Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия

Унтер-офицер Карл Лямке насторожился, когда русский присел и исчез из его поля зрения. Судя по всему, парашютист оглянулся на шум своего неуклюжего радиста, а не из-за того, что заметил врага. На этот счет он мог дать голову на отсечение. Значит, тот должен был быстро осмотреться, понять причину шума, успокоиться и следовать дальше.

Снова увидев русского диверсанта, подававшего знак к движению, он с удовлетворением подумал, что бы там ни говорили, а эти русские разведчики ничем не лучше, чем чешские или французские партизаны.

В отличие от гитлеровца, я сейчас лихорадочно прокачивал ситуацию, пытаясь понять, что немцы задумали.

«Где-то впереди засада? Нет. Они просто следуют за нами. Выслеживают? Если у них есть радист, то тогда они вроде ищеек, идущих по следу. И главное, сколько их? М-м-м… Если не бросились сразу вязать, значит, немного. Три… от силы пять человек».

Дело шло о моей жизни и смерти, значит, мне необходимо сделать все, чтобы я жил, а мои враги умерли. Мне еще неизвестно было, какую тактику я изберу, но при малейшей опасности я был готов стрелять или бежать, но ни в коем случае не дать себя убить. Как у меня всегда бывало в подобных случаях, тело и мозг, отбросив все лишнее, собравшись, приготовились к проявлению любой опасности.

И она грянула. Простучав впереди меня дробной, длинной автоматной очередью. Я уже падал на землю, с коротким вскриком и шумом, когда фашист, целившийся в меня, нажал на спусковой крючок. Пули просвистели мимо, с глухим стуком врезаясь в стволы деревьев. Уже лежа на земле, я услышал крик, переросший в протяжный стон, затем шум драки, вскрик радиста:

– Сволочь фашистская!

Все это завершилось новым стоном и шумным падением тела Кораблева. Под этот шум я быстро отполз в сторону от места своей предполагаемой гибели (так должен был считать немецкий егерь) на десяток метров, потом переполз корневища громадной сосны и укрылся за ее стволом. С минуту стояла тишина. План их засады стал предельно ясен, как и их количество. Мы не шли компактной группой, а несколько растянулись, что очень неудобно для нормальной засады, но даже из этого опытные фашистские вояки извлекли выгоду. Один из фашистов срезал из автомата первую пару разведчиков, второй должен был убить меня, ну а третий – захватить в плен радиста.

«Если срежу очередью одного из них, Кораблев сразу умрет. Немец не будет рисковать. Прошьет одной очередью пленного и рацию, после чего два оставшихся гитлеровца не будут играть в героев, а быстро смотаются из леса за помощью. Нет, господа фашисты, теперь мы будем играть по моим правилам».

Мой план строился на стандартном поведении стрелявшего в меня немца. Он в любом случае должен был убедиться, что убил меня. Это были логически правильные действия для профессионалов, так как иначе они в любой момент могли получить пулю в спину.

Гитлеровец появился из-за дерева бесшумно и неожиданно. Сейчас он стоял боком ко мне, настороженно прислушиваясь к шуму леса и почти слившись с листвой дерева в своем камуфляже. Последующие события произошли в течение долей секунды. Резкий взмах руки с ножом. Бросок. Немец-егерь успевает уловить краем глаза движение и уже начинает разворачивать оружие в мою сторону, как лезвие входит ему в шею. Захрипев, он упал на колени, а в следующую секунду ткнулся головой в землю. И неподвижно замер.

«Есть Бог на свете. Не выстрелил», – облегченно выдохнул я и осторожно двинулся в ту сторону, где слышал шум схватки, но шел не прямо, а по дуге, стараясь зайти вбок фрицу. Еще шаг, за ним второй, третий… Осторожно выглянул из-за дерева. Немец, спрятавшись за стволом дерева, настороженно вглядывался в ту сторону леса, где последний раз слышал шум. Он не знал, что произошло, но тишина его явно настораживала. Он только на секунду оглянулся назад и бросил взгляд на пленного. Как он там? Я был на расстоянии восьми-девяти метров от него, и то, что мне удалось подобраться так близко к нему, можно было считать большой удачей. Вот только что с ней, этой удачей, делать? Малейшее неосторожное движение привлечет его внимание, а перестрелка в мои планы не входила, к тому же мне неизвестно, где сейчас находится второй гитлеровец. Тут нельзя было рисковать. Мне надо убить его сразу, иначе он убьет Кораблева. Прошло несколько минут, и по его поведению стало видно, что фашист растерян и испуган. Непонятная тишина давила на немца, который пытался понять, что пошло не так в их плане.

Я продолжал напряженно выжидать, надеясь хоть на небольшую ошибку егеря. Наконец, тот на что-то решился: резко развернувшись, он тем самым невольно подставился под мой автомат. Один короткий шаг в сторону, и в ту же секунду мой палец нажал на спусковой крючок. Так как мне была видна только часть его плеча и бок, я не пожалел патронов и всадил в гитлеровца почти половину магазина. Тот дернулся, пошатнулся, негромко вскрикнул, привалился спиной к сосне, но уже в следующее мгновение его тело склонилось набок, а затем с глухим шлепком упало на землю. Сразу сменив место укрытия, я перебежал к другому дереву. Вжавшись спиной в ствол, настороженно замер, готовый открыть огонь на любой звук. Медленно потекли вязкие и тягучие секунды, полные до краев напряженного ожидания. Где третий, мать его? Рывок к другому дереву. Тело невольно напряглось в ожидании выстрелов. Снова замер, просеивая сквозь себя звуки леса, и только убедившись, что прямой опасности нет, быстро оглядел радиста. У Кораблева была разбита голова, но он был жив. Пробежал взглядом по рации. На первый взгляд она была в порядке. Снова затаился за стволом сосны, вслушиваясь в напряженную, бьющуюся по нервам тишину.

«Где третий гад? Скорее всего, чешет из леса. Если так, то нам хана – не свалить. До дороги здесь… Метров шестьсот по прямой, а значит…» – Тут мои мысли прервала короткая автоматная очередь, в которую вплелся крик боли, и почти сразу ударила новая, но теперь длинная, очередь. Ситуация была неясна, но в любом случае тем, кто сейчас стрелял, было не до осторожности, и я кинулся вперед на звуки, скользя между деревьями и перепрыгивая через корневища. Остановился только когда услышал характерное лязганье металла. Кто-то недалеко от меня сменил обойму. Пригнулся, осторожно выглянул из-за дерева. В шести метрах от меня третий гитлеровец, перезарядив автомат, с перекошенным от боли лицом сейчас пытался зажать рану в бедре, одновременно нащупывая в сумке бинты. Только он их достал, как я вышел из-за дерева и тихо сказал на немецком языке:

– Автомат в сторону отложи, а то так неудобно делать перевязку.

Немец вздрогнул, отбросил бинт и попытался схватиться за оружие, но уже в следующую секунду шмайсер был выбит у него из рук, а в переносицу уперся ствол. Он попытался отпрянуть, но получив сильный удар по голове, упал на спину, раскинув руки. Забрав автомат, я вытащил из его кобуры пистолет и засунул себе за пояс, после чего быстро подошел к нашим парням, лежавшим где-то в десяти метрах от немца. Судя по всему, он срезал их одной очередью, но почему-то остался на месте, то ли ожидая сигнала, то ли не был уверен, что убил их. Когда он услышал выстрелы, видимо, занервничал и каким-то образом подставился под пулю.

Гриша Мошков неподвижно лежал на земле, уткнувшись лицом в землю. Я насчитал у него на спине три пулевых отверстия. Паша Швецов лежал на спине, в нескольких шагах от него, в луже крови. Пули пришлись ему в бок и в живот, поэтому он был еще жив. Я присел на колено. В его глазах что-то мелькнуло: он, похоже, узнал меня.

– Надо… выполнить… Приказ…

Его последних жизненных сил хватило лишь на то, чтобы вытолкать через сухие, потрескавшиеся губы эти три слова. Несколько секунд я смотрел в его мертвые глаза, потом встал, вернулся к немцу, связал, а затем тщательно перевязал его рану. При взгляде на окровавленные бинты и на его маскхалат мне в голову неожиданно пришла мысль.

Вернулся за Кораблевым и рацией. Плохо соображающего радиста мне пришлось почти тащить на себе. Посадил его недалеко от пленного немца, затем перевязал ему голову. Бледное, без кровинки, лицо. Мутные глаза.

– Ты как?

– Не знаю, Костя.

Я задумался. По логике, нам нужно было брать ноги в руки и пробираться в район болот, только там у нас был шанс оторваться от собак и егерей, которые уже идут по нашим следам. У меня ни малейших сомнений не было, что через пару часов, максимум, они будут здесь, но с Кораблевым, в его теперешнем состоянии, оторваться от них будет невозможно. Проще будет самому застрелиться. Другой вариант предполагал избавиться от радиста и уходить одному, вот только подлой сволочью я никогда в жизни не был. Бросил быстрый взгляд в сторону лежащего без сознания немецкого егеря, потом на Мишу и сделал свой выбор.

– Посиди пока, парень, а я с фрицем за жизнь потолкую.

Очнулся унтер-офицер Густав Берг от резкой и пронзительной боли в паховой области. Он был сильным и волевым человеком, но увидев перед собой молодое, жестокое лицо с холодными безразличными глазами, почувствовал ледяной комок под сердцем.

У меня была не такая большая практика в проведении допросов в полевых условиях, но работу специалистов видеть приходилось, хотя потом хотелось сразу и навсегда это забыть.

Этот немец стоял между мною и моей жизнью, как только понятие укрепилось в моем сознании, эмоции ушли, растворились без следа. Теперь для меня он уже не был человеком, и все, что с ним делал, выглядело так, словно я строгал острым ножиком кусок простой деревяшки, и стоило ему это понять, как он сразу сломался. Стоило мне увидеть, что в глазах гитлеровца поселился панический страх, замешанный на острой, всепожирающей боли, я прекратил пытку и сказал:

– Расскажешь все – умрешь быстро.

Он не сразу понял меня. Пришлось повторить ему несколько раз, пока смысл дошел до затуманенного болью сознания.

– Да. Все… скажу.

Около часа я вел допрос, спрашивая, потом переспрашивая, уточняя, пытаясь поймать его на лжи, и только потом убил.

Обыскивая трупы, нашел несколько банок консервов, аптечки, фляги с водой, карту с пометками и жетоны. Металлические бляхи мы с Кораблевым повесили себе на шею, а карту я засунул за пазуху. Наши маскхалаты и оружие ничем не отличалось от обмундирования немецких егерей. Последним штрихом нашей маскировки стали окровавленные бинты, которые я намотал на себя и Кораблева. К этому моменту он немного пришел в себя и уже мог, правда, с трудом, самостоятельно идти.

– Миша, я намотал тебе на шею бинт, поэтому на все вопросы, которые будут тебе задавать, ничего не говори, а хватайся за горло и хрипи. Понял меня?

– Понял. А дальше?

– Дальше… Живы будем – хрен помрем.

Шагал он тяжело и неуверенно, несмотря на то, что теперь я все нес на себе. К счастью, идти нам пришлось недалеко и спустя какое-то время мы вышли из леса где-то в пятидесяти метрах от немецкого блокпоста. Гитлеровцы при виде нас настороженно замерли и еще только смотрели удивленными глазами, как я заорал во все горло:

– Группа «Призраки»!! Командир обер-лейтенант Шнитке!! Рейн!!

Последним я выкрикнул пароль, и сердце мое при этом сжалось. Если унтер-офицер соврал… Нет. Все правильно. Солдаты кинулись к нам с оружием в руках, но явно не для того, чтобы брать в плен. Двое из подбежавших солдат подхватили Кораблева, который прямо обвис у них на руках. Еще один подхватил рацию.

– Унтер-офицер Густав Берг. Кто у вас старший?

– Командир блокпоста унтер-офицер Фридрих Зейдлиц, господин унтер-офицер! – вытянулся передо мной солдат.

– Врач есть?

– Никак нет, господин унтер-офицер!

Подбежавший ко мне командир блокпоста оказался мужчиной лет сорока и при этом имел огненно-рыжие волосы. Вытянувшись передо мной, отрапортовал:

– Командир блокпоста унтер-офицер Фридрих Зейдлиц!

Не дав ему опомниться, я резким и требовательным тоном потребовал от него врача и рацию, так как у меня ценная информация для генерала Рихтера. Услышав фамилию генерала, унтер-офицер явно опешил и растерянно доложил, что рации у них нет, зато есть мотоцикл, с которым можно послать курьера.

– У меня раненый, унтер! Какой, к черту, курьер! – придав себе разозленный вид, заорал я на него. – Бездельники! Вам бы здесь только брюхо жратвой набивать! Сам доставлю!

На мое счастье, отделение Зайдлица прибыло на смену два часа назад, поэтому солдаты знали о прибытии специального подразделения «Призраки».

