Девятый круг удачи

Мужчины, их двое – один пожилой где-то за шестьдесят лет, второму примерно сорок, и женщина… Сколько же лет леди? Сложно определить, ей могло быть и двадцать пять, но обилие косметики делало ее старше, а могло и сорок, в таком случае, тот же раскрас и стильная упаковка молодят… наверное. Дима плохо разбирался в женских ухищрениях, но именно она – такая сочная, яркая, независимая привлекла его внимание первой, ее часто сопровождал один из двух мужчин. А то и вся троица хищно пялилась из окон «мерседеса»! Дима старательно изображал, будто не замечает поистине зоологического интереса к его персоне, но случайные встречи тянули на закономерную стабильность.

Так что же следовало ответить Людочке? Допустим, выложил ей, и что она подумала бы о нем? Шиза накрыла, мания преследования? Нет, надо сначала самому понять, в чем тут дело.

Дима шагал вдоль проспекта, впечатывая ступни в тротуарную плитку, каждый шаг отдавался гулом в его голове, а глаза пытались объять необъятное. Темп взял умеренный, в утренней спешке так легче заметить тех, кто придерживался скорости Димы. Периодически, как бы невзначай, он оглядывался, на затылке-то глаз не установлено, но… и за спиной никого не замечал. После тридцатиминутной «прогулки» понял: опаздывает. Дима вскочил в последний момент в троллейбус на заднюю площадку, повернулся к широкому окну лицом и зорко высматривал – едет ли за троллейбусом знакомый мерс… Не ехал. Робкая надежда шевельнулась: его беспокойство – неумеренная фантазия…

В настоящий момент она смотрела на него…

…с некоторым удивлением и не более того, других эмоций на лице Артур не заметил, а они должны быть, как он понимал.

– Здравствуй, – сказал, когда подошел.

– Здравствуй, – улыбнулась она в ответ приветливо, но опять не более того, так улыбаются знакомым, с которыми ничего не связывает.

– Отлично выглядишь, – нашелся он.

И это была правда. Обтягивающее и полностью закрытое платье до колен, разумеется, черного цвета – как без черного маленького платья жить женщине, не имеющей возможности купить с десяток разноцветных нарядов? У Людмилы идеальная фигура, она сама по себе украшение, красивые ноги, милое лицо, а все остальные дополнения – неважны. Впрочем, на ней висели довольно красивые украшения из искусственного жемчуга, заплетенного в цветы и всяческие завитки. Правда, всего этого дешевого добра было многовато: и заколка в волосах, и серьги до плеч, и браслеты на обеих руках, и ожерелье, закрывающее грудь, – какой-то цыганский набор, правда, выдержан в одном стиле.

– А ты выглядишь не очень, извини, – ответила Люда на комплимент, – вид у тебя заморенный. Только сейчас пришел? К сожалению, опоздал, мы закругляемся. Там шампанское, пойдем, угощу тебя.

Артур поплелся за ней к углу, где стоял стол с бутылками, стаканами, конфетами и нарезанными на дольки фруктами, ему совсем не хотелось пить спиртное, но стакан взял. И не знал, как вести себя дальше, сейчас что ни скажи – будет невпопад. А ее, кажется, нисколько не смущала встреча, общей темы не нашлось, она и сказала:

– Отдыхай, а я пойду…

– Не уходи! – вырвалось у него, он даже осмелился за руку ее взять, что не понравилось ей. – Извини…

– Люся! – выручила молодая женщина, подбежав к ним. – Прости, но мы едем домой, ребенок с соседкой, ему спать пора. Классно все было! До завтра.

И убежала к выходу, где ее ждал мужчина или муж.

– Покажи свои работы, – не затягивая паузу, попросил Артур и, когда она согласно кивнула, снова пошел за ней. – Ты взяла псевдоним?

