Стать бессмертным
– Выключи радио, – сказал он, – я тебя не слышу, выключи…
– Сдавайтесь, ребята! – издалека, но довольно отчётливо послышался металлический голос. – Ваши комиссары вас бросили! Всем, кто выйдет с поднятыми руками, гарантируем жизнь! Сдавайтесь, ребята!
Евгений Иванович открыл глаза.
– Ну ты, брат, здоров дрыхнуть! – Голос Ильи был весёлый, но несколько нервный. – Вставай, всех немцев проспишь!
На часах было ровно половина второго. Самый обычный, совсем без акцента голос из мегафона какое-то время предлагал сдаться, потом послышался шум двигателей, а спустя ещё четверть часа на сцене подмосковного театра военных действий появились и сами сверхчеловеки. Их было хорошо видно на снегу: четыре серые чадящие коробочки, а за ними маленькие фигурки людей. Евгений Иванович машинально начал их считать слева направо, но, дойдя до двадцати, сбился.
До этого момента ему ни разу не доводилось наблюдать немецкие танки; он почему-то думал, что они должны быть гораздо больше по размеру, хотя бы раза в два, чем те, маленькие угловатые тарахтелки, что ползли сейчас по снегу. Он хотел как следует их рассмотреть, но это никак ему не удавалось, слишком далеко они были для его близоруких глаз.
– Твою дивизию, говорят тебе, не высовывайся, – процедил Илья, – голову опусти…
«А страха-то нет, – подумал Евгений Иванович пригибаясь, – мне не страшно. Вот они, немцы – враги-захватчики, рукой подать, а мне не страшно. Может, я сошёл с ума?»
Его мысль прервал ужасный треск – прямо перед «могилой» разорвался снаряд, и сверху сыпануло снегом вперемешку с землёй. Евгений Иванович закрыл голову руками и замер.
– Не менжуй, – сказал Илья и пихнул Евгения Ивановича в бок, – недолёт.
Никто из наших не стрелял. Будто заворожённые ополченцы смотрели из своих «могил» на приближающихся немцев. А те, наоборот, патронов не жалели, стреляли по окопам с ходу – то там, то здесь над сугробами поднимались белые облачка от пуль.
Вдруг из соседней «могилы» выскочил парень в телогрейке и со всех ног побежал в лес.
– Трус! – крикнул Илья, не отрываясь от прицела. Затем плотно прижался к прикладу, выдохнул паром, на секунду замер и выстрелил.
– Ты что, далеко же, не попадёшь, – сказал Евгений Иванович.
– В самый раз, – ответил Илья и передёрнул затвор.
Гильза, ловко выскочив из патронника, с шипением расплавила снег прямо рядом с его правым локтем. Из других «могил» тоже стали стрелять. Откуда-то слева затарахтел пулемёт, а справа одно за другим принялись гавкать противотанковые ружья.
Илья выстрелил снова, потом, спустя минуту ещё. Евгений Иванович хотел понять, по какому немцу палит Илья. Вдруг он увидел, как один из серых человечков упал в снег.
– Есть! – закричал Евгений Иванович, – один есть!
– На жопе шерсть, – со злостью отозвался Илья, – это он специально залёг, сучий потрох.
И, правда, серый человечек поднялся и снова пошёл на них, немного пригнувшись.
Только сейчас Евгений Иванович заметил, что Васи в окопе нет.
– Сбежал! – крикнул Илья. – Гад, и на рубь сволочь! Хоть бы патроны оставил, скотина!
Грохнуло ещё, на этот раз справа.
– Это в пэтээрщиков, – сказал Илья. – Ствол длинный – жизнь короткая…
Снаряды теперь ложились правее, там, где закопались ребята с «удочками» – длинными противотанковыми ружьями.
Внезапно метрах в пяти перед «могилой» вырос огромный куст из снега и дыма. Евгений Иванович с Ильёй, что было сил, вжались в снег. Евгению Ивановичу показалось, что от этого разрыва (который был гораздо мощнее, чем прежние, видимо по ополченцам работала ещё и немецкая артиллерия) содрогнулась и треснула сама земля. На секунду он поверил в то, что земная твердь сейчас разойдётся по швам, и они с Ильёй ухнут куда-то вниз, в настоящую могильную черноту. Но ничего такого не случилось. Земля осталась, где была, разве что их «могилу» здорово завалило землёй.
