Дом в Порубежье

Предисловие переводчика

Читатель сейчас держит в своих руках книгу редкую и удивительную.

Редкую, потому что вошедшие в нее произведения трудно отнести к какому-либо привычному жанру. В них прекрасно уживаются друг с другом черты мистического романа, героической фэнтези и сентиментальной прозы – хотя и рассчитанной, пожалуй, скорее на мужчин, чем на женщин. Впрочем, книга эта произведет глубокое впечатление на любого читателя.

И удивительную – потому что… потому, что созданный воображением автора мир не имеет себе равных среди порожденных человеческой фантазией.

Достаточно сказать, что роману «Ночная Земля» посвящен действовавший до недавнего времени большой англоязычный сайт в Интернете[1], где можно ознакомиться с мнениями читателей, иллюстрациями к зарубежным изданиям и картами загадочного Ночного Края. Книг, вызывающих такой интерес у читателей, на свете сущие единицы.

Несколько слов об авторе.

Уильям Хоуп Ходжсон родился 15 ноября 1877 года в семье англиканского священника, он был вторым из двенадцати детей. В тринадцать лет убежал из дома, чтобы поступить на флот, был пойман и возвращен назад, но в итоге добился своего и стал на корабле юнгой. Поработав матросом, Ходжсон сумел дослужиться до звания третьего помощника капитана. Пережитые унижения и побои со стороны старших и более сильных заставили его заняться физической подготовкой. Уволившись на берег, Ходжсон даже создал собственную спортивную школу, которая, впрочем, не приносила хорошего заработка, вскоре он решил заняться литературным трудом. Первый рассказ Ходжсона был напечатан в 1904 году, в 1912-м он женился, в 1914-м оказался на фронте в чине лейтенанта королевской артиллерии, а в 1918-м, в апреле, погиб во время сражения на Ипре.

Такая вот короткая жизнь: как на суше и на море, так и в литературе[2].

Короткая, но оставившая весомый след.

Творчество Уильяма Ходжсона с каждым годом обретает все больше внимания со стороны отечественного и зарубежного читателя. В Англии издается полное собрание сочинений автора. Его переводят на иностранные языки. Приходит он и в Россию. Основными для творчества Ходжсона следует назвать два произведения, которые сегодня мы представляем читателю под одной переплетной крышкой: роман «Ночная Земля» и повесть «Дом в Порубежье». Блеск вымысла и полные тайн видения героев обеих книг уводят читателя из мира елизаветинской и викторианской Англии в края, открытые только фантазии, – в мир, пребывающий у конца времен, нарисованный в такой убедительной манере, словно сам автор действительно побывал в нем. Оба произведения соединены одной темой – темой вечности, темой любви, темой страха перед чудовищами, из внешней тьмы приходящими. Соединяет их и судьба главного героя, как бы разворачивающаяся одновременно в елизаветинской Англии и на остывшей Земле, под погасшим солнцем. Ночные видения Ходжсона, без всякого сомнения, стали одним из источников вдохновения для Г.Ф. Лавкрафта и многих других классиков литературы ужаса.

Повесть «Дом в Порубежье», бесспорно, является высшей точкой творчества Ходжсона. Сумеречная фантазия соединена здесь с умением зрелого мастера, властного над словом. Несколько иное место в творчестве Ходжсона занимает роман «Ночная Земля», его последнее по времени публикации произведение, согласно недавно обнаруженным письмам автора оказывающееся едва ли не самым первым. При полном уважении к вымыслу и фабуле, критики, тем не менее, как правило, считают себя обязанными укорить Ходжсона за длинноты и псевдоелизаветинский стиль. Однако роман этот уникален. Укрывшая Землю черная Ночь, населенная силами Зла, и одинокий герой посреди нее производят глубокое впечатление. Таково одно из зерен, породивших жанр мистический, давшее первый побег фэнтези, наконец, это едва ли не первый ярчайший квест в истории литературы, если не считать произведений Артуровского цикла.

Тем не менее, замечания критиков романа небезосновательны, и посему мы предлагаем читателям перевод сокращенный. Однако из текста убраны только длинноты и стилевые шероховатости: ни один эпизод, ни один смысловой момент не утрачен. Этот замечательный роман предстает перед любителем мистического жанра в новом, максимально приспособленном для нашего времени облике.

Дом в Порубежье

Отцу Моему,

Чьи ступни попирают канувшие в небытие эоны

Извлечение из Манускрипта, в 1877 году обнаруженного мессирами Тоннисоном и Беррегногом в руинах, лежащих к югу от деревни Крейгхтен на западе Ирландии.

Составлено с примечаниями

Введение к Манускрипту

Многие часы провел я, размышляя над повествованием, с которым читатель сейчас ознакомится. Ощущая себя редактором, я то и дело чувствовал побуждение подвергнуть его соответствующей литературной обработке; однако полагаю, что права интуиция, заставившая меня оставить рукопись без изменений – во всей простоте, в какой она попала мне в руки.

Передо мной лежит Манускрипт… представьте себе, с каким любопытством я листал эту книжицу, увидев впервые небольшой, но объемистый томик, почти полностью – кроме самых последних страниц – исписанный беглым, но разборчивым почерком, строчки которого теснились друг к другу. Я пишу эти слова, вспоминая исходящий от страниц слабый запах сырости, пальцы мои еще ощущают мягкую шероховатую поверхность бумаги.

Нетрудно припомнить первые впечатления, оставшиеся после самого беглого просмотра книги.

А теперь попробуйте представить меня вечером: уютно устроившегося в кресле с глазу на глаз с небольшим, но увесистым томиком. И ту перемену, которой подверглось мое суждение о нем. Представьте, как приходило доверие. Под покровом, казалось бы, сказки, фантазии скрывалась вполне разумная и последовательная система идей, захватившая меня куда более надежной хваткой, чем сам сюжет этого дневника или литературного произведения. Трудно утверждать, чем на самом деле является Манускрипт, я склоняюсь к первому определению. Внутри малого повествования таится великое. И в сем парадоксе вовсе нет парадокса.

Я читал, и текст Манускрипта подымал перед моими глазами Занавес, скрывающий немыслимое, не позволяющий разуму заглянуть в неизвестное. Нелегко было воспринять смысл неуклюжих и коротких предложений. Однако я не стану менять стиль: подобная лаконичность куда лучше моего собственного честолюбивого многословия способна открыть смысл того, что пережил старый Отшельник, обитатель исчезнувшего дома.

Мне нечего больше сказать об этом простом и незатейливом дневнике с его бесхитростным и незамысловатым рассказом о потусторонних и весьма необычайных материях. Дневник перед вами. И смысл его откроется каждому читателю – в меру способностей и желания. Тем же, кто сумеет не заметить в нем даже сейчас стоящие перед моими глазами картины того, что мы привыкли называть именами Рая и Ада, я обещаю просто захватывающее и ужасающее повествование, пусть для таких читателей Манускрипт останется всего лишь литературным произведением.

Наконец – чтобы потом не досаждать своим мнением, – должен заметить, что не могу не считать представление о «Сферах небесных» иллюстрацией (чуть не сказал доказательством) влияния наших мыслей и чувств на Реальность. Не ставя под сомнение существование Материи, сия идея позволяет представить себе существование миров мысли и чувства, совместно связанных и должным образом подчиненных схеме Творения.

<Стансы эти я обнаружил на листе в формате фулзкапа[3], вклеенном за форзацем Манускрипта. Судя по виду, лист этот был исписан карандашом еще до составления книги.>

Глава I

Находка

Далеко на западе Ирландии лежит крошечная деревушка, что называется Крейгхтен, уединенное местечко, расположенное у подножья отлогого холма. Вокруг простирается блеклая и совершенно негостеприимная пустошь, на просторах которой изредка можно набрести на руины давно заброшенного дома – лишенные крыши нагие каменные стены. Земля эта пустынна: мало кто селится в этом краю, где сама почва едва покрывает скалы, кое-где волнистыми гребнями выступающие над поверхностью.

Однако, невзирая на здешнее уединение, мы с приятелем моим Тоннисоном, решили провести здесь отпуск. Местечко это он обнаружил случайно, в прошлом году во время долгого пешеходного путешествия, приведшего моего друга в угодья, радующие рыболова – на маленькую безымянную речонку, что огибает окраины деревушки.

Я сказал, что у речки нет имени; могу лишь добавить, что ни на одной карте, к которой мне довелось обращаться, не смог найти ни потока, ни деревушки. Их словно бы никто не замечал; действительно, если следовать путеводителям, ни того, ни другого как бы не существует. Отчасти это можно объяснить тем, что ближайшая железнодорожная станция, Ардрахан, располагается в сорока милях отсюда.

И вот однажды, теплым вечерком, мы с приятелем прибыли в Крейгхтен. Предыдущей ночью мы высадились в Ардрахане и заночевали в комнатах, снятых в почтовом отделении, а утром в добрый час отправились в путь, цепляясь за сиденья экипажа местной работы.

На путешествие ушел целый день, худшей дороги невозможно представить, в конце концов мы устали, и хорошее расположение духа оставило нас. Однако, прежде чем можно было подумать о еде и об отдыхе, пришлось сперва поставить палатку и укрыть в ней свои пожитки. Поэтому мы приступили к работе и с помощью возницы справились с нею, устроившись на небольшом клочке земли возле реки.

Выгрузив свои вещи, мы отпустили возницу, он поспешно отправился восвояси, чтобы вернуться за нами через двадцать дней. Провизии должно было хватить на все это время, воду нетрудно брать из ручья. В топливе мы не нуждались, поскольку среди прочего прихватили масляную печурку, однако погода оставалась ясной и теплой.

Расположиться в палатке предложил Тоннисон. Он посчитал, что, устроившись на постой в одном из коттеджей, мы будем вынуждены разделить помещение с многочисленным и здоровым ирландским семейством, обитающим в одном углу его, и находящимся у противоположной стены свиным стойлом; тем временем гнездящиеся под крышей птицы будут беспристрастно и обильно наделять нас обоих своими дарами, а печь наполнит все помещение столь густым торфяным дымом, что снаружи и голову в дверь не просунешь.

Тоннисон разжег свою печурку и уже укладывал ломти бекона на сковороду, поэтому, взяв чайник, я направился к реке за водой. По пути мне пришлось миновать целую группу местных жителей, глазевших на нас спокойно и невозмутимо, впрочем, никто из них не обмолвился даже словом.

Возвращаясь назад с полным чайником, я подошел к ним и, поздоровавшись дружелюбным поклоном, на который они ответили подобным же образом, начал расспрашивать их о рыбной ловле, но они молчали, качали головами и глядели на меня. Я повторил свой вопрос, обращаясь к рослому верзиле, оказавшемуся рядом со мной, и вновь не получил никакого ответа, потом он повернулся к сотоварищу и торопливо произнес нечто на непонятном мне языке, немедленно вся толпа разразилась какой-то тарабарщиной… через какие-то мгновения я догадался, что разговаривают они по-ирландски. Все то и дело поглядывали на меня. Так они переговаривались, должно быть, с минуту, а потом человек, к которому я обращался, повернулся ко мне лицом и что-то проговорил. По выражению его лица я догадался, что он в свой черед что-то спрашивал у меня; теперь головой покачивать пришлось мне самому, знаками давая понять, что не могу ответить; так мы стояли, переглядываясь друг с другом, пока я не услышал голос Тоннисона, торопившего меня с чайником. Слегка поклонившись, я с улыбкой оставил стоявших, те, также улыбаясь, начали кланяться мне в ответ, хотя на лицах заметно было недоумение. Очевидно, решил я, возвращаясь в палатку, что обитатели этих затерявшихся в глуши хижин не могли связать даже пары слов по-английски; когда я рассказал обо всем Тоннисону, он заметил, что знал об этом, более того, подобное неведение нередко в здешних краях, где человек зачастую проводит всю свою жизнь в уединенной деревне, ни разу не вступив в контакт с внешним миром.

– Нам следовало попросить возницу все растолковать этим людям, – заметил я, приступая к трапезе. – Их явно интересует, зачем мы явились сюда.

Тоннисон утвердительно буркнул что-то в ответ, а потом надолго умолк.

Позже, утолив голод, мы завели разговор о планах на завтра и, перекурив, опустили полог шатра, чтобы приготовиться ко сну.

– Надеюсь, они ничего не стащат? – заметил я, пока мы заворачивались в одеяла.

Тоннисон отвечал, что на это можно надеяться, лишь если мы будем держаться неподалеку, и добавил, что все вещи, кроме самой палатки, придется спрятать в большом сундуке, в котором привезли с собой провизию. Я согласился с этим, и вскоре мы оба уснули.

На следующее утро мы встали пораньше и отправились поплавать в реке, потом оделись и позавтракали. Пока мы доставали рыболовные снасти и готовили их, съеденная пища успела улечься в наших желудках и, упрятав вещи внутри шатра, мы отправились вдоль ручья – туда, где мой приятель побывал во время предыдущего визита.

Целый день мы блаженствовали за ловлей и медленно передвигались вверх по течению, – к вечеру оказалось, что подобного улова мне не приводилось видеть уже давно. Возвращаясь в деревню, мы хорошенько перебрали добычу и, отделив для себя несколько самых лучших рыбин, прочие вручили местным жителям, из почтительного удаления наблюдавшим за нашими деяниями. Они были благодарны сверх меры и – как следовало предположить – обрушили на наши головы целую гору ирландских благословений.

Так мы провели несколько дней, посвятив их великолепному спорту, а волчий аппетит помогал нам разделываться с нашей добычей. Приятно было видеть, что селяне благосклонно относятся к нам: наши пожитки ни разу не обнаружили следов непрошеного вторжения.

В Крейгхтен мы прибыли во вторник, и в следующее воскресенье сделали великое открытие. Все предыдущие дни мы ходили вверх по течению ручья, но в тот день отложили свои рыболовные снасти и, прихватив провизию для долгой прогулки, отправились в противоположную сторону. День выдался теплым, мы шагали неторопливо и около полудня остановились перекусить на огромной плоской скале возле берега реки. Вволю посидев и покурив, мы продолжили путь, лишь когда безделье нам наконец надоело.

Час, наверное, шагали мы, развлекаясь непринужденной и спокойной беседой о том и о сем, кое-где останавливаясь, чтобы мой спутник обнаруживавший известные художественные наклонности, мог сделать очередную зарисовку понравившегося пейзажа.

И тут – абсолютно неожиданно для нас – река, течению которой мы следовали, вдруг закончилась, нырнув под землю.

– Боже мой! – удивился я. – Кто мог бы подумать, что такое вообще возможно?

Какое-то время я предавался изумлению, а потом обратился к Тоннисону, который невозмутимо исследовал взглядом провал в котором, исчезла река.

Он сказал мне:

– Пойдем дальше. Река, наверно, может снова выйти на поверхность; в любом случае это место интересно исследовать.

Я согласился, и мы отправились дальше – в известной мере наугад, так как трудно было выбрать направление, в котором следовало продолжать поиски. Должно быть, мы прошли около мили, когда то и дело с любопытством оглядывавшийся по сторонам Тоннисон остановился, прикрывая ладонью глаза.

– Смотри! – сказал он чуть погодя и показал направление рукой. – Видишь справа какое-то облачко… если глядеть на ту большую скалу.

Я поглядел, и через минуту – как будто бы – что-то разглядел, но что именно, понять не мог и сказал об этом приятелю.

– Что же, – ответил мой друг, – придется подойти и поглядеть. И он направился в намеченную сторону, я следовал за ним. Вокруг появились кусты, и вскоре мы оказались наверху усеянного булыжниками откоса, под которым простирались заросли кустов и деревьев.

– Похоже, мы обнаружили оазис посреди каменистой пустыни, – пробормотал Тоннисон, с интересом оглядываясь. И тут же умолк, пристально вглядываясь в одну точку; последовав направлению его взгляда, я увидел в спокойном воздухе посреди лесистой низины туманный столб мелкой водяной пыли, на котором в лучах солнца играли бесчисленные отблески радуги.

– Как прекрасно! – воскликнул я.

– Да, – отвечал Тоннисон задумчивым тоном. – Там, конечно, обнаружится нечто вроде водопада. Возможно, там наша река вновь выходит из-под земли. Пойдем, посмотрим.

Мы спустились вниз по склону и вступили в заросли деревьев и кустарника. Кусты тесно переплелись, а ветви деревьев нависали над нами… в чаще царил неприятный полумрак. Впрочем, темнота не могла скрыть от меня, что деревья по большей части были плодовыми, а вокруг там и сям попадались давно уже сгладившиеся следы цивилизации. Так понял я, что путь наш лежит среди заросшего огромного древнего сада. Я сказал об этом Тоннисону, и он согласился – действительно, у нас были все основания для подобного предположения.

Но какой скорби и грусти была исполнена эта котловина! Мы продвигались вперед, и безмолвное одиночество, царившее в запустевшем старом саду, охватывало меня все сильнее… по коже забегали мурашки. Нетрудно было представить каких-нибудь страшных тварей, прячущихся за сросшимися кустами… даже в воздухе этого сада чудилось нечто зловещее. Похоже, что и Тоннисон чувствовал себя не лучшим образом, однако молчал об этом.

И вдруг мы остановились. Из-за деревьев до слуха нашего доносился глухой и неясный звук. Тоннисон, прислушиваясь, пригнулся вперед. Теперь и я отчетливо различал непрерывный и грубый отголосок какого-то дальнего рева. Странное, неописуемое смятение обрушилось на меня. Что за сад окружает нас? Куда мы идем? Я поглядел на своего спутника, желая выяснить, что он думает обо всем этом, и отметил только недоумение на его лице; однако, пока я приглядывался к нему, черты лица друга моего прояснились, и Тоннисон проговорил, кивая уже с пониманием:

– Это же водопад. – В голосе его звучала уверенность. – Я понял, что служит причиной рева.

И, раздвигая перед собой кусты, он поспешно отправился в сторону звука.

По мере нашего продвижения вперед звук сделался отчетливее – мы явно приближались к его источнику. Рев становился все громче и раздавался все ближе, пока, наконец, не показалось, – я немедленно сказал об этом Тоннисону, – что он исходит прямо из-под наших ног, хотя нас по-прежнему окружали кусты и деревья.

– Осторожно! – окликнул меня Тоннисон. – Смотри, куда идешь…

Тут оказалось, что деревья окончились, и мы вышли на самый край огромной поляны… не далее как в шести шагах от нас зияло жерло чудовищной пропасти, извергавшей помимо звука целую тучу подобной туману водяной пыли, которую мы и заметили с вершины откоса.

Минуту мы постояли в молчании, возбужденно оглядывая окрестности, а потом друг мой осторожно приблизился к краю пропасти. Я последовал за ним, и сквозь клубящееся облако водяной пыли мы принялись разглядывать шипящий чудовищный перекат, вздувавший белую пену почти в сотне футов под нами.

– Боже мой! – вымолвил Тоннисон.

Я молчал, ощущая в известной степени благоговение, настолько величественным и жутким оказалось это зрелище, о зловещей природе которого я узнал несколько позже.

Наконец я поднял взгляд вверх – к противоположному краю пропасти – и над облаком водяной пыли увидел нечто похожее на величественные руины. Я притронулся к плечу Тоннисона. Тот вздрогнул, оглянулся, и я указал ему на сооружение. Взор моего друга обратился в соответствующую сторону, и в глазах его вспыхнуло возбуждение.

– Идем, – крикнул он, перекрывая грохот воды. – Придется хорошенько все разглядеть. Тут мне чудится какая-то тайна… я просто нутром ощущаю ее.

И он пустился вперед вдоль края округлого жерла пропасти. Мы действительно приближались к неизвестному сооружению, – теперь я уже видел, что не ошибся. Сомнений не было – перед нами высились руины какого-то разрушенного здания, но мне сделалось уже ясно, что сооружение это располагалось не на самом краю пропасти, как это мне сперва показалось, а гнездилось над вершиной утеса, возвышавшегося над краем ее футов на пятьдесят-шестьдесят. Ощерившиеся камнями руины словно висели над облаком водяной пыли. С противоположного края мы поднимались по выступающему отрогу скалы; должен признаться, я испытал неодолимый ужас, бросив взгляд с головокружительных высот в неизведанную бездну под нами… в глуби земные, где грохотала вода, вздымая кверху облако пыли.

Добравшись до руин, мы осторожно обошли их и на противоположной стороне наткнулись на груду упавших камней и обломков. Я разглядывал стену, и мне казалось, что передо мной внешняя стена какого-то огромного сооружения, настолько мощной и прочной она была, но, тем не менее, не понял, каким было здание и зачем его здесь построили. Где же остальная часть этого дома, замка… или чего-то другого?

Я отправился к внешней стороне стены – к самому краю пропасти, оставив Тоннисона копаться среди камней и обломков, и приступил к изучению поверхности земли возле самого края обрыва, чтобы выяснить, не обнаружится ли там других следов сооружения, от которого остались одни руины. Но самым тщательнейшим образом обследовав поверхность земли, я так и не нашел никаких следов здания, прежде стоявшего на этом месте… изумление мое возрастало и возрастало.

Тут до меня донесся зов Тоннисона: он взволнованно выкрикивал мое имя, и, без промедления, я поспешил вдоль скалистого выступа обратно к руинам. Я боялся, что он чем-то поранился, и только потом понял: Тоннисон наверняка нашел нечто особенно интересное.

Добравшись до обрушившейся стены, я обошел ее и обнаружил Тоннисона посреди небольшой ямы, выкопанной им в осыпи; мой приятель как раз стряхивал грязь с похожего на книгу предмета – мятого, ветхого – и каждую секунду или две выкрикивал мое имя. Завидев меня, он немедленно вручил мне свою добычу и распорядился, чтобы я убрал ее в свой мешок, подальше от влаги, пока он будет доканчивать свои исследования. Так я и поступил, сперва, впрочем, бегло перелистав страницы, тесно исписанные вполне разборчивым аккуратным старомодным почерком… лишь посредине грязь и сырость попортили много страниц – там, где книжку перегнули пополам. В таком положении, по словам Тоннисона, он и нашел ее… повреждения эти, по всей видимости, были причинены камнепадом. Любопытно заметить, что книга оказалась сухой, так как камни надежно укрывали ее от влаги.

Упрятав томик в надежное место, я вернулся и предложил Тоннисону свою помощь в затеянных им раскопках; после часа работ, перевернув едва ли не всю груду обломков и камня, мы не нашли ничего кроме ломаных досок, возможно составлявших часть стола или скамьи; наконец мы оставили поиски и спустились по скале обратно – к надежной земле.

Потом мы обошли кругом огромную пропасть… казалось, что ее ограничивает почти идеальная окружность, из которой, нарушая симметрию, выдавалась лишь увенчанная руинами скала.

Тут Тоннисон заметил, что наша бездна представляет собой не что иное, как колодец или жерло, уходящее в самые недра земли.

Потом мы вновь обратились к окрестностям и, заметив прогалину к северу от пропасти, обратили к ней свои шаги.