– Люсей меня звали в детстве, – пояснила она, – но звучит простовато. А название бренда должно сочетать три условия: быть благозвучным, легко запоминаться и привлекать чем-то необычным. У меня необычно – кириллица с латиницей, так получился мой бренд – «Люсия-Lucia», есть короче вариант: «Л-L», я пока не определилась.

– Украшения? – заинтересовался Артур, будто ему они нужны.

А как раз подошли к витрине, где на подставках красовались серьги, браслеты, кольца, ожерелья из странных материалов и в странном сочетании – кожа, стекло, полудрагоценные камни, металл, прозрачные подвески. Украшениям присвоены названия – наивные и претенциозные, загадочные и с историческим флером, как, например, «Царица Египта» или «Мадам Помпадур».

– Красиво, – похвалил Артур. – И необычно.

– Но это же авторские украшения. А еще все, что на мне, тоже плод моей фантазии и рук, я сама как стенд, ну, чтоб наглядней было. Конечно, это бижутерия, но она сейчас модная. В планах есть намерение научиться ювелирному искусству, подкоплю денег и поеду на курсы. Еще аксессуары делаю, они на другой витрине… сумочки тоже пробую… в общем, тружусь, ищу свое поприще. А что у тебя с лицом?

Он слегка наклонился к полкам, чтобы лучше рассмотреть, услышав вопрос, машинально дотронулся кончиками пальцев до ранки на скуле, ответил с поражающей беспечностью:

– Ай, в меня стреляли сегодня…

– Хм! Ты так говоришь… В тебя каждый день стреляют?

Артур выпрямился, повернулся к Людмиле – такого милого, безоблачного, светлого с открытым взглядом лица он давно не видел, при всем при том в ней многое изменилось, он пока не мог понять – что конкретно. В зале заметно стало тише, просто потому, что народу поубавилось, и ему пришлось задать дежурный вопрос, лишь бы не дать убежать Людмиле, хоть как-то задержать ее:

– Как живешь?

– Хорошо, – улыбнулась она.

И он поверил: она сказала правду, ей действительно хорошо. А ему плохо. Если б кто знал, как ему плохо! И винить-то некого, кроме себя. Однако ей позвонили. Людмила достала из сумочки смартфон и, увидев, кто звонит, отвернулась от Артура, словно хотела спрятаться, но он успел заметить, как мгновенно ее хорошенькое личико осветило счастье. Подделать счастье, изобразить его присутствие в душе, даже артистам не под силу, во всяком случае, редко удается.

– Алло, почему так долго? – тем временем тараторила она в трубку. – Все прошло прекрасно, три работы покупают, одну заказали из тех, что купили, но праздник у меня был неполным… Не догадываешься? Потому что тебя не было со мной… Ладно, прощаю, приезжай быстрее… Угу, жду.

Людмила чмокнула трубку, повернулась к Артуру, на ее щеках появился румянец, глаза отрешенные – она еще под впечатлением телефонного диалога. Он все понял, но спросил:

– У тебя кто-то есть?

– А у меня не должно никого быть? – изумленно подняла она брови.

– Нет, я просто… – смутился он.

– Я выхожу замуж, вот…

Люда подняла кисть правой руки и пошевелила безымянным пальцем, на котором сверкнул крошечный камешек на тонком золотом обруче – немудрено, что Артур сразу не заметил. Демонстрацией кольца она ставила жирную точку, не решаясь прямо сказать: уходи и никогда больше не появляйся в моем пространстве. Он осторожно взял ее руку, с полминуты рассматривал блестевшую росинку, а по правде говоря, держал теплую ладонь, чтобы это тепло согрело его, и с сожалением вымолвил:

– Дешевенькое…

– Господи, – убрала она со смешком руку, – давно ли ты стал разбираться, где дешево, а где дорого? Думаю, ты внес в свою голову лишнюю путаницу, но не понял настоящей цены. Мое кольцо бесценно, если б оно было вылито из простого железа, и тогда не потеряло своей невообразимой ценности для меня, только для меня. Вместе с ним мой будущий муж подарил мне себя – что еще может быть дороже этого? А теперь извини, мне пора собираться. Рада была тебя видеть. Пока.

