Меч в камне

«Может быть, – сказал сам себе Варт, – даже если Хоб не придет, а я и не вижу, как бы он смог теперь отыскать меня в этом нехоженом лесу, мне все же удастся самому забраться на дерево и снять с него Простака. Нужно, чтобы он оставался там до полуночи, потому что тогда уж он точно заснет. Если я негромко окликну его, он подумает, что это просто кто-то пришел, как обычно, взять его, пока он сидит в клобучке. Только лезть придется очень тихо. Тогда, если я его поймаю, надо будет еще отыскать дорогу домой, а там уже мост поднимут. Но, может быть, кто-то дождется меня, Кэй ведь сказал им, что меня нет. Вот интересно только, в какую сторону я пойду. Лучше бы Кэй остался».

Он затиснулся между древесных корней, пытаясь сыскать место поудобнее, где бы жесткое дерево не впивалось в лопатки.

«Мне кажется, надо идти за ту высокую ель, у которой верхушка похожа на пику. Зря я не запомнил, с какой стороны от меня село солнце, тогда после восхода можно было бы держать его с той же стороны и так вернуться домой. Интересно, там вправду что-то шевелится под елью? Ох, только бы мне не встретить этого старого, одичавшего Вота, не хватало еще, чтобы он мне нос откусил! До чего же противный вид у Простака, стоит себе на одной ноге, как будто ничего не случилось».

В этот миг что-то просвистело, чмокнуло, и Варт увидел стрелу, вошедшую в дерево между пальцами его правой руки. Он отдернул руку, подумав, что кто-то его ужалил, и лишь тогда заметил ее. Затем все замедлилось. У него нашлось время внимательно рассмотреть стрелу и то, как она на три вершка ушла в твердое дерево. Стрела была черная, с желтыми опоясками, как у осы, и желтым старшим пером. Другие два – черные. Крашеные гусиные перья.

Тут Варт обнаружил, что, хоть он и страшился опасностей леса до того, как это случилось, теперь, попав в переделку, страха уже не испытывает. Он быстро поднялся – ему показалось, что медленно, – и обогнул дерево. Едва он это проделал, как другая стрела зажужжала и чмокнула, но эта, вся, кроме оперения, зарылась в траву и осталась торчать там недвижно, словно никогда не летала.

По другую сторону дерева оказалась поляна, поросшая орляком высотою футов в шесть. Укрытие было прекрасное, но шорох папоротниковых листьев выдавал Варта. Он услышал, как еще одна стрела шуркнула по жесткой широкой листве и вроде бы выругался мужчина, но не очень близко. Потом он услышал, как этот мужчина, или кто он там был, бежит через папоротник. Стрелять это существо больше не решалось, потому что стрела вещь ценная, а в подлеске она наверняка затеряется. Варт скользнул, как змея, как кролик, как беззвучный филин. Он был мал, и тому созданию нечего было противопоставить ему в этой игре. Через пять минут Варт был в безопасности.

Убийца поискал свои стрелы и, ворча, удалился, – а Варт понял, что даже если он спасся от лучника, то и ястреба, и дорогу домой он потерял. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится. С полчаса он пролежал, забившись под рухнувшее дерево и выжидая, когда удалится неведомое существо и перестанет неистово биться сердце. Оно заколотилось уже после того, как он понял, что спасен.

«Охо-хо, – думал он, – вот теперь я и впрямь заблудился, и выбирать мне почти что не из чего – либо мне нос откусят, либо проткнут насквозь одной из этих осиных стрел, либо меня слопает шипучий дракон, или волк, или дикий вепрь, или чародей, если чародеи едят мальчиков, а я думаю, что едят. Самое время от души пожалеть, что я не был послушным и злил гувернантку, когда она билась с астролябией, и не любил моего дорогого опекуна сэра Эктора так, как он того заслуживает».

При этих печальных мыслях и особенно при воспоминании о добром сэре Экторе с его сенными вилами и красным носом, глаза бедного Варта наполнились слезами, и он, совершенно безутешный, остался лежать под упавшим стволом.

Он осмелился вылезть наружу лишь после того, как солнце загасило последние лучи своего затянувшегося прощания и над посеребренными вершинами деревьев встала луна во всем ее грозном величии. Тогда он поднялся, вытряхнул из дублета мелкие веточки и побрел, отчаявшийся, выбирая дорогу полегче и доверив участь свою Господу. Так он брел около получаса и временами чувствовал себя пободрей – потому что залитый светом луны летний лес был по-настоящему красив и прохладен, – и наконец набрел на прекраснейшее из зрелищ, какие ему доводилось видеть за всю свою короткую жизнь.

В лесу открылась поляна, широкий простор облитой луною травы, и на дальнем ее конце светились в белых лучах деревья. Там росли буки, чьи стволы всего красивей в жемчужном свете луны, а среди буков чуялось легчайшее шевеление и слышался серебряный звон. Перед тем как раздался звон, там стояли лишь буки, но сразу после обозначился рыцарь в полных доспехах, бездвижный, безмолвный и призрачный среди величавых стволов. Он восседал на огромном белом коне, стоявшем в такой же сосредоточенной неподвижности, как и всадник, и держал в правой руке, уперев его комлем в стремя, высокое, ровное турнирное копье, поднимавшееся среди коренастых древес все выше и выше, пока очерк его не возникал на бархатном небе. Все это плавало в свете луны, все серебрилось, слишком прекрасное, чтобы его описать.

Варт не знал, как ему быть. Он не знал, безопасно ли будет подойти к этому рыцарю, – в лесу ведь так много страшного, что даже рыцарь может оказаться призраком. Да он и выглядел совершеннейшим призраком, когда возник, углубленный в созерцание, на самом краешке мрака. В конце концов мальчик надумал, что если это и призрак, то все-таки призрак рыцаря, а рыцари по обету обязаны оказывать помощь людям, попавшим в беду.

– Простите меня, – сказал он, когда очутился прямо перед таинственной фигурой, – не могли бы вы указать мне дорогу к замку сэра Эктора?

При этих словах призрак подпрыгнул так, что едва не свалился с коня, и издал сквозь забрало приглушенное «бэээ», совсем как овца.

– Простите, – заново начал Варт, но остановился, охваченный ужасом, не дойдя до конца своей речи.

Ибо призрак поднял забрало, обнаружив два исполинских ока, как бы прихваченных коркою льда; воскликнул тревожно: «Что-что?»; вынул глаза, оказавшиеся парой запотевших внутри шлема очков в роговой оправе; попытался вытереть их о конскую гриву, отчего они стали только мутнее; поднял обе руки над головой и попробовал вытереть очки о плюмаж; уронил копье; уронил очки; сполз с коня, чтобы их отыскать, при этом забрало захлопнулось; поднял забрало; наклонился за очками; выпрямился, потому что забрало захлопнулось снова, и воскликнул печально: «Силы благие!»

Варт отыскал очки, протер их и подал призраку, который их тут же надел (забрало сразу захлопнулось) и принялся с таким рвением карабкаться обратно на коня, словно спасал свою драгоценную жизнь. Забравшись, он протянул руку за копьем, которое вручил ему Варт, и, ощутив себя в безопасности, приоткрыл забрало левой рукой, да так и держал потом открытым. Затем призрак воззрился на мальчика, приложивши руку ко лбу, – словно потерпевший крушение мореплаватель, высматривающий землю, – и вскричал: «Ага! Это кто ж у нас тут такой, что?»

– Прошу прощения, – сказал Варт, – я мальчик, чей опекун сэр Эктор.

– Милый мальчуган, – сказал Рыцарь. – В жизни его не встречал.

– Не могли бы вы указать мне путь к его замку?

– Ни малейшего представления. Сам чужой в этих краях.

– Я заблудился, – сказал Варт.

– А вот это забавно. Я и сам заблудился лет семнадцать назад. Прозываюсь Король Пеллинор, – продолжал Рыцарь. – Может, слыхал обо мне что? – Забрало закрылось с хлопком, похожим на эхо этого «что?», но было немедленно вновь открыто. – Семнадцать лет, с самого Михайлова дня, гоняюсь за Искомой Зверью. Скучно, страсть.

– Да уж я себе представляю, – сказал Варт, который отродясь не слыхивал ни про Короля Пеллинора, ни про Искомую Зверь, но решил, что самое безопасное в нынешних обстоятельствах – сказать именно это.

– Это Бремя Пеллиноров, – гордо сказал Король. – Лишь Пеллинор может его настигнуть – то есть, конечно, или его ближайший родич. Всех Пеллиноров воспитывают, исходя из этой идеи. Ограниченное образование, в сущности. Катыши и прочее в этом роде.

– Про катыши я знаю, – произнес с интересом мальчик. – Это помет, оставляемый зверем, когда его гонят. Ловчий кладет его в свой рог, чтобы потом показать хозяину, и может сказать по нему, разрешена ли охота на этого зверя и каково его состояние.

– Умный ребенок, – отметил Король. – Очень. Ну вот, а я почти постоянно таскаю катыши с собой. Нечистоплотный обычай, – добавил он, обретая подавленный вид, – и совершенно бессмысленный. Сам понимаешь, Искомая Зверь на свете одна, и вопрос: дозволена на нее охота или нет – не может даже возникнуть.

Тут забрало его приладилось падать так часто, что Варт решил пока не думать о своих невзгодах, а попытаться взбодрить собеседника, задавая ему вопросы по единственному предмету, о котором тот, видимо, мог говорить со знанием дела. Даже беседа с заблудившимся членом королевской фамилии лучше, чем одиночество в лесу.

– А на что она похожа с виду, эта Искомая Зверь?

– Ах, мы, знаешь ли, именуем ее Бет Глатисант, – отвечал монарх, принимая ученый вид и возвышая голос, – или, что, по-английски сказать, Искомая Зверь. Ты же можешь называть ее всяко, – добавил он милостиво, – хочешь – Искомая Зверь, а хочешь – Искомый. Сия Зверь обладает главою змеи, э-гм, и туловом леобарса, и лядвеями льва, и голенями оленя. И куда та зверь ни пойдет, из чрева ее исходит шум, как бы от тридцати пар гончих псов. Если, конечно, она в это время не пьет, – добавил Король.

– Вот, должно быть, жуткое чудище, – сказал Варт, опасливо озираясь.

– Жуткое чудище, – повторил Король. – Такова она и есть, Бет Глатисант.

– И как вы за ней гоняетесь?

Похоже, то был неверный вопрос, ибо вид у Пеллинора стал еще удрученней.

– У меня с собой ищейная сука, – сказал он печально. – Вон она там.

Варт поглядел в ту сторону, куда уныло указывал большой палец монарха, и увидел многократно обмотанное веревкой дерево. Конец веревки был привязан к седлу Короля Пеллинора.

– Что-то я ее не разгляжу.

– Запуталась в веревке с той стороны, смею сказать. С ней вечно так – я в одну сторону, она в другую.

Варт обошел дерево и обнаружил крупную белую псину, вычесывающую блох. Едва увидев Варта, она принялась извиваться всем телом, бессмысленно осклабясь и задыхаясь от стараний облизать ему все лицо, несмотря на веревку. Псина была слишком опутана вервием, чтобы сдвинуться с места.

– Ищейка в общем хорошая, – сказал Король Пеллинор, – только уж очень пыхтит, вечно в чем-нибудь путается и тянет не в ту сторону. С ней да с этим забралом я порою не знаю, куда и поворотить.

– А почему вы ее не отвяжете? – спросил Варт. – Она бы тогда гонялась за Зверью вряд ли хуже, чем теперь.

– Вот видишь ли, она тогда удирает, и я ее иногда по неделям не вижу. А без нее скучновато, – добавил Король, – гонишься за Зверью, а где она, что она – никогда ведь толком не знаешь. А тут все же, понимаешь, компания.

– Похоже, по натуре она дружелюбна.

– Чересчур дружелюбна. Порой я вообще сомневаюсь, за Зверью ли она гоняется.

– И что она делает, когда ее видит?

– А ничего.

– Ну что же, – сказал Варт. – Я думаю, в конце концов у нее все же появится к ней интерес.

– Как бы там ни было, прошло уже восемь месяцев с тех пор, как мы ее видели.

С самого начала беседы голос у бедняги становился все более грустным, и теперь Король явственно начал пошмыгивать носом.

– Это проклятие Пеллиноров, – воскликнул он, – вечно таскаться за этой паршивой Зверью. Уж если на то пошло, кому вообще она нужна? Сначала ты останавливаешься, чтобы спустить ищейку, потом у тебя сваливается забрало, потом ничего не видишь через очки. Поспать негде, где ты есть – никому не известно. Зимой ревматизм, летом солнечные удары. И ведь несколько часов уходит на то, чтобы напялить эти клятые доспехи. А напялишь – так либо изжаришься, либо заледенеешь, да они еще и ржавеют. Сидишь всю ночь, начищаешь. Ах, как бы мне хотелось иметь хороший собственный домик и жить в нем, – с кроватями, с настоящими подушками, с простынями. Будь я богат, именно это я бы и купил. Хорошую кровать с хорошей подушкой и с хорошей простыней, на которой приятно лежать, а потом я бы вывел этого паршивого коня на луг да сказал бы этой паршивой ищейке: «Беги куда-нибудь, поиграй», и покидал бы в окно все мои паршивые латы, а паршивую Зверь оставил в покое, пусть она сама на себя охотится, – вот что бы я сделал.

– Если бы вы смогли показать мне дорогу домой, – сказал хитроумный Варт, – то сэр Эктор наверняка оставил бы вас ночевать.

– Ты вправду так думаешь? – вскричал Король. – На кровати?

– На кровати с периной.

Глаза у Короля Пеллинора округлились как блюдца.

– С периной! – медленно повторил он. – А подушка там будет?

– Подушки, пуховые.

– Пуховые подушки! – прошептал Король, затаивая дыхание. А затем стремительно выдохнул: – Какой, наверное, чудный дом у твоего господина!

– Я думаю, он не дальше чем в двух часах пути отсюда, – сказал Варт, стараясь не упустить удачи.

– И что же, этот господин послал тебя для того, чтобы ты меня к нему пригласил? – (Он уже забыл, что Варт заблудился.) – Как это мило с его стороны, очень мило, по-моему, что?

– Он будет рад нас видеть, – искренне сказал Варт.

– Ах, как это мило с его стороны, – снова воскликнул Король, принимаясь торопливо оправлять свою амуницию. – И какой он, должно быть, милый джентльмен, раз у него есть кровать с периной! Я полагаю, придется ее с кем-нибудь разделить? – произнес он с сомнением.

– Вы сможете получить кровать в ваше полное распоряжение.

– Кровать с периной, в полное распоряжение, с простыней и с подушкой, а может, даже с двумя или с подушкой и с валиком – и не нужно вовремя подниматься к завтраку! Твой опекун, он как – вовремя поднимается к завтраку?

– Никогда, – сказал Варт.

– А блохи в постели есть?

– Ни единой.

– Ну! – сказал Король Пеллинор. – Должен сказать, звучит до того хорошо, что и словами не выразишь. Кровать с периной, и притом ни единого слова о катышах. Как долго, ты говоришь, нам туда добираться?

– Часа два, – сказал Варт, но второе из двух этих слов ему пришлось прокричать, ибо его заглушил шум, который в это мгновение поднялся где-то неподалеку.

– Что это? – воскликнул Варт.

– Внемли! – крикнул Король.

– Милость Господня!

– Это Зверь!

И рьяный охотник немедля забыл обо всем, кроме своей задачи. Он вытер очки о заднюю часть штанов – о единственный доступный на нем кусок ткани, меж тем как вокруг все разрастался кровожадный утробный рев. Он приладил очки на кончик длинного носа – в точности перед тем, как автоматически хлопнуло забрало. Он стиснул в правой руке тяжелое копье и галопом поскакал в сторону шума. Веревка, обмотанная вокруг дерева, не отпустила его далеко – никчемная сука тем временем меланхолически гавкала, – и с громовым лязгом Король сверзился наземь. В следующую секунду он уже поднялся (Варт был уверен, что очки разлетелись вдребезги) и заскакал на одной ноге вокруг белого коня (другая застряла в стремени). Подпруга выдержала, каким-то образом он вновь залез на коня, оседлав заодно и копье, и загалопировал вокруг дерева в направлении, противном тому, в котором ищейка приматывалась к стволу. Он сделал на три круга больше, чем требовалось, а сука меж тем с лаем мчала в другую сторону, и наконец с четвертой или пятой попытки они избавились от помехи.

«У-лю-лю, что!» – вскричал Король Пеллинор, размахивая в воздухе копьем и возбужденно раскачиваясь в седле.

Затем он исчез во мраке леса вместе с несчастной собакой, влекомой за ним на веревке.