Крысолов или К вящей славе Божией

Судья Никола что-то возмущённо пискнул и даже изобразил некий протестующий жест, но Ансельмо сейчас же остановил его строгим движением бровей: подожди, не сейчас, имей терпение.

– Третье… – продолжал Иннокентий, не обращая внимания на реакцию своих собеседников. – Святая Церковь покорнейше благодарит королеву Константию за её столь щедрые пожертвования… как единовременные, так и обещанные впредь регулярные… однако, к великому сожалению, принять ни тех, ни других не сможет… поскольку принятие оных Святую Церковь и её главу… к исполнению в будущем неких, пусть пока ещё и неявных, обязательств безусловно обяжет…

Лица гостей вытянулись – уж чего-чего, но подобного от папы они явно не ожидали – кто ж в здравом уме и твёрдой памяти отказывается от такой кучи денег?!

– Четвёртое… – Иннокентий вновь подождал, пока Хугулино, закончив скрипеть пером, подымет голову. – Четвёртое… Что же касается мощей великомученицы Агаты и святителя Марциана, то Святой Престол… преклоняя колени пред духовным подвигом сих святых и светлую память их всемерно почитая, всё же полагает… что мощам святым уместнее находится в местах исконных, где были они погребению преданы… ибо сказано: выходит дух его, и он возвращается в землю свою… – он сделал упор на последнем слове. – Это всё… Миссери?.. – понтифекс замолчал и вопросительно оглядел собеседников.

Первым из гостей «очнулся» судья Никола.

– Э-э-э… Позвольте, святой отец! Касаемо Гравинского конкордата. Прошу заметить, что это, с позволения сказать, соглашение было заключено ещё шесть лет тому назад между папой Целестином и прежним правителем Сицилии королём Танкредом. Её Величество королева Константия не имеет к этому договору никакого отношения! Верно?!.. И она, с полным на то основанием, не признаёт его легитимность!

– Если королева Константия не признаёт преемственность обязательств, получаемых от прежней власти, почему она столь спокойно принимает от этой власти её права? – Иннокентий заложил руки за спину и, наклонив голову, пристально, сверху вниз, посмотрел в лицо судьи. Тот смешался.

– Э-э-э… Но позвольте! Король Танкред, он же!.. Да он, вообще, незаконнорождённый! Его приход к власти незаконен! Верно?!.. И следовательно, все договоры, подписанные им, не имеют законной силы!

– Папа Клеменс и вслед за ним папа Целестин признали полную легитимность короля Танкреда, – возразил понтифекс. – Он получил благословение Святой Церкви и был помазан на царство. Значит, правление его законно и, следовательно, все договоры, подписанные им, имеют законную силу.

– Я прошу прощения, святой отец, но это не совсем так, – мягко возразил магистр Томас. – Четырнадцатый титул «Юстинианова Кодекса» гласит, что договоры, заключённые против установленных законом правил, не имеют законной силы. Там же сказано, что договоры, содержащие ложное основание, не подлежат исполнению. Для случая с Гравинским конкордатом мы имеем полное право на применение обоих этих положений. Во-первых, король Танкред, являясь бастардом, внебрачным сыном Рогёрия Апулийского, не имел законных прав на сицилийскую корону, а следовательно, на заключение каких-либо соглашений и договоров от её имени. А во-вторых, Гравинский конкордат был принят с нарушением установленного порядка заключения подобных договоров, поскольку не был предварительно одобрен большинством сицилийских и апулийских князей и прелатов. Разве это не так?

– Очевидная полезность нового права является достаточным основанием для его установления взамен того права, которое в течение долгого времени признавалось законным, – назидательно процитировал Иннокентий. – Вы ведь не станете возражать против этого положения «Юстинианова Кодекса», миссер Томас?.. – понтифекс наконец сел и, взяв со стола кубок с вином, облокотился на изголовье своего ложа. – Стороны, заключившие договор в Травине, пришли к пониманию полезности принимаемого нового порядка инвеституры и, скрепив его своими подписями и печатями, придали ему законную силу… Во всяком случае, на территории Королевства Апулии и Сицилии… Что же касается законности престолонаследия короля Танкреда, то, как я уже сказал, её легитимность была утверждена актом коронации, совершённым Святым Престолом при соблюдении всех необходимых формальностей и процедур. Причём, заметьте, миссери, актом, совершённым дважды: и папой Клеменсом, и папой Целестином!

– Я вынужден опять не согласиться с вами, святой отец, – удерживая на лице любезную улыбку, сказал магистр. – Изменения установленных правил и законов – сфера деликатная и… весьма ответственная… Возможно, это было бы приемлемо по отношению к каким-либо менее важным установлениям. Возможно. Но вопросы инвеституры… И тем более – престолонаследия! Церковь не может принимать решения, идущие вразрез с установленными здесь законами.

– Почему же? – сейчас же возразил Иннокентий. – Или вы не признаёте примата церковной власти?

Магистр Томас покачал головой, выражение его лица приобрело несколько снисходительный оттенок.

– Я, святой отец, являясь специалистом по правоведению, прежде всего опираюсь на то, что имеет под собой прочный фундамент закона и права. В данном конкретном случае я апеллирую к примату первородства королевской власти.

Иннокентий сейчас же повернулся к архиепископу.

– Миссер Ансельмо! Я полагаю, вы то хоть не станете оспаривать примат апостольского престола перед престолом светским?

Глава сицилийской делегации выдержал весомую паузу, после чего, сложив ладони перед собой, будто бы собираясь молиться, заговорил; было заметно, что он старается взвешивать каждое произносимое слово.

– Власть церковная и власть царская… суть от Бога… Власть церковная передана пастырям через Спасителя нашего Иезуса Христа… и далее – через князя апостолов, первого папу романского – Святого Петра… Власть же царская установлена на земле задолго до первого из епископов прямым Божьим промыслом… Ибо сказано устами Господа нашего: мною цари царствуют и повелители узаконяют правду… Посему, святой отец, в данном конкретном вопросе я вынужден принять сторону магистра Томаса.

– Вот как!.. – вскинул брови понтифекс. – Ну что же, я уважаю ваше мнение, миссер Ансельмо, хотя и считаю его глубоко ошибочным… – он оглядел делегацию, как будто видел её в первый раз. – Полагаю, миссери, обмен мнениями был для нас взаимно полезным… Вы хотите что-то ещё сказать, дон Никола? – заметил он судью, буквально ёрзающего от нетерпения на своём ложе.

– Э-э-э… – облегчённо заблеял судья. – Я хотел привести ещё один аргумент, святой отец! По поводу Гравинского договора. Вы тут много цитировали «Юстинианов Кодекс». Так вот. Там ведь ещё сказано, что заключённый между двумя лицами договор не распространяется на третье лицо! И он так же не распространяется на наследников договаривающихся! Верно?!.. Значит, и королева Константия не обязана соблюдать положения Гравинского конкордата!

– Ах ты, Господи! – всплеснул руками Ансельмо, лицо его исказила гримаса крайнего неудовольствия. – Дон Никола!..

Иннокентий печально улыбнулся.

– Я даже не стану разубеждать вас в ваших заблуждениях, дон Никола. Они столь глубоки и… Пусть лучше это сделает миссер архиепископ, – он коротко кивнул в сторону Ансельмо. – Ему это будет сподручней.

– Ты бы, Никола, лучше поменьше болтал, тогда, глядишь, сошёл бы за умного! – проскрипел со своего ложа до сего времени молчавший архидьякон Эмерико. – Ты ж не путай частный договор с государственным! Или ты считаешь, что мы тут обсуждаем покупку осла?

Судья вспыхнул.

– Дон Эмерико! Я бы попросил!.. Я, между прочим, в своё время тоже кончил университет и, уж поверьте мне, немного разбираюсь!..

Понтифекс, не дослушав, поднялся.

– Ну что ж, миссери, полагаю, мы достаточно прояснили наши позиции. Миссер Ансельмо!..

Архиепископ встал. Вслед за ним поднялась на ноги и вся делегация. Иннокентий наклонил голову.

– Прошу прощения, миссери, но более не имею времени беседовать с вами. Дела, дела… Надеюсь, моя позиция по озвученным вопросам вам понятна. Прошу в точности донести её до королевы Константин. Хугулино!.. Проводи гостей!.. Всего наилучшего, миссери!.. Всего наилучшего! Храни вас Господь!.. И непременно передайте моё благословение Её Величеству королеве… и принцу Фрид ерику!..

Когда делегация, несколько ошеломлённая ничтожностью результатов и краткостью аудиенции, покинула Леонинский триклиний, Иннокентий, заложив руки за спину, принялся мерять шагами зал, то и дело останавливаясь у фонтана и подолгу, в глубокой задумчивости, наблюдая за сверкающими и переливающимися игривыми струйками воды. Время от времени он, видимо не замечая того, чуть выставлял перед собой, словно бы прося подаяния, правую руку ладонью вверх и коротко и плавно жестикулировал ею, явно беседуя с неким, невидимым постороннему глазу, собеседником. Проводивший послов и вернувшийся Хугулино, сидя за своим маленьким раскладным, с косой наклонной крышкой, секретарским столиком, почти не дыша, с трепетным благоговением, наблюдал за патроном. В подобные периоды раздумий понтифекс напоминал ему некоего божественного ткача, виртуозного портного, ткущего и тут же кроящего ткань непревзойдённого мастера, изготовляющего неповторимый, доселе невиданный, изящный, но, в то же время, весьма практичный костюм. А эта правая рука! То словно взвешивающая на ладони невидимую волшебную ткань. То ловко орудующая иглой. То любовно разглаживающая уже готовые детали туалета. То словно дирижирующая целым выводком послушных, ловящих каждый жест своего хозяина, старательных слуг-портняжек…

– Хугулйно!

– Да, святой отец!..

Иннокентий остановился возле капеллана. Всё! Полотно было соткано, ткань раскроена, и сейчас на глазах у Хугулйно великий мастер будет ловкими стежками сшивать отдельные куски в готовый, но пока ещё видимый лишь ему одному, костюм…

– Запоминай, Хугулйно. А лучше – записывай, помечай, чтоб ничего не упустить… Значит, так… Сейчас же отправь кого-нибудь в Трастевере. В базилику Святой Цецилии, к кардиналу Петро Диане. Пригласи кардинала от моего имени к завтрашнему обеду… Далее… Составь послание Пилиппу Суэбскому. Поздравь его с избранием. От меня и от Священной коллегии кардиналов. Побольше пафоса и пышных оборотов… Ну, там: преемник великих дел и великой славы!.. Высоко вознёсший фамильный герб… Нет, лучше: прославленный в веках фамильный герб!.. Да снизойдёт на тебя благодать и благословение Божие!.. Ежечасно молимся за процветание царства твоего… Ну и так далее. Сообразишь. Потом дашь мне просмотреть… Теперь… – понтифекс, в задумчивости огладил бородку. – Теперь… Теперь пиши. Возьми большой лист и пиши.

Хугулйно вытащил из-за пояса чистый бумажный свиток, отмотал изрядный конец и, разложив лист на столе, тщательно разгладил ладонями. После чего, прижав плоскими свинцовыми грузиками края бумаги, пододвинул ближе чернильницу, достал из кожаного пенала и выложил в ряд три отточенных гусиных пера. Приглядевшись к острию, отправил одно из перьев обратно и заменил его новым.

– Я готов, святой отец!

– Готов? Хорошо… – понтифекс привычно заложил руки за спину и вновь принялся неторопливо вышагивать по залу, впрочем, далеко не отходя от секретарского стола. – Пиши… Иннокентий, епископ, слуга слуг Божьих, всем верным Христа в Баварии, Суэбии, Франконии и Лотарингии привет и апостольское благословение… Следующим годом сто лет как отвоёван был Гроб Господень от попирающих Его неверных. Сто лет как потом и кровью великой был смыт позор бесчестия и святыни бесценные христианскому миру возвращены были… Однако ж грехами нашими тяжкими, равно как и глупостью и немощью нашей, вновь, посрамив себя, утратили мы Крест Животворящий, на коем Спаситель мира висел… Имущество наше другим отдано, и жилища наши в руках чужих. И дороги Сиона печалятся, ибо некому идти по ним на пир, а взамен ходят по ним лишь враги наши… Гроб же Господень, коему пророк предрекал славу непреходящую, вновь осквернён неверными и обесславлен… И сия слава наша, о коей сказал апостол, что нет славы большей, чем спасение через Крест Господень, ныне опять в руках вражеских… И сам Господь Иезус Христос, умерщвленный за нас, искупивший наше пленение Своим, отдавшись в руки неверных, ныне гоним из обиталища Своего… О чём наш Престол Апостольский, взирая на то, безмерно скорбит… Успеваешь?.. Пиши-пиши… – понтифекс сделал несколько шагов молча, постоял, покачиваясь с пятки на носок, потом вновь повернулся к секретарю. – Пиши… Нынче же пришла земля та в положение таковое, что ежели в скором времени помощь в трудностях оказана ей не будет, и не изломятся потуги языческие… малая толика верных христиан, тех, что отдали себя всецело защите наследия Господнего и служению Распнённому, кровью своей напоят стрелы вражеские, и мечи языческие увидят у горла своего… Великий плач разносится оттоль, коего прежде не слыхивали, и от воплей тех охрипло горло, и от слёз тех безмерных глаза ослабли… – Иннокентий увлёкся, голос его окреп и теперь гремел под гулкими, расписанными великолепными фресками, сводами зала: – Истинно говорю вам, сбудутся слова пророка: коль оставите Хиеросолйм, правая рука ваша не повинуется вам более, и язык к небу присохнет, ежели о нём не вспомните. И ныне стенает Престол Апостольский, и как трубный возвышает глас свой, народ христианский на поприще ратное поднимая… Отмстить за рану, нанесённую Распнённому, следуя словам: ты, идущий дорогой своею, внемли и взирай, видел ли ты скорби, подобные моим?!.. Успеваешь?.. Пиши… Посему, горя пламенным желанием к освобождению Земли Святой из рук нечестивых, посоветовавшись с мудрыми, хорошо знающими обстоятельства времени и места, и с одобрения Священной коллегии, мы постановляем… Да свершится так, чтоб через год с малым от нынешнего, к июньским календам следующего, одна тысяча сто девяносто девятого, года, все те, кто, пред Богом обет святой дав, воевать Гроб Господень отправиться решится… как и те, которые знамение креста на себя возложить решатся… так и прочие крестоносцы, и другие, которые крест свой впоследствии примут… а также с ними следующие и им вспомогающие… то есть все, кто за море, в земли хиеросолимские, отплыть предпримет, собрались в королевстве Сицилии… Одни, как им будет предписано, в Брундйзиуме, а другие – в Мёссане и в других местах, этим гаваням соседних… – Иннокентий вновь остановился рядом с капелланом и, глядя через его плечо, проследил, как тот заканчивает строчку. – Этим гаваням соседних… Так. Хорошо… Пиши дальше… Пиши, Хугулино, пиши…

– Ну что ж, миссер Диана, здесь вполне укромное место, чтобы можно было поговорить, не опасаясь чужих ушей…

Иннокентий и кардинал Петро Диана, спустившись по широкой беломраморной лестнице и пройдя через колоннаду, оказались в атриуме Латеранского дворца. Дворик действительно был пуст – обитатели Латерана, зная о том, что понтифекс облюбовал это место для своих уединённых раздумий и тайных деловых встреч, старались без крайней нужды здесь не появляться. Относительно небольшой – шагов сто на сто – квадрат двора был весь засажен самшитовым кустарником, сквозь который были проложены извилистые, мощёные камнем дорожки. То там, то тут, в небольших зелёных карманах, были устроены уютные, укрытые от любопытных взоров уголки с удобными широкими скамьями, вырезанными из чёрного африканского дерева. А в центре скверика босоногая каменная дева печально лила воду из кувшина в небольшой овальный бассейн с невысокими, зелёного мрамора, бортами и глазастыми жёлтыми и синими рыбами, выложенными цветной смальтой на дне…

Состоявшийся перед этим обед прошёл в непринуждённой светской болтовне. Говорили о погоде, о затянувшейся холодной весне, обсуждали недавнюю скандальную свадьбу младшего сына Франгипани, сетовали на несносную в своём непослушании молодёжь, на шатание веры и, как следствие, повсеместное падение нравов. Папа справлялся о делах прихода, спрашивал о ремонте, затеянном в церкви Святой Цецилии, особо интересовался витражами, которые кардинал собирался установить в базилике. Дело было новое, своих мастеров-витражников – во всяком случае, толковых – в Роме не оказалось, и кардинал заказал витражи аж во Флорентин. Обещали сделать к Рождеству. По деньгам получилось очень и очень недёшево, но отнюдь и не запредельно дорого – мастер цеха здорово скинул цену после того, как кардинал исповедал его и отпустил все грехи – как прошлые, так и будущие, на семь лет вперёд. Петро Диана отвечал на вопросы понтифекса охотно, многословно, порой с излишними необязательными подробностями. Оба собеседника понимали, что вся эта застольная болтовня – пустое, не более чем простая дань вежливости; основной разговор – впереди. После того как воздали должное десерту – горячему вину со специями, золотистым французским пирожкам-дариолй и фруктам в меду – папа легко поднялся из-за стола и пригласил кардинала на свежий воздух…

Устроились на одной из скамеечек неподалёку от босоногой нимфы. Было свежо, но не холодно. Неласковый западный ветер, гнавший низко, над самыми крышами дворца, похожие на нечёсаную овечью шерсть грязносерые лохматые облака, вниз, во дворик, не залетал, глянцево-зелёные самшитовые кусты стояли, замерев, и тонкая струйка воды, льющаяся из кувшина девы, временами казалась неподвижным стеклянным прутиком, вертикально воткнутым в камни на краю бассейна…

– Миссер Диана, я хочу поручить вам миссию, – без обиняков начал Иннокентий. – Миссию очень важную, очень ответственную и… и очень секретную. Секретную настолько, что, если сведения о ней утекут на сторону, источником утечки могут стать только два человека – либо вы, либо я.

– Я весь внимание, святой отец, – подался вперёд кардинал.

Иннокентий в задумчивости огладил бородку.

– Мне как-то рассказали историю про одного охотника с острова Сардиния. Говорили, он одной стрелой мог разом убить двух зайцев.

– Я тоже слышал эту историю, святой отец, – улыбнулся краешками губ Петро Диана. – Только мне говорили, что тот охотник был балеарцем. И, разумеется, пращником. Он просто закладывал в свою пращу по два камня и метал их одновременно в две цели.

Понтифекс одобрительно посмотрел на кардинала.

– В принципе, это ведь не столь важно, чем этот охотник бил зайцев, не правда ли? Важен результат… – он помолчал и добавил: – Всегда важен только результат… Миссер Диана, вчера я написал письмо. Адресованное правителям и прелатам Баварии, Суэбии, Франконии и Лотарингии. Письмо с призывом к новому крестовому походу. Я хочу, чтобы вы отправились в Германию и доставили это письмо всем митрополитам и наиболее влиятельным германским дуксам. Это будет первой целью вашей поездки, то есть, условно говоря, первым зайцем, которого вам надлежит добыть… Но я сразу хочу сказать, что этот заяц станет не основным. Главная цель вашей поездки будет в другом.