Он смотрел ей вслед, а Людочка по пути к выходу с кем-то прощалась за руку, кого-то обнимала, кому-то всего лишь махала или посылала воздушный поцелуй, но ни разу не оглянулась. Артур тоже поспешил к выходу, появилось желание увидеть того, кто на расстоянии способен вызывать у нее трепет и румянец. Главное, опередить ее, она же должна одеться. На улицу он вышел раньше, ушел в сквер и, став за елку (нет, не прятался, просто стоял), увидел…

Людмила появилась на пороге выставочного зала, не глядя по сторонам, сразу уставилась туда, откуда, надо полагать, ждала жениха. Так и простояла несколько минут, глядя только в ту сторону. Подъехала машина, Люда села, поцеловала водителя в щеку, тот отдал ей букет. Уехали… После этого Артур двинул своей дорогой, теперь он знал, куда ему надо идти.

В то же время Людмила, устраиваясь в автомобиле, сказала

– Уф, наконец-то можно расслабиться. Сумасшедший день был, я безумно устала, но это приятная усталость.

Откинувшись на спинку кресла, она не спускала глаз с человека, который стал для нее смыслом, можно сказать, главным призом.

А полтора года назад, в то самое утро…

…Людочка выбежала из дома, словно ей приделали к ногам реактивные ускорители, в виски сигналило: опаздываешь, прибавь скорости! Но куда прибавлять? Час пик, автомобили в шесть рядов туда-сюда прут как бешеные, люди тоже похожи на бешеных, вероятно, сегодня все опаздывают.

– Такси… – догадалась Людочка, лихорадочно достала смартфон, но вдруг услышала:

– Садись, нимфа, довезу! Быстрей садись!

Вчерашний медведь. С дурацким именем – Тихон, жутко самоуверенный, ну, из тех, кто не ходит, а будто одолжение делает и небу, и земле, и людям одним своим существованием. А вчерашняя выходка с подглядыванием… нахал! Не достоин этот тип подвозить Людочку, еще чего! Но башенка с часами на противоположной стороне проспекта зазвенела колокольчиками, что означало: осталось пятнадцать минут до начала рабочего дня. Людочка, махнув рукой на вчерашний инцидент с подсматриванием, упала на первое пассажирское сиденье, панически выпалив:

– Мне в банк… на Монетной улице…

– Знаю, – проговорил Тихон, карауля дистанцию между автомобилями, чтобы вклиниться в общий поток. – У тебя неинтересная работа.

А то! Хотелось ей бы работать по профилю, а училась она из ничего делать шедевры. Было бы неплохо сидеть в мастерской и создавать красоту, да только на данный момент не имеет она ни места, ни материалов, ни инструментов, а ведь надо когда-то начинать, навыки-то улетучиваются со временем.

– Я опаздываю… – намекнула Людочка и, запрокинув назад голову, прикрыла веки, чтобы подлые слезы не выкатились из глаз от отчаяния, одновременно зашептала, словно молитву: – Меня уволят, уволят…

– Не уволят, – заверил Тихон. – Мы коротким путем поедем.

Наконец он вырулил на проезжую часть, пару минут ехали (молча, разумеется, с ним-то говорить не о чем), потом Тихон начал петлять по улочкам и переулочкам. Люда покосилась на неожиданного и (чего уж там) нежелательного спасителя от увольнения, в голову ударила мысль: а вдруг завезет-изнасилует-убьет? Ему лет тридцать наверняка стукнуло, если не больше, глаза серые и в каждом по колючке, губы крупные и упрямые, уголки чуть опущены вниз, нос большой (не аристократичный), челюсть немного выдвинута вперед… М-да, фейс не айс, хотя многие тащатся от брутальных, эдаких самодостаточных, уверенных в своем превосходстве самцов.

Если бы Люда не встречала сына квартирной хозяйки довольно часто, то запросто приняла бы Тихона за маньяка или криминального авторитета – так ей казалось, своего первого впечатления она уже не помнила. Не исключено, что это всего лишь ее искаженное воображение, Тихон не раз одаривал ее назойливым вниманием, Людочке внимание не нравилось, ну и его взрослость тоже играла отрицательную роль. Между прочим, он ведь ни разу не оскорбил ее, значит, ее претензии надуманные, впрочем, вчерашнее беспардонное подглядывание о многом говорит. Еще что о нем знала – не женат, предприниматель чего-то там неинтересного, судя по машине, в богатстве не купается… И чего это он молчит? Явно задумал недоброе. А Тихон, оказывается, думал о том же:

– Ну и почему молчишь? Обычно трещишь без остановки, слышно даже во дворе, а иногда и на проспекте.

Насмешка в интонации завела Люду, она не подобрала приличной (не очень обидной) и остроумной колкости в ответ, но от упрека не воздержалась:

– Ты подглядывал за мной ночью!

– И не думал, – рассмеялся Тихон. – У матери жарко, я и вышел подышать воздухом. Откуда мне было знать, что ты устроишь шоу на балконе? Как-никак два часа ночи…

– Мог бы уйти, когда увидел, но ты стоял и смотрел!

– А чего ж не посмотреть на красоту? Хе-хе-хе…

– Муж рассердился. Если узнает, что я ехала с тобой…

– Извини, что перебиваю, но, во-первых: я не собираюсь перед ним отчитываться, во-вторых, он тебе не муж, а… просто Дима. Вы не женаты.

– Какая разница! – пыхнула гневом Людочка.

И даже подпрыгнула на сиденье – насколько пустил ремень безопасности, а разве оно того стоило? Ну, что он такого сказал? Проигнорировала бы, и дело с концом, однако задела тональность, подтекст задел, намек, мол, поведение у тебя непристойное. Людочка продала себя с головой, по-ребячьи получилось с этим гневом, а следует навязанную беседу вести по-взрослому, ей бы перестроиться на равнодушную волну, но она выдала типичный шаблон:

– Штамп не главное, сейчас многие сначала проверяют, насколько им комфортно вместе…

– Не главное? Ха-ха-ха-ха… – рассмеялся Тихон, он до противности веселый. – Хорошо, что так думаешь, твой подход удобен для нашего брата.

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, придет время – сама поймешь. Только норма, Людмила, это когда сначала женятся и дальше по ходу пьесы проверяют, а то ведь вся жизнь может уйти на одни проверки.

После ехидного смешка и назидания тоном профессора семейной академии, которого никто не просил читать лекций, Людочке расхотелось с ним спорить. Она нахохлилась, как воробей в морозный день на заледеневшей ветке, но там, глубоко внутри, куда сама не рисковала заглядывать, кто-то неизвестный согласился с Тихоном. И голос этого кого-то был ехидненьким, вкрадчивым, дескать, своих мозгов не имеешь, так воспользуйся чужими.

– Глупости! – ответила она вслух внутреннему существу.

– Неужто? – снова рассмеялся Тихон. – Выходи, твой банк.

– Сколько я тебе должна?

Он та-ак посмотрел на нее… потом одними глазами указал на дверцу, в результате Людочке стало неловко. Смущенно буркнув «спасибо», она вылетела из машины, взбежала по ступенькам, а у входа, взявшись за дверную ручку, оглянулась. Тихон успел развернуться и скрыться в переулке, от него осталось… сомнение внутри.

– Боже, что за народ кругом! – возвела она очи к голубому небу. – Всем надо указать, как жить и что делать! Кругом одни святые провокаторы…

– Люда, не стой, проходи! – толкнула ее еще одна опаздывающая.

Обе вбежали в отделение банка и… какая досада – столкнулись с заведующей! Каланча без лица и фигуры в узкой юбке, скрестив на груди руки и стоя с поджатым ртом, возвышалась посреди зала, как пограничный столб.

– Пробки, – робко оправдалась Людочка извиняющимся тоном.

– Сплошные… – подтвердила Зара, преданно тараща глаза серны.

– Вы обязаны приходить за пять минут до открытия, а пришли за четыре, – процедила заведующая, не разжимая тонюсеньких губ. – Вы опоздали на минуту, у вас теперь нет времени на подготовку.

Обеих девушек посетила одна банальная мысль: если б каланча еще и не задерживала, девушки успели бы не только подготовиться, но и отдышаться после перенапряжения. Но заведующей важна сама возможность обозначить свое превосходство, хотя в наличии ничтожный повод:

– У Зары первое нарекание, у Людмилы второе. После третьего вы, Людмила, будете уволены за дисциплинарные нарушения.

В тот миг Людочка подумала, что каланча похожа на доисторическую зверюгу, которой нужно живое мясо! Девушки отправились на рабочие места, не смея переговариваться – здесь же камеры! Обе успели надеть форменные жилеты и повязать на шеи косынки, Людочка плюхнулась на стул и переводила дух… а на паузу времени уже нет: раздался сигнал, означавший, что банк открыт для клиентов. И не было никаких знаков о грядущих переменах…

Артур устроился за рабочим столом…

…приятеля Савелия Ярцева, натура он неоднозначная, но все же больше положительная. Одновременно Савелий являлся и его личным адвокатом, именно к нему он пришел после выставочного зала. Время от времени Артур смотрел в окно, стекла которого касались с той стороны обглоданные ветром ветки, они раскачивались, редкие листья испуганно трепетали. Осень, конец октября… На душе так же уныло, как беспричинно уныло бывает только в осеннюю слякотную и неприютную погоду, когда выходишь из теплого дома и попадаешь в туманную сырость. Но сегодняшняя унылость имела другую причину и серьезнейшую. Так куда ж еще Артуру податься, как не к адвокату? Он слегка раскачивался в кресле, трогая чернильный прибор пальцем, и слушал Савелия, метавшегося по кабинету:

– Ты с ума сошел! Ты что наделал?! Уйти с места убийства… О, нет! Ты совсем безграмотный, безмозглый, да?

– А что надо было делать? – спросил вяло Артур.

– Полицию вызвать! – гаркнул Ярцев, упав пятернями на стол. – Сразу! Как только понял, что Клара убита.

Артур поднял на него глаза побитой и бездомной собаки, при всем при том виноватые-виноватые. Савелий чуть старше, года на два, круглолицый барчук, как сказала бы покойная бабушка, без растительности на подбородке, небольшого роста, с лишним весом, но энергия из него прет фонтаном, отчего он быстро утомляет. Лицо Ярцева исказил гнев, а выпуклые светло-голубые глаза с плавающими внутри зрачками остались пустыми и холодными. Артур относительно пришел в себя, но тем не менее был меланхоличным и апатичным, словно выжатый лимон.

– Я испугался… – сказал просто.

– Струсил! – уколол его Савелий.

– Пусть так, – не возражал Артур. – Мы были с ней одни, выстрелил тот человек с близкого расстояния, он ведь на балконе находился. Что подумает полиция, следаки? А подумают, убил Клару я.

– Что бы ни подумали следователи, тебе все равно придется давать показания, но твой побег теперь восприниматься будет как отягчающий фактор. Какая глупая, непростительная ошибка! – Савелий снова заходил по кабинету, словно искал по углам притаившийся выход. – Ну почему, почему ты решил, что в следствии работают олухи?! Это заблуждение. Вызвал бы по горячим следам… А почему мне не позвонил? Это же элементарно! Я бы сразу приехал.

