизни», оттого что больной не совсем осознавал, что он жив, он словно рождался заново; лицо выпирало скулами вперёд и особенно в подбородке из-за почти обессилевших мышц. Но всегда присутствовал один неувядающий до смерти фактор – глаза. Они блестели огненным блеском, и никто не понимал, то ли от радости, то ли от горя невозможности умереть.

Сейчас эти глаза блестели, но тем огнём, который возникает так резко и хочет так много, а при неполучении этого быстро затухание уходит, забирая с собой того, кто его носил. Это Огонь Свободы.

«Командир, ты не поверишь…» – Николай смотрел вверх, раскрыв рот. Внутрь летела пыль, но похоже это не имело никакого значения.

Гора заметил то, что он видел только у тех, кого сейчас не было в живых, кто уже погиб: «Раз ты так думаешь, спорить я не буду…»

«Командир, это..»

«Угу».

«Что я нашёл..»

«Ох, что же ты нашёл», – Гавриилу уже нравилась эта тягомотина.

«Оружие».

«Что?»

«Оружие. Командир, здесь куча оружия… Просто, даже не знаю, как сказать…»

«Хорошо. Закинь что-нибудь на подъёмник, я подниму», – командир готов был увидеть что угодно; люди в этой яме с ума сходили десятками.

Внизу что-то загремело, после чего Гавриил начал крутить лебёдку.

Спустя полминуты верёвка поднялась до нужного уровня: на подъёмнике лежал АК-74.

Гавриил осмотрелся по сторонам: чумов нет.

«И много у тебя такого?» – спросил он внизу.

«Сам не знаю… Но, похоже, целый склад», – послышался ответ несколько задумавшегося человека – видно, и правда не знал.

«Подожди, я скоро», – бросил вниз Гора и, отложив автомат в тень, пошёл в очистительную.

Через три минуты командир, придерживаемый Константином, опускался на дно ямы. Теперь ему уже казалось, что там не так темно и сыро, но разложениями воняет сильнее, и мнение по поводу пищи изменилось: как бы это ни странно, но здесь в яме, почему-то захотелось есть.

В самом низу стоял Николай, уже успокоившийся, но всё же столь же желающий «свободного воздуха», с киркой в левой руке и ещё одним АК-74 в правой.

«Они же ведь жаждут этого. – подумал Гавриил. – Они устали быть рабами… Э то не один измученный человек, это все мы… все мы сейчас в его лице… Здесь все уже просто-таки бредят войной… Да мне же самому уже всё это снится… Вот, например, сегодня. Сон о том, что к нам спускается Манхр. Подходит ко мне. Смотрит прямо в глаза. А потом падает на колени со словами: «Прости нас, мой господин. Сохрани нам жизни». И все, все чумы делают тоже самое… Боже, мы ведь должны быть свободными».

«Командир?» – спросил Николай, подойдя к Гавриилу. Тот сразу пришёл в себя, признавая себе самому, что это вошло в привычку, и ответил: «Ну, Коль. Давай, показывай, что у тебя тут».

Тот помахал автоматом назад и отошёл в сторону… Куча, просто куча оружия виднелась из проделанной в грунте дыре.

«Гхмг… – сказал Гора. – Ладно, возьмём пять штук с собой. Остальные оставим здесь – чумы сюда всё равно не спустятся…»

«И всё?» – Николай обалдел и, очевидно, многое напланировал, так что такой ответ его сваливал наповал. Теперь его можно было обмануть, либо убить – что он задумал, он уже не мог не сделать.

Гавриил выбрал первое: «Нужно подготовиться. Я обещаю, мы восстанем, но для этого нужно время. Потерпишь? Ради меня».

Авторитет настолько сильный харизматический, с таким никто поспорить не мог, а, если уж он что попросил, уважение заставит сделать. Гора, он как отец.

«Командир», – послышалось сверху от Константина.

«Что?» – голос принял обычные не столь «харизматические» формы.

«К нам пожаловал А1. Сам».

Пять минут, в течение которых Гора добирался до второго сектора, вылились в глубокие раздумья: народ и правда нуждается в свободе как в солнечном свете, который тоже не разрешают видеть вдоволь, и самое главное – когда-нибудь он это получит. Гавриил, не переставая, привязывал ко всему этому сына и невестку: так хочется, чтобы они были свободны, а его внук и вовсе не знал рабства.

Сектор номер два – это канцелярия. Здесь всё считают, всё докладывают, а для отдельных совещаний, коих было ну совсем мало (А1 действительно редко спускался вниз – дышать трудно для непривыкшего), было отдельное помещение, хотя и целиком пустое.

К приходу Гавриила со своим замом все остальные были уже на месте, включая и самого Павла Пожарина. Все, кроме А1, уважительно кивнули, Волин даже, улыбаясь: всё-таки приятный мужик.

«Ну вот, когда все собрались, я могу сказать, в чём дело… – всем было видно, насколько трудно ему говорить, и как он жадно хватает воздух. – Я готов взять с собой наверх десятерых ваших людей. Я ошибался в них. Чумы – сволочи, они должны умереть. Они…»

Первым не выдержал болтовни Доминик: «Ты бы лучше объяснил, что сегодня происходит. Мои пашут как проклятые, а на ночью им не дают поспать и выгоняют на работу. Нам нужен отдых. Это что, нужно письменно объяснять?»

Разумеется, масла подлил его зам Петр: «Им не письменно надо объяснять, а в практической форме. Меж глаз бить надо!»

Голушко и Прескович, командир и зам сомы №647, дружно матернулись, но по делу.

