Потерянные в Майнкрафте

– Вот так, – пропыхтела Ленора, – я и прошла.

Она вдруг подняла вверх указательный палец – красный, но, к счастью, целый. Я и сам слышал шум голосов. Мы попались. Бежать к выходу не имело смысла. Как только мы покинем углубление, нас немедленно сосчитают.

Ленора повернулась ко мне, глаза ее потемнели, и я понял, что сейчас она со мной что-то сделает. Прежде всего она приподняла мою толстовку и сунула под ремень свернутые в рулон листы, которые вытащила из комнаты. Я успел только вскинуть брови в немом вопросе, как тонкие руки взметнулись к моему лицу, зажав мне рот железной хваткой. Не то чтобы я хотел сопротивляться, но в любом случае я бы не смог. Она стиснула меня, как любимую собаку, оставив большие пальцы на щеках, поддерживая затылок ладонями. А потом притянула к себе и поцеловала. По-настоящему, без купюр. Я пришел в себя, когда Ленора прогудела что-то сквозь поцелуй. Конечно, мне надо было обнять ее сразу, чтобы наша театральная постановка выглядела естественно. Но это неважно. Когда подошел отец с коллегами, мне не пришлось разыгрывать ни растерянность, ни испуг. Что меня действительно поразило, так это актерское мастерство Леноры, которая смутилась натурально до слез, выхватила планшет и… бросилась бежать по коридору к лестнице.

– Игнат? – сказал отец. И это дофига означало.

– Я… э-э… думал, тут нас не увидят… Здесь же… никто не ходит.

Ну да, никто не ходит, три человека буравили меня глазами. Наконец одна из женщин не выдержала и прыснула. О да! Смейся, паяц, над разбитой любовью. Я сглотнул и жальче жалкого дернул шеей в надежде рассмешить ее еще больше.

Она действительно расхохоталась. Потом сказала:

– Ну, прости, я не должна была так.

А отец сказал:

– В номер.

И я пошел. По дороге оглянулся на звук: молоденький доктор толкал по коридору каталку. Неужели и правда кому-то плохо? Я перебрал в голове всех сотрудников, которых видел в столовой, и не вспомнил ни одной бабушки.

В номере я вытащил из-за пояса рулон Леноры. Развернул и уставился на план помещения. База была значительно больше, чем я предполагал. Жаль, что Ленора стащила экземпляр без обозначений. Я понятия не имел, для чего могут быть нужны все эти дополнительные площади.

Из-под чертежа торчал еще один лист. Длинный список фамилий. Сотрудники базы? Нет. Ни моей, ни Ленориной фамилий не было. Зато обнаружилась Чуликова. Что там про нее говорили? Неважно, потому что… Взгляд зацепился за знакомое имя. Максимов. Антон Корнеевич. Думаете, у многих отец – Корней? Лично я знаком только с одним. Как раз Максимовым. У меня глаза изнутри об череп стукнулись.

Ленора что-то знает, это точно. А у меня даже ее телефона нет. Я пошарился в соцсетях, но поиск не дал результатов.

А потом пришел отец и сказал, что интернет мне больше не нужен.

И вот я лежу на диване, одним глазом смотрю в книгу, а другим – внутрь себя. И вижу я в себе тотальную смуту: игровые экраны, «Майнкрафт»-локации, чужие ники… Тоху, так и не прочитавшего мое сообщение. И зачем-то коленку в прорези джинсов. Да.

Отец вернулся в номер поздно. Измотанный, но довольный, это читалось в отсутствии складок на лбу. Надо понимать, его порадовали какие-то профессиональные результаты. Я на секунду даже поверил, что он забыл про мою послеобеденную вылазку. Но он не забыл. Скользнув взглядом по нетронутому ужину, он покачал головой:

– Послезавтра поедешь домой. Будет транспорт, тебя проводят, посадят на самолет.

Что тут сказать? Нет, не поеду? Возмутиться? Мы оба знаем: нарочно или нет, но я пересек границу запретной зоны. И пока еще можно было избежать последствий. Раз отец не едет со мной, значит, его не отстранили от работы. Да и с чего бы? В целом все выглядело безобидно и серьезных опасений не вызывало: глупые подростки забурились в рабочее крыло. Однако на всякий случай меня решили изъять из системы.

– А Лен… Элеонора?

– Почему тебя это интересует?

Отец посмотрел на меня и сам понял, что сморозил глупость. Судя по тому, что он видел в коридоре возле лабораторий, меня это должно интересовать до истерики. До какого-нибудь дикого подросткового протеста. Может быть, даже не вполне безопасного. В общем, он сообразил.

– Она не поедет.

– В смысле не поедет?! – Я резко забыл о наших с ней как бы отношениях, настолько мне стало обидно за себя. Ленора, значит, останется и все выяснит, а я, как последний лох, отправлюсь к мамочке?!

Отец молчал. Он считал, что сказал достаточно. Я взвесил свои шансы. Может, если резко заболеть, меня не отправят так сразу. Все-таки путь неблизкий. Но я понимал, что успешно симулировать болезнь среди такого количества неглупых людей мне вряд ли удастся.

Ну что же. Остается играть ва-банк. Меня уже практически выкинули с базы, так что, кроме элементарной осторожности, меня больше ничего не сдерживает. Если не палиться в открытую, то можно успеть все выяснить самому, без всяких там Ленор.

Я демонстративно покидал в чемодан основную часть вещей и завалился в кровать. В пижаме, которую до этого не надевал ни разу. Мама положила ее на всякий случай. Она почему-то думала, что если база находится в снегах, то мне непременно будет холодно спать. Вообще, я предпочел бы лечь одетым, но тогда вопросов не избежать.

Отец в этот раз не стал засиживаться за работой, как обычно, а последовал моему примеру и укутался в одеяло.

Убедившись, что он ровно и глубоко дышит, я потихоньку спустил ноги с кровати и засунул их в кроссовки. Самые мягкие бесшумные кроссовки, какие у меня были. Имитируя сборы, я заранее поставил их возле тумбочки.

Везение сопутствовало мне несказанно: чудесным образом я не издал ни звука. Именно поэтому я чуть не обделался, когда взялся за ручку двери, а из темноты предупредили:

– Игнат, не надо.

– Абырвалг! – вырвалось у меня.

Я не это, конечно, произнес. Но вынужден довольствоваться здесь печатными символами. Отец включил ночник. Мой возглас он никак не прокомментировал.

– Сядь, – сказал он.

– Нет, – сказал я.

Открыто конфликтовать я не планировал, тем более что это явно не приблизит меня к цели. Но и садиться, как послушный детсадовец, тоже не хотел.

Отец вздохнул. Я понимаю, он в принципе мало говорит, но сейчас ему предстояло как-то преодолеть себя на долгое внушение. Но он сказал совсем не то, чего я ожидал. Всего два слова он сказал как отрезал.

– Элеонора больна.

– Что?

У меня мозг взорвался от вопросов, которые перестали помещаться в голове. Чем больна?

Как? Она приехала лечиться? Ее потому все время пасут? Почему я не догадался?..

Да откуда мне и узнать было, о таком ведь не говорят при знакомстве. Я медленно опустился в кресло. Отец снова вздохнул и сел, нахмурив брови.

– Понятно. – Он потер щеку. – Она тебе не сказала.

– Она… – я решил не канителить и начать сразу с худшего, – типа умирает, что ли?

Я чесал и чесал правую бровь и, по ходу, совсем этого не замечал.

– Игнат.

Отец дождался, когда я наконец уберу от лица руки и посмотрю на него.

– Я должен был предупредить тебя сразу. – Он смотрел на меня как доктор, который сообщает родным неутешительную новость. Впрочем, он и был доктором.

– Ты не мог меня предупредить. Откуда тебе было знать, с кем я знакомлюсь и как намерен поступать. – Я по-прежнему не понимал, насколько она больна, и меня бомбило от злости. – Но ты мог рассказать. Ну… как отец сыну. Просто поделиться.

Я закусил губу. Он приподнялся. Наверное, хотел подойти, но почувствовал, что это будет мне неприятно, и остался на месте.

– Как врач, – сказал он, – я не имею права говорить о болезни без разрешения пациента.

Но как человек и твой отец скажу тебе правду: я не знаю. Элеонора – сложный случай. Мы не в состоянии определить, как будет развиваться ее болезнь. Возможно, с такой патологией головного мозга она сможет дожить до момента, когда придумают, как это лечить. Но возможно, что счет идет на… месяцы? дни? Никакие предположения не будут верны. Пока что ей категорически запрещено ударяться головой. Или падать в обморок, если это можно запретить.

– То есть сюда она не случайно приехала? – Я уставился на отца, как будто видел его в первый раз.

– Здесь она под присмотром. Здесь лучшая аппаратура. После того, что случилось сегодня, ее родители не хотели бы тебя видеть. Я вполне разделяю их беспокойство.

Я машинально утопил пальцы в челке, оттягивая ее к затылку. Присмотр, условия, наблюдение… это я понимал. Беспокойство родителей – тоже. Я уеду в свою развеселую жизнь, а ей, может, лечиться и лечиться. Чего я не мог понять, так это насколько долго ей предстоит находиться в больничных условиях. Если шансов на выздоровление нет, то Ленора, выходит, привязана к лучшей аппаратуре… навсегда?!

А если бы я серьезно в нее втрескался, то… Я потряс головой. По-хорошему, отцу надо было отправить меня домой намного раньше. Намного.

Я вернулся к кровати и лег на нее прямо в кроссовках. Отец погасил свет. О чем он молчал в темноте, хотел бы я знать. Каково это, когда твой сын увлечен девушкой, чье будущее туманно? Ах да, ведь он думает, что и я правда сильно влюблен. А я… Что думаю я?

– Папа, – прошептал я едва слышно.

Отец выдохнул тихое «уг-м», но не повернулся, не поднял головы. Похоже, наш разговор отнял у него последние силы. Он спал. Я прокрался к дверям и выскользнул в коридор.

В общей гостиной зачем-то оставили свет, и это меня удивило. Но народу не было, и это успокоило. Ленора жила где-то в соседнем крыле, потому что здесь я ее не видел никогда. А может быть… она вообще ночевала в палате больничного бокса. В любом случае я не придумал ничего лучше, чем отправиться в библиотеку.

По функции библиотека представляла собой комнату-релакс. Компьютеризированного учета там не имелось, да и кому он нужен, все необходимое давно было оцифровано. Однако днем за конторкой иногда сидела лаборантка, которая записывала взятые бумажные книги в настоящие картонные формуляры. Или не сидела и не записывала, ведь это было просто частью игры в старый добрый уют. Формуляры – вот что меня сейчас интересовало. Фамилию Леноры я знал.

В коридорах тоже горели лампы, а не ночная подсветка. На контрасте с темными провалами окон это пугало. Зато в библиотеке было темно, а потому, как я и надеялся, пусто. Я перестал шухериться. Собственно, чего мне бояться, я же пришел в общественное место. Я зажег неоновую ленту по периметру, зашел за конторку и осмотрел стол. Ага, вот и заветная коробочка. А, Г, Д… я перебирал буквы, шевеля губами… Ф, Ц… ца… а-а-а!

Кто-то дернул меня за штанину. Я подскочил как ошпаренный лягух и впечатался спиной в книжную стойку.

Под столом, на подушках, которые она, очевидно, стащила с диванов, устроилась Ленора.

– Салют. – Она смотрела спокойно, и ее лицо не выражало удивления, словно мы договорились встретиться именно здесь.

Я вспомнил, во что одет, и успел-таки покраснеть, но мой прикид ее тоже никак не впечатлил. Словно мы договорились встретиться именно в пижамах.

– Ты же выкрутился, да? – Она расплылась в улыбке. – Они не думают, что мы вскрыли пункт управления?

Я заверил ее, что не думают, и заглянул в экран планшета. Там бегали человечки. Много человечков в «Майнкрафте». Я хотел понять, который из них цифровая Ленора, но они все двигались сами по себе, без ее участия. Ее руки просто держали планшет.

– Бабки сегодня отожгли, – заметила Ленора.

Я нахмурился. Эти непонятные бабки начинали напрягать.

– Слушай. – Ленора потянула меня за руку, заставила опуститься рядом. – А вот если бы ты попал в компьютерную игру и мог бы все-все, ты стал бы тратить время на спасение деревни?

– А есть необходимость?

Она внимательным взглядом поискала что-то в моем лице.

– В том-то и дело, что нет. Это игровая деревня, игровые разбойники. У них такая функция – разорять. И это не имеет лично к тебе никакого отношения. Так стал бы?

Я видел, как сильно ей хотелось, чтобы я стал. И я кивнул, хотя не понимал толком, о чем базар. Она слистнула пальцем страницу, и на экране появились ячейки с различными биомами. Все это очень напоминало виденное нами в пункте управления.

– Вот эта. – Она увеличила изображение с девочкой и кошкой. Над кошкой висели сердечки. – Самая прикольная. Я бы хотела…

Она запнулась и сникла.

– Ты… хакер, что ли? – Я попытался ее отвлечь и усмехнулся.

Но она ответила серьезно:

– Все, что могу. Я давно к ним подключилась. У меня, понимаешь, слишком много внешнего контроля. Пытаюсь найти свободу, где получается. Хочешь, расскажу, что здесь происходит?

Вот так просто? Без клятв на крови и прочих девчачьих ритуалов? Без проверок на болтливость и загадочного шепота в темноте?

– Ну? – Я не стал поощрять ее слишком сильно, чтобы не набивать цену информации. Но Ленора и не собиралась меня мучить.

– Некоторые люди попали в мир игры, – сказала она так, будто это случается каждый день. – Ты ведь уже и сам начал догадываться, да?

Вообще-то, нет. Такая откровенная мура не приходила мне в голову. Но, пораскинув мозгами, я отчего-то в словах Леноры сомневаться не стал. Допустим. Черт его знает, до какого уровня дошла наука.

– А время? – уточнил я. – Их же… хватятся.

– Время… – Она фыркнула, но как-то печально. – Вот у человека, который летит в самолете через несколько часовых поясов, какое время? На его часах – одно, в городе под ним – другое. Время шизофреника явно отличается от времени нормального человека.

Я слушал не перебивая. Понятно, почему ее так волнует эта тема. Она наклонила ко мне планшет, чтобы я тоже увидел, как девочка в зеленом платьице, явно неподходящем к опасностям «Майнкрафта», машет квадратными руками. Ленора слистнула зеленую девочку и вернула кошку.

– Время, в котором мы существуем, – грустно заметила она, погладив кошку через экран, – продуцирует сам мозг. Это просто вариант субъективной реальности… – Она помахала рукой возле головы. – Тут я и сама, если честно, не втыкаю. Может быть, для каждого игрока свое время проходит. Знаешь, почему так трудно поймать муху?

– Она быстрая?

Ленора фыркнула.

– Мир для мухи движется в четыре раза медленнее человеческого. За счет того, что ее глаз воспринимает больше сигналов в секунду. Это ты считаешь, что быстро опускаешь руку. А для мухи это… – она мечтательно закатила глаза, – целая вечность…

М-да. Она действительно много над этим думала. Я хотел бы утешить ее, но не знал как. Ленора поймала мой обеспокоенный взгляд и махнула рукой.

– Да какая разница! – Она постучала ногтем по экрану планшета. – Они в игре, понимаешь?!

Отчасти я понимал. Но все равно спросил банальное:

– Ну… и что в этом хорошего?

Она протяжно хмыкнула. Очевидно, вариантов было множество. Я и сам сразу вычислил то, что на поверхности: люди с травмами, физически ограниченные, в игре могли бы полноценно двигаться. Или ощущать иллюзию движения. Что, в принципе, если я правильно понимаю, для мозга равносильно.

– Ты ведь знаешь, да, что «Майнкрафт» используется как поле для тестирования искусственного интеллекта? – Ленора будто ждала, что я ахну.

– Тебя это пугает? – Я искренне пытался ее понять.

– Наоборот! Вот если у человека часть мозга… ну, скажем, функционирует нестабильно. Если вживить туда частичку искусственного интеллекта, которая возьмет на себя работу этих нейронов… Кстати, ты читал отцовские статьи?

– Чего?! – Я уже с трудом фокусировался. – Какие статьи?

Она смотрела осуждающе, как будто поймала меня на читерстве. Я вдруг подумал, что она должна была родиться сыном моего отца. Потому что я… Я же действительно не интересовался его работой, никогда в нее не вникал. Я и сюда приехал исключительно из соображений развеяться. Похоже, я и правда родился не в той семье.

– Забей, – сказала Ленора. – Было бы странно, если бы тебя волновали вопросы о том, как подлатать больную голову. Ты же видел план, да?

Я все еще не мог привыкнуть к тому, как быстро она переключается с одного на другое.

– Скрытые помещения? Они как-то связаны с игрой?

– Очевидно. Пойдем, я знаю, как пройти. Я только… – она повела плечами, – не хотела одна. Я давно догадалась, что это в больничном крыле. Но у меня пропуска не было.

– А теперь есть?

Она достала из кармана пропуск моего отца.

– Подобрала, когда мы из лаборатории вылезали, – объяснила она.

Угу. Подобрала и отдавать не собиралась. Значит, со мной или без меня, она все равно бы туда пошла. И ведь вычислила же эту тайную комнату до того, как я про нее сообразил. Впрочем, больничное крыло и не могло меня интересовать. Зато Леноре оно, судя по всему, было хорошо знакомо. Она спокойно прошла через центральный вход и повела меня путанными коридорами.

Чем дольше мы шли, тем больше я недоумевал. Когда упоминали стационар, мне представлялось что-то вроде больничного закутка в летнем лагере. Но то, что я видел, мало походило на пункт первой помощи. Это, скорее, напоминало гигантское отделение реанимации.

– Ты хоть раз болел с момента приезда? – спросила Ленора.

– Нет. – Я не догонял, к чему она ведет.

– И эпидемий не было. – Она развела руками и мотнула головой на каталку. – Тогда зачем все это?

– Приедет кто-то еще?

– Мне кажется… – она понизила голос настолько, что я еле разобрал слова, – они уже здесь. Я же не слепая. Я… вижу, что туда, – она махнула рукой на дверь в конце коридора, – ходит персонал.

Я решительно зашагал вперед. Некогда тормозить. Прятаться здесь просто негде. Если Ленорино появление еще можно будет как-то объяснить, то мое уж точно нет. Мой единственный шанс что-то узнать – сделать это быстро. И будь что будет.

Ленора приложила пропуск, и мы оказались в помещении с двумя дверями. Налево – глухая, направо – наполовину застекленная. Через стекло была видна типовая общая гостиная с проходами в жилые боксы. За столом, спиной к нам, сидела старушка и преспокойно ела суп.

У Леноры отвисла челюсть. Она медленно повернулась ко мне:

– Ты тоже ее видишь?

– Это бабушка, которую откачали? – Мой лоб собрался складками. – Или которая была нестабильна?

Я ничего не понимал. Это какая-нибудь сумасшедшая старушка, которой необходимо лечение? Иначе почему я никогда не видел ее в общей столовой?

– Она вышла из игры. – Ленора присела под дверь.

– Ясно, – сказал я, хотя мне по-прежнему было неясно. – Пойдем.

Мы подползли ко второй двери, и я потянул ручку. Никто на нас не бросился, сирена не взвыла. За дверью скрывалось стандартное по виду больничное отделение. Из положения на корточках мы ничего не могли рассмотреть, потому что остекление перегородок начиналось в метре от пола.

В конце прохода пробежал кто-то в белом халате. Но ему даже на ум не пришло повернуть голову. Ленора встала, шагнула к стеклу и сдавленно пискнула. Она стояла с открытым ртом и таращилась в палату. Думаю, что мое выражение лица не сильно отличалось от Ленориного.

В палате сидел лысый доктор и не сводил глаз с монитора жизнеобеспечения. От монитора тянулись разноцветные провода и проводочки, которые уходили в стеклянную камеру, опоясанную металлическими кольцами. В камере лежал человек.

Мальчик лет десяти, накрытый по грудь простыней. Иногда его руки вздрагивали. По лицу с нависшей на лоб челкой – даже длиннее моей – пробегал отголосок какой-то эмоции, но глаза оставались закрытыми. Над капсулой огромный экран транслировал грибной биом «Майнкрафта». Два человечка пытались добиться чего-то от эндермена, который вместо нападения почему-то выложил к их ногам арбузный блок. Когда блок развалился на дольки, мальчик в капсуле едва заметно, не разжимая губ, улыбнулся.

А я почему-то сразу вспомнил пропавшего пацана из Тохиного чата. Этого Тимку, который так удачно погостил в деревне, что испарился оттуда бесследно. И кажется… я начал догадываться, что за бабушка ела в гостиной суп.