– Ох и босяк ты, Ар, от высокомерия безмерного своего никакую бабу в дом не берёшь, – сказал он, садясь за стол, на котором Аяя оставила всё, что приготовлено было для похлёбки из капусты.
– Ну, считай, что так, – сказал я. – Зачем пожаловал-то? Ведь не о бабах же говорить. Вижу, забота некая одолевает тебя сверх меры.
Вот тут Эрик сделался серьёзным и рассказал о том, что его вызвали лечить Галтея. А я, слушая его, покидал всё в должном порядке в горшок, что забулькал уже на печи. Пока похлёбка доходила, я сел напротив брата.
– Да уж… забота, – задумчиво проговорил я. – Идти нельзя.
– И не пойти как? Сингайлово имя вовеки веков опозорить? Я не отказывал никогда, – со вздохом сказал Эрик.
– Ну да, за большое золото, – хмыкнул я.
– Не всем же изображать добряков беспортошных. – отмахнулся Эрик. – Ладно, Ар, не о золоте и добре надо сейчас…
– Ну… если не о золоте, так я пойду вместо тебя, – сказал я.
– Ты не можешь пойти, ты не спасёшь его. Я вообще не знаю, что Марей-царевич переполошился так-то, время Галтею пришло помереть, вот и всё. Отпускать родителей надо.
– Ты и сам не отпустил когда-то, – напомнил я.
– Ну… Я… Я просто не хотел, чтобы ты на трон отца уселся.
– Да не ври, – сказал я. – Ты так же не хотел его отпускать, как любящий сын.
Эрик не стал спорить. И снова спросил, что ему делать. Тем временем закипела похлёбка, переливаясь через край, и зашипела на раскалённой плите. Я поднял руку, перемещая горшок. Эрик усмехнулся, проследив моё движение.
– Ар, а ты можешь не от себя одного, но и от меня отвести глаза?
Я посмотрел на него удивлённо. Как мне не приходило это в голову с Аяей?
– Проверить можно только на ком-то… – немного растеряно проговорил я. – Но, думаю, если я всё время буду находиться рядом…
– Медлить нельзя, Ар, если ты согласен, нам надо поспешить, иначе наши ухищрения прибудут с опозданием.
– Вот… прямо сейчас пойти хочешь?
– Если Галтей на одре, чем раньше мы явимся, тем легче будет ему помочь.
– А ежли помер? – спросил я, не ожидая услышать ответ, который он дал…
– До заката успеть можно, даже, если умер. Пока солнце над горизонтом, пока не настала ночь, не умер день, жизнь можно вернуть. Привести из-за Завесы.
Вот это да, Эрик говорил об этом так легко, словно обещал коня вернуть потерявшегося…
– Ты уже делал так? – изумлённо и восхищённо произнёс я.
Но он уже поднялся из-за стола.
– Делал, я же говорю, ничего особенного, – обыденным голосом произнёс Эрик. – Но ты изумляться будешь или поможешь мне?
– Да помогу, чего там. Но может, поедим всё же вначале?
Но он лишь покачал головой, поднимаясь.
– Обойдусь я и без твоей стряпни чудесной, – с презрительной усмешкой произнёс Эрик. – Чай, мы не дети, с голоду живот не подведёт.
Я встал тоже.
– Ладно, погоди, я в дом зайду только…
– Зачем? Котомку свою взять? Али шапку?
Я пожал плечами:
– Котомку тож…
Аяя поднялась с припечека, увидев меня. Но, поняв, что я намерен сейчас же уйти, спросила удивлённо:
– Что случилось? Кто это пришёл? С кем ты уходишь? Огник… – и сморгнула, растерянно глядя на меня.
– Это мой брат, Яй, просит помочь ему в одном деле. До ночи вернусь.
– Почему мне нельзя видеть его?
– Не тебе, ему не стоит на тебя глазеть.
– Арий… эдак ты меня в темницу запрёшь, – растерянно проговорила она, поднимаясь.
– Не обижайся, Яй, – торопливо произнёс я, растерянно оглядываясь по сторонам, всё ли взял, – тебе нужны такие же приставания, как энтот вчерашний, яйцеголовый?
– Но это не какой-то яйцеголовый, это твой брат. Твоя семья. Кто я, ежли ты меня от него прячешь?
Я остановился на пороге, вот это так по-бабьи, начать разговор в самый неподходящий для этого момент, сердясь, подумал я.
– Я вернусь и мы поговорим. Обо всём, если ты захочешь, – он взялся уже за дверь, как вдруг вспомнив что-то, обернулся и сказал: – Яй, я там с похлёбкой напортачил…
И он ушёл, я слышала, как вывел Звёздочку из конюшни, а я осталась с чувством, что я какая-то вещь, кукла, которой он играет, когда этого ему хочется, но стоит появиться по-настоящему важному делу, или вот человеку, и всё: «похлёбкой займись, я напортачил, погляди»…
Возле похлёбки моё место… Ну, ноги раздвинуть, когда ему придёт охота…
Мне захотелось плакать, что именно я и сделала, а в уши мне будто шептал тихий навязчивый голос: «Что ты для него? Что ты? Подумай? Ты даже не «кто»… всего лишь «что»…
Кошка важнее, без неё не проживёшь, а я… меня заменит любая, сбегает на ночь в любую деревню, рассказывал…
В доме спрятал от глаз родного брата. Стыдится меня… Стыдится… конечно, так и есть… ведь знает, из какой грязи я пришла к нему сюда, помнит, не забыл… Разве та грязь отстанет? Такая грязь не отстанет никогда… Разве можно такую низкую девку брату показать…
Я знала, чувствовала, что всё это не так, что я несправедлива, что на деле за все прошедшие годы я ни разу не чувствовала того, что вдруг сейчас забралось мне в голову, а через мысли и в сердце, заставляя его болезненно дёргаться будто в судорогах, а мою душу корчиться от боли, но навязчивый и знакомый голос всё твердил и твердил мне: «Ты ничто для него… Ты ничто… всего лишь…»
Я и подумать не мог, что сделалось с Аяей, когда мы с Эриком направлялись в Авгалл…
