Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия

«Вроде все…» – я бросил последний взгляд на улицу и замер. Оба разведчика кинулись не на улицу, а обратно в дом.

Если «чекисты» рассчитывали, что я буду и дальше их прикрывать, то они ошибались. У меня не было желания записываться в мертвые герои. Скинув немецкое кепи, надел кепку, прихватив с пола автомат, побежал к двери. Быстро спустившись по лестнице, я осторожно приоткрыл дверь подъезда, замер, держа наготове автомат. Где-то вдалеке слышался рев машин и выстрелы. Убедившись, что прямой опасности нет, выскочил из дома и помчался со всех ног как можно дальше от этого опасного места, где через пять-десять минут будет по солдату на один квадратный метр. Я еще успел услышать, как взревел двигатель мотоцикла.

«Чекисты? Своего забрали? На них немецкая форма, немецкий мотоцикл. Соображают», – вся эта логическая цепочка автоматически выстроилась у меня в голове за пару секунд и сразу исчезла, так как мне нужно было думать о себе, о том, как вырваться из города.

«Бросить автомат? Нет. Рано», – мелькнула следующая мысль и пропала, пока я бежал по пустынным улицам, стараясь уходить как можно дальше от рева двигателей, выстрелов и криков. Проскочил несколько дворов, остановился, чтобы перевести дух и сориентироваться. Мне повезло. С моего места хорошо просматривалась водокачка, а значит, в той стороне находилась железнодорожная станция, со стороны которой я входил в город. Мне надо было взять немного левее от нее, вот только именно в этом направлении прямо сейчас началась стрельба. Пока я раздумывал, что мне делать, как услышал быстрый топот чьих-то ног. Быстро огляделся. Единственным укрытием был подъезд двухэтажного деревянного дома, в двух десятках метров от меня. Я еще только вслушивался и раздумывал, как поступить, как совсем рядом раздались выстрелы. Судя по неровному интервалу выстрелов, кто-то стрелял на бегу. В ответ протарахтела короткая очередь, за ней другая. Кто-то вскрикнул. Снова ударил пистолетный выстрел. Больше не раздумывая, я кинулся в подъезд и только успел спрятаться за полуоткрытой дверью, как в нее спустя минуту сунулся один из беглецов.

– Пошел отсюда! – рявкнул я на немецком языке, направив на него автомат. Молодой парень, даже не разглядев меня толком, кинулся, сломя голову, обратно из подъезда. Снова раздались крики, топот множества ног и выстрелы. Какое-то время выжидал, затем осторожно выглянул из двери. Снова прислушался. Никого. Только неподалеку ревел двигатель грузовика и где-то на соседней улице немецкий офицер, надрывая горло, отдавал приказ перекрыть улицу. Снова какое-то время бежал, но теперь уже налегке, выбросив автомат по дороге. Дважды буквально чудом ускользнул от патрулей, наводнивших город, но сумел вырваться на окраину. Забравшись в какие-то развалины, первые несколько минут я пытался отдышаться и прийти в себя, потом просто сидел, вслушиваясь в окружающее пространство. Здесь было тихо, только мелкий дождик барабанил по остаткам крыши, под которой я сейчас сидел. Меня била мелкая противная дрожь. Пока метался по городу, то ничего не замечал, накачанный по уши адреналином, но теперь на меня навалились усталость, холод и сырость, а спустя какое-то время к ним присоединился голод. Я поднялся на ноги, немного размялся и отправился на место нашей последней стоянки, так как там «чекисты» сделали небольшой тайник. На всякий случай.

Об этом месте никто, кроме нас четверых, не знал.

Добрался я до места сравнительно быстро, потом какое-то время наблюдал. Не обнаружив ничего подозрительного, вскрыл тайник, но оставаться в этом месте не рискнул, хотя бы потому, что прописную истину «Береженого бог бережет» никто не отменял. Уложил в мешок продукты и медикаменты, накинул на себя плащ-палатку и ушел. Заночевал я в нескольких километрах от города, в балке, накрывшись плащ-палаткой. Утром, сориентировавшись по местности, двинулся дальше. Ближе к вечеру, предельно уставший, я достиг опушки нашего леса и тут, к своему немалому удивлению, неожиданно наткнулся на брошенный немецкий мотоцикл.

«Значит, сумели не только вырваться из города, но и добраться до леса. Что тут скажешь. Молодцы».

Из быстрого осмотра мотоцикла стало ясно, что один из них ранен, причем тяжело. Об этом говорили окровавленные тряпки, лежавшие на мокрой земле. Так как с раненым они далеко не могли уйти, я осторожно стал описывать круги, пытаясь выйти на их след, и спустя какое-то время увидел огонь. Осторожно подкрался. Два человека лежали на нарубленном лапнике, а один сидел у костра, глядя в огонь. Вдруг кто-то из раненых завозился, потом раздался глухой, протяжный стон. Разведчик у костра резко вскинул голову и повернулся в сторону звука. В этот момент я вышел из-за дерева.

– Не стреляйте. Это я. Костя Звягинцев.

– Ты?! – удивление старшего группы было настолько большое и неподдельное, что он секунд десять молчал, не сводя с меня взгляда. – Как ты нас нашел?

Я пожал плечами:

– Нашел. У меня с собой продукты и медикаменты.

Чекист удивленно покрутил головой и негромко сказал:

– Чудеса, да и только.

К моему удивлению, одним из двух раненых был офицер СД. По крайней мере, мне так объяснил «чекист».

«Это они за ним тогда вернулись. А третьего “чекиста”, значит, все же кокнули».

Спрашивать я ничего не стал, удовлетворившись тем, что он мне сказал. Через час перевязанных и накормленных раненых устроили под навесом из плащ-палатки. Я присел у костра, наслаждаясь тишиной и спокойствием, но когда в меня уперся тяжелый взгляд чекиста, сразу подобрался, так как понял, сейчас начнется допрос. Позволить этого я не мог, так мне сначала нужно было все основательно продумать, чтобы не выпасть из роли комсомольца-добровольца, и поэтому сделал ход первым.

– Товарищ командир, я сильно устал, поэтому давайте поговорим в лагере. Хорошо?

Он какое-то время внимательно смотрел на меня, потом сказал:

– Хорошо. Утром ты пойдешь в лагерь и приведешь помощь.

– Так точно, товарищ командир.

Уже к обеду следующего дня я вернулся с помощью, и вскоре «москвичи» вместе с пленным были в лагере. Гитлеровец, в чине офицера СД, поднял в лагере немалый шум. Меня пытались спрашивать, что и как произошло, на что я отвечал: военная тайна. Когда суматоха улеглась, я отправился на склад и расположился возле горячей печки-буржуйки. Сюда я приходил только в тех случаях, когда мне хотелось остаться одному или о чем-то подумать. Я услышал, как кто-то вошел, но сделал вид, что дремлю на лавке, откинувшись на стену. Это пришел разведчик. Честно говоря, я никак не ожидал, что он явится сюда прямо сейчас, так как надеялся увидеть его только завтра утром.

– Ты один?

Я встал:

– Так точно, товарищ командир.

– Сиди, чего вскочил.

Он взял чурбан, который мы использовали вместо табурета. Подтащил его поближе, потом уселся. С минуту смотрел на пляшущее в печке пламя, потом спросил:

– Что своим командирам сказал?

– Сказал, что военная тайна и я не могу ее разглашать. Если что интересует, то у товарищей из Москвы спрашивайте.

Какое-то время он смотрел, как я поленья в печку подкладываю, и только потом спросил:

– Почему про свой подвиг не рассказал? Как нас спас.

– Зачем, товарищ командир? – спросил я его.

Он посмотрел на меня с явным удивлением, потом спросил:

– Тебе сколько лет?

– Девятнадцать. Скоро исполнится.

– Хм. Какой-то ты у нас серьезный и хваткий, парень. Совсем не по возрасту.

– Да нет, совсем обычный, – постарался я оправдываться. – Просто много перенести за это время пришлось. Злоба на фашистов внутри накопилась, а она по-другому, по-взрослому, на жизнь заставляет смотреть.

– Я не о том хотел сказать. Как ты смог вычислить немцев, сидящих в засаде?

– Чистая случайность, товарищ командир. Или можно сказать, слепая удача. Случайно заметил мелькнувшее лицо фрица в окне и подумал, что это неспроста. Да и страх за вас был, – продолжал я врать. – Их там двое было. Расположились вольготно и сидели с винтовками. Я их там ножом… Вот и все.

– Я тут говорил с товарищем Стуком, так он сказал, что ты с ножом неплохо умеешь обращаться. Вот только у тебя все больно просто получается. Заметил. Убил. Да еще ножом. Если бы ты их в горячке боя застрелил – другое дело, а ножом работать… тут определенная сноровка нужна. И ведь не врешь, я это чувствую, но при этом явно чего-то недоговариваешь.

Я пожал плечами, что тут говорить. Профессионал, он и в Африке профессионал.

– Ладно. Не хочешь об этом говорить, тогда расскажи мне о себе.

– Зачем это вам, товарищ командир? Или вы меня в чем-то подозреваете?

– Чудак человек, ты нам жизнь спас, как я могу тебя в чем-то подозревать? Просто хочу понять, что ты за человек.

«Так я тебе и поверил», – подумал, после чего изложил коротко свою биографию.

– Студент. ИФЛИ. Известный институт. Слышал о нем. – А затем вдруг неожиданно сказал: – Знаешь, Костя, когда я тебя первый раз увидел, то почему-то сразу подумал о том, что ты парень из интеллигентной семьи. М-м-м… Тут мне еще рассказали, что ты, будучи в плену, трех гитлеровцев положил, а четвертого в плен взял и при этом своих товарищей спас. Было такое?

– Было, но не совсем так.

Он ждал продолжения, но я молчал, тогда он сам продолжил:

– Причем, как оказалось, это были не простые солдаты, а немецкие егеря. Встречаться мне с ними лицом к лицу не доводилось, а вот слышать о них слышал. Матерые звери. Особенно отличились в борьбе с партизанами в Чехословакии и Франции.

– Знал бы, что они такие страшные, уж точно не стал бы с ними связываться, товарищ командир, – пошутил я.

– Шутишь. Это хорошо, – он сказал это так, словно решил закончить разговор, но вместо этого последовал новый вопрос, но уже на немецком языке. – Warst du schon mal in Berlin?

Следующие пятнадцать минут мы говорили на немецком языке.

– Какие еще языки знаешь?

– Французский.

– Хорошо. Очень хорошо.

Эти слова он произнес уже задумчиво, глядя не на меня, а на огонь. Какое-то время просто сидел и смотрел на пламя, потом словно очнулся, посмотрел по сторонам и сказал:

– Тихо-то как, словно и войны нет. Ладно. Пойду я.

Я долго сидел после его ухода, пока не прогорели полностью дрова в печке. Все думал о нашем странном разговоре. В целом «товарищ из Москвы» мне понравился. Спокойный, сдержанный, вдумчивый, но при этом рисковый и отчаянной смелости человек.

«Не кабинетный чекист», – подвел я итог своим мыслям и отправился в свою землянку.

В следующее утро я дал себе поспать, так как прилично вымотался за последние несколько дней. Только поднялся с топчана, надел штаны и вбил ноги в сапоги, как в землянку влетел Семен Шкетов.

– Звягинцев, я тебя по всему лагерю разыскиваю, а ты тут на ухо давишь! Подъем!

– Сема, чего шумишь? Что случилось?

– Тебя командир срочно хочет видеть! Там у него «товарищ из Москвы» сидит.

– Пусть сидят, они свои командирские дела решают. Я-то им зачем понадобился?

– Так они мне и доложились! Короче, одна нога здесь, другая там, – он развернулся, чтобы уходить, но в дверях неожиданно обернулся. – Сегодня суп будет. С мясным приварком.

– Здорово! А то эта овощная болтушка у меня уже в печенках сидит!

С едой в отряде было неважно, да к тому же экономили во всем, так как впереди была долгая и холодная зима.

Стоило мне войти, как сразу наткнулся на испытующий взгляд московского чекиста. За столом, кроме командира, сидели товарищ Град и начальник разведки.

– Старшина Звягинцев по вашему приказанию…

– Садись, старшина.

Я сел на лавку.

– Хвалят тебя.

Я изобразил смущение, пожал плечами. Командир неожиданно поднялся:

– За самоотверженные действия и помощь в выполнении задания, а также уничтожении предателя, внедрившегося в ряды городского подполья, вам, старшина Звягинцев, от лица командования отряда выносится благодарность!

Несколько ошарашенный подобной трактовкой моих действий, я подскочил с места и вытянувшись, воскликнул:

– Служу трудовому народу!

– Молодец! Так и дальше служи! – удовлетворенный моим энтузиазмом подвел итог командир. – Товарищ Сазонов, вы что-то хотели сказать?

Теперь я знал, что у «товарища из Москвы» есть фамилия. Правда, липовая.

– Хотел. И скажу, – при этом он посмотрел на меня и чуть краешками губ улыбнулся. – Хорошие у вас бойцы, товарищи командиры! Правильно вы их воспитываете, но при этом не надо забывать отмечать их боевые успехи, поэтому мне хотелось бы попросить вас представить товарища Звягинцева к награде.

Товарищу Зиме его слова явно не понравились, и я его понимал, так как слова москвича прозвучали скорее как приказ, чем как просьба.

– Идите, Звягинцев, – отпустил меня командир отряда.

Я вышел.

«Вот только почему предатель? Что-то не понимаю я логики товарища Сазонова».

На следующий день меня в составе группы отправили на новое задание: перехватить немецкий автомобиль с мукой и консервами. Машина, которую мы остановили, подходила под все те приметы, которые нам дали, вот только оказалось, что вместо продовольствия она везла связистов, к тому же фрицы оказались воинственными, принялись отстреливаться да еще гранату бросили. Два человека, в том числе и я, получили осколочные ранения.

Так я снова попал в лазарет. Само извлечение осколков было довольно болезненной процедурой, и, когда все закончилось, я неподвижно лежал, с радостью чувствуя, как уходит из тела острая боль, одновременно болтая с Аней. Моя разговорчивость шла от действия легкого наркоза (сто граммов выпитого спирта). Вдруг неожиданно прибежала Наташа, то ли чем-то озабоченная, то ли грустная, коротко поинтересовалась моим здоровьем, но дальнейшую беседу не поддержала и почти сразу ушла. Я с удивлением посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на Аню, но та сделала вид, что ничего не поняла. Разговор сам собой скомкался.

– Ладно, Костя. Отдыхай. Я к тебе через пару часов забегу.

Спустя какое-то время после ее ухода ко мне неожиданно пришел Стукашенко. С некоторым удивлением я посмотрел на начальника разведки.

– Как здоровье, Костя?

– Нормально. Вы чего пришли?

– Что, просто так уже зайти не могу? – вопросом на вопрос ответил он мне, при этом хитро улыбаясь.

– Можете, но не заходите, а сейчас пришли.

– Ладно. Зато я первым расскажу тебе то, что все и так скоро узнают. К нам этой ночью прилетает самолет из Москвы, – если он и ожидал какой-то моей реакции на свое сообщение, о так и не дождался, так как даже Митяю было ясно, для чего он прилетает. – Вижу, тебя не удивило мое сообщение. Ну, это мы сейчас поправим. Тебя тоже отправляют в Москву.

Он меня действительно удивил, да так, что я приподнялся на топчане и сразу скривился от боли.

– Я?! В Москву?! Зачем?!

– Ишь ты! Удивился! – развеселился Стукашенко. – Глаза вон какие большие! А я думал, тебя уже ничем не проймешь!

– Вы так и не сказали, почему меня отсылают в Москву.

– Да я и сам не знаю, парень, – озадаченно заявил мне начальник разведки.

– Как так?

– Вот так, – теперь уже сердито заявил товарищ Стук. – Нас просто не поставили в известность. Единственное, что могу предположить, так это за тебя просили «товарищи из Москвы». Скажи честно, ты с ними по этому поводу не говорил?

– Нет. Не говорил.

– Верю, так как хорошо тебя знаю, Костя. Вот тебе еще одна новость. С тобой в Москву улетает наша радистка.

– Наташа? Почему?

– Ты же парень догадливый, Звягинцев! Не разочаровывай меня!

«Так вот почему ко мне приходила Наташа, но ничего не рассказала. Она беременна!»

– Понял.

– Вижу, что понял. А к нам летит ее замена, новый радист. Я еще тебе, Костя, вот что хочу сказать. Чем-то ты сильно заинтересовал товарища Сазонова. Он про тебя у многих людей спрашивал, – при этом он внимательно посмотрел на меня, мол, как я отреагирую на его слова.

Я только хмыкнул в ответ. Да и что тут сказать?

– Ну, ладно, парень. Пойду я.

Стукашенко поднялся и пошел к выходу. Я, осторожно, стараясь не тревожить раны, лег и уставился взглядом в потолок.

«Интересно, зачем я ему понадобился? Своих крутых ребят не хватает?»

Даже не зная, что происходит за кулисами советских спецслужб, я в своих размышлениях неожиданно оказался очень близок к истине. Настоящих профессионалов, опытных разведчиков страна Советов за предвоенные годы рассовала по лагерям, а кое-кого поставила к стенке, но теперь, когда позарез стали нужны квалифицированные кадры, ей пришлось их срочно вытаскивать. Меня выдернуть было проще, так как я сидел не за колючей проволокой, на Севере, а все лишь в партизанском лагере, да и клейма «враг народа» на мне пока не было.