«А нам сколько грузить прикажешь? Двадцать четыре тонны? – недоумевал Дубровский. – Ты эту цифру понимаешь? Или это кто-то пошутил?»

«Не… Они лишены чувства юмора. – вмешался Георгий. – Я им уже пытался потравить пару анекдотов. Подумали, что я спятил… А анекдот про Штирлица, могу сейчас рассказать».

«Это Манхр. – попытался остановить натиск в свой адрес Пожарин. – Всё он».

Волин рассмеялся от чистой души: «Да нет, Штирлица звали Макс фон. Только он русский… В общем, тебе не привыкать к таким тонкостям. Только вот он был русским от рождения. А ты стал чумом уже в процессе». Остальные, кроме Горы, высказали Пожарину в кратце всё, что о нём думают. «Кратца» хватило, что тот пожелал испариться – правду можно долго не пускать, но, если она уж вылезла, обратно не вернётся.

«Поясни, чем он виноват?» – после слов Горы все замолчали.

«Ему… Ах, ему… – Пожарин застрял от колен до шеи. – Ему пришло сообщение от броза. С обвинением».

Поскольку каждое слово выдавливалось как признание, а ждать мало кто хотел, Доминик начал подбадривать его возгласами «Молодец», «Ну», «Давай ещё», «Не сдавайся», «Вперёд».

Получилось вот так: «Ну, ну, вперёд. – В коррупции. – Молодец. Давай ещё. – Ему сказали, чтобы… эээ… – Давай ещё. Не сдавайся. – Чтобы он вернул. Всё вернул. – Ещё. Ещё! – Вот и всё. – Ну, нет».

Под конец безумной речи Доминик изобразил крайнее недовольство, а Петр, сложив губы, сочуственно покивал головой.

«Да надо его замочить», – как бы делая вывод, из своей части диалога, сказал Доминик.

«Да он не жидец», – вывел его зам.

«Мне он тоже надоел», – подтвердил Дубровский.

«А может…» – начал было говорить А1, но тут ему помешал Голушко: «Заткнись. Тебя не спрашивают», – по-другому, как не стыдно признаться, язык не поворачивался сказать.

Пожарин заткнулся. Посмотрел на свою нашивку, где белым по чёрному был вырисован номер, в конце которого стояли символы «А1», и вот так вот заткнулся. Он мог прямо сейчас вызвать охрану, как он раньше уже делал, и сказать им расстрелять любого за неподчинение ему, неследование иерархии, что в чумной империи было сродни ереси, мыслях об убийстве карака, которые, хоть и он подал – чём угодно; ведь его послушают, он «А1», выше их. Но он не сделал этого. Не смог. Он видел их лица: исчерневшие, грязные, напряжённые от беспокойства за своих подчинённых и знал, что его лицо не измучено, не испачкано и на самом деле не заслуживает таким быть. Пожарина никогда и не любили, а он, зная это, восторгался чумами, которые его ненавидели, даже больше других людей. А когда чумы отвернулись от него, показали, что он для них инструмент, он решил «поменять сторону». Но кому такой человек, кроме мамы, нужен.

Сейчас в кабинете почти все были недовольные, полусонные и злые от этого. После тяжёлой работы они поспали всего три часа.

Попробуйте разбудить человека, а потом спросить о его отношении к вам в данный момент времени – если это не ваш ближайший родственник, то, скорее всего, ответ последует «негативный».Разбуди медведя раньше времени, и он станет ходить по округе и убивать всех, кто попадётся, и не потому, что он такой плохой, а потому что нарушили его режим. Нарушили режим – нарушили систему. Нарушили систему в одном месте – нарушили везде.

Присутствующие же заведовали ещё и несколькими сотнями людей, о каждом из которых они не переставая думали.

Пожарин отлично чувствовал всё это, особенно сейчас, когда оказался с ними наедине. Наедине реальность сама, без вызова, лезет наружу.

После двухминутного восклицания всех, кроме Гавриила , по поводу происходящего всё приостановил Волин вопросом: «Гора, а ты что молчишь?»

Гавриил взглянул на Доминика: «Ты прав. Его надо убить».

Командира 381-ой сомы здесь все знали прекрасно, и ещё лучше знали его наставления по поводу того, что чумов сейчас убивать нельзя, ведь за каждого из них убьют десяток наших, ужесточат режим и ещё Бог знает чего; такого ответа никто не ждал.

«Ты что, решил сменить свои позиции. Или это волинский юмор», – спросил Дубровский.

«Нет. Позиции те же. – продолжил говорить Гавриил. – Но Манхр сейчас для нас опасен. Потому что он один, без империи. Но только сейчас. Пока не расплатится с долгами. И только сейчас его можно убить».

Как ни удивительно, но противить ему стал самый ярый сторонник «убийства врагов без разбора»: «Он же чум. Он один из них. Когда мы убьём одного из них, они убьют десяток нас. Ты же сам говорил».

«Говорил. И не отказываюсь от этого… Но сейчас он не один из них. Сейчас он один. А когда мы убьём его, они заберут его имущество и упокоятся на этом. Он же вор. Кто захочет за такого мстить. А чтобы к нам уж совсем не было вопросов, привлечём к этому маки».

«Всё бы хорошо. – продолжил спрашивать Петр. – Но как ты убедишь ещё и их. Если бы им было это надо – давно бы сделали».

«Это уже моя проблема… Сейчас мне нужно трёх человек на поверхность, а Манхр к 27-ому числу будет мёртв».