Причина надеяться
Крис выглядит точь-в-точь так же, как и три года назад, когда вскружила голову мне и всем остальным в этом пабе. Кроме одного: Седрика. И конечно же, она захотела его. Как это обычно бывает, в конце концов они тогда сошлись.
Мне приходится сдерживаться, чтобы не обернуться на него, потому что я бы очень хотел увидеть, как он отреагирует, когда узнает ее. Может, он ее и бросил, но я не верю, что причина заключалась в том, что у него больше не осталось к ней чувств. В то время у него вообще больше не осталось чувств.
Лишь когда улыбка Крис становится еще ослепительней, я вспоминаю, что надо ей ответить.
– Хэй. Привет, Крис. Классно выглядишь. – Это еще слабо сказано. В Крис все идеально. Она стройная, с изгибами, как с картинки, шелковистыми светлыми волосами с рыжим оттенком, из-за которого они слегка отсвечивают розовым. У нее полные губы и темные ресницы, обрамляющие большие зеленые глаза.
– Что тебя сюда привело? – После стольких лет!
Ей по-прежнему это удается: усиливать производимый эффект, делая вид, что сама она его совсем не замечает.
– Вернулась в Ливерпуль по работе, решила заглянуть. Это Леа. – Она указывает на свою спутницу, которая даже с более глубоким декольте и более ярким макияжем меркнет на фоне Крис. – Леа, Сойер.
– Очень рад, привет. Добро пожаловать в «У Штертебеккера». Сюда приходят пираты, моряки и нищеброды, которых не пускают в яхт-клуб. А что здесь делаете вы?
Крис расплывается в улыбке, потому что уже знает мое стандартное приветствие.
– Я рассказала Леа парочку историй из прошлого, и ей стало любопытно.
Любопытно, да? Интересно, что именно?
– Истории. Круто. – Успела ли она увидеть Седрика? Кажется, пока она не успела даже нормально осмотреться. Не уверен, стоит ли ее предупреждать. С одной стороны, много времени прошло. С другой – встреча с бывшим может полностью испортить ей вечер. Но я ей не нянька и не отвечаю за ее душевное равновесие. – Что будете пить?
Глупо, но я желаю, чтобы у Крис все было хорошо.
Крис и Леа заказывают белое вино и выбирают одну из маленьких гребных лодок в передней части паба, которые служат сиденьями. Оттуда Крис не должна заметить Седрика. Тем не менее мне бы не хотелось, чтобы она неожиданно на него нарвалась.
– Крис? – окликаю ее я, когда она уже собиралась уйти к лодке вместе с Леа.
Она оборачивается ко мне.
– Сойер?
– Ты видела, что здесь Седрик? Там, за дальним столом, со своей девушкой.
У нее на лице мелькает намек на растерянность, и она оглядывается. Седрик сидит спиной к нам, но теперь, зная, что это он, она все равно его узнает. Снова повернувшись, Крис встречается со мной взглядом.
– Значит, между вами теперь снова все нормально?
Меня удивляет, что она в принципе в курсе, что какое-то время было не все нормально.
– Да.
– Рада слышать, Сойер. Я так переживала.
– Ты не виновата. Ни в чем.
Ее взгляд смягчается.
– Очень мило, что ты так говоришь, но…
– Я правда так считаю. Никто не виноват. – Просто некоторые вещи плохо сочетаются. Например, тот факт, что я влюбился в Крис… а она не в меня, а в Седрика. Который оказался не в состоянии давать ей то же, что она давала ему. Чего я, в свою очередь, от него не ожидал, так как не понимал, что ему мешало.
И, наверное, у нас бы все довольно быстро снова наладилось, не прими Люк ужасное последнее решение и…
Крис с беспомощным видом проводит рукой по волосам.
– Я тут не из-за Седрика, если ты так подумал. Но подойду к нему поздороваться.
Подняв обе руки, я хочу выдать какую-нибудь непринужденную фразочку, однако в голове вдруг становится пусто.
– Здорово, что ты здесь, Крис. По какой бы то ни было причине.
Из кухни выходит Саймон и, к счастью, лишает меня возможности пялиться ей вслед. Не знаю, что именно заставляет чувствовать себя как подросток в ее присутствии, но она по-прежнему оказывает на меня такой же эффект… как, вероятно, и на всех остальных. Когда она появилась тут впервые, я даже начал несколько раз в неделю ходить в фитнес-студию и бегать, поскольку думал, что у улучшенной версии меня будет с ней больше шансов. Сейчас я уже понял, что Крис свели с ума не кубики на животе у Седрика. Проблема заключалась, скорее, в том, что он был темным и загадочным: трудная цель. А я же просто… милый парень за барной стойкой.
Я наливаю себе еще Steel Bonnet. К черту.
– Ребята из фудшеринга[12] еще не заходили, – говорит Саймон. – Коробка для них стоит на столе. Сверху опять готовые порционные пакеты, их надо раздать бездомным до конца дня, там свежие продукты.
– Спасибо, я им передам. Хорошего вечера.
Саймон надевает ярко-желтый дождевик.
– И тебе хорошего вечера, до завтра.
– Завтра у меня выходной. Смена у Лиззи.
Саймон гаденько смеется:
– Ага, конечно. До завтра.
На это я ничего не отвечаю. Ненадежность Лиззи – проблема, которую невозможно отрицать. Но она старается.
Я принимаю заказ, наливаю два пива, пью по глотку Bonnet и бросаю взгляд на Крис, на который она отвечает. Потом болтаю с двумя женщинами среднего возраста о глобальном потеплении, мою стаканы и ловлю себя на том, что, невзирая на занятость, продолжаю посматривать на Крис.
Истории вроде нашей случаются. С парнем за барной стойкой все проще простого: разговор завязывается сам собой, беседа ни к чему не обязывает, а флиртовать с таким, как я, для кого это часть работы, очень легко. А все остальное… Дальше всего пара шагов, пятнадцать ступеней и еще пара шагов до моей постели, и я совсем не против лечь в нее не один. Впрочем, от Крис я хотел большего, чем просто поразвлечься. Я хотел от нее всего. И радостей, и горя. Хотел засыпать и просыпаться рядом с ней. Хотел знать, какой она человек. Что она делает, когда остается одна и не красится, и о чем она думает, когда ее улыбка на секунду застывает. Иногда меня терзает вопрос, что бы произошло, если бы я честно все ей сказал, а не ограничился смутными намеками.
Еще один быстрый взгляд на нее. Леа сидит за столом одна и что-то печатает в смартфоне. Стереосистема воспроизводит плейлист, который Лиззи назвала «Саундтреки для приятных разговоров». Я называю это пустым бренчанием и в очередной раз убеждаюсь, что в таких песнях почти всегда поется о разбитых сердцах, трагичном конце отношений или несбывшейся любви.
Конечно. Сразу ведь становится спокойно и комфортно, когда понимаешь, что ты не единственная тряпка, пропитавшаяся жалостью к себе.
Ко мне за стойку приходит Билли и заказывает напитки. По какой-то причине она пристально смотрит на меня, пока я наполняю бокалы.
– Что не так? – спрашиваю я, подвинув в ее сторону два лагера[13], вино и сидр.
Ее темные глаза блестят.
– Выходит, ты действительно ей позвонил?
В первый момент я даже не понимаю, о чем она говорит. Кому я позвонил? Последние несколько недель я хотел позвонить только одной: той девчонке с Лайм-стрит. Но без номера телефона или хотя бы имени это проблематично. А она, очевидно, мне звонить не хотела.
Но потом меня осеняет. Прошлым летом мы с Билли разговаривали о Крис, и она посоветовала мне ей позвонить. Что я и сделал. Впрочем, мы всего лишь обменялись парой слов. Но откуда Билли знает, что Крис здесь? Один взгляд на стол, где она сидела с Седриком и друзьями, дает мне ответ: Крис подошла к ним. Она стоит возле столика, вплотную к Седрику, наклонившись к нему. Мне отсюда слышно ее смех.
– Ты был прав, – произносит Билли. – Она красивая. Как с картинки.
Меня немного удивляет, что при этом она улыбается. Большинство женщин не так спокойно отреагировали бы, видя бывшую своего парня так близко рядом с ним. Бывшую, которая красива как с картинки. А Билли еще пошла за напитками и оставила их одних?
– Ты самая неревнивая женщина в мире? – осторожно интересуюсь я. – Или…
Билли перестает улыбаться и энергично кивает.
– Или, – быстро говорит она, понизив голос. – Это в любом случае «или». Сделай так, чтобы она испарилась, Сойер. Я ей вино на голову вылью, если она еще раз просюсюкает: «А помнишь, как?..» Она правда тогда танцевала на стойке?
– Правда, – смеюсь я. – Босиком. Но не волнуйся. Седрик любит тебя.
– Седрик предложил, чтобы потом она пошла вместе с нами в Level. Потому что у ее подружки болит голова, и она уже хочет домой, а Крис – нет.
– О. Серьезно?
– Да, о. И да, серьезно.
Эта информация задевает что-то во мне, но я не смог бы точно описать, что именно. На протяжении почти трех лет я бы отдал любимую шляпу за то, чтобы сходить куда-то с Крис. Однако сейчас, когда такая возможность представляется просто так, какая-то часть меня сопротивляется.
Почему? Я переболел ею, а тут она возвращается и… что? Снова все портит? А она может?
– Билли, позволь сказать тебе одну вещь. Даже если Крис очень постарается, с Седриком у нее нет шансов. Ты и он… Это неповторимо.
Билли вздыхает и проводит руками по длинным черным волосам.
– Просто она такая…
– Такая Крис. Понимаю.
– Он написал ей песню.
– Это было давно. И это чертовски печальная песня.
– Мне он никогда не писал песен.
– Билли. Он вообще больше не пишет песни.
– Знаю, но… – Она расстроенно хмыкает. – Не мог бы ты потом ее немножко… занять? Если она будет флиртовать с тобой, то точно не сможет одновременно вешаться на Седрика.
– На Седрика она бы никогда не… – Как назло, в этот момент моя уверенность пошатнулась, потому что рука Крис уже лежит на плече Седрика.
– Мы же друзья? – Во взгляде Билли ясно читается, что вопрос носит риторический характер. – Я ведь не слишком много требую, просто прошу тебя чуть-чуть полюбезничать с бывшей Седрика, чтобы она не испоганила мне вечер, разве нет?
Вот она и прокололась. Потому что, может, у Билли, как и у любого другого человека, нет абсолютного иммунитета к ревности. Но на то, что Крис способна испортить ей вечер с Седриком, я не куплюсь. Она бы просто поговорила с Седриком, если бы ей не понравилось поведение Крис, и Седрик бы вежливо, но недвусмысленно послал бывшую к черту.
– Всего один вопрос. Седрик вообще посвящен в этот извращенный план свести меня с Крис?
Я ее подловил. Щеки Билли становятся на оттенок темнее, и она пристыженно опускает взгляд.
У меня на лице появляется широкая ухмылка.
– Это тебе сейчас смешно. – Билли сдвигает ближе напитки, чтобы унести сразу все бокалы и бутылки.
– О да. Разгадывать мелкие грязные уловки… – прежде всего, конечно, если они задумывались с добрыми намерениями, – … мое любимое хобби.
– Интересно, будешь ли ты так же улыбаться, когда я расскажу тебе, кто придумал этот маленький фарс?
– А что? Это испортит мне хорошее настроение?
– Определенно нет. – Билли делает подчеркнуто невинный вид. – Наоборот. Потому что это была Крис.
Ее ответ на самом деле сбивает меня с толку. Крис?
– Зачем Крис…
Однако Билли, прижав руками к груди все напитки, уже отвернулась и удаляется обратно к столу.
– С нетерпением жду продолжения вечера! – кричит она мне через плечо. В тот же момент я ловлю мимолетную улыбку Крис.
О’кей. Наливаю еще глоток виски в свой стакан. В принципе, это гораздо больше, чем о’кей. Судя по всему, день обещает закончиться многообещающим вечером.
Ханна
Я провожу кончиками пальцев по клавишам старого фортепиано, не нажимая ни на одну. Целых десять лет назад я пришла сюда только из-за того, что услышала, будто в молодежном клубе на Гудисон-роуд есть фортепиано, а руководитель бесплатно учит детей на нем играть.
Иногда я спрашиваю себя, в кого бы превратилась, если бы это фортепиано не выманило меня с улицы, где в нашем районе безобидные игры без правил максимум к одиннадцати или двенадцати годам неизбежно становятся все более серьезными.
Кришан смотрит на меня с понимающей улыбкой. Он тоже наверняка помнит дерзкую девчонку, которой я была, когда каждый день приходила на уроки игры на фортепиано, поскольку родители не могли позволить себе ни покупку инструмента, ни оплату уроков музыки. Я шла сюда выполнять домашнее задание, потому что дома не было никого, кто мог бы его со мной сделать, но и просто так. Только здесь я чувствовала, что меня замечают и понимают, и могла спрятаться от ссор, которые поначалу возникали между мной и братом, а потом продолжились и между родителями. Упражняться за фортепиано мне разрешалось в любое время, однако уроки с Кришаном следовало заслужить, читая малышам вслух, заучивая с ними таблицу умножения и помогая им делать домашнюю работу. У Кришана никому ничего не дарят. Все имеет ценность, и дети, которые к нему приходят, быстро учатся ценить и это тоже.
Со временем я начала играть все лучше и взяла на себя роль учительницы для младших.
А когда стала слишком взрослой, чтобы играть в молодежном клубе, как-то плавно, без четкого момента перехода, а просто будто так и надо, я превратилась в почетного наставника. До сих пор помню, как приятно было осознавать, что теперь я могу вернуть клубу частичку того, что годами здесь дарили мне самой.
– Показать тебе кое-что? – Кришану уже около пятидесяти, и он всегда сохраняет спокойствие. А как иначе, если ты руководишь молодежным клубом в самом сердце Киркдейла? Причем дети, которые сюда ходят, редко представляют собой проблему. Трудно становится тем, кто прекращает приходить, потому что они поддались соблазнам многочисленных банд и начинают тусоваться с ними.
Впрочем, сегодня терпение Кришана, похоже, дало трещину, и это пробуждает во мне любопытство.
Я следую за ним в коридор. Мы одни в клубе. Сейчас полдень, обычно в такое время он закрыт, потому что дети в школе. Это было единственным условием, когда в электронном письме Кришан попросил меня заглянуть еще раз, чтобы забрать рекомендательное письмо, хотя мог бы просто прислать его. Я не хотела сталкиваться с детьми. В письмах он рассказывал, что они спрашивают обо мне и ждут моего возвращения. Мне не хочется, чтобы ребята надеялись зря.
Длинный коридор, множество комнат, даже потертый линолеум – все кажется странно чужим в царящей здесь сегодня тишине. За столько лет клуб с многообразием его звуков прочно врезался мне в память. Топот; фальшивые ноты детей, занимавшихся музыкой; голоса, которые смеялись, спорили, о чем-то рассказывали и пели. Тихо тут не было никогда.
Кришан ведет меня к одному из дальних помещений, в котором раньше не стояло ничего, кроме дивана и стеллажа, полного пыльных учебников. Теперь же оттуда мне навстречу хлынули свет и свежий воздух.
В дверях я замираю, не зная, куда смотреть в первую очередь.
– Вы… – У меня надламывается голос. Мне вообще не хочется ничего говорить, но тишина стала совсем невыносимой. Она не сочетается с живыми яркими образами у меня перед глазами. – Вы сделали все, что мы… что мы…
– Что ты планировала, – тихо поправляет Кришан.
В горле образуется комок. В прежде душной темной комнате теперь есть окно, из которого открывается вид на рано расцветшее дерево на фоне голубого неба. Это окно действительно было моей идеей. Больше никто не отваживался мыслить в масштабах «сделать окно в стене» из-за низкого бюджета молодежного клуба. А сейчас оно здесь, и солнечные лучи освещают яркие подушки для сидения, новые стеллажи, наполненные новыми книгами и играми, и стены. У одной из них находится веревочная лестница и вмонтированные в стену над толстым матом упоры для лазания, как на скалодроме. Две другие стены расписывал не один художник. Я вижу людей, животных и природу. Разрисовать стены тоже было моим предложением, но темы выбирали дети и подростки.
На глаза наворачиваются слезы, когда я подхожу ближе и изучаю детали. Несмотря на год отсутствия, мне легко удается определить, кто из ребят что нарисовал. Длинноногих лошадей, резвящихся у извилистого ручья, наверняка изобразила Синтия, футбольную площадку со спортсменами и спортсменками – близнецы Луиза и Леон, а автопортрет Луизы я узнаю по тому, что она с короной на голове выгуливает на поводке детеныша носорога.
Я даже нахожу себя по коричневым вьющимся локонам до плеч и какой-то штуке в руках, напоминающей гигантский баклажан. Впрочем, ноты, которые разносятся от него по воздуху, позволяют предположить, что это гитара.
– Получилось просто потрясающе, – шепчу я. – Как вам удалось все это осуществить?
Кришан поднимает руки.
– Ровно так, как ты и предлагала: через поиск спонсоров. Теперь следующие три года мы отвечаем за судейство на играх по сбиванию жестяных банок на летних праздниках одной строительной фирмы. Это условия сделки.
У меня вдруг пересыхает во рту, когда на расписанной стене я замечаю еще одну деталь.
В центре ярко-желтого солнца, которое расположилось в углу комнаты и заняло часть потолка, нарисовано лицо, и я узнаю форму глаз. Только один ребенок рисует серебряные звездочки как блеск в глазах.
– Это Пол нарисовал? – На самом деле мне не нужно спрашивать и даже оборачиваться к Кришану, чтобы знать, что он кивает. И улыбается. Наверное, глаза у него тоже на мокром месте, как и у меня. – Он правда залез на лестницу под самый потолок?
У Пола маленькая умная голова и большой талант по части игры на фортепиано. Но его многочисленные страхи перед всем на свете часто ему мешают, и самым сильным среди них была боязнь высоты. Он не мог даже встать на табуретку.
– Мередит и Энтони держали лестницу, а Робби забрался вместе с Полом и держал его, – рассказывает Кришан. – Он слез вниз раз сто, но поднялся обратно сто один. Это он настоял на том, чтобы нарисовать солнце, несмотря на свой страх.
По щеке бежит слезинка, пока я разглядываю гордый блеск в глазах солнца. Однажды Пол прошептал мне, что хочет сделать так, чтобы солнце улыбалось, если мы раскрасим стену. Я помню все, как будто это было вчера. Я спросила его, уверен ли он, а мальчишка взглянул на меня своими умными карими глазами, набрал полную грудь воздуха и еще больше смелости, а потом прошептал:
– Я тебе обещаю.
Но это было не вчера.
Я вытираю слезы.
– Они все еще регулярно приходят?
– Да, конечно. А еще Софи, Айла, Мо и оба Джорджи. Все младшие по-прежнему здесь… – Я слышу то, что он не произносит вслух и что тем не менее витает в воздухе.
… и ждут твоего возвращения.
Глубоко вздохнув, я раскидываю руки. Внутренний порыв чуть не заставляет меня закружиться от счастья, но я его подавляю.
– Просто с ума сойти, что вы это сделали, Кришан. Я так рада, невероятно рада, что здесь все получается.
И это еще слабо сказано. Я ужасно переживала, устоит ли клуб, который невероятно важен для детей в этом районе. В финансовом плане каждый год приходилось туго, а сотрудников не хватало еще до моего ухода.
– Выпьешь со мной чаю? – спрашивает Кришан. Мы идем на кухню, где он ставит чайник, в то время как я по старой привычке тянусь за черным чаем, который он всегда раньше пил. Себе беру мяту и опускаю пакетики в две чашки.
Вскоре после этого мы садимся за большой деревянный стол, за которым в излюбленные вечера спагетти по понедельникам, прижавшись друг к другу, вмещаются целых двадцать детей. Для некоторых из них это единственная горячая пища за день.
– По средам и пятницам, – говорит Кришан ни с того ни с сего, однако я все равно его понимаю: замечаю по глазам за стеклами очков, что он имеет в виду.
– Серьезно? Вы едите вместе три раза в неделю?
Кришан с довольным видом откидывается на спинку стула.
– Среда – день овощного супа, так что они не испытывают особого восторга от еды, зато от совместной готовки – вполне.
– Совместная готовка! – Раньше из-за нехватки персонала это было невозможно. Если бы я не сидела за этим столом-монстром, то от восторга бросилась бы Кришану на шею. – А это тебе как удалось?
Он качает головой.
– То, что твой план с поиском спонсоров для перепланировки сработал, дало мне толчок. Я снова подал заявку на государственное финансирование и получил несколько одобрений. А это подводит нас к причине, по которой я хотел, чтобы ты обязательно зашла сюда на чай, хотя ты уже написала мне в электронном письме, что больше не можешь быть волонтером.
Я обхватываю руками горячую чашку, потому что внезапно пропало ощущение тепла, которое во мне до сих пор вызывали Кришан и клуб.
– Поверь, я бы продолжила, если бы могла. Мне не хватает детей и работы здесь.
– Ханна, я тебя понимаю. Я благодарен за каждый час, когда ты нам помогала. Ты ценнее, чем два штатных преподавателя.
– Ты преувеличиваешь.
– Не преувеличиваю, и тебе это известно. На твою страсть к этому клубу невозможно прицепить ценник. Но в случае, если твое решение основано на финансовых причинах и ты просто не можешь больше позволить себе уделять нам столько времени…
От его слов я чуть не вздрагиваю, но сдерживаю себя и только сильнее стискиваю горячую кружку в ладонях.
– … я бы хотел предложить тебе оплачиваемую должность.
Пару секунд я жду, что он рассмеется. Но Кришан лишь в ожидании наблюдает за мной. Похоже, он серьезно. Действительно серьