Миссис Уиверн все это время всплескивала руками и тихо смеялась в своем кресле, слегка покачиваясь, – она всегда так делала, когда ей становилось смешно.
В глазах у меня стояли слезы, и миссис Уиверн подмигнула моей тете, вытирая собственные глаза, которые тоже были мокрыми, но от смеха:
– Ну, ребенок не хотел ничего плохого! Иди ко мне, дитя. Это всего лишь пара костылей для хромых уток. Не задавай нам вопросов, и мы не будем тебе лгать. Иди сюда, садись и выпей чашку чая, прежде чем пойдешь спать.
Моя комната, к слову, находилась наверху, рядом с комнатой старой леди, а кровать миссис Уиверн стояла в спальне хозяйки. Я должна была бросаться туда по первому зову, если понадобится.
Той ночью у старушки продолжался один из приступов недовольства, начавшийся еще днем. У нее часто бывали такие приступы. Порой она не позволяла слугам одевать себя, а иной раз наоборот – не давала снять с себя одежду. Говорили, что когда-то леди была очень красива, но в Эпплуэйле не осталось никого, кто помнил бы ее в расцвете сил. Вообще она обожала наряжаться. Ее туалетов из плотных шелков и упругого атласа, бархата и кружев хватило бы, чтобы открыть по меньшей мере семь магазинов. Все ее платья выглядели странными и старомодными, но стоили целое состояние.
Я пошла спать, но некоторое время лежала без сна: все для меня было в новинку. Да и чай, похоже, тоже плохо подействовал на мои нервы, ведь я к нему не привыкла, потому что пила его редко, разве что иногда по праздникам. А еще до меня доносился голос Мэг Уиверн, и я, приложив руку к уху, тщетно пыталась разобрать, что она говорит. При этом я совсем не слышала миссис Кроул – не думаю, что та сказала хоть слово.
О ней прекрасно заботились. Люди в Эпплуэйл-холле знали, что, когда хозяйка умрет, их всех уволят, но пока их несложная работа хорошо оплачивалась.
Два раза в неделю старую леди приходил навестить доктор, и можете быть уверены: слуги все делали так, как он велел. Никогда ничего не менялось: что бы ни происходило, они не должны были перечить хозяйке или раздражать ее и обязаны были потакать и угождать ей во всем.
Итак, старушка пролежала в одежде всю ту ночь и следующий день, не сказав ни слова. Я же весь день занималась шитьем в своей комнате, разве что один раз спускалась к обеду.
Мне хотелось увидеть старую леди и даже услышать ее голос. Но для меня она с таким же успехом могла находиться на Луне.
После обеда тетя отправила меня на часок прогуляться. Я ушла, но была рада поскорее вернуться: деревья выглядели такими большими, окрестности дома – такими темными и унылыми, а день – настолько пасмурным, что я, бродя в одиночестве, расплакалась, скучая по родному дому.
Некоторое время спустя, когда уже зажгли свечи, я сидела в своей комнате, а дверь в комнату мадам Кроул, где находилась моя тетя, оставалась открытой. Тогда я и услышала впервые то, что, полагаю, было речью старой леди.
До меня донесся странный, очень тихий звук, похожий на голос зверя – то ли мычание, то ли блеяние.
Я навострила уши, пытаясь понять хоть что-нибудь. Но мне не удалось разобрать ни единого слова, произнесенного хозяйкой. Тетя же ответила ей:
– Злой человек никому не может причинить вреда, мэм, если Господь не позволит.
Затем тот же странный голос, доносящийся с кровати, произнес еще что-то, столь же неразборчивое.
И моя тетя снова успокаивала:
– Пусть они корчат рожи, мэм, и говорят что хотят. Если Господь за нас, кто против нас?
Я продолжала прислушиваться, затаив дыхание, но из комнаты не доносилось больше ни звука. Минут через двадцать, сидя за столом и рассматривая картинки из «Басен Эзопа», я почувствовала какое-то движение у двери и, подняв глаза, увидела лицо моей тети, заглядывающей в дверь, и ее поднятую руку.
– Тише! – негромко предупредила она меня, после чего подошла ко мне на цыпочках и прошептала: – Слава богу, мадам наконец уснула. Не шуми тут без меня. Я спущусь вниз выпить чаю. Потом мы вернемся вместе с миссис Уиверн, и, пока госпожа будет спать в комнате, ты тоже сможешь сбегать вниз. Джудит подаст тебе ужин в мою комнату.
И с этими словами тетя ушла.
Продолжая листать книжку с картинками, я по-прежнему прислушивалась, но не слышала ни звука, ни вздоха. Потом начала шептать картинкам и разговаривать сама с собой, чтобы унять колотящееся сердце, потому что мне стало страшно в тишине этой большой комнаты.
Затем я встала и начала ходить по комнате, разглядывая предметы вокруг и пытаясь отвлечься. И в конце концов не могла не заглянуть в спальню мадам Кроул.
Передо мной предстала просторная комната с высоким, до потолка, балдахином из цветастой шелковой ткани, свисавшей до самого пола и полностью скрывавшей кровать. Еще там имелось зеркало – самое большое, какое я когда-либо видела. Вся комната была ярко освещена. Я насчитала двадцать две восковые свечи – все они горели. Таков каприз хозяйки, и никто не осмеливался ей перечить.
Я прислушалась, стоя в дверях и разинув рот от удивления. Не было слышно ни звука. Не увидев даже легкого шевеления в занавесках, я воспрянула духом, на цыпочках вошла в комнату и снова огляделась. Затем взглянула на себя в большое зеркало, и тогда мне пришла в голову мысль: «Почему бы не посмотреть на саму старую леди в постели?».
Конечно, я вела себя как дурочка – но вы даже не можете себе представить, как я жаждала увидеть даму Кроул. Меня мучило ощущение, что если я не загляну под балдахин сейчас, мне, возможно, больше и не представится такого шанса.
Так что, мои дорогие, я подошла к кровати с задернутыми занавесками, и мое сердце почти остановилось. Но я набралась смелости и просунула между плотными занавесками палец, а затем и всю руку. Затем подождала немного, но все было тихо, как на кладбище. Тогда я медленно, очень медленно, раздвинула занавески. За ними, конечно же, оказалась сидевшая передо мной в расслабленной позе, словно та леди, что нарисована на гробнице в церкви Лексхо, знаменитая дама Кроул из Эпплуэйла. Собственной персоной, нарядно одетая! Зрелище совершенно невероятное! Атлас и шелк, алый и зеленый, золото и кружево! Это было потрясающе! А на макушке у старухи – большой напудренный парик высотой вполовину ее роста. И – ох, бывают ли вообще у людей такие морщины? – ее старая мешковатая шея, вся напудренная добела, и нарумяненные щеки, и брови из мышиной шкурки, которые обычно наклеивала ей миссис Уиверн… Мадам полулежала, величественная и строгая, в шелковых чулках со стрелками, в туфлях на каблуках, высоких, как кегли. О!
Но ее нос был тонким и кривым, а закатившиеся глаза полуоткрытыми, так, что виднелись белки. Полностью одетая, казалось, старуха сейчас встанет и, хихикая, начнет кривляться перед зеркалом с веером в руке и с цветами в корсаже. А на ее маленьких морщинистых руках, вытянутых по бокам… О, таких длинных и острых ногтей я в жизни не видела! Неужели такая мода была во времена ее молодости?
Думаю, вы бы и сами испугались, если бы увидели нечто подобное. Я не могла ни отпустить занавеску, ни сдвинуться ни на дюйм и не сводила с удивительной дамы глаз – сердце мое замерло.
И тут она вдруг подняла веки, села, спустила ноги с кровати, стукнув высокими каблуками по полу, и повернулась ко мне, со злобной улыбкой глядя мне в лицо большими, словно стеклянными глазами. Ее старые морщинистые губы приоткрылись, обнажив длинные зубы.
Как ни страшны покойники, все-таки они вещь естественная. Но это… Это было самое ужасное, что я когда-либо видела. Сгорбленная старуха вытянула пальцы, указывая на меня.
– Ах ты, маленькая дрянь! – прошамкала она. – Зачем ты сказала, что я убила мальчика? Я буду щекотать тебя, пока ты не окоченеешь!
Если бы во мне оставалась в тот момент хоть капля разума, я развернулась бы и убежала. Но я не могла оторвать от странной дамы взгляда и только пятилась назад. А она следовала за мной, гремя, как кукла на веревочках, и непрерывно издавая языком звук, похожий на «Зизз… зизз… зизз…». Ее пальцы нацелились на мое горло, находясь уже всего в нескольких дюймах от меня.
Я отступала так быстро, как только могла, чувствуя, что сойду с ума, если она прикоснется ко мне. И двигалась, пока не уперлась спиной в угол комнаты.
И тогда я издала такой вопль, от которого душа расстанется с телом. В ту же минуту из-за двери громко закричала тетя, и старая леди обернулась к ней. Я отскочила в сторону и помчалась через свою комнату, а потом вниз по черной лестнице со всей скоростью, на которую были способны мои ноги.
Могу вам сказать, я рыдала от души, когда спустилась в комнату экономки. Миссис Уиверн же сперва очень смеялась, когда я рассказала о произошедшем. Но женщина сменила тон, когда услышала слова старой леди.
– Повтори их еще раз, – велела она.
Я повторила:
– «Ах ты, маленькая дрянь! Зачем ты сказала, что я убила мальчика? Я буду щекотать тебя, пока ты не окоченеешь».
– А ты сказала ей, что она убила мальчика? – уточнила экономка.
– Нет, мэм, – ответила я.
После этого случая Джудит всегда приглядывала за мной, когда пожилая леди была рядом. Я скорее выскочила бы в окно, чем осталась наедине с хозяйкой.
Насколько помню, спустя примерно неделю миссис Уиверн, когда мы с ней оказались наедине, рассказала мне о мадам Кроул кое-что необычное.
Семьдесят лет назад молодая и очень красивая леди вышла замуж за сквайра Кроула из Эпплуэйла – вдовца, у которого был сын девяти лет.
И однажды утром мальчик исчез, буквально как сквозь землю провалился. Никто не знал, куда он пропал. За ним никто особо не следил: иногда с утра он уходил в домик сторожа и завтракал с ним, а потом шел в лес и не возвращался домой до вечера. В другой раз – спускался к озеру, купался там и проводил день за рыбной ловлей или катался на лодке. Так что никто не мог сказать, что с ним случилось – только его шляпу нашли у озера, под ивой, которая и по сей день растет там. Поэтому все думали, что он утонул, купаясь.
Отпрыск сквайра от второго брака – сын этой мадам Кроул – получил поместья в наследство. В то время, когда я приехала в Эпплуэйл, поместьями владел уже его сын, внук старой леди, сквайр Шевеникс Кроул.
До появления моей тети дом полнился множеством слухов о происшествии. Поговаривали, что мачеха знает о пропавшем мальчике куда больше, чем рассказала. Но она имела власть над своим мужем, старым сквайром, пуская в ход ласку и лесть. И поскольку мальчика больше никто не видел, со временем память об этом событии канула в Лету.
Теперь же я поведаю вам о том, что видела собственными глазами.
Я пробыла там шесть месяцев, и зимой старая леди заболела в последний раз.
Доктор боялся, что с ней может случиться приступ безумия, подобный тому, что произошел пятнадцать лет назад, когда ее пришлось пеленать в смирительную рубашку – тот самый кожаный пиджак, который я обнаружила в стенном шкафу в комнате моей тети.
