Изгиб грани

Глава 2

Забросив в машину туго набитый рюкзак, я зарулил на заправку, потом к ближайшему торговому центру. В огромном магазине я уже двигался в сторону кассы с набитой всякой всячиной тележкой, когда в затылок кольнуло ощущение угрозы, и внутри будто застучал метроном.

Подчиняясь предчувствию, я быстро огляделся, и наткнулся взглядом на высокого бледного, как смерть, человека с длинными снежно белыми волосами, стянутыми сзади в хвост и совершенно бесцветными глазами с маленькими точками вместо зрачков. Засунув руки в карманы коричневого плаща, он делал вид, что внимательно разглядывает бакалею.

Я остановился, повернулся к стеллажу, пытаясь проанализировать ситуацию. Но ничего путного в голову не приходило. Решив ещё раз осторожно осмотреться, я взял с полки какую-то банку и, как бы разглядывая этикетку, незаметно бросил взгляд в зал. Подозрительный тип стоял на том же месте, как пришитый. И тогда я начал тянуть время, будто бы изучая разные консервы. Бледномордый по-прежнему упрямо отирался неподалёку. Ну-ну. Чтобы закрепить подозрения, я по сложной траектории перебрался в другой край зала. Странный типус опять пристроился в пределах видимости.

Он явно не желал привлекать внимания, но на фоне загорелых физиономий снующего по магазину, одетого по-летнему народа его бледная образина откровенно выделялась из толпы, подобно страусу в курятнике. Интересно, какого хрена ему от меня нужно? Я незаметно скользнул взглядом по залу. Стоп. Что-то зацепило моё внимание справа. Сместившись чуть назад и вбок к контейнерам с товаром, я разглядел двойника подозрительного «блондина», такого же долговязого, с бесцветными водянистыми глазами и костлявым лицом, также одетого в длинную коричневую одежду. Тот другой вертел в руках пакет молока, делая вид, что интересуется составом белков, жиров и углеводов, и исподлобья украдкой поглядывал в мою сторону. На мгновение пахнуло угрозой, а потом во мне проснулась боевая злость. Будь, что будет. Р-р-разберёмся!

Расплатившись в кассе, я покатил тележку к выходу, прокручивая в голове непонятную ситуёвину. Интуиция меня никогда не подводила, и именно сейчас она продолжала непрерывно бормотать: «внимание, опасность». А, ну-ка, заткнись, сам вижу, дай подумать. Так, включаем соображалку. Допустим, имеется некая непонятная угроза. И что дальше? Вернуться и обратиться в полицию? С чем? Да, вы, скажут, батенька, с головой не дружите. Мания преследования у вас. Ну, предположим, я вернусь. И что это принципиально изменит? Если я кому-то перешёл дорожку, то для него не важно, там я или тут. И потом, когда это я пугался угроз? Значит, поездка не отменяется, а проблемы буду решать по мере их поступления.

Выкатывая из дверей тележку с покупками, я обернулся и, не заметив ничего подозрительного, ругнул самого себя за разыгравшееся воображение. Переложив продукты в заранее приготовленные коробки, я устроился на сиденье «Прожорика» и усмехнулся, вспомнив экзотические физиономии двух подозрительных личностей. Привидится же такое. А всё эта маньячная интуиция: «опасность, опасность». Тьфу, ты! Поистине, пуганая ворона сама себя в зеркале боится.

Перед тем, как выбраться со стоянки, я, как обычно, окинул взглядом парковку. И… не зря. Оба незнакомца поспешно и неловко втискивали свои долговязые фигуры в серую «Тойоту», стоящую в том же ряду через десяток машин. Дьявольщина! Опять они. Так что, дорогая интуиция, прощения прошу, был неправ.

Я тронулся с места и, огибая ряды стоящих автомобилей, в зеркало заднего вида увидел, как серая машина выползла из-за поворота и направилась следом. Ладно, давай поиграем в кошки-мышки. Я немного покрутился в окрестностях магазина и пару раз радикально нарушил ПДД, переехав через высокие бордюры и пороги поперёк, пока не убедился, что оторвался от хвоста.

На удивление свободная МКАД позволила быстро добраться до нужного поворота. Промелькнувший указатель «Кашира, Воронеж» означал, что окружная дорога побежит дальше, а нам с Прожориком пора сворачивать на магистраль М4 «Дон».

