– Разведка является неприятной, но жизненной необходимостью.
«Тем самым впервые в истории высшим государственным деятелем было признано, что его страна занимается шпионской деятельностью, что он осведомлен о ней, одобряет ее и руководит ею»[199 - Чернявский Г. И., Дубова Л. Л. Эйзенхауэр. М., 2015. С. 363.], – пишут российские биографы Эйзенхауэра. А его американский биограф Элтон Ли считал: «Соединенные Штаты были пойманы на шпионаже, врали об этом, а потом только усугубили ошибку, изменив политические заявления на обратные»[200 - Alton Lee R. Dwight D. Eisenhower. Soldier and Statesman. Chicago, 1981. Р. 314.].
Хрущев кипел от негодования: «Явно неразумное выступление, если не сказать больше. Глупое выступление. Но оно состоялось. Так президент сам лишил себя возможности выгородиться из пикантной истории перед встречей в Париже… Нас буквально распирало возмущение, и мы использовали все публичные возможности для разоблачения агрессивной линии. Теперь мы не щадили и президента, потому что он сам подставил свой зад, и мы раздавали американцам пинки, сколько угодно и как только возможно».
Приближалось время Парижского саммита. Для президента Шарля де Голля это был момент долгожданного возвращения Франции на центральное место в мировой политике. «Это был настоящий реванш после унижений, нанесенных Франции в Ялте и Потсдаме: Франция, приглашающая другие великие державы на совещание в Париже, таким образом становилась “столицей великих держав”, организующей их встречи на высшем уровне! – пишет президент Французской Академии Элен Каррер д‘Анкос. – Все силы прилагались, дабы обеспечить успех Парижской конференции»[201 - Каррер д‘Анкосс Э. Генерал де Голль и Россия. М., 2019. С. 103.]. Хрущев испортит обедню.
«Наступил день отлета, – вспоминал Хрущев. – Мы отправились в Париж на самолете Ил-18, очень хорошем и по внешнему виду, и по техническим качествам… Нам нанесено оскорбление, а мы идем на совещание? И во мне созрела мысль: пересмотреть первоначальную направленность наших документов, особенно декларации, с которой мы хотели выступить при открытии встречи. Надо поставить США ультимативные условия: они должны извиниться за нанесенные нашему государству оскорбление. Нужно потребовать от президента взять обратно свое заявление, в котором он оставлял за США право на разведывательные полеты над чужими территориями, чего суверенные государства никому делать не позволяют… Мы не отказались от совещания при условии, если США в лице президента извинятся за допущенное ими нарушение суверенитета нашей великой Родины – Советского Союза. Помимо принесения извинений президент должен отказаться от своего заявления и дать нам заверения, что разведывательные полеты над территорией СССР впредь не будут производиться»[202 - Хрущев Н. С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 2. М., 2016. С. 585, 586–588.].
Бурлацкому было известно, что «уже перед самым вылетом в Париж Хрущев собрал на аэровокзале заседание Президиума ЦК КПСС и предложил отменить все подготовленные ранее предложения и документы, мотивируя тем, что обстановка для соглашения неблагоприятна со всех точек зрения. Огромный труд дипломатов, партийных работников, военных и других служб, затраченный на проработку советских позиций, пошел насмарку»[203 - Бурлацкий Ф. М. Никита Хрущев. М., 2003. С. 183.].
До начала совещания Хрущев встретился с де Голлем и Макмилланом. «Я высказал им обоим свое недовольство позицией США, свою непримиримость. Де Голль и Макмиллан убеждали меня не требовать извинений: США – великая страна, ее президент не может делать такое публичное заявление, и его нельзя вынуждать. Но я парировал сей аргумент, сказав, что мы тоже не маленькая страна, тоже считаем себя великой державой, тем более что мы не сможем согласиться, чтобы великая страна наносила оскорбления хотя бы и малым странам»[204 - Хрущев Н. С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 2. М., 2016. С. 588.].
Хрущев по-настоящему разбушевался. «Сначала он проводит перед своим посольством на улице Гренель импровизированную пресс-конференцию, за которой следует многолюдная встреча с общественностью, превратившаяся в митинг, во дворце Шайо. Множество коммунистов и столько же антикоммунистов пришло, чтобы соответственно приветствовать и оскорбить его. Еще немного, и встреча с общественностью вылилась бы в драку. “Добродушный мужик” перевоплотился в разъяренного доктринера, выкрикивавшего:
– Если остатки фашистских недобитков будут “укать” против нас, как это делали гитлеровские разбойники, и будут опять готовить нападение, то мы их “укнем” так, что они костей не соберут!
Присутствие рядом с Хрущевым застывшего Малиновского заставляло поверить в эти угрозы»[205 - Каррер д‘Анкосс Э. Генерал де Голль и Россия. М., 2019. С. 105–106.].
Прилетев на саммит в Париж 14 мая, Эйзенхауэр узнал, что Хрущев уже сделал заявление: если президент не осудит шпионские полеты, не обещает прекратить их, не накажет виновных, Советский Союз откажется от участия в конференции. Президент немедленно заявил своей свите:
– Полагаю, никто не надеется, что я намерен ползти на коленях к Хрущеву.
Затем Эйзенхауэр встретился с де Голлем, который проинформировал, что в разговоре с ним Хрущев упомянул об американских военных базах в Турции и Японии, на которых базируются самолеты U-2 и по которым СССР мог бы нанести ракетный удар. На что Эйзенхауэр мрачно ответил:
– Ракеты могут лететь в обоих направлениях[206 - Чернявский Г. И., Дубова Л. Л. Эйзенхауэр. М., 2015. С. 364.].
На следующий день министр обороны США Томас Гейтс для чего-то привел в состояние боеготовности все американские вооруженные силы в мире[207 - Alton Lee R. Dwight D. Eisenhower. Soldier and Statesman. Chicago, 1981. Р. 315.], что совсем лишило Хрущева остатков миролюбия.
Развязка наступила, как только утром 16 мая конференция открылась. «Зашли в зал, стали заходить туда и другие делегации, – вспоминал Хрущев. – Первой вошла делегация Англии. Мы поздоровались, и тут же вошла делегация США. Ее члены сразу же последовали на свои места и сели, поприветствовав нас наклоном головы. Мы это поняли так: “Вас видим, но руки не подаем, находимся в состоянии конфликта и даже психологической войны”.
Еще до начала совещания я обратился к президенту де Голлю за разрешением выступить с заявлением. Мы хотели предъявить свои ультимативные условия и от того, как примет их делегация США, зависело, будем ли мы принимать участие в совещании. Я зачитал заявление. Переводчик Суходрев все точно переводил…»[208 - Хрущев Н. С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 2. М., 2016. С. 589.]
Де Голль в качестве хозяина открыл конференцию. Закончив вступительную речь, он намеревался предоставить первое слово Эйзенхауэру, о чем было предварительно условлено. Но тут советский лидер уже не выдержал и потребовал слова себе. Де Голль взглянул на Эйзенхауэра. Тот утвердительно кивнул. Хрущев приступил к обвинительной речи в отношении обнаглевших американцев, все больше распаляясь. Де Голль повернулся к Суходреву и произнес:
– В этом помещении отличная акустика, мы все хорошо слышим председателя, ему нет смысла повышать голос.
Хрущев чуть понизил тон и подошел к завершению речи, не просто потребовав извинений:
– В создавшейся обстановке советские люди не смогут принять президента США с должным гостеприимством.
То есть аннулировал приглашение Эйзенхауэру посетить СССР.
Эйзенхауэр ответил, что, если его не ждут в Советском Союзе, об этом можно было просто сказать. Он отказался извиниться за полеты U-2, но заявил, что не собирается их возобновлять[209 - Alton Lee R. Dwight D. Eisenhower. Soldier and Statesman. Chicago, 1981. Р. 315.]. Хрущева это не устроило. Советская делегация поднялась с мест и направилась к дверям. Непонятно, кому это было нужно.
Де Голль и Макмиллан пытались добиться возобновления переговоров. «Инициативу в продолжении совещания проявил де Голль, – вспоминал Хрущев. – Через министра иностранных дел он передал нам, что три западные делегации соберутся без нашего участия, обсудят нашу декларацию и определят свое отношение к ней… Настроение у меня было боевое, наступательное и приподнятое, хотя я знал, что США не согласятся на горькую пилюлю, которую мы приготовили и заставляем их проглотить… Так у нас появился незапланированный свободный день… В Париже есть что посмотреть».
Эйзенхауэр твердо решил, что извиняться не станет, хотя французы и англичане его к этому подталкивали. Конференция завершилась, толком не начавшись. «Уже после того, как было решено, что совещание не состоится, я по долгу вежливости съездил к Макмиллану, – замечал Хрущев. – Тот не мог ни защищать позицию США, ни осуждать своего союзника и только доказывал, что мы слишком много потребовали: надо было принять во внимание положение президента, который не в состоянии извиняться публично… Мы любезно распрощались с Макмилланом. То была моя последняя встреча с ним. Потом я нанес визит генералу де Голлю… Я чувствовал, что де Голль больше сожалеет о случившемся»[210 - Хрущев Н. С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 2. М., 2016. С. 590, 592.].
Хрущев даже не подозревал, насколько. 21 мая посол Франции в США Эрве Альфан записал в дневнике, что де Голль «плохо понимает, как такой великой страной, как Россия, может управлять столь вульгарный человек, который дает пресс-конференции в амбарах и на тротуарах, говорит, как извозчик, и пренебрегает собственным достоинством»[211 - Цит. по: Корсакова Н. Л. Французская дипломатия и Кубинский кризис. М., 2006. С. 62.]. Похоже, имелась в виду импровизированная пресс-конференция, которую Хрущев устроил 17 мая прямо на тротуаре у посольства СССР на улице Гренель.
«На этом закончился наш медовый месяц в отношениях с Соединенными Штатами»[212 - Хрущев Н. С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 2. М., 2016. С. 594.], – констатировал Хрущев.
Отношения США и СССР вновь резко обострились.
В сентябре 1960 года Хрущев во второй раз поехал в Нью-Йорк. На сей раз, естественно, уже без приглашения со стороны Эйзенхауэра – как глава советской делегации на сессии Генеральной Ассамблеи ООН.
Человек, не искавший легких путей, Хрущев решил отправиться в Америку морем. Вместе со всей делегацией 9 сентября он погрузился в Калининградском порту на лайнер «Балтика», который до известных событий носил имя «Вячеслав Молотов»[213 - Млечин Л. Хрущев. М., 2019. С. 381.]. Путь занял десять дней, которые Хрущев провел, занимаясь делами, расслабляясь на палубе и потешаясь над членами делегации, страдавшими от морской болезни.
Американцы сделали все, чтобы продемонстрировать, насколько им неприятен визит Хрущева. Заранее известили, что советской делегации, включая главу партии и правительства, запрещается без специального разрешения покидать пределы даже не города Нью-Йорка, а его конкретного района – Манхэттена. В качестве места пребывания определили здание советской миссии при ООН.
Хрущев рвался в бой, намереваясь начать с самых злободневных вопросов, связанных с происками Соединенных Штатов и судьбами национально-освободительного движения.
Год 1960-й войдет в историю как год Африки, год триумфа национально-освободительных движений, которые с восторгом поддерживались Советским Союзом. Борьба против колониализма облегчалась тем обстоятельством, что европейские метрополии сдавали свои глобальные позиции, а обе сверхдержавы – СССР и США – по разным причинам выступали против колониализма. Впрочем, у Америки это получалось похуже. «Как бы Америка ни отмежевывалась от европейского колониализма, – признавал Киссинджер, – оказалось, что американских руководителей, к величайшему их огорчению, воспринимают в развивающихся странах как полезных вспомогательных помощников из империалистического лагеря, но не как настоящих партнеров»[214 - Киссинджер Г. Дипломатия. М., 2021. С. 510.]. Так что для Советского Союза это была крайне выигрышная тема.
В первое послевоенное десятилетие антиколониальные выступления в Африке еще жестоко подавлялись – восстание Мау-Мау в Кении, волнения во Французском Камеруне, в Нигерии или на Юге Африки. В 1957 году британцы создали первый прецедент, предоставив независимость своей самой развитой колонии – Золотому Берегу, переименованному в Гану, которую возглавил Кваме Нкрума. В 1960 году сразу 17 колоний обрели независимость, а ООН приняла Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам.
Совещание коммунистических и рабочих партий в конце года отметит, что «крушение системы колониального рабства под натиском национально-освободительного движения представляет собой второе по своему историческому значению после образования мировой социалистической системы явление в современном мире… Народы Советского Союза, неизменно поддерживающие национально-освободительное движение, считают своим интернациональным долгом оказывать всемерную моральную и материальную поддержку народам, борющимся за избавление от империалистического и колониального гнета, за независимое национальное развитие»[215 - Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления. Т. 3, М., 2015. С. 137.].
Но Африка моментально превратилась в поле для «холодной войны». Первый конфликт произошел в Конго. Эта бывшая колония Бельгии получила независимость в июне 1960 года. Однако почти сразу сепаратистские силы, поддержанные из Брюсселя и других западных столиц, бросили вызов правительству Патриса Лумумбы и захватили контроль над провинцией Катанга. ООН направила в Конго миротворцев, но те не спешили поддерживать правительство Лумумбы, и он обратился за помощью к США и СССР. Вашингтон, подозревавший Лумумбу в прокоммунистических симпатиях, напротив, поддержал его соперников. Помощь же Москвы ограничилась поставками вооружения, продовольствия и медикаментов, которые вскоре прекратились после закрытия воздушного пространства над Конго по решению ООН. К сентябрю 1960 года ситуация в Конго обострилась до предела. Все стреляли во всех. Лумумба и его сторонники теряли одну позицию за другой. В этих условиях Хрущев готовил атаку на ООН и ее Генерального секретаря Дага Хаммаршельда, которого не без оснований считал проводником политики США.
Советский лидер намеревался поставить вопрос о Конго первым на Генассамблее. Эйзенхауэр не отказал в себе в удовольствии нанести иезуитский опережающий удар. «Балтика» с Хрущевым прибывала в Нью-Йорк 19 сентября, Генассамблея начинала работу 20-го. Американская делегация в ООН предложила провести предварительно еще одну, Чрезвычайную, сессию со следующей повесткой дня: прием новых членов в ООН и положение в Конго. Открыть ее решили 17 сентября.
Делегации, отправлявшиеся в ООН не столь экзотическим способом, как Хрущев, могли просто поменять свои авиабилеты. А пассажиры «Балтики» попали в западню. Им оставалось следить за ходом чрезвычайной сессии ООН по Конго по радио.
19 сентября «Балтика» подошла к одному из не самых комфортабельных причалов нью-йоркского порта. Никаких официальных лиц и ковровых дорожек, как годом раньше. У трапа встречали советские сотрудники ООН, жители нашей колонии. Впереди дети с букетами цветов и толпа корреспондентов.
«Недружественные проявления настраивали отца на боевой лад, – замечал Сергей Хрущев. – Он считал, что подобная реакция империалистов свидетельствует о том, что он занимает правильные позиции… На заседаниях Генеральной Ассамблеи отец не терял времени даром, активно участвовал в продолжавшейся две недели дискуссии, выступал с заявлениями, брал слово по процедурным вопросам, заявлял протесты. По его мнению, он вел себя, как заправский западный парламентарий».
История с ботинком сколь знаменита, столь и запутана. Я насчитал как минимум с десяток версий. Сергей Хрущев, предпринявший специальные раскопки по этому вопросу, выяснил следующее.
Это был не ботинок, а сандалия.
Никаких кино- или фото-свидетельств стучащего по столу башмаком Хрущева не существует. Есть только фотография «Ассошиэйтед пресс». «На ней запечатлен спокойно сидящий на своем месте отец; вот только на пюпитре, как раз перед табличкой “Советский Союз”, лежит наделавшая столько шума коричневая сандалия».
Версия самого Никиты Сергеевича из его мемуаров – решил постучать туфлей по пюпитру в знак протеста против выступления представителя фашистского франкистского режима – не подтверждается другими очевидцами. Сандалия появилась во время выступления филиппинского представителя, сравнившего социалистический лагерь с концлагерем, когда ирландский председательствующий Фредерик Боланд не обратил внимания на желание Хрущева сделать замечание по ведению заседания[216 - Хрущев С. Н. Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы. М., 2019. С. 342–345; 347–351.].
Хрущев на Генассамблее произнес большую, как водится, речь о предоставлении независимости колониальным народам и о разоружении. Эйзенхауэр ограничился краткой речью, в основном посвященной помощи освободившимся от колониализма странам Африки, и лишь в двух словах затронул проблемы разоружения и освоения космоса.
Личные отношения между американским и советским лидерами достигли в то время столь высокого градуса неприязни, что Эйзенхауэр не просто отказался встретиться с Хрущевым. После безбожно раздутого прессой случая с ботинком он даже заявил госсекретарю Гертеру, что если бы обладал полнотой власти, «нанес бы удар по России, пока Хрущев находится в Нью-Йорке»[217 - Чернявский Г. И., Дубова Л. Л. Эйзенхауэр. М., 2015. С. 366.].
Но удар, находясь в Нью-Йорке, пусть и ассиметричный, нанес сам Хрущев. Именно там он впервые встретился с лидером кубинской революции и самой знаковой фигурой в Латинской Америке.
С Фиделем Кастро.
Глава 2
Кастро
