Одержимость справедливостью

В клуб я летел как на крыльях. Мастерская, мастерская! Неужели больше не нужно крутить пластинки. Клуб оказался очень приличным концертным залом с лоджиями и балконом. В коридорах клуба бродили какие-то ленивые солдаты, таскали туда-сюда стулья и прочий хлам. Я громко спросил, где найти начальника мастерской.

– Я начальник, – из боковой двери появилась фигура офицера.

– Товарищ начальник, прибыл в Ваше распоряжение, – я назвал свою фамилию.

– Дима? Ты что ли? – раздался знакомый голос, – а ты, как здесь оказался?

Да, начальником мастерской был тот самый Димка. Я сначала растерялся, потом обрадовался, увидев, наконец, первого знакомого за несколько месяцев. Димка тоже искренне обрадовался, и сходу полез обниматься. Почему же он рядовой, если он начальник мастерской? Но спросить я не успел, Димка сам засыпал вопросами.

В помещении, где мы разговаривали, какой-то солдат в зелёной, такой же как у меня форме, ползая по полу, огромными буквами писал какой-то лозунг на большом красном, натянутом на подрамник материале. Это и была вся мастерская.

Рассказывая, как три месяца надо мной издевались, мне стало так себя жалко, что я даже всплакнул.

– Да, вид у тебя не геройский, – посочувствовал Димка, – я думаю, тебе для начала нужно отоспаться. А то ты какой-то заторможённый. Тебе задание какое-нибудь дали?

– Нет, сказали, ты дашь. В смысле, начальник мастерской.

– Да? Хорошо, вот тебе задание, обедать и спать.

Место для сна, солдаты обслуживающие клуб, оборудовали над сценой. Забраться туда можно было только по узкой шатающейся подвесной лестнице.

– Ты, только не шуми там, и не храпи. И курить, ни в коем случае! Спи спокойно, если будут искать, я тебя прикрою. Ну, ладно, пошли обедать.

Получив свою пайку, мы сели за стол напротив друг друга. К моему удивлению, содержание наших тарелок отличалось. В тарелке Димки лежали ломтики рыбы розово-красного цвета, а в моей серая селёдка с костями. Я подошёл к раздаче и попросил, чтобы мне тоже положили красной рыбы, поскольку селёдку не люблю. Солдат на раздаче, даже головы не повернул, так и стоял, не обращая на меня никакого внимания.

– Слышь, ты что оглох, я к тебе обращаюсь.

– Пошёл вон, салага! Тебе рыба не положена! – солдат в белом, замызганном фартуке и поварском колпаке замахнулся половником.

– Как это, не положена? Давай рыбу, гад!

В этот момент подошёл Димка и оттащил меня от раздачи.

– Сума сошёл, с кухней ссориться.

– Они рыбу подменяют!

– Ничего они не подменяют, так положено.

– Что положено? Рыбу тырить?

– Бери мою пайку, я дома поужинаю. У меня пайка милицейская, а у тебя конвойная. В какой форме пришёл, такую пайку и дают. А будешь орать, скажут чтобы со своей ротой приходил. Тут же не ресторан.

– Как это? Питание разное?

– Для каждого рода войск своя норма. Конвойник, обычно стоит на посту, двигается мало, пайка – пониженная. Ты по штату, конвойник. Тот парень, что плакат рисовал, приписан к Особому полку. Поэтому я и зову его, «Особист». Они приравниваются к пехоте, бегают, тренируются, поэтому у них пайка обычная, солдатская. А у милиции пайка усиленная. Понял?

– Нет, не понял, почему усиленная? Вы что не солдаты?

– Милиция, по 7 часов, каждый день пешком по городу ходит. Пацаны молодые, ищут где подкормиться. Лезут на хлебозаводы, на конфетные фабрики. Милиция, как с голодного края. Вот и кормят усиленно, чтобы не рыскали. Понял? Чего не ешь, ты же хотел?

– Не хочу больше, расхотелось. Буду есть, что положено, – внутри у меня всё клокотало. Следующие полтора года, я по закону буду питаться хуже Димки. Он свою пайку ещё и жрать не хочет. Дома, поужинает! Бери, говорит, ешь с моей тарелки, не жалко. Как тогда на картошке, девчонку мне, после себя.

– Да, чего ты так распереживался. Нарисуешь портрет начальнику столовой, вон тот толстый прапорщик, и до конца службы будешь милицейскую пайку лопать. Прямо в мастерскую принесут.

– И пельмени принесут? – мне захотелось задеть Димку.

– Пельмени? При чём тут пельмени? Ты же рыбу хотел.

***

Матрасы лежали один на другом, простыни никакой не было, одеяла тоже. Но, было тепло, и я заснул. Спать, меня хватило на два дня, а потом надоело. На третий день, спустился в мастерскую.

– Ну что, отоспался? – спросил Димка, – или ещё пойдёшь.

– Отоспался, надоело. Скучно там.

– Может, хочешь в город сходить? Маму проведаешь.

– А разве можно, в город?

– Вообще-то, первые 6 месяцев покидать часть не положено. Я скажу начальству, что тебе нужно за инструментом сходить, чтобы было чем работать. Тебе увольнительную выпишут. Придумаешь, за чем сходить?

– Придумаю, придумаю!

Для похода в город нужна была парадная форма, Несмотря на то, что всё было новое, из зеркала на меня смотрело ряженое чучело. Солдатский зелёный китель был широким и коротким, зато брюки узкие, но тоже короткие. На складе всё выдали по списку. При попытке обменять хотя бы брюки, ответ был: «Не положено, радуйся, что без очереди получил». Я невольно вспомнил офицерскую форму Димки. На нём всё выглядело так, как будто сшито на заказ. К горлу снова подкатила обида. Но пожаловаться кому-то, кроме Димки было некому. Теперь, он мой начальник.

Димка, слушая мои жалобы и глядя на меня, от души смеялся. Оказалось, что когда одевают целую роту, солдаты меняются формой друг с другом, подбирая наиболее подходящую по размеру. Получая парадную форму вне очереди, я лишился возможности выбирать.

– До дома как-нибудь дойдёшь, а там в цивильное переоденешься, – советовал Димка, – плюнь, ты же человек творческий, будь выше условностей. Всё это временно. Оботрешься, привыкнешь тут, найдёшь себе и форму, и дудку и свисток.

Мне, предстояло предстать перед мамой. Приду и скажу ей, – это всё временно, будь выше этого. Как художник, я с трудом переносил любую нелепицу и дисгармонию, моя душа страдала от этого. А Димка ходит в офицерской форме. Как так получается, что ему всегда достаётся всё самое лучшее? Это что, судьба такая?

– Рядовой! – сзади раздался громкий окрик.

Я невольно оглянулся. Это был комендантский патруль.

– Рядовой! Ко мне! – скомандовал лейтенант, и я пошёл к нему строевым шагом, как учили, отдал честь, и, как положено, доложил по форме.

Лицо лейтенанта чем-то напоминало того старшину, что заставлял меня «играть в очко». Он недоверчиво разглядывал то меня, то увольнительную. Проверял её на свет, наверное подчистки искал.

– Странно, рядовой, увольнения разрешаются не ранее, чем через 6 месяцев, а у Вас только четвёртый месяц пошёл. Как Вы это объясните?

– Выполняю приказ по подбору материалов для подготовки Аллеи Героев.

– Кто приказал? – механически продолжал допрос лейтенант.

– Начальник мастерской, – я не верил собственным ушам, что несу такую чушь. Солдат приказал солдату покинуть часть, вопреки всем правилам. Но услышав магическое слово «начальник», лейтенант стал терять интерес. Его дело ловить, а не разбираться.

– Свободен, – оставив меня в покое, патруль снова ушёл в засаду. Пронесло.

Только сейчас я почувствовал дрожь в коленях. Снова замаячившая в памяти гора алюминиевых тарелок и солдатский туалет, сменились на уныние. Прошёл метров триста всего, и уже попался. Будь я в форме милиции, даже не остановили бы. Я вспомнил бумажку, подписанную генералом, которую показывал Димка. Увидев такую, этот лейтенант ещё бы и честь отдал. А я дрожу, боюсь собственной тени. За что мне это? Разве я художник хуже, чем Димка?

***

Постепенно я втянулся в работу, её было немного. Меня уже знали, и в знак уважения отменно кормили в столовой. А если чего-то надо, то еду, действительно, могли принести прямо в мастерскую. В клубе был полноценный современный кинотеатр, где регулярно крутили для солдат кинофильмы утверждённые политотделом. Конечно, мы все их смотрели.

Наглость Димки, поражала. Однажды, его подрядили снимать на видео, свадьбу дочки начальника политотдела. Со складов МВД притащили новенькую видеокамеру. Их только-только начали осваивать. Якобы, для просмотра материла, выписали ещё и переносной телевизор, со встроенным видеомагнитофоном. Димка, задружившись с каким-то ведомственным архивом, стал таскать фильмы, предназначенные для узкого круга. В основном иностранные, часто даже без какого-либо перевода. Для меня оставалось загадкой, почему ему их давали, при этом свершено бесплатно. Лишь однажды, Димка упомнил, что Люсечка просила не задерживать». Мы приносили какой-нибудь жратвы с кухни, приготовленной специально по нашему заказу, типа жареной картошки, а Димка иногда притаскивал растворимый кофе. И мы балдели, глядя на маленьком экране кино, недоступное простому смертному.

Однажды, в момент, когда герой фильма лишь только вступил в интимную связь с героиней, а мы затаив дыхание боялись ему помешать, в мастерскую громко постучали и потребовали открыть дверь. Ворвавшись, дежурный капитан поставил всех по стойке смирно и стал домогаться, почему заперлись, и почему долго не открывали. Видеомагнитофон мы успели выдернуть из розетки и задвинуть подальше. Капитана он не интересовал, капитан искал водку. Не обнаружив бутылок, он всех обнюхал и ушёл разочарованный, не понимая, как нам удалось его провести. От злости, он всё же настучал на Димку, заявив, что тот при встрече, не отдал ему честь. Димку вызвали к начальнику политотдела! Он честно рассказал, что честь дежурному офицеру, не отдать не было никакой возможности потому, что в помещении, кроме дежурного капитана, все были без головных уборов, а «к пустой голове руку не прикладывают». Больше нас никто особенно не беспокоил, мы исправно украшали многочисленные служебные помещения и своевременно обновляли наглядную агитацию. Служба не утомляла, казалась что жизнь, наконец удалась.

Настроение портилось к вечеру, когда нужно было идти в казарму, становиться перед этим в строй, ложиться, а утром вставать вместе со всей своей конвойной частью. Засыпая в окружении сотен сапог, вонючих портянок, и бормотания на непонятных языках, я представлял себе Димку, как раз в это самое время, наверняка, кувыркавшегося с Танечкой. Должен же он рано или поздно демобилизоваться. Тогда, я сразу попрошусь в милицейский батальон, надену милицейскую форму и смогу ходить в город. Начальником мастерской, конечно, назначат меня. Ведь все знают, что как художник я лучше Димки. А этот, третий, из особого полка, что вместе с нами числится художником, вообще не художник. Образования, никакого. Всё что умеет, так это лозунги писать. Я сразу скажу, что начальником мастерской должен быть не рядовой, а сержант, или хотя бы младший сержант. Чтобы, если кто придёт, не спрашивали, кто тут начальник. Эх, скорее бы Димка свалил.