Ровное движение и широкое шоссе не предвещали неприятностей. Слева мелькали легковые иномарки, справа тащились грузовики, спереди и сзади – попутные машины. Я закурил, на секунду отвлёкся и чуть не вляпался в неприятности.

Ни с того, ни с сего, из правого ряда вдруг выполз огромный трейлер, доверху гружёный стальной арматурой. Перекрыв две полосы движения, он резко сбросил скорость. Матюги застряли у меня в глотке, когда в зеркале заднего вида появилась быстро приближающаяся тупая морда КамАЗа. Руки и ноги всё сделали сами без моего участия, а сам я и сообразить толком ничего не успел. Правая нога втопила газ, а руки крутанули руль вправо. В самый последний момент «Прожорик» рискованно прошмыгнул перед носом замешкавшейся фуры под грохот сминаемого позади металла.

Да, что же сегодня за день то такой! Всё. С меня хватит. Надо дух перевести. Увидев неподалёку перед придорожными магазинчиками небольшой пятачок, я проехал вперёд и остановился. Позади на месте аварии уже сгрудились десятки машин. Я повернулся и мельком заметил впереди корму отъезжающего серого кроссовера. Я быстро дёрнул глазами обратно, но подозрительной машины и след простыл. Та-а-к! Вот, Антоха, ты уже и завибрировал. Что, так и будешь теперь на все серые машины озираться?

Заглушив мотор, я выбрался наружу, закурил и задумался. Ситуация явно выходила за рамки обычной. С одной стороны, вроде бы придраться не к чему. Ну, подумаешь, привиделся чудной сон, кто-то устроил разгром в квартире, не понравились два типа в магазине, чуть не раздавили два грузовика. На первый взгляд, эти события никак не связаны, но я печёнкой чувствовал, что за ними маячит едва заметная тень чужой воли. Я курил, подавляя раздражение, и пытался нащупать во всём происходящем хоть какой-то смысл. И, если рассматривать самый паршивый и самый необъяснимый вариант, то, вероятно, случайно я соприкоснулся с чем-то, о чём не должен был знать, что для кого-то это является важным обстоятельством, и этот кто-то пытается ситуацию обнулить.

Выкурив сигарету, я сел в машину, пристегнулся и уже собрался тронуться, когда заметил двух подошедших брюнетов. Спросить что-то хотят? Пожалуй, нет. Один из них привалился плечом к стойке кузова, засунув руки в карманы брюк, и из-под распахнувшейся куртки показался край кобуры с торчащей из неё тёмной рукояткой. Другой грохнул коленом по двери, указал пальцем на меня и потыкал им себе под ноги. Горячая волна ярости ударила мне в голову. За такие вещи обычно выравнивают хаму лицо. Я выбрался из машины, резко отшвырнув дверцей черноголового. Другой процедил сквозь зубы:

– Шибко борзой, да?

– Я вас слушаю.

– Нэ понял, да? Зачэм стоишь? Иды в магазин пакупай, или параежай.

– А-а-а, теперь понял. Я заночую тут. Место понравилось.

– Тебэ болно будэт. Машина сламаэца. Руки-ноги сламаэца.

Я перехватил удар снизу, и, выплёскивая злость, врезал негодяю по бицепсам, отчего его руки сразу повисли. Не желая устраивать показательное выступление, я провёл внешне неброскую, но очень эффективную серию: удар с выплеском под ключицу, и два коротких в мечевидный отросток грудины и в ухо. Три секунды и обездвиженное тело, закатив глаза, рухнуло на асфальт. Второй брюнет замер, словно парализованный. Уставившись на лежащего соплеменника, он так и не успел вытащить руки из карманов. Я рывком сдёрнул его куртку вниз, развернул, вдарил ногой под колено и добавил костяшками пальцев в нервный узел у основания шеи. Второй готов. Пора ехать, а то придётся воспитывать весь здешний передвижной аул.

Без промедления я покинул негостеприимную стоянку. Переполняющая меня ярость мешала сосредоточиться, но постепенно я успокоился и начал задавать себе вопросы. Какого лешего, эти два басмача ни с того, ни с сего докололись до остановившегося на отдых человека? Рядом магазинчик, у которого тормозят сотни машин. Чем лично я им не приглянулся? И тут перед глазами промелькнула картинка поспешно отъезжающей серой машины. Ах, ты, ёрш твой не карась! Всё-таки – «белоглазые». Каким-то способом эти уроды проскочили вперёд, чтобы прессануть меня по пути. Но тогда выходит, что они знают мой маршрут. Откуда, если я и сам ещё ничего толком не знаю?! Ерунда какая-то! И, в конце то концов, кто они такие, иху их мамбу! Ладно, проехали. Но, если хоть ещё раз сунутся, буду решительно брать их за жабры, иначе ничем хорошим для меня эти прятки не закончатся.