Евгений Иванович несмело высунулся из-за бруствера и увидел в том месте, куда несколько секунд назад упал снаряд, здоровенную воронку.
– Айда, в воронку, – крикнул Илья, выскакивая из окопа, – ну, чего спишь, давай сюда!
Евгений Иванович дёрнулся было следом, но тут же оказался там же, где был – на дне окопа. Руки и ноги его не слушались, превратившись в упрямые деревяшки. «Да я, оказывается, замёрз», – с удивлением и ужасом подумал Евгений Иванович.
– Ну, где ты там? – кричал Илья из нового укрытия. – Сдрейфил?
– Да, сейчас! – от злости на самого себя заорал Евгений Иванович и что было сил погрёб следом за Ильёй задеревеневшими конечностями.
В воронке было тепло и пахло селитрой. Места внутри дымящейся ямы оказалось существенно меньше, чем в «могиле», но лежать было гораздо удобнее. Теперь Евгений Иванович был от Ильи слева, который сосредоточенно совмещал мушку и целик с тем, на кого он собирался истратить свой последний патрон.
Немцы сейчас были уже совсем близко. Можно было даже различить лица некоторых. Рты у солдат непрерывно раскрывались – они всё что-то орали, эти сверхчеловеки в уродливых горшкообразных касках. Хотели, наверное, напугать тех последних, кто отделял их от Москвы, или же выгнать свой собственный страх перед ними – последними защитниками варварской столицы.
Вдруг одна серая коробка, которая была ближе всего к окопам, круто взяла вправо и начала вертеться на месте, словно ужаленная.
– Ага! Готов! Прямо в гусеницу, ты видел! – заорал Илья. – Пэтээрщики – молодцы, черти…
Больше Илья не сказал ни слова. Евгению Ивановичу на правую щеку брызнуло чем-то горячим, и он увидел, как Илья мотнул головой, потом всем телом дёрнулся и ткнулся в снег тем, что осталось от его лица.
«Убит, – подумал Евгений Иванович. – Илья убит. Теперь стрелять мне».
Илья долго не отпускал винтовку. Его короткие ледяные пальцы намертво вцепились в цевьё, и Евгений Иванович, стараясь не глядеть Илье в лицо, разжимал их один за другим. Гладкое цевьё было ещё тёплым, когда он, наконец, взял в руки заветную винтовку, или же ему просто так показалось.
Евгений Иванович прицелился в серую фигуру слева от подбитого танка. Фигура всё время двигалась – то пригибалась, то приседала, то вставала в рост. Евгений Иванович нажал на спусковой крючок в тот момент, когда она в очередной раз присела; грохнул выстрел, и фигура запросто упала на бок.
«Как в тире», – подумал Евгений Иванович.
Больше стрелять было нечем. Евгений Иванович достал из внутреннего кармана пальто четыре тёплых, завёрнутых в промасленную бумагу винтовочных патрона и начал перезаряжать.
Он помнил, как это просто было на картинке: оттянуть затвор на себя и, через верхнюю щель в ствольной коробке запихать внутрь по одному все четыре драгоценных патрона. Но деревянные пальцы не слушались. Патроны не захотели попадать туда, куда было показано на том простом и понятном рисунке, в эту самую ствольную коробку, а напротив, один за другим угодили прямиком в грязный снег.
Евгений Иванович поднял глаза и увидел рядом, метрах в десяти перед собой, высокого серого немца с винтовкой, к которой примкнут страшный штык. Широкий и длинный.
«Этот-то свою точно нормально перезарядил», – пришла Евгению Ивановичу в голову совершенно ненормальная мысль.
Он был от сапог и до каски в снегу, этот немец, Хорст или Гюнтер, а, может быть, Вальтер… не на шутку запыхался – тяжело дышал, изо рта его валил густой пар, как из ноздрей у ломовой лошади. Евгений Иванович смотрел прямо в его узкое, вытянутое лицо под каской, надетой поверх вязаного шлема. Оно было красивым, правильной формы и с мужественным подбородком, это лицо. И глаза были большие, светлые, возможно даже голубые…
Евгению Ивановичу захотелось побежать со всех ног назад, в лес, куда раньше драпанул Василий, но вместо этого он зачем-то поднялся из воронки навстречу этому длинному немцу, имея против него, по сути дела, дубину – незаряжённую трёхлинейную винтовку. Немец присел на колено и навёл на Евгения Ивановича свою.
В следующую секунду что-то резануло Евгения Ивановича по голени, будто кто-то со всей силы ударил ребром металлического уголка ему прямо под коленную чашечку. Нога сама собой подломилась, и он осел сначала на одно колено, потом на оба, а после, выронив винтовку, упал в снег лицом вниз. Евгений Иванович закрыл глаза и заплакал. Он понял, что сейчас этот извалявшийся в подмосковном снегу немец, его, несомненно, пристрелит, или воткнёт в спину свой широченный штык.
Евгений Иванович никогда бы ни подумал, что встретит смерть вот так, безоружным и беспомощным, лёжа кверху задом в сугробе; она, смерть, всегда представлялась ему заключительным актом некого публичного геройства, красивая, мгновенная, безболезненная…
«Кончено. Всё кончено, – стучало у него в голове. – Край. Конец. Ни черта больше не будет, ни черта…»
Говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь в ускоренной перемотке, только Евгений Иванович ничего такого не увидел. Ему было просто до чёртиков больно коленку и до чёртиков же обидно, что его прямо сейчас, с секунды на секунду, прибьют, как…
Внезапно Евгений Иванович почувствовал, что кто-то тащит его за здоровую ногу назад, обратно в воронку. Забыв про немца и про всё остальное, он обернулся, но никого сзади себя не обнаружил. В воронке кроме него и мёртвого Ильи никого не было, но кто-то его тянул… вниз, вниз…
«Черти, – в ужасе подумал Евгений Иванович, – это черти. Меня, наверное, уже убили. Тот немец убил, из своей винтовки, или штыком заколол, а черти тащат под землю, в ад, непременно на ту самую чугунную сковородку, про которую в красках рассказывал рано выживший из ума дед Андрей…»
Тем временем голова Евгения Ивановича поравнялась с краем воронки. Он пытался за что-то ухватиться, загребал руками снег, вцепился в Илью, но тот оказался опорой никудышной, повалился сверху, только ускорив движение вниз. Евгений Иванович хотел закричать, но снег с землёй уже залепил ему уши и рот, так, что он уже не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни выплюнуть эту ледяную кашу. Он стал задыхаться. Внизу живота мерзко защекотало. Он опять попытался закричать, но опять не вышло ничего, кроме ужасного мычания, а потом стало темно.
Евгений Иванович очнулся на дне той же самой ямы, куда пополз за Ильёй. Он лежал на спине со скрещёнными на груди руками, и смотрел на кусок грязного темнеющего неба без облаков, ограниченный рваными краями воронки. Левой ноги он не чувствовал. Евгений Иванович приподнялся на локтях и увидел, что она от середины голени до середины бедра замотана белым. Он аккуратно ощупал ногу и обнаружил под повязкой сбоку, палку шириной в ладонь, а на своих руках отличные армейские варежки, которых раньше, разумеется, не было. В голове шумело. Евгений Иванович перевернулся на живот и, хватаясь руками за каменную, успевшую замёрзнуть землю, помогая себе здоровой ногой, стал неуклюже выбираться.
Винтовка его лежала на естественном бруствере стволом на запад. Евгений Иванович схватил её двумя руками и, осторожно высунулся из воронки. Впереди, шагах в четырёх, поджав к животу ноги, на правом боку лежал его давешний немец. Винтовка со страшным штыком была всё ещё в его руках, но сам немец был уже мёртв. На недельной, должно быть, щетине, бровях и ресницах у него лежал колючий белый иней. Евгений Иванович всмотрелся в его мёртвое, слегка занесённое снегом лицо и вспомнил, какое оно было красивое пару часов назад. Теперь, скрученное гримасой, оно было до отвращения безобразным, поскольку выражало нечеловеческое страдание, видно, пуля кого-то из наших попала ему в живот, и он ещё долго мучался, прежде чем костлявая дошла наконец-то к нему по нашим сугробам.
В голове у Евгения Ивановича один за другим начали всплывать эпизоды недавнего боя. Евгений Иванович вспомнил про Илью, осмотрелся вокруг, но Ильи нигде не было, а там, где он лежал, вернее, там, где была его голова, теперь блестела застывшая чёрная лужа.
Неожиданно, за спиной послышалось чьё-то громкое сопение. Голова мгновенно прояснилась, и Евгений Иванович, должно быть, со страху, лихо перевернулся с живота на спину, не выпуская из рук винтовки. Когда ствол упёрся в сидящую другом краю воронки фигуру, он рванул за спусковой крючок и, кажется, что-то при этом крикнул. Но вместо выстрела вышел только сухой безнадёжный щелчок. «Не заряжена», – мелькнуло в голове у Евгения Ивановича.
– Жень, опусти винтовку, – сказал человек, на которого был направлен ствол, – я патроны принёс.
Евгений Иванович узнал сначала голос, а потом, спустя секунду, и его хозяина. На другом краю воронки, трясясь, то ли от страха, то ли от холода, на карачках сидел Василий и что-то держал в протянутой руке.
5. Алексей Цейслер. Сениши
Мне снится лето. Азовское море, пляж и вертихвостка Танька, которую мне так и не удалось затащить в постель.
Я и не думал спать. Небезопасное это дело, спать в электричке. Я просто сидел с закрытыми глазами, но вагон так убаюкивающе раскачивался, что мои закрытые глаза стали вдруг что-то видеть, и я уснул. Из чёрного бездонья появилось лето, море и Танька, ещё какие-то лица, старые, молодые.
Кто-то трясёт меня за плечо, и я просыпаюсь. Поднимаю глаза и вижу пожилого контролёра с блестящим компостером в руке. Достаю из бумажника маленький белый билетик, дедок суёт его в компостер и безжалостно смыкает металлические челюсти. Стрик! – и раненый в правый верхний угол билетик возвращается ко мне в бумажник.
За окном пробегает кое-где пожелтевший, кое-где покрасневший мокрый осенний лес. Меня посещает мимолётное желание сойти и пройтись пешком, но я тут же ловлю себя на мысли, что, на самом деле, выходить мне совсем не хочется – лучше изучать эту красоту из окна, не замочив ног. «Только бы не пропустить листопад, – думаю я, – Ведь листопад – это единственное, что может оправдать нашу мерзкую подмосковную осень».
Из-за леса на пару секунд выглядывает маленькая церквушка с синей маковкой, и бабулька напротив торопливо на неё креститься. Я опять закрываю глаза, но Азовское море и Танька возвращаться не желают. Напротив, я вижу снег, много снега, целые поля, и каких-то идолов, торчащих вдали. Я открываю глаза…
Лес заканчивается, и теперь я могу наблюдать место своей ссылки – в недавнем прошлом посёлок городского типа, а ныне город Сениши. Железнодорожное полотно проходит по высокой насыпи, которая широкой дугой огибает городок, так что он сейчас весь, как на ладони.
Я вижу старые, в один, два этажа, дома, несколько тупых блочных пятиэтажек и огромный бетонный барак, наверняка тот самый «НИИгеомаш». Пейзаж напоминает пол в детской, на который маленький хозяин вывалил все кубики, которые у него только были: и большие, и маленькие. В центре композиции торчит церквушка, на которую по-походному крестилась моя попутчица.
Про эти самые Сениши я слышал много чего – коллеги рассказывали – но сам ни разу здесь не был. Тот самый, пострадавший от собственного юбилея, профессор Рыжов, по милости которого я сейчас и подъезжаю к старинному зданию железнодорожного вокзала, мне все уши прожужжал местными байками, хотя, по правде говоря, тут есть, о чём рассказывать.
Во-первых, город (который, кстати, гораздо старше Москвы) будто бы построен на месте не то высохшего озера, не то метеоритного кратера. Насыпь, на которой построили железную дорогу, называется Сенишинским валом и окружает город с трёх сторон. Говорят, в семидесятые здесь много копали и якобы даже нашли следы строительной деятельности. Потом, в восьмидесятые, копали опять, на этот раз немного в другом месте, но уже ничего не нашли. Дальнейшие раскопки были прекращены по просьбе министерства путей сообщения. Так что первые (по времени проведения раскопок) археологи посчитали этот вал памятником древнерусского зодчества, а вторые – природным образованием.
Но самая вкусная пища для любителей передачи «Очевидное/Невероятное» здесь – пещеры. Их раньше даже по центральному телевидению показывали, только убей бог, не помню в связи с чем. Они где-то за городом, в лесу с весёлым названием «Морный».
Про эти пещеры писали всякое, но куда они ведут и как далеко, никто точно не знает.
Говорили, что:
– в них прятались от набегов соседей с востока древние славяне;
– до войны туда зашла свинья с поросятами, и больше её никто никогда не видел;
– во время битвы за Москву туда уходили специальные разведгруппы, чтобы выйти на поверхность у немцев в тылу, и после возвращались обратно той же дорогой;
– потом немцы обнаружили вход в пещеру и взорвали его к чёртовой матери…
Короче говоря, сплошная беллетристика.
Но самое главное, совершенно непонятно, откуда эти пещеры здесь взялись. В смысле, кто их выкопал.
Электричка останавливается у короткой платформы без навеса, которая заканчивается жутковатой металлической лестницей. Аккуратно спускаюсь по ней сам и попутно помогаю спуститься бабульке – той самой, моей соседке. Это непросто – с чемоданом в одной руке и бабулькой в другой – но я справляюсь.
– Дай бог тебе, сынок, здоровья. Продли бог долгие твои веки, – шелестит бабулька губами и крестится.
– Не за что, – отвечаю я и торопливо отваливаю.
Здание, где помещается филиал нашего института, я нахожу легко – мне довольно подробно объяснили на кафедре, как идти. Белый двухэтажный особняк с большими, пока ещё тёмными окнами, стоит ровно посередине между церковью и НИИгеомашем, минутах в десяти ходу от платформы. Судя по табличкам на фасаде, здание не полностью наше – кроме нас тут ещё квартируются какой-то там колледж и редакция газеты «Вечерние Сениши».
Мне открывает уборщица с добрыми вылинявшими глазами. Я представляюсь, показываю удостоверение, но ей от меня нужно только чтобы я как следует вытер ноги о распластанный на кафеле серый прямоугольник. Выполняю условия и прохожу внутрь.
Кафедра здесь старинная. Стены толстые – метра полтора, потолки сводчатые. Плафоны светильников и вовсе ископаемые – торчат на длинных штырях из потолка, большие и пузатые, как на первых станциях московского метро. Могучие деревянные преподавательские столы расставлены вокруг алтаря любой кафедры сопромата – испытательной машины. На лабораторных работах с её помощью в жертву науке приносят небольшие металлические стержни – образцы. Их разрывают, сдавливают, ломают пополам и скручивают до разрушения…
В остальном, здесь всё, как обычно: полки с учебными пособиями, настенный складень Мор – Эйлер – Тимошенко[3], плакаты с диаграммой растяжения-сжатия, много стульев и чёрная трёхстворчатая доска.
В преподавательской пусто. Сажусь за Рыжовский стол, закрываю глаза и пытаюсь представить себе мою теперешнюю жизнь здесь. Ничего не выходит. Одна сплошная муть без проблесков и ориентиров. Открываю глаза и с удивлением обнаруживаю напротив, на задней стенке одёжного шкафа, зеркало, в котором как раз помещается моя физиономия.
«Вот те на! – говорю я себе. – Что-то не верится, что оно случайно тут оказалось, особенно если учесть, что мы с Рыжовым практически одного роста. Нарциссизм на рабочем месте, значит…»
До начала занятий остаётся ещё час, и чтобы убить время, я решаю покопаться в ящиках стола, благо они не заперты. Понимаю, это не совсем этично, но меня извиняет тот факт, что я теперь, вроде как исполняющий обязанности хозяина, и поэтому мне можно.
Через несколько минут поисков в самом нижнем ящике обнаруживаются старые «Науки и жизни», польские журналы мод и на самом дне – лишённый обложки туристический путеводитель по Сенишам. Аккуратно открываю первую страницу и начинаю читать:
…в двух с небольшим часах езды от Москвы по Рижскому направлению, в чудесных подмосковных лесах затерялся маленький посёлок городского типа – Сениши. Этот неотмеченный на многих картах населённый пункт с очень древней и богатой историей сегодня является культурным и научно-исследовательским центром, а также, благодаря изумительной по красоте природе, излюбленным местом отдыха местных жителей и москвичей.
Родословная этого чудного уголка уходит корнями в глубокую старь. Достаточно сказать, что находится он на месте древнего городища, возраст которого по приблизительным оценкам составляет 1700 лет…
Ох уж мне этот старый добрый стиль советских путеводителей! Ни с чем его не спутаешь. Неизвестный составитель писал так, вероятно, подражая автору какого-нибудь другого туристического путеводителя, по Суздалю или Звенигороду, а может, по Великому Новгороду. А тот тоже кому-нибудь подражал. Того же, кто первый придумал описывать простые вещи вот в таких вот выражениях теперь уже и не сыщешь…
С трудом разлепляю склеенные чем-то сладким страницы, от чего текст в некоторых местах становится совершенно нечитаемым и потому вдруг любопытным:
…существует две версии происхождения его названия. Первая гласит, что слово Сениши происходит от невесть кем занесённого в наши края немецкого «SeeNische», что с некоторой натяжкой можно перевести как «морская впадина» (щель, ниша). По второй – оригинальным названием посёлка является слово змеенище, перевод которого, нам кажется, излишен. К сожалению, пока не известно, какая из версий может в полной мере претендовать на истинность. Возможно, истина (как это часто бывает) лежит где-то посередине.
Подумать только – змеенище какое-то, ниша морская, да ещё и немецкая. И откуда тут, к чёрту, море? Мне лично в названии этого города всегда слышалось нечто среднее между сенями и щами. Пролистываю несколько скучных страниц с видами современных Сенишей и иду дальше:
…основной достопримечательностью здесь является комплекс пещер, который находится в двух километрах к северу от посёлка. Сколько легенд и преданий связано с этим памятником истории! Кого только ни прочили в их создатели, и инопланетян, и древних римлян, и даже… атлантов. Да что тут говорить, если у каждого жителя посёлка имеется своя, ни на что не похожая версия их происхождения! Но самая популярная, безусловно, сказочная. И, по правде говоря, на это есть все основания, ведь практически у всех народов, когда-либо населявших землю, есть мифы о сказочных существах, живущих в глубинах земных недр. На западе – это тролли и эльфы, гномы и орки. В наших, русских былинах – это прабогатыри, жившие большую часть времени на поверхности, но иногда уходившие под землю. Воображение наших предков населяло сказочные подземелья и вполне реальные пещеры целыми племенами и даже народами, добровольно или по принуждению покинувших земную поверхность.
К сожалению, легенды эти относятся к дохристианскому (языческому) периоду истории нашей Родины, и потому они были добросовестно забыты в царской России. Лишь с приходом советской власти, стало по крупицам восстанавливаться по истине бесценное культурное наследие…
Опять картинки, большей частью чёрно-белые. Я переворачиваю страницу, и на этом путеводитель вдруг заканчивается, и начинаются сероватые листочки самиздатовского формата, неаккуратно сшитые между собой. Наверное, кто-то решил самостоятельно продолжить повествование или же просто изложить собственную точку зрения по данному непростому вопросу. Текст, набранный на машинке, изобилует исправлениями:
…исследования, проведённые в Научно исследовательском институте древнеславянской культуры, позволили установить, что с посёлком Сениши связано одно очень любопытное сказание. Учёные относят её ко второму, третьему векам нашей эры, периоду становления предков северных славян как самостоятельных, независимых социальных групп.
Легенда гласит, что праматерь населявших эту местность древних славян родилась (вышла) здесь из земли, подобно тому, как ребёнок появляется из чрева матери, с той лишь разницей, что вышла она уже взрослой женщиной. Звали её Машь. Возможно, она и не была богиней, так как, прожив на земле какое-то время (около пятидесяти лет), Машь умерла и была похоронена, а по другой версии сама ушла туда же, откуда и появилась. Местом её выхода (и ухода) как вы уже, наверное, догадались, являются наши замечательные пещеры.
На поверхности Машь нашла свою судьбу в лице Йяра (или Йора), который, вероятно, являл собой повелителя подземного (а, возможно, и подводного) царства. Машь родила от него пятьдесят (!) детей, положив, таким образом, начало народу, названного в последствии Моорь.
Этот нехитрый (а-ля Аид и его утопленница) миф был бы совсем неинтересным, не будь в нём истории о третьем по счёту сыне Машьи – Йоме, который родился очень маленьким, да так почти и не вырос – мать всю его жизнь носила его на руках. Он постоянно болел, тяготился жизнью и в своё пятнадцатилетие последовал за матерью в подземелье.
Дальше самое интересное: через много лет после описанных событий на места обитания наших с вами предков был совершён набег неких «нерадивых соседей» (каких именно, установить не удалось). Славяне пытались, как они обычно делали, спастись бегством – укрыться в пещерах, но захватчики обходным манёвром отрезали их от входа. Славянам ничего другого не оставалось, как прорываться к спасительным пещерам боем. В критический момент сражения, когда чаша весов уже склонялась в сторону захватчиков, из пещеры появился огромного роста человек с мечом в руке. Это был Йом. «С силой медведя и проворством рыси» наш герой бросился на захватчиков и очень скоро обратил их в бегство. После чего Йом, не сказав ни слова, ушёл обратно в пещеру.