– Я не помню, что делал. Очнулся уже в центре города…

– Ага, теперь расскажи это следствию! Знаешь, ты ни с какого бока не тянешь на экзальтированного хлопца. Не помнит он…

Савелий упал в кресло, вытянул ноги, переплел пальцы рук на выступающем животике и замер. Пока адвокат думал, каким образом выйти без потерь из создавшегося положения, Артур рассматривал кабинет, будто впервые попал сюда. Нет, просто по-новому его воспринимал сегодня.

Папа Савелия был адвокатом, дедушка юристом, прадедушка… у них семейственное увлечение то ли законом, то ли деньгами, которые получали, лавируя между статьями кодексов. Квартиру в старом и крепком доме родители отдали сыну, сами переехали в загородный дом, этот кабинет остался таким, каким его обустроил еще дед. Мебель старинная в стиле Буля, книг валом, всякой сувенирной фигни, собирающей пыль, полно, однако потомки дедушки-юриста гордились кабинетным хламом, семейными историями и традициями.

– Значит, так! – подал голос из кресла Савелий. – Надо ехать к тебе…

– Не сейчас, – нахмурился Артур. – Не могу. Я заночую у тебя, ладно? Ну, какая теперь разница, когда мы приедем и вызовем полицию?

– Тогда рано утром отправимся, я осмотрюсь хотя бы. И полицию, конечно, вызовем, без этого не обойтись. Уйдешь в бега, убийство сразу повесят на тебя, это без вариантов.

– А не убежав, не стану убийцей?

– Буду убеждать, что пришел ты ко мне невменяемым…

– Я заходил в выставочный зал примерно в девять.

– Куда?! – вытаращился Савелий. – В выставо… Что ты там забыл?!

– Проходил мимо, увидел на рекламном щите фотку Людаши, – потупился Артур. Не хотелось ему говорить о встрече с ней, но ситуация не та, чтобы скрывать. – Она выставила свои работы, плетет сережки-брошки… она же на прикладном факультете училась. К моему появлению как раз закруглялись.

– Говорил с ней?

– Говорил. Немного.

– Ну и ладно, что уж теперь… В случае чего, я переговорю с Людой, уверен, она тебе не нагадит, несмотря ни на что. Если голоден, иди на кухню, сам найдешь, чем поживиться, а не голоден – топай спать. Я еще подумаю, как быть.

Артур ушел в комнату для гостей, снял свитер, оставшись в рубашке и брюках, улегся на диван, не постелив постель. Он закинул руки за голову, смотрел в потолок, уносясь назад, к отправной точке, которая кардинально изменила его, и, может быть, произошедшее сейчас – это отголосок того шага…

И однажды вечером полтора года назад…

…Людочка, положив на его кисть свою ладошку, тихо замурлыкала:

– Ау… Димочка… ты где?..

– А?.. Что?.. – встрепенулся он, захлопав непонимающими глазами.

– Ужин на столе. Остывает.

Только после напоминания Дима заметил, что перед ним тарелка, на ней картофель, по которому расплылся белый соус, и кусок курицы с сырной корочкой, на столе – салат, тонко нарезанный хлеб, ваза с фруктами. Он не помогал ей, а, как правило, они вдвоем готовят ужин, сегодня Людочка трудилась в одиночестве.

– Извини, задумался…

– Вижу. – Она положила на его тарелку горку салата, попутно выведывая, но так, чтобы не очень наседать: – Я давно заметила, ты чем-то озабочен, а сегодня особенно, сам не свой. И думаю: что же произошло с моим Димкой? Интересно, он ответит мне или промолчит, потому что не любит жаловаться?

– Кто? Кто ответит? Ты про что?

Вот теперь у Людочки вытянулось славненькое личико, она несколько опешила, так как рассеянным, витающим в иных мирах, никогда не видела Диму. Он позитивный, не склонный к самокопанию и прочим интеллектуальным вывертам, прост в общении, активный, но этим вечером – будто из него выпили все соки. И вдруг Людочка поняла, что случилось:

– Заболел! – Она подскочила со стула, наклонилась, достала губами его лба и снова села на место, озадачившись. – Температуры как будто нет.

– Неважное самочувствие не обязательно приходит с температурой. Видимо, я надышался выхлопными газами… Пойду… прилягу, ладно?

– Но ты ничего не ел…

– Не хочется.

Дима ушел в их спальню, разделся и лег. Он не устал, не заболел, не надышался выхлопными газами, но с ним кое-что произошло в тот день. Многого Дима не понимал, только чуял: наступают перемены, кстати, он очень хотел перемен, однако не ожидал, что нагрянут они вот так и внезапно.

Воображение вернуло его на автомойку, которую нагло поставили в оживленном районе, жители многоэтажек строчили жалобы в администрацию города: мол, мешает, загазованность, химия, для детей вредно и еще много пунктов написали в том же духе. Хозяин успешно держал оборону и, когда его не слышали жильцы высоток, посылал их матерными конструкциями от всей торжествующей душонки. По правде говоря, в подобном формате существовать крайне трудно, ведь среда всасывает в себя, как гигантская губка, постепенно перетирает, удержаться на достигнутой ранее высоте почти невозможно. Ее-то, высоту, Дима терял с каждым проведенным здесь днем.

Как обычно, он выполнял бессмысленную работу, к нелюбимому занятию присоединилось тревожное состояние, в голове укоренилось: они (троица и явно не святая) где-то здесь… Попадая за стены автомойки, сколько ни всматривался в окружающие автомобили, знакомого мерса не находил, и постепенно напряжение отпускало его. Логика привела к несложному выводу: вероятно, троица живет неподалеку от его квартиры, поэтому встречается чаще именно в районе проспекта, а богатая фантазия насочиняла триллер.

Недолго Дима наслаждался покоем, во второй половине дня при отсутствии клиентов, выйдя на площадку перед автомойкой, он по привычке огляделся и… екнуло сердце. Перед мойкой раскинулось небольшое автокольцо, а середину засеяли травкой, посадили деревья, однако прижились не все, от некоторых остались сухие палки. Но не это главное. Знакомый вороной масти мерс нагло залез боковыми колесами на газон с противоположной стороны, в окнах автомобиля торчали две головы, одна с биноклем, направленным прямиком на автомойку, а не куда-то в сторону или на высотки.

Диму переклинило. Ему даже с духом не надо было собираться, он просто ступил на проезжую часть с решимостью драчуна, перешел дорогу и зашагал по зелененькой весенней травке, пересекая лужайку. По мере приближения разглядел, что в бинокль смотрела женщина, она и не подумала убрать прибор, беспардонно направленный на него. Разве могло это не злить?

– Спасибо, что не снайперскую винтовку выставила, – зло процедил Дима. – Тупая дура (это его любимое определение недалеких женщин).

Остановился в паре метров от автомобиля, уставился точно на бинокль, водрузив руки на бедра и выставив одну ногу слегка вперед, что было похоже на вызов, чего, собственно, он и добивался. На языке вертелись словосочетания из репертуара хозяина автомойки, но Дима не позволил себе сорваться, он просто выжидал. И дождался. Дама опустила бинокль, на ее накрашенных алой помадой губах застыла полуулыбка, глаза она спрятала за прищуром, а в них все равно просматривалось торжество – с чего бы это? Издалека дама выглядела моложе, вблизи оказалась старше, ей где-то в районе сорока пяти, она довольно эффектная, несмотря на яркую роспись косметикой, которую он воспринимал на лицах зрелых дам пошлой живописью. Теперь выжидала дама, бровки слегка приподняла, мол, что скажешь? И Дима сказал в резком тоне: