Книга Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017 - читать онлайн бесплатно, автор Игорь Яковлевич Рабинер. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017
Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017

– Пас! Вы не видите, что я занят?

Все грохнули. Толя поворачивается – а там Николай Петрович. Масленкин схватился за голову, а тот так спокойненько:

– Ребята, уже половина двенадцатого, пора спать! Завтра тяжелая игра.

Может, Старостин и учуял, что Масленкин выпивши, но виду не подал. А Гуляев ничего не заметил.

Толя вообще говорил, что выпивает перед игрой для стимуляции. А там жара и влажность просто страшные! После матча спрашиваем:

– Ну как ты себя чувствовал?

– Сначала так тяжело было, думал – забивайте сколько хотите! Но когда мы открыли счет, решил: фигушки, не пройдете. И играл уже вовсю.

Так и закончили – 1:0.

Старостину Гуляев был очень удобен – все, что Дед ни скажет, выполнял. Своего-то мало было – вот к Николаю Петровичу и прислушивался. Ну и нами был доволен, потому что по характеру у нас все были хорошие люди, без пижонства. Считаю, что «Спартак» был самой демократичной командой, самой доступной. Взять хотя бы то, что в другом клубе попробуй кто-нибудь из молодых зайди в автобус! У каждого свое место было, и пока основной состав не сядет – не думай даже влезать туда! А в «Спартаке» кто куда хотел, тот туда и садился.

И тот же Нетто, при всем своем авторитете, совершенно нормальный человек был. Да, «пихал», но был очень отходчивым. И никто на него вообще не обижался, потому что он полностью отдавался игре. Пусть ворчал – но всегда бежал назад свою работу выполнять. Мы все как братья были. Правда, бывало, что капитаном мы выбирали то его, то Симоняна. Никита мог подойти, строго спросить, а Игорь наворчит, обзовет «деревней»… И мы их в роли капитана чередовали.

К послефутбольной жизни Нетто оказался не приспособлен. Вида, что ему очень плохо, не показывал – но его старались поддержать, с ветеранами на матчи брали, чтобы заработал немного. Ловчев подарил ему машину – но она так и сгнила около дома, хотя ездить он умел. Ну и болезнь его добила – все забывал. И Гиля Хусаинов ушел так же…

Состав 1950-х – это такие личности были! Даже из числа не самых ярких, казалось бы, игроков. Взять того же Николая Тищенко. Мы до сих пор сами поражаемся, как он в том полуфинале против болгар в Мельбурне с переломом ключицы не просто на поле остался, но и во второй голевой комбинации поучаствовал. Он тогда пришел в перерыве, попросил уколоть и прибинтовать руку к телу – и обратно!

Только Николай Иванович мог так сделать! Это был отличный человек, которого, к сожалению, в пятьдесят четыре года сердечко подвело. Из таких передряг он порой выходил! Как-то раз Тищенко попал в страшнейшую автокатастрофу. Ветераны играли в Рязани и возвращались оттуда ночью под дождем. Машина из-за скользкой дороги съехала на обочину, закрутилась – и Тищенко вылетел через лобовое стекло. Вылезли остальные – Николая Ивановича нет. Темнота, ничего не видно. Начали кричать. Он из кювета слышал их голоса, но крикнуть в ответ не мог. Когда его нашли – сандалии в одной стороне, он в другой.

Следом ехала вторая машина с ветеранами – его посадили в нее и довезли до Люберец. Вышел из машины и пошел до больницы сам. А у него был перелом тазобедренного сустава, сзади скальп снят, весь в ушибах – и так далее. Но в больницу он должен был войти сам! Мы с его женой, которая мне обо всем рассказала, в семь утра к нему приехали – благо жили на одной лестничной клетке. Приходим – а он сидит, дымит. Лежать ему нельзя было. Весь забинтован – и только сигарета «Дымок», или, как он ее называл, «Дымстон», из зубов торчит.

Железный был человек. И сверхпорядочный. Но не всем нравилось, что он правду в глаза говорил. Был директором спартаковской школы, но потом его сняли – городской совет «Спартака» критиковал…

Золотой гол в Мельбурне – это вообще отдельная тема. Я-то и тогда был, и сейчас абсолютно уверен, что не Ильина тот мяч, а мой. Видел, что Толя его уже за линией ворот коснулся. Помню, подбежал к нему и сказал:

– Молодец, что подстраховал!

А все подумали, что он этот гол забил.

Ну и ладно, думаю, главное, что победу одержали, а кто забил – не важно. А обидно стало, когда Ильин получил орден «Знак Почета», а я – ничего. Хотя и первый гол на Олимпиаде забил, и последний. Если бы попер – может, что-то и поменяли бы. Но не стал.

Мало того, мы выступали перед какой-то аудиторией после Игр, и он хоть бы упомянул про меня! Пусть не говорил бы, что гол – мой, ну хоть «Исаев сделал удар головой, а я внес его в ворота». Но ни про меня, ни про Татушина, проскочившего по правому краю и сделавшего мне передачу, – вообще ни слова. А у меня ведь очень непростая задача была – в прыжке затылком через стоявшего у ближней штанги вратаря в дальний угол мяч перевести…

Впрочем, это его дело. Даже Валька Иванов с женой Толю спрашивали:

– Ну почему ты молчишь?

– Все говорят, что гол я забил, так чего мне встревать?

Ладно…

Нетто, Симонян, Ильин и Тищенко за то золото получили по машине «Победа». А мы, кто помоложе, – «Москвичи». Я уже после Олимпиады водить научился. Как Шумахер водил – медленно не мог ездить. Но и машин было мало, и реакция хорошая – так что все без эксцессов обходилось.

А как нас, когда мы на поезде из Владивостока в Москву ехали, люди встречали! Одна бабка прибежала с ведром спирта: «Где здесь Яшин?» Не взять его Лева не мог – людей уважить нужно было[4].

С Яшиным мы жили в Мельбурне в одном номере. У нас были отличные отношения. В день открытия, 22 ноября, мы как раз дежурными остались. Жара страшная, люди в обморок от солнечного удара падали, – и Качалин нас с Левой пожалел. Пошло на пользу – я первый гол забил. Дружеские отношения у нас до конца Левиной жизни сохранились. Мы с Симоняном к нему приехали, когда он уже умирал, две недели оставалось. Позвонила Валентина Тимофеевна, пригласила прийти попрощаться…

Во время того полуфинала Олимпиады, когда Тищенко свой подвиг совершил, мы с Симоняном и Ильиным на скамейке между собой тревожными мыслями делились. В 1952-м за поражение от югославов разогнали «команду лейтенантов», а теперь, если бы проиграли болгарам, составлявший основу сборной «Спартак» может та же участь постигнуть. При 0:1 об этом как-то сразу подумалось.

Мы ощущали это давление. И, когда пропустили, сразу 1952-й вспомнился. Хорошо, что не только сравняли, но и победный забили. Серебряные медали уже гарантировали, что «Спартак» не разгонят…

А во время отборочного турнира той Олимпиады забавный эпизод случился. Правда, смешно о нем сейчас вспоминать, а тогда… Поехали на матч в Израиль. Никаких заградительных барьеров там не было – поле и трибуна. И полицейские с собаками стоят. Веду мяч в середине поля, соперников вокруг нет – и вдруг стадион как заорет! Поворачиваюсь – а прямо на меня бульдог скачет. Намордник соскочил, морда слюной истекает, разорвать готов. Я успел ткнуть мяч в сторону – и метнулся к скамейке запасных, которая, к счастью, близко была. Бульдог среагировал на мяч и стал терзать его. Андрей Петрович Старостин в своей книге допустил художественное преувеличение – мол, Исаев такую скорость развил, что ни одна собака не могла догнать.

А могло быть хуже Рогова. Тогда, в финале Кубка СССР 1957 года, «Локомотив» у нас бы ни за что не выиграл, хотя они в то время и занимали второе место. И победили только потому, что излупили нас. Евгений Рогов, костолом из костоломов, нанес мне тяжелейшую травму – меня увезли на «Скорой» в больницу. Я полгода не ходил. А еще этот же Рогов сломал Ильина, Симоняна, Сальникова и Огонькова. Пятерых за один матч!

Просто наглый тип. Мы же были с ним в ВВС, знаю, что он собой представлял. Жили в общаге в Тушине, и я видел, как они с еще одним таким же, Колей из Подлипок, насмехались над людьми, которых добивали в игре. Рогов с упоением, в красках рассказывал, как врезал одному, другому, третьему. Такое впечатление, что это доставляло ему какое-то садистское удовольствие. Ну как же так можно? Это же твой коллега, вы один хлеб едите!

Один раз я всего за весь тот финал на его фланге появился… Хоть знал, но не мог подумать, что он прыгнет на меня двумя ногами и вывернет голеностоп. Я пас-то уже отдал. А Рогов даже не извинился, будто так и надо. Главное – замены-то были запрещены. Меня в госпиталь увезли, Сальникову ребро сломали, но и он, и остальные трое на поле остались.

Думаю, это костоломство было его личной инициативой. Он просто иначе не мог играть – ни скорости, ни роста, на обезьяну был похож. По сравнению с ним динамовцы семидесятых годов, Новиков и Никулин, – корректнейшие игроки. И самое интересное, что Рогова после того финала даже не дисквалифицировали, потому что федерацию возглавлял Антипенок, бывший председатель центрального совета общества «Локомотив».

С Роговым с тех пор мы никогда не общались, а травма та стала для меня роковой. Нет, еще пять лет в «Спартаке» играл, но скорее – уже доигрывал. Нога болела, на голеностопе образовались шипы, делал уколы перед играми, чтобы боль снять.

Но хромаю я сейчас не из-за этого. В позвоночнике стерты диски, тазобедренный сустав плох… Выпиваю с утра шесть таблеток – и вперед. Заставляю себя ходить пешком каждый день и, когда предлагают подвезти на машине, – отказываюсь. И вот после инфарктов, а было их у меня два, живу уже восемнадцать лет. Первый раз прихватило, когда сидели в Спорткомитете. «Скорая» приехала только через пятьдесят минут, я уже умирал: кардиограмма была – прочерк на весь лист. Всадили укол – и в машину. Симонян попросил, чтобы отвезли куда-нибудь поближе.

Повезло, что дежурила заведующая реанимационным отделением Ирина Петровна. Ей сказали, что я олимпийский чемпион. Мол, имейте в виду – и так далее. Так она всю ночь не отходила от меня, все время била по щекам.

Врачи думали, что не доживу до утра…

* * *

С деньгами у «Спартака» всегда было туговато. Зарплату получали, а вот чтобы премиальные выдать – с таким количеством инстанций надо было это согласовывать! Помню, только один раз щедро вознаградили. В 1958-м играли финал Кубка – и была такая организация «Центросоюз» во главе с руководителем по фамилии Климов. Перед игрой он вдруг появился в Тарасовке немного «под градусом» – и сказал, что, если выиграем, каждый получит премию в размере месячного оклада.

2 ноября мы обыграли «Торпедо» – и на следующий же день приехали к нему и получили деньги. Он оказался человеком слова и подключил горком партии. А вот чтобы от обычных профсоюзов получить премиальные, нужно было месяца два ждать.

Я всегда считал, что профсоюзы – вредители для футбола и спорта вообще. Присосались к «Спартаку», никакой конкретной помощи ему не оказывают – зато спрос! После победы в чемпионате Союза 1969 года нам дали поощрительную поездку в Сирию, Ливан и Иорданию. Одну игру, Сирии, мы проиграли – 0:3. Должны были забить голов десять – ну вот не лезло. Бывает такое. Вратарь у нас был – метр с кепкой, до перекладины не доставал.

Возвращаемся домой, а тут скандал. Чемпион СССР проиграл какой-то Сирии! Профсоюзы выносят выговоры Старостину, Симоняну, Исаеву. Из-за товарищеской игры – притом что мы чемпионат выиграли!

Узнал об этом помощник Брежнева. Они вместе во время войны служили, у него не было руки, а болел он за «Спартак». И он рассказал Леониду Ильичу, что над спартаковцами издеваются, надо им помочь. Он дал указание – и нас пригласили в горком партии. А туда обычно звали не благодарить, а песочить. Заходим туда вчетвером – Николай Петрович, Никита Палыч, я и капитан Гиля Хусаинов. Ожидания мрачные.

И вдруг с нами так уважительно начинают беседовать, что мы понять ничего не можем, переглядываемся! Говорят, что нам нужно построить новое здание базы, а то старое, деревянное, уже никуда не годится. А в конце раздают список на премиальные – опять же, по окладу. Так нас защитили.

А вот когда профсоюзный деятель Богатиков решил снять Старостина в конце 1975 года, нам уже никто помочь не смог. Профсоюзы были против Старостина всю жизнь. Не знаю почему – видимо, в связи с тем, что он все без их участия делал, через свои связи в Моссовете и так далее. Профсоюзы – они ведь сделать толком не могли ничего. Зато как ругать – так они первые. И сколько их водилось! ВЦСПС, МГСПС, Облсовпроф… И каждому что-то от нас было надо.

* * *

В «Шиннике» мне довелось и против «Спартака» сыграть. На Кубок, в 1963-м, когда спартаковцы в итоге турнир и выиграли. На предыдущем этапе мы «Волгу» обыграли 3:1, я дубль сделал. А после игры в раздевалку заходит знаменитый спартаковский болельщик, актер Михал Михалыч Яншин – у него в Ярославе тогда гастроли были. И говорит:

– Спасибо, Анатолий! И должен заметить, что «Спартаку» неприятно придется – ты два таких мяча положил!

– Михал Михалыч, против «Спартака» играть не буду, – отвечаю я.

– Как не будешь?!

– Ну даже представить себе не могу, что против родной команды на поле выйду.

Когда «Спартак» приехал – и Симоняну то же самое сказал. И Акимову, когда тот пришел со мной по составу советоваться. Он взмолился:

– Выйди, прошу тебя, чтобы народ получил удовольствие!

Короче, уговорил. Игра была боевая, хоть мы и проиграли. Но «спартачи» после матча стали меня подначивать. Чапай говорит Симоняну:

– Никита, я ничего не могу понять: Исаев вышел на такую отличную позицию и с левой ноги не стал бить, ты заметил?

– Заметил. Да он вообще отказывался играть!

Но игра на самом деле была честной и красивой. На следующий день мы с директором шинного завода Владимиром Петровичем Чесноковым, Героем Соцтруда, стали матч обсуждать. Он сказал, что поздравляет меня с блестящей игрой: не важно, что проиграли, зато такой футбол показали, что народ в восторге. А потом к Вале Ивакину обращается:

– Ты знаешь, мы с женой всю ночь не спали, думали, что бы сделать, чтобы мячи от тебя не отскакивали! У нас на заводе есть канифоль, может, тебе ею перчатки смазывать?

Вот такой он был, директор, с чувством юмора. А Валя тогда после подачи углового мяч не достал, и Юрка Севидов дальнюю штангу замкнул – потому Чесноков так и высказался. Но без зла совершенно. В тот год мы с «Шинником» в высшую лигу вышли, и в 1964-м я еще раз сыграл против «Спартака». Болельщики меня очень хорошо встречали, слова худого никто не сказал.

В том же году, когда я еще заканчивал в Ярославле, Симонян спросил, не хочу ли потрудиться в спартаковской школе. Да с удовольствием! Два года, 1965-й и 1966-й, проработал там. И моя команда, 1949 года рождения, сразу чемпионом Союза в своем возрасте стала. Вратарем в ней был Илья Ивиницкий, позже – директор школы «Спартака».

Жил я на «Красносельской», а трехэтажное здание городского совета «Спартака» было напротив, через дорогу. И я часто бывал у Старостина, беседовал с ним. В 1967-м сидим однажды – и вдруг приезжает Симонян. А там у него были сложности с одним из помощников – и они, посовещавшись, предложили это место мне. Пришел 22 июня – такую дату не запомнить трудно. Так и начали вместе работать.

Споры у нас бывали, конечно. Но он мне доверял, поскольку знал мою порядочность, то, что я его никогда не подведу. И, если что, скажу все в глаза.

Старался его не огорчать. Когда он поехал в Сухуми отца хоронить, я остался за главного в матче против тбилисского «Динамо». С нами работал еще и Сальников. Провожу установку, подходит Серега и говорит:

– Анатолий, ну ладно, установку мы сделали, тбилисцев обыграем, я поехал.

– Куда? Ты что? Такая игра!

– Ветераны сегодня играют, я поеду…

– Серега, я тебе свои деньги отдам, какие ты там заработаешь, только, ради бога, останься. Полный стадион ведь будет – тбилисское «Динамо» же, не абы кто!

Сальников классный парень был, но жадноватый до денег. Все равно уехал. А мы – выиграли. Потом Никита Палыч сильно удивился, узнав, как все было.

На тренерских советах мы совещались очень демократично, но последнее слово оставалось за Симоняном. Хотя иногда получалось его переубедить. Помню, была ситуация с Папаевым, индивидуально очень сильным игроком. В 1969-м решающий матч у нас был в Киеве. В день игры приезжает Старостин, спрашивает, какой будет состав. Мы отвечаем, что провели анкетирование ребят и Папаев не попадает в состав. А Николай Петрович, который обожал Витю, вдруг заявляет:

– Ха, анкетирование! А кто вообще сказал, что оно нужно?

И пошел убеждать ребят по новой.

Приходит Андрей Петрович. Дед ему говорит:

– Андрей, ты видишь тут вообще команду? Они Папаева не поставили!

– Что? Папаева?!

Короче, пошли они вдвоем, сагитировали футболистов – Витя все-таки попал в состав. И ведь оказались правы! При 1:0 в нашу пользу и диком киевском штурме он, можно сказать, вытащил матч. Взял игру на себя – и как начал их валтузить! Они с бешеными глазами летели на него, а он под себя одного уберет, второго, третьего, мяч придержит. Так и сбил им игру.

А убрали нас с Симоняном из «Спартака» в 1972 году, когда я на первом курсе Высшей школы тренеров учился. Освободили за то, что мы в финал Кубка не вышли. В том матче с торпедовцами «Спартак» засудили. Пискарев при ничейном счете забил потрясающий мяч, стоя спиной к воротам. А помощник судьи, Казаков, поднял флажок, хотя Андреев, который в пассивном офсайде был, вообще с другой стороны стоял и никому не мешал. Главный арбитр Лукьянов хотел засчитать, но Казаков отменил. Команда проиграла по пенальти, а нас сняли с должностей. Я подумал: «Надо же, в институт поступил – и тут же освободили…»

Но мы с Никитой Палычем еще в «Арарате» вместе поработали. Хотя там, конечно, с местной спецификой непросто было. Но и Симонян мне многое объяснил, и сам я авторитет завоевал: когда Никита в составе группы советских тренеров уехал на чемпионат мира 1974 года в ФРГ, мы несколько матчей выиграли. И ребята, когда между ними споры начинались, ко мне как к третейскому судье обращались со своим армянским акцентом:

– Канстантинич, разбэрис!

* * *

Потом я опять работал в школе, затем Гуляеву в первой команде помогал. А в конце 1975-го и его убрали, и Старостина. Команду возглавил Крутиков, и пригласил меня, сказав, что нужно просматривать соперников «Спартака» и докладывать ему о них перед каждым матчем.

Они с Хусаиновым работали вдвоем, я на поле с ними не тренировал вообще. Да, членом тренерского штаба был, но Крутиков с Гилей – близкие люди, дружили семьями и решали все без моего участия.

Крутиков, еще будучи игроком, ко мне, второму тренеру, подходил:

– Анатолий, ну что вы нам каждый день даете одно и то же? Вы можете подобрать какие-то интересные упражнения на каждую тренировку?

– Слушай, – отвечал я, – тебе играть осталось немножко. Станешь тренером, тогда и будешь импровизировать. Какие хочешь упражнения придумывай, твори!

И вот ему дали команду. Ни одной тренировки он не провел, работал все время Гиля. А Крутиков ходил по полю туда-сюда – и все. Это просто фантастика была! И так хотелось ему сказать: «Ну что же ты, друг, столько разговоров вел? И где твоя импровизация?» Смотрел на эти тренировки, на то, как он говорит игроку «Вась, Петь, как тебя вообще там?», и думал: «Зачем я пошел туда?» Крутикову не хватало элементарных знаний. То, что он говорил, можно было и в детском саду услышать.

Когда он играл, у него были хорошая скорость, злость, характер. Сзади играл мощно и цепко, убежать от него никто не мог. Но подключения к атакам, которыми он был славен, меня не вдохновляли.

– Подключусь, – говорил он. – Для кухарок…

А смысл-то в том, чтобы или гол забить, или передачу результативную отдать. Но этого почти не было. С прямыми обязанностями в защите Крутиков справлялся здорово. Вот только для того, чтобы справиться с должностью главного тренера «Спартака», этого недостаточно. Однако мы и сейчас общаемся; не друзья, конечно, но, когда видимся – подходим друг к другу, спрашиваем, как дела. Все-таки профессиональное не должно на личное переходить.

В 1976-м я пробыл в «Спартаке» не полный сезон. На сборы, в частности, не ездил. Вместо постоянной работы получались этакие командировки. Короче, вроде и был в штабе – а вроде и не был. Так что моим мнением, кроме как о соперниках, никто не интересовался.

Ну а потом назначили Бескова…

* * *

Однажды, уже в девяностых, я пришел в спартаковский клуб, который располагался в Первом Коптельском переулке. В здание меня не пустили. Там стоял какой-то омоновец на входе.

– Вы кто?

– Олимпийский чемпион Анатолий Исаев, – ответил я.

– К кому идете?

– В свой дом иду.

– Если вас никто не приглашал, – перекрыл он мне дорогу, – то и делать вам тут нечего.

Прибежали ребята из клуба – они видели эту сцену из окна:

– Ты кого не пускаешь?!

Год спустя пришел к Николаю Петровичу. Его при Романцеве уже отодвигали. И был там такой Есауленко, вице-президент. Я сел на втором этаже на диван, над которым фотографии спартаковских команд – чемпионов всех лет. И я там тоже есть. А тут Есауленко ко мне подходит и спрашивает:

– Вы из садоводческого товарищества?

Я растерялся: думал, что меня все-таки знают в «Спартаке».

Через какое-то время выходит женщина – и задает тот же вопрос. Мне так неудобно стало, и я ушел на первый этаж, к хозяйственникам. Тогда и понял, что «Спартак» для нас, ветеранов, становится чужим. А сейчас – тем более.

Наше поколение уважало спартаковцев, допустим, тридцатых годов, знало их. Это же наши люди, которые были чемпионами, прославляли «Спартак»! А сейчас мы никакого отношения к «Спартаку» не имеем. Был когда-то тренерский совет, на котором мнением ветеранов интересовались, – но его взяли и уничтожили. Хотя что-то полезное мы, наверное, могли бы рассказать.

Тем не менее Романцеву нужно отдать должное. Контакта у нас не было никакого, но пенсию ветеранам он сделал по тем временам нормальную – 200 долларов. Мы ему были благодарны, что в такое трудное время поддержал. Это было, наверное, во второй половине девяностых. А впоследствии еще и президент страны сделал нам, олимпийским чемпионам, пенсию. Можно жить, елки-палки!

А вот в девяностых, особенно после инфарктов, было сложно. Жена, дочь… Как было крутиться? Откуда деньги доставать – в моем-то состоянии? Сейчас дочь работает в туристической фирме, все нормально. И у меня какие-никакие деньги появились. Вот только годы уже подпирают.

Хорошо, что, когда заболел, не остался один. Ко мне в больницу приходили Симонян, Ивакин, другие ребята. Потом Романцев стал нам оплачивать поликлинику, обследования в больницах. Каждый год ложусь за городом в кардиологическую клинику и прохожу там профилактику. Врач в поликлинике мне попался хороший – Людмила Степановна. Потом, как мне сказали, она в Министерство здравоохранения пошла работать, – но подобрала мне нужные лекарства, и я уже восемнадцать лет живу. Хотя тогда – умирал.

И здорово, что турнир «Негаснущие звезды» придумали. А то когда вышел из больницы – не знал, что делать дальше. Ну, вышел, погулял, вернулся домой – а что еще? Не то что работать – никакую тяжесть поднять не мог. Врачи разрешили не больше двух кило. И сел я тогда у телевизора и стал смотреть передачи о правильной еде.

Подбирал себе варианты, шел на базар, покупал продукты, приходил и готовил, жене помогал – чтобы она не ходила по магазинам и на готовку хотя бы иногда силы не тратила. И супы научился делать, и борщи. Плов вот никак не получается…

А в последнее время мне навручали столько орденов, что я обалдел. За золото Олимпиады в Мельбурне дали «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени. Произошло это благодаря Симоняну и Парамонову. Они встречались с Дмитрием Медведевым, у которого есть благотворительный фонд помощи спортсменам. А мы тогда, в 2006-м, как раз в «Президент-отеле» отмечали 50-летие победы в Австралии.

Там был небольшой банкетик, на котором все оставшиеся в живых олимпийцы 1956 года были. Я посмотрел на них – просто ужас! Ни одежды, ничего нет у людей. Когда они выходили на сцену – сердце кровью обливалось. Там-то Парамонов подошел к Медведеву и сказал, что Исаев забил золотой гол, а ему даже ордена не дали. Никита Палыч что-то добавил. Дмитрий Анатольевич, который президентом тогда еще не был, ответил: «Разберемся!»

И вдруг в 2009 году мне этот орден вручают! Правда, не сам Медведев, а Виталий Мутко. Сказали, что мне трудно будет дойти до Кремля. Но все равно приятно.

К нынешнему «Спартаку» у меня в целом нормальное отношение. Хотя, конечно, сложный это вопрос, но, как говорится, хозяин – барин. Что Федун хочет, то и делает. Нам, ветеранам, по крайней мере, помогает – за одно это спасибо. И ему, и любому спартаковскому тренеру во все времена – желаю только удачи. Без нее в спорте ничего не выиграешь, будь ты как угодно хорош.

Так вот – удачи тебе, «Спартак»!

Геннадий Логофет. «Рокфеллер бы в гробу перевернулся!»

Уже больше десяти лет, приходя на Донское кладбище близ станции метро «Шаболовская», чтобы вспомнить своего дядю, знаменитого поэта-песенника и спартаковского болельщика Игоря Шаферана, я прохожу мимо еще одной важной для меня могилы. И тоже кладу к ней цветы.