Шоссе становилось всё свободнее. Я внимательно всматривался вдаль, но подозрительный серый внедорожник как в воду канул.

Между тем ровная лента асфальта продолжала тянуться мимо полей и перелесков и, казалось, дороге не будет конца. Проскочив новый мост через Оку, я свернул на Воронеж. Яркая зелень, небесная синь и тёплый ветерок навевали приятное благодушие. Однако долго наслаждаться видом не довелось.

Не успел я проехать и пару десятков вёрст, как погода начала быстро портиться. Помутневший небосклон налился багрянцем и сморщился от стремительно приближающейся свинцовой тучи. Надвигалась гроза, причём необычная. Клубящаяся тьма на фоне ненормально красного неба полыхала вспышками молний и громыхала мощными раскатами. До сих пор я не видел ничего подобного. Впереди трассу пересекала какая-то небольшая речка, и я старался внимательно следить за пошедшей под уклон дорогой. Но надвигающаяся стихия гипнотически притягивала взгляд, поднимая из глубин подсознания сжимающий сердце первобытный страх. Вслед за обесцветившей землю темнотой налетел резкий порыв ветра и швырнул первые тяжёлые капли. Я поспешил врубить передний привод и щётки на максимальную скорость. Спустя миг шквальные порывы наполнились плотными зарядами дождя, и начался невероятный ливень. Лобовое стекло сплошь залила вода, и, не желая рисковать, я решил остановиться.

Пытаясь разглядеть обочину, я таращился во все глаза, и тут вместе с оглушительным ударом буквально в нескольких метрах впереди воздух разорвал огненный столб молнии. Моментально ослепнув и оглохнув, я не помню, как остановился. От неожиданности я начал трясти головой и тереть глаза. Вспышка и удар поразили зрение и слух. Как я ни старался, мне виделся только белый отпечаток молнии и слышался противный звон, словно рядом жужжала тысяча комаров. Сообразив, что суетиться бесполезно, я на ощупь нажал кнопку аварийной остановки, закрыл глаза и начал терпеливо ждать. Постепенно звон в ушах стих, а отпечаток вспышки в глазах стал менять цвета от синего до коричневого. Когда зрение восстановилось, я увидел, что машина замерла на самом краешке обочины над крутым откосом. Только что я опять проскользнул по самой кромке.И тогда я разозлился не на шутку. Хрен тебе! Кто бы ты ни был. Теперь-то я точно пойду до конца! Крикнув это в открытое окно, я рассмеялся и успокоился.

Как это часто бывает летом, гроза скоро закончилась. Из-за тёмно-сизой кромки уходящей тучи выглянуло солнце, и мир опять засиял всеми красками жизни. Я пощёлкал кнопками приёмника, нашёл спокойную музыку, тронулся с места и погрузился в воспоминания.

Я рос обычным мальчишкой образца 1980 года, о чём свидетельствовала метрика. Потеряв родителей ещё в младенчестве, я остался на руках у дядьки Николая, которого уважаю и люблю, не смотря на его грубоватую иронию, безалаберность и анархизм. Он заменил мне и мать, и отца, и деда с бабкой. По неизвестным мне причинам в доме не имелось ни семейных фотографий, ни старых бумаг, проливающих свет на мою родословную. Во всех моих документах, где обычно указываются данные родителей, стоял прочерк, а там, где поставить прочерк было невозможно, стояли скупые данные моего дядьки: Латов Николай Иванович, служащий. И всё. И ни запятой больше.

Дядя Коля представлялся мне сплошной загадкой и ходячим недоразумением. Мной уже давно оставлены попытки выяснить, что же он не умеет и чего не знает. Кажется, он умеет всё и знает обо всём. Откуда его обширные познания непонятно. Видимо из неизвестного прошлого. Однако расспрашивать его, чем он занимался до моего появления абсолютно бесполезно.

Глядя на высокого, поджарого и мускулистого мужика с гладкой кожей, я не раз пытался выяснить, сколько же ему лет. В ответ дядька, хитро ухмыляясь, каждый раз говорил, что ему слегка за сорок. Прошло два десятка лет, и он опять нагло врёт, утверждая, что теперь ему почти пятьдесят. Пусть рассказывает это школьникам, а я, как врач, могу утверждать, что биологически ему не больше 40, он силён, как бык, и вынослив, как верблюд. Но как-то за рюмкой чая однажды он проболтался, что мой неизвестный отец был намного круче его.

Сколько себя помню, я всегда носил небольшой серебряный крестик. Видимо, крестили меня родители, а может и дядька, что тоже характеризует его с определённой стороны, ведь сам-то он креста не носит. Крестик стал неотъемлемой частью меня и без него я чувствовал себя слегка голым. Но при этом в церковь меня никто никогда не водил, сам же я не знал, как это нужно делать, а, когда вырос не ходил по привычке. Поэтому согласно церковным канонам меня вряд ли можно считать православным христианином, хотя в душе я признаю только эту традицию.

Из детства у меня остались воспоминания о походах на байдарках и на лошадях, сотни прочитанных книг и яркие сны. Сказать по правде, я так и не научился учиться. Школьная программа укладывалась в голову как-то сама собой, и корпеть над учебниками мне не требовалось. Конечно, это расхолаживало, но зато мне удалось прочитать огромное количество интересных и нужных книг.

Дворовый футбол, мальчишеские игры и неизбежные драки были неотъемлемой частью моей насыщенной событиями юности. Дядька молча ухмылялся, гладя на синяки и ссадины, но однажды, заклеивая пластырем очередные раны, он заявил, что пора бы мне научиться постоять за себя. Вскоре я понял, что сказал он это всерьёз, и последующие семь лет каждый вторник, четверг и субботу дядя Коля лично занимался со мной отработкой самых экзотических приёмов борьбы. После этого его высокий авторитет и вовсе взлетел до небес. Я сразу понял пользу этих занятий и самостоятельно ежедневно выполнял его непростые задания. На улице сверстники меня не боялись, но задираться перестали. Несколько раз мне довелось применить дядькину науку на практике, после чего даже взрослые мужики нашего двора стали уважительно пожимать мне руку.

Однажды зимой, на своё шестнадцатилетие я сам себе сделал подарок и приволок домой безжизненный старый мотоцикл, выменянный у соседа на собрание сочинений Конана Дойла. Дядька нахмурился, поворчал, но, скатав ковёр, расстелил посреди комнаты брезент, на который взгромоздил дохлый аппарат и приглашающим жестом указал мне на него. Он не поленился целый день, молча, простоять у меня за спиной, глядя, как я терзаю машину. А потом ещё пару недель он терпеливо объяснял мне потрясающие тайны работающего на бензине железа. Весной на зависть всем дворовым мальчишкам, я рассекал пространство на самолично отремонтированном драндулете. Короче, всё, что я умею делать руками и головой я обязан своему замечательному дядьке.

Моя молодость пришлась на эпоху перемен, о которой мудрые китайцы давным-давно сказали, что не дай бог жить в такие времена. По большому счёту хитрые азиаты оказались правы. Изрядно помотавшись, и набив необходимую порцию шишек, я всё-таки нашёл свой путь. Однако уверенности мне это не добавило, поскольку над страной уже занималась мутная заря капитализма.

Слава богу, эпидемия потребительства лично меня не коснулась, ведь к барахлу и деньгам я всегда относился спокойно, считая высшей ценностью личную свободу. Но, как выяснилось, и её оставлять без присмотра было опасно. То изящная женская ручка норовила положить её под каблучок, то к ней протягивал волосатую лапу какой-нибудь начальник. Оба варианта не оставляли свободе никаких шансов, поскольку в первом случае пришпиленная модельной туфелькой она переставала трепыхаться и засыхала, а во втором сожранная прямо на твоих глазах превращалась сами знаете во что. Но самое поразительное, что и те, и другие любители чужой свободы, нагло смаргивая ложь, всегда уверенно утверждали, что использовали её намного правильнее и лучше тебя самого.

Короче говоря, пришлось приспосабливаться дышать в насквозь пропитанной стяжательством и равнодушием атмосфере новой российской действительности, и заодно учиться показывать зубы. А своенравный и непокорный характер, помноженный на обострённое чувство справедливости, и вовсе сделал меня крайне неудобным объектом для всяких предприимчивых проходимцев и руководящих мошенников.

Меньше всего мне хочется вспоминать четыре семейных года. Она хороший и умный человек и, наверно, в нашей общей драме виноват только я. Расставание было болезненным, но не мучительным, и я навсегда сохранил к ней уважение. Всё вылечила любимая работа. В круговерти будней постепенно перегорели проблемы и печали, и началась жизнь вольная и интересная.

За этими воспоминаниями я незаметно добрался до Богородицка, но когда пришло время свернуть с магистрали, начались проблемы. Купленная в магазине дешёвая дорожная карта оказалась весьма неточной и приблизительной, а навигатор почему-то показывал какой-то запутанный маршрут, кое-как совпадающий с дорогами до Епифани, а потом линия пути и дороги расходились и не совмещались.

Добравшись до Епифани, я забросив бесполезные карту и навигатор на заднее сиденье. Миновав город, я притормозил на развилке и, подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, свернул направо.

Зная по горькому опыту состояние дорог в глубинке, я удивился новому ровному асфальту, дорожной разметке и широким, отсыпанным щебёнкой и песком обочинам. Холмистая местность определила и волнистый профиль дороги, то ныряющей вниз, то карабкающейся на вершину. Прожорик бодро бежал вперёд, но я всё чаще поглядывал на стрелку уровня топлива. Пока терпимо, но нужно подзаправиться. Бог его знает, что там впереди. И словно по заказу из-за поворота появился указатель, согласно которому ближайшая заправка находилась в 5 километрах.

Я катил по вольным просторам, наслаждался свободной дорогой и замечательным видом. Далеко в стороне виднелись редкие деревни, вокруг пестрели бескрайние луга, а в окно залетал густой и пряный воздух черноземья.

Но благодушное настроение улетучилось в ту же секунду, когда, перевалив бугор, я увидел впереди бортовой ЗИЛ тёмно-зелёного цвета. Машина ревела на низкой передаче, её мотало от обочины к обочине, и облака пыли, вылетали из-под колёс то справа, то слева.

Притормозив, я пристроился метрах в пятидесяти сзади, дожидаясь, когда пьяная «шайтан арба» либо остановится, либо во что-нибудь упрётся. Но я не мог предположить, что это может произойти так скоро. И, когда на противоположной обочине показалась женщина с двумя детьми, я понял, что грузовик может упереться как раз в них. Непонятно чем и как думал тот, кто сидел за рулём ЗИЛа, но по закону подлости машину понесло в направлении беспечных пешеходов. В последний момент я заметил, что женщина оглянулась, и через пяток секунд пыль скрыла обочину. Грузовик с рёвом покатил дальше, а я невольно сморщился, чтобы не видеть жуткое зрелище. Но, когда порыв ветра отнёс пыль, оказалось, что обочина пуста, а в высокой траве под откосом виднеются яркие пятна детской одежды. Я резко затормозил и бросился через дорогу.

– Все живы? – крикнул я, прыгая вниз.

– У-у-у, – потихоньку подвывала девчонка.

– А-а-а! – широко раскрыв глаза, вопил мальчишка.

– Да, вроде целы, – тихо сказала женщина, поднимая на меня испуганные глаза, – я, кажется, успела.

С одного взгляда я понял, что они действительно целы. Быстро осмотрел девочку. Порядок. Приподнял плачущего мальчишку. Тоже порядок. Подсел к женщине. Так. Внешний вид. Глаза. Руки. Ноги. Без явных повреждений.

– Вы меня видите? Ничего не болит? Крови нет?

– Всё нормально. Спасибо. Вы езжайте. Мы тут сами, – сказала она, крепко прижимая детей, – у меня мобильник, я позвоню, за нами приедут. Не волнуйтесь.

Я бросился к машине, желая догнать мерзавца. Словно сопереживая, Прожорик сорвался с места и помчался вперёд, падая и взлетая на дорожной волне. Перевалив очередную вершину, я увидел на спуске знакомый тёмно-зелёный борт, стоящий напротив автозаправки. Подкатив к ЗИЛку, я выскочил из машины, рванул дверцу грузовика, и на меня буквально выпал крупный мужик в приличной одежде, но пьяный до изумления. В глубине кабины слабо ворочался ещё один. Резиновый коврик под ногами пассажира густо покрывали окурки, рассыпанные чипсы, пустые и полные бутылки водки и пива.

– Ты что делаешь, гад?!

– А-а-а… Хто… Н-на-х…

– Ах, ты, тварь!

Я схватил его за шиворот и поволок к зданию заправки в надежде вызвать патруль и пристроить негодяя на заслуженный отдых. Но не успел я сделать и пяти шагов, как из громко распахнувшейся двери, вывалился очень не худой полицейский в расстёгнутой до пупа форменной рубашке. Затем выскочил ещё один, на рубашке которого, будто сломанное крыло, торчал оторванный погон. А следом за ними вышел раздетый по пояс мужчина с волосатым торсом. Я открыл рот, чтобы объяснить копам суть вопроса, но тут же закрыл, увидев, что оба блюстителя ненамного трезвее типа, которого я тащил за шиворот.

– Ты-ы… это… кого схватил… а-а?

– Еду по… – начал я, но тут увидел чёрный зрачок пистолетного дула. Взъерошенный пузатый коп, покачиваясь и размахивая левой рукой, в вытянутой правой держал пистолет со взведённым ударником и снятым предохранителем. Его напарник пристроился сбоку, усердно шаря рукой где-то сзади на уровне пояса. Третий, «волосатый» медленно приближался последним.

– Т-т-ы, рожа, на кого, и-к, лапы пложил. Убью! И-к. Мого братана-а-абижать? Замочу-у! И-к.

Мутные глаза и крупно вздрагивающая от икоты рука с зажатым пистолетом заставили сразу поверить. Убьёт. В это время второй коп всё-таки изловчился, вытянул наручники и начал вертеть их перед своим носом. Третий топтался неподалёку и внимательно поглядывал на меня, разминая кисти рук.

Лихорадочно оценивая обстановку, я отвлёкся буквально на секунду, и это едва не стоило мне жизни. Пузатый коп окончательно потерял контроль над собой. Его отравленные водкой мозги перестали взаимодействовать с руками, и палец надавил на спусковой крючок. Б-ба-х! Я резко отклонился влево, отшвыривая пьяного водилу вправо. Три последующих выстрела слились в короткую очередь.

Подгадав момент, я крепко стиснул вооружённую руку. Секунды хватило, чтобы вывернуть пистолет. Ещё секунда, и обойма со стуком брякнулась об асфальт. Секунда. Оттянул затвор, выбрасывая патрон из патронника. Секунда. И пустой пистолет полетел в бак с отработанным маслом.

Обезоруженный блюститель взревел, как кастрированный бык, выпучил воспалённые от беспробудного пьянства зенки и бросился на меня, вытянув руки со скрюченными пальцами. Не смог застрелить, так наверно решил задушить. Скользнув чуть в сторону, я прихватил его руку, провернул, резко сгибая кисть, и на встречном движении сильно впечатал правый кулак в «солнышко». Разинув рот, он начал складываться, и вдогонку ребром ладони я наотмашь врезал ему в основание согнувшейся шеи. Блюститель с коротким хрюком рухнул, как мешок с повидлом.

Второй коп, спьяну ничего не соображая, сдвинув брови и вытянув губы, не оставлял попытки схватить меня свободной рукой. Наверно, очень хотел задержать. Успокоили его сильный удар в печень, два в подмышку и в основание носа. Тихо кхекая при каждом выдохе, он улёгся рядом с пузатым.

Конечно, пьяные полицейские – сила грозная, но я обратил внимание на более трезвого «волосатого», который, подняв руки на уровне груди, скользящим шагом по широкой дуге медленно приближался к месту схватки. Всё понятно. Каратэк. И тут он атаковал.

Традиционный боковой удар ногой в прыжке. (Эх, дядя, не надо так много пить и есть). Низкое приземление. Подкат. Подскок. В полном повороте хлёсткий удар левым кулаком наотмашь в лицо и немедленно прямой правый костяшками пальцев в горло. Неплохо. Но удары «волосатого» ушли в пустоту. Он опаздывал и мазал. Я превосходил его в скорости. Но в целом ситуация мне крайне не нравилась, поскольку нужно было как можно быстрее заканчивать эту возню и валить отсюда подальше. Когда «волосатый» очередной раз промахнулся, провалился и потерял равновесие, я просел в глубокий шпагат, спружинил ногами и сильно кулаком врезал ему по висюлькам. Схватившись за промежность, он согнулся в три погибели, и тогда, вскочив на колено, я добил его резким ударом в ухо. Готово.