Ошеломленный неожиданным появлением раненых егерей из специальной группы, унтер окончательно растерялся и без разговоров выделил мотоцикл разъяренному егерю. Сейчас он молил Бога об одном, чтобы этот бешеный «лесной призрак» не наговорил ничего лишнего генералу, иначе из роты охраны он мгновенно окажется в окопах передовых частей.

Спустя десять минут мы уже мчались по большаку, оставив за спиной блокпост.

– Куда мы теперь? – усталым и тусклым голосом спросил меня Кораблев.

Я бросил мельком взгляд на него. Радист был неестественно бледный. Губы сухие, потрескавшиеся. Глаза тусклые и больные.

– Пока не знаю. Сначала попробуем выжить.

Кораблев ничего не ответил. Я и в самом деле не знал, что мне теперь делать. Мы чудом проскочили, и сколько у нас осталось времени до того момента, когда на нас начнут охоту, наверное, сам Бог не знал. Везде, куда ни кинь взгляд, были немцы. Впереди нас шла колонна машин и два бронетранспортера. Я решил не рисковать и свернул на проселочную дорогу, которая вела к небольшой деревне, но проехать через нее не рискнул, так как увидел среди домов грузовик с солдатами, которые, судя по крикам местных жителей, реквизировали у них продовольственные запасы.

Только я объехал деревню, как спустя несколько минут сзади нас появилась легковая машина. Шофер подал сигнал, требуя освободить дорогу, но вместо этого я затормозил, перегородив автомобилю дорогу. Выскочивший из машины водитель уже спустя пару секунд судорожно скреб руками землю недалеко от машины. Перескочив через его тело, я подбежал и направил ствол автомата на сидевших на заднем сиденье двух офицеров. Пожилой полковник и упитанный, круглолицый майор смотрели на меня испуганно и непонимающе, не сразу осознав ужаса сложившейся ситуации.

– Господа, нам нужно поговорить. Выходите из машины и держите руки подальше от пистолетов.

Немецкая форма, довольно вежливая просьба, сказанная на чистом немецком языке, и направленный на них автомат – все это ввергло офицеров в еще более глубокий шок. Первым опомнился полковник, бросив руку на кобуру, но уже в следующую секунду ствол автомата с силой ударил его в лицо, заставив закричать от резкой боли. Так как майор, находясь в шоковом состоянии, все еще продолжал таращить на меня испуганные глаза, я решил воспользоваться ситуацией. Резко открыв заднюю дверцу, схватил за плечо полковника и с силой выдернул из автомобиля. Тот шлепнулся лицом в дорожную пыль, мне под ноги.

Я отпрыгнул назад и повел стволом автомата:

– Майор, вылезай!

Тот, не спуская с меня глаз, словно слепой, судорожно и неловко цепляясь за сиденья, вылез из машины. Он лишь открыл рот, как получил удар в солнечное сплетение – немцу показалось, что из него выпустили кишки, но только он сложился пополам, как последовал удар автоматом по голове, после чего его сознание провалилось в пустоту. Обезоружив, а затем связав немецких офицеров, я кивнул Кораблеву головой: подойди. Пока тот следил за пленными, я загнал мотоцикл, а затем и машину в лес, предварительно загрузив в нее труп водителя и двух пленных.

Полковник оказался начальником штаба танковой дивизии, а майор был его сослуживцем, заместителем командира танковой дивизии по тылу. Оба ехали с совещания, на котором были поставлены задачи, возлагавшиеся на их дивизию при вступлении в действие плана германского командования «Железный кулак». Полковник Фурц сначала пытался молчать, но к жесткому методу допроса явно был не готов, после чего заговорил. Майор, в отличие от него, оказался трусом и сразу стал просить сохранить ему жизнь на основании того, что он всего лишь военный инженер и на его руках нет крови русских солдат.

– Заткнись, сволочь! Мне нужны лишь ответы на мои вопросы! – рявкнул я на него, изобразив на лице свирепую гримасу.

Майор вмиг покрылся холодной испариной.

– С-сп-прашивайте, – заплетающимся языком пролепетал он.

В течение получаса он подтвердил большую часть сказанного полковником. Больше они мне были не нужны. Убив их, я тщательно вытер нож и пошел искать радиста.

Тот ушел сразу, стоило мне приняться за полковника. Нашел Кораблева за машиной, сидящим на траве. Подойдя к нему, спросил:

– Миша, ты как? Сумеешь передать, что мы узнали?

– Да. Сумею.

В машине, в папке полковника, я нашел подробную карту с пометками, которые подтвердили полученные данные, чистую бумагу и карандаш. Зашифровал и записал на бумагу полученную информацию. Спустя десять минут шифрованное сообщение было отправлено, и через какое-то время мы получили подтверждение.

«Вот и все. Остальное не мое дело. Теперь пора валить. И быстро».

Ни форма, ни машина нам не подходили, так как были слишком приметными, поэтому, оставив трупы и автомобиль, мы двинулись дальше на мотоцикле, по направлению к лесу, отмеченному на нашей карте. Этот большой массив находился где-то в двенадцати-четырнадцати километрах от нас и мог укрыть до прихода наших войск. Удача не покинула нас на ближайшие полчаса, и мы добрались до границы леса без приключений. Утопив рацию и батареи в омуте ближайшей речки (противнику не надо знать, что мы теперь без связи), я загнал мотоцикл как можно дальше в лес, после чего мы неторопливо двинулись в глубину леса. Продукты и оружие я нес на себе, так как радисту явно было плохо и с каждой минутой становилось все хуже. Я понимал, что ему надо отлежаться, но нам нужно было уйти как можно дальше. Ближе к ночи пошел сильный проливной дождь, чему я мог только радоваться. Теперь никакая ищейка не возьмет наш след.

Я дремал, прислонившись спиной к сосне, так как ночью мне толком так и не удалось выспаться. Сильный дождь, который шел не менее двух часов, хоть и скрыл наши следы, но вместе с этим промочил лес, а заодно и нас. Насквозь мокрая одежда, несмотря на усталость, долго не давала мне согреться и уснуть. Рядом со мной, в забытьи, лежал Миша Кораблев, с грязным и распухшим от комариных укусов лицом.

Вдруг неожиданно рядом с нами раздался чей-то голос:

– Глянь, Николай, чудо дивное. Фрицы в лесу прячутся.

Остатки сна слетели мгновенно, но вскакивать я не стал. Зачем лишний раз нервировать вооруженных людей? Открыл глаза. На меня из-за деревьев настороженно смотрели два серьезных бородатых мужика и совсем молодой паренек. В его взгляде легко читалось удивление. Партизаны. Радость от встречи была, но какая-то бесформенная, придавленная зверской усталостью.

– Сам ты фриц, пенек бородатый. Мы разведчики, и нам срочно нужна помощь.

Партизаны удивленно переглянулись.

– Какие такие разведчики? – спросил меня подошедший поближе ко мне мужик, пока остальные держали меня на мушке. – Нам о вас ничего неизвестно.

– Как неизвестно? Неужели наш главный маршал товарищ Ворошилов (он руководил партизанским движением) не передал вам лично радиограмму о нас? Непорядок!

Паренек засмеялся, а партизан насупился в бороду.

– Ишь ты, какой разговорчивый, вот только форма на вас фрицевская. Говори: кто ты есть такой?!

– Погоди, Федор, – подал голос второй партизан. – Мы почти сутки как из лагеря вышли. Мало ли что за это время случилось?

– Так что будем делать? – несколько растерянно поинтересовался у него Николай.

– Как что? В плен нас берите! – изобразил я возмущение, под новый смех паренька.

Партизаны коротко посовещались, после чего молодой парень остался с Кораблевым, а меня бородачи отконвоировали в лагерь. Когда мы вышли на большую поляну и я увидел шалаши вместо обустроенного лагеря, то сразу вспомнил слова партизана о походе.

«Куда они, интересно, топают?» Но спрашивать не стал. Надо будет – расскажут. Нет – значит, мне не надо знать.

При виде человека в немецкой форме отдыхавшие партизаны, почти все как один, стали оборачиваться в мою сторону, шушукаться, подталкивая друг друга локтями, а затем со всех сторон послышались вопросы и шутки.

– Эй, Федор! Там еще много фрицев осталось?! Или этот последний?! Николай! Откуда немца достали?!

Мои конвоиры ничего не отвечали, придав себе важный вид. Не просто так по лесу ходили, вот немца привели, пока вы тут лежали и языками чесали. Они подвели меня к группе из трех человек, сидевших на поваленном дереве. В центре – плотный, коренастый мужчина с пышными усами и окладистой, но аккуратно подстриженной бородой, одетый в кожанку, перетянутую портупеей. Сначала он внимательно оглядел меня и только потом спросил партизан, которые меня привели:

– Откуда вы этого фрица взяли?

– Так это, товарищ командир… Мы их в лесу нашли.

– Нашли. Они что, грибы? – сердито усмехнулся плечистый здоровяк, сидевший по правую сторону от командира, одетый в гражданскую одежду, но на голове у него была офицерская фуражка. На его боку висела деревянная коробка маузера, а из-за поясного ремня торчали две немецкие гранаты. – Как докладываете?!

Мой конвоир, мужчина лет сорока, по обличью вылитый крестьянин, недобро зыркнул на него и уже четко, но при этом явно сердитым голосом пояснил:

– Производили разведку, согласно приказу командира отряда, и наткнулись на двух человек в немецкой одежке. Один из них раненый, остался там под присмотром Степки, а этого мы с собой привели. Говорит, что разведчики.

– Разведчики… И что вы тут в лесу делаете? – здоровяк, пристально вглядываясь в меня, усмехнулся. – Насколько нам известно, отсюда до фрица километров десять-двенадцать будет! Вот и хотелось бы мне знать, что вы тут разведываете?

– Об этом можно и потом поговорить! У меня товарищ ранен. Ему помощь нужна! Прямо сейчас!

– Человек правильно говорит, – неожиданно вступил в разговор третий мужчина с худым, нездоровым лицом. Несмотря на теплую погоду, он сидел в ватнике и курил объемистую трубку, выпуская клубы вонючего дыма. Лицо простое, а вот глаза умные, только усталые. По его гражданскому виду я решил, что он комиссар партизанского отряда.

– Николай Иванович! – Командир отряда хитро прищурился, кивнул согласно головой и сказал бойцам, которые привели меня: – Берите нашего доктора с носилками. Еще Ваню Ступкина и Воронова. Скажите им, я приказал. Принесете раненого сюда.

Когда партизаны ушли, командир спросил меня:

– Ну, рассказывай теперь, мил человек, как вы в лесу оказались?

– Я разведчик. Наша группа была сброшена в тыл врага со специальным заданием. Моя фамилия Звягинцев. Позывной нашей разведгруппы «Рассвет».

– Чем подтвердить можешь? – деловито спросил меня здоровяк, все еще продолжая сверлить меня взглядом. – Документ или что другое есть?

– Если есть рация, то передайте мою фамилию вместе с опознавательным паролем, который я сообщу, а также позывной нашей группы и там вам все подтвердят.

– Все так, мил человек, вот только выступили мы неожиданно, в спешке, ну и наш радист вчера не доглядел, замочил батареи. Подсевшие они теперь. Так что наша радиостанция только на прием сейчас работает, – виноватым тоном неожиданно сообщил мне командир отряда.

– Мать вашу! – зло выругался я. – Мы от своей рации только вчера избавились. Знать бы…

– Чего сейчас об этом говорить… – только начал говорить комиссар, как закашлялся и замолчал.

– Этот Мошкин у меня под суд пойдет, если что не так получится!! – вдруг неожиданно взорвался начальник разведки. – Под трибунал его, сукина сына, подведу!

– Остынь, Тимофей! – строго сказал командир отряда. – Мы уже говорили об этом. Нам сначала надо дело сделать, а уже потом судьбу радиста будем решать!

Я хмыкнул.

– Значит, буду с вами. Вот еще, – я достал из внутреннего кармана карту. – Держите. Взял с немецкого полковника. Теперь следующее… – После чего я коротко изложил партизанским командирам всю полученную от фрицев информацию. Меня внимательно выслушали, а затем, развернув карту и все трое склонившись над ней, принялись ее изучать. Спустя какое-то время командир поднял голову и крикнул:

– Сашка!

К нам подошел стоявший недалеко молодой партизан.

– Накормите человека. И пусть отдохнет.

Уже вечерело, когда меня растолкали и привели к командиру отряда.

– Мы тут карту твою внимательно посмотрели, да и данные, что ты нам дал, сравнили. Все соответствует, поэтому решили, что тебе можно доверять. Поэтому хочу суть задачи, перед нами поставленной, тебе объяснить. Мы в этом лесу не просто так оказались. Командование дало нам приказ пройти быстрым маршем и ударить в спину фашистам…

– Погодите! С какой такой радости вы будете бить регулярные немецкие части? Или вам жить надоело?

В этот момент к нам подошел комиссар. Услышав мои вопросы, он улыбнулся: