В процессе написания этой книги я слышал, как часто ссорятся друг с другом полицейские и борцы за приватность. Полиция часто думает, будто активисты отличаются наивностью, навязчивостью и рефлекторной нелюбовью к полиции. Активисты часто думают, что полиция обманывает и стремится к контролю. На самом же деле они нужны друг другу. Активисты, как и все остальные, нуждаются в полиции для поддержания общественной безопасности, полиция нуждается в активистах, чтобы вести себя более ответственно. В значительной степени – хотя обе стороны признают это с крайней неохотой – они извлекают выгоду из работы друг друга.
Небольшое идеологическое примечание: я общался как с полицейскими, так и с аболиционистами (в том числе сторонниками отмены тюремного заключения) и читал их работы. Надеюсь, я правильно понимаю аболиционистов и могу точно сформулировать их основной аргумент: они считают, что социуму будет лучше без полиции, когда сообщества смогут сами устанавливать собственные стандарты преступного поведения и обеспечивать их коллективное соблюдение. Эта точка зрения мне симпатична, но я ее не разделяю. Считаю, что обществу нужны и полиция, и гражданский надзор за полицией. Если вы думаете иначе, надеюсь, виды активности и надзора, которые я одобряю в этой книге, все равно покажутся вам полезными.
Полицейские скажут вам (как говорили мне): они не делают того, чего опасаются борцы за конфиденциальность. Не отслеживают невиновных людей и не составляют на них досье. Им неинтересно заглядывать в окна спален или следить за тем, какие политические митинги посещают граждане. Однако правоохранительные органы, конечно, всегда этим занимались, и новые технологии дают им возможность делать все это – и еще много чего – с минимальными затратами и усилиями.
Полиция должна иметь доступ к технологиям, которые считает необходимыми для выполнения своей работы. Но она также должна объяснять людям, которым служит, зачем эти технологии нужны и как будут использоваться. Полиция обязана вводить строгие правила использования таких технологий – с независимым аудитом, требованиями к публичной отчетности и штрафами за их несоблюдение. Я верю в строгий гражданский надзор за полицией не потому, что полицейские плохие люди, а потому, что наши гражданские свободы не должны зависеть от прихотей и предпочтений государства или от нашей способности предотвратить появление еще одного Дж. Эдгара Гувера. Граждане заслуживают права голоса в принятии решений об их защите.
Подавляющее большинство как полицейских, так и борцов за тайну частной жизни изо всех сил заботятся о безопасности и благополучии общества. Но это не значит, что они всегда хотят одного и того же. Я уверен, например, что большинство полицейских предпочли бы минимальный контроль, а большинство активистов – максимальный. Но посадите их в одну комнату, а не перед телекамерами, и заставьте разговаривать друг с другом, а не друг о друге, и они быстро сгладят 90 % своих разногласий. А по оставшимся десяти почти всегда сумеют достичь приемлемого компромисса за счет постепенной, честной и кропотливой работы. Я знаю, что это правда, потому что видел, где и как это работает, и я отведу вас туда.
* * *
В этой книге я предлагаю схему, по которой граждане должны оценивать новые формы технологий наблюдения. Я применяю ее к полицейской практике. Но эти вопросы выходят далеко за рамки деятельности полиции. Возможно ли открытое либеральное общество, если нас можно будет отслеживать и записывать на каждом шагу? Имеем ли мы право на определенную степень публичной анонимности – право ожидать, что нас не будут отслеживать и контролировать, если не заподозрят в совершении каких-либо преступлений? Что государству позволено знать о нас? Как и с какой степенью надзора власти могут собирать эти знания? Иеремия Бентам когда-то придумал тюрьму, спроектированную таким образом, чтобы любой из охранников со своего поста мог видеть каждого заключенного. Такой паноптикум так и не был построен, но, по сути, мы все сейчас живем в паноптикуме – и что нам с этим делать? В этой книге мы внимательно посмотрим на технологии, которые вызывают эти вопросы.
Начнем с изучения автоматических считывателей номерных знаков (ALPR) – камер, которые все чаще устанавливаются на полицейских машинах, а также в стационарных точках и на частных транспортных средствах. Когда такое устройство установлено на полицейском автомобиле, оно автоматически фиксирует каждый номерной знак, мимо которого этот автомобиль проезжает. Если полиция подозревает, что некая машина использовалась для совершения преступления, устройство легко ее обнаружит – и это хорошо. Но таким же образом в базу данных, разумеется, попадают номера автомобилей, в отношении которых подобных подозрений нет. По сути, это позволяет полиции вести детальный учет того, куда вы едете и когда, сколько там находитесь и куда движетесь дальше.
Эти устройства отслеживают ваши передвижения в общественных местах – никто не заглядывает к вам в дом сквозь занавески и не слушает телефонные разговоры. Но если бы у вас на улице круглые сутки стоял полицейский, изо дня в день записывая номера проезжающих автомобилей, вы бы его заметили. При этом вашему местному управлению полиции пришлось бы решить, что назначение офицеров на двадцать четыре часа в сутки для выполнения этой задачи является оправданным использованием ресурсов. Система ALPR делает то же самое легко, незаметно и дешево.
Изображения номерных знаков часто попадают в базы данных, которыми пользуются несколько полицейских подразделений. Эти базы пополняются частными компаниями ALPR. Кто должен иметь право доступа к такой базе и в каких случаях? Какие меры безопасности ей необходимы? Что происходит в случае утечки данных? И еще более важный вопрос: имеем ли мы право заявить протест или просто вынуждены мириться с тем, что отныне полиция фиксирует все наши передвижения?
Затем в книге рассматриваются нательные камеры и камеры мобильных телефонов, которые дают полиции и гражданам новые способы смотреть друг на друга. Нательные камеры рекламировались как инструмент для обеспечения прозрачности: если раньше после спорной встречи полиции и гражданина судья изучал их противоречивые устные показания, теперь он может полагаться на видеодоказательства. Но кто решает, когда включать камеру? Что она показывает на самом деле и что упускает из виду? Что происходит с отснятым материалом? Кто может его видеть, сколько он хранится и с какими гарантиями? Кто решает, когда его удалять? И как его могут использовать? Это не академический вопрос: что происходит, когда по пути на акцию протеста вы минуете полицейского, а у него на одежде закреплен видеорегистратор с приложением для распознавания лиц?
В следующей главе обсуждаются дроны, которые дают полиции всевидящее небесное око. Более удобных технологий на свете почти нет. Дроны могут летать над пожарами, и при этом никакой пилот не рискует жизнью и здоровьем. Оснастите дрон термочувствительной камерой – и он безошибочно отыщет людей, заблудившихся зимой где-то в глуши. Но дроны могут с такой же легкостью подвергнуть город, как вы читали выше, постоянному наблюдению. И их несложно вооружить.
Затем я рассматриваю электронный мониторинг – технологию, которую большинство граждан знает как мониторы на лодыжках. Эта технология открывает огромные перспективы в качестве альтернативы тюремному заключению как для осужденных, так и для лиц, ожидающих суда (что политически более оправданно): людям лучше оставаться дома, поддерживать связь с семьей и, возможно, даже ездить каждый день на работу с разрешения суда, чем месяцами сидеть в криминогенной тюрьме. Но даже в качестве досудебной альтернативы тюрьме электронный мониторинг подвергает людей, еще не осужденных за преступления, постоянному и обременительному государственному надзору.
В книге исследуется распознавание лиц – из всех технологий, о которых я писал, оно, вероятно, представляет собой самую опасную и долговременную угрозу. Когда я начал свое исследование, распознавание лиц все еще было чем-то вроде журавля в небе, по крайней мере, для широкой публики. Сегодня оно применяется в аэропортах и полицейских управлениях, оно стало частью китайской архитектуры контроля и репрессий. Его все чаще запрещают. Поначалу это казалось мне паникерством – теперь представляется здравым смыслом.
Затем я описываю алгоритмы, используемые в работе полиции и призванные предсказывать, где и когда произойдет преступление, а также алгоритмы, используемые судами при вынесении приговоров и призванные предсказывать, насколько велик риск повторного совершения преступления. Сторонники использования первых алгоритмов говорят, что система помогает им лучше распределять патрульные силы. Сторонники вторых утверждают, что она устраняет человеческий фактор при вынесении приговоров и принятии решений о предварительном заключении под стражу: судья, который, сознательно или нет, предвзято относится к подсудимым определенной этнической принадлежности, больше не сможет действовать в соответствии с этим предубеждением.
Но алгоритмы работают непрозрачно и опираются на данные, которые десятилетиями собирают люди со всей их предвзятостью. Они даже не пытаются избавиться от предубеждений, напротив, есть риск, что они зацементируют свои жесткие концепции во имя науки и объективности, и это лишь усложнит борьбу с шаблонными подходами.
В книге рассматривается шифрование и инструменты, которые помогают его обойти и тем самым лишают смысла защиту конфиденциальности. Правительства и полиция часто утверждают, что им нужен черный ход к зашифрованным коммуникационным сервисам, таким как WhatsApp и Signal: плохие парни не должны иметь возможности хранить свои сообщения в секрете. Но ослабление защиты конфиденциальности подозреваемых ослабляет ее для всех нас.
И когда полиция сможет применять эти инструменты? Когда они начнут использовать Stingray, систему сбора метаданных всех телефонов на определенной территории? Полицейские будут применять эти средства, чтобы подслушивать тех, кого у них есть веские основания подслушивать. Но что происходит с остальными нашими данными, попавшими в эту сеть?
Я также разбираюсь в том, что может случиться, когда все эти технологии будут объединены и переданы в руки правительства, которое мало заботится о гражданских свободах своих граждан. Я не смог сделать репортаж из Китая по причинам, которые объясню позже, и поэтому отправился в Эквадор, чтобы изучить созданную китайцами систему управления чрезвычайными ситуациями, централизующую потоки с тысяч камер по всей стране. Она позволяет полиции, пожарным частям и станциям «скорой помощи» лучше реагировать на чрезвычайные ситуации. Но она так же эффективно осуществляет централизованный мониторинг: с ее помощью правительство может шпионить практически за кем угодно, в любое время и в любом общественном месте.
И, наконец, я расскажу о том, что сделали жители одного города – Окленда в штате Калифорния – для защиты своих гражданских свобод и налаживания более продуктивных отношений с полицией города. Их пример, я надеюсь, составляет сердцевину книги.
Некоторые могут обвинить меня в попытках запугивания. Виноват. Вероятно, вы напуганы. Но я хочу не только напугать вас. Я хочу, чтобы вы начали действовать – использовать доступную вам демократию наиболее эффективным способом. Полицейское государство уже здесь, и мы должны его остановить.
В конечном счете эта книга не столько о технологиях, сколько о демократии. Меня в меньшей степени интересует, как функционируют различные технологии наблюдения, и в большей – опасность, которую они представляют для граждан открытых либеральных демократий. Писать книгу о технологиях – дело рискованное, потому что они быстро устаревают, их вытесняют с рынка новые достижения. Но я верю, что мой основной тезис защитит эту книгу от такой судьбы, по крайней мере на какое-то время. Я хочу предоставить гражданам эвристику, структуру и инструменты, необходимые, чтобы в обозримом будущем решительно разобраться с технологиями наблюдения в любой их форме.
Надеюсь, во время чтения вы будете помнить о трех показателях для оценки новых технологий.
Во-первых, подумайте, на кого новая технология возлагает ответственность за принятие решений. Если перед посадкой в самолет агент службы безопасности выводит вас из очереди в аэропорту для повторного обыска, вы знаете, кто принял это решение, и можете спросить, почему. Если то же самое делает машина, использующая распознавание лиц, – кто, в конце концов, решил, что вы должны пройти дополнительную проверку?
Если за несколько лет выяснится, что машины распознавания лиц в аэропорту города N отбирают для вторичного досмотра непропорционально большое количество людей с определенным цветом кожи – кто в этом виноват? Авиакомпания, использующая систему? Агенты, которые следуют рекомендациям машин? Программисты, создавшие алгоритм? Будут ли они все переводить стрелки друг на друга? Если пассажирка считает, что с ней обошлись несправедливо, к кому ей обращаться за возмещением ущерба?
Могут ли авиакомпании и агенты просто обвинять алгоритм? Если да, что происходит в этом случае? Технологические фирмы часто считают свои алгоритмы коммерческой тайной и опасаются, что раскрытие данных поставит их в невыгодное положение по отношению к конкурентам или позволит преступникам обмануть систему. Последнее всегда казалось мне крайне неправдоподобным: покажите мне грабителя или автоугонщика, который сознательно меняет охотничьи угодья, поскольку знает, какие районы полицейский алгоритм прогнозирования ежедневно помечает как требующие особого внимания.
Что имеют право знать граждане об алгоритмах, решающих их судьбу? На мой взгляд, они должны получать очень много информации. Но значительная часть технологических компаний с этим не согласится, и до сих пор ни один механизм не заставил их открыть карты.
Во-вторых, подумайте, как влияет каждая новая технология на наши права и ожидания в отношении конфиденциальности. Какую информацию она собирает и как; как хранятся данные, кто может их видеть; кто может принять решение об использовании этой технологии и кому он подотчетен?
Stingray – это устройство, которое имитирует в сети базовую станцию (БС) сотовой связи, обманывая все телефоны в округе и заставляя подключаться к нему, а не к настоящей БС. Затем Stingray определяет уникальный абонентский номер каждого телефона и, следовательно, его владельца, а также местоположение, номера, на которые он звонит, номера, с которых звонят ему, и длительность соединения. Stingray также перехватывает текстовые сообщения и изучает активность человека в интернете, например, веб-сайты, на которые он заходит. Эти устройства полиция использует без ордера, хотя, например, изучить историю просмотров на вашем ноутбуке или заглянуть в ваш почтовый ящик без ордера невозможно.
Данные автоматических считывателей номерных знаков включают время и место создания изображений. Многие управления полиции загружают эти фотографии в общие базы данных, где они хранятся рядом с кадрами, отснятыми другими полицейскими управлениями или частными лицами, например коллекторами. Федеральные и местные управления полиции со всей страны могут видеть, где бывал ваш автомобиль за последние несколько лет.
За исключением нескольких городов, обладающих развитой и надежной сетью общественного транспорта, который позволяет людям жить без автомобилей, в прочих местах эти снимки дают детальную картину жизни людей: куда они ездят, когда и как часто. Эти данные показывают, кому мы молимся, кого навещаем, где делаем покупки, к каким врачам ходим. Некоторые агентства годами хранят эти изображения у себя и даже в базах общего доступа. Полиции не нужны ордера, чтобы делать такие фотографии, в конце концов, съемка осуществляется в публичных местах, когда вы почти или совсем не ожидаете конфиденциальности. Кроме того, органам не всегда требуются какие-то особые основания для получения доступа к этим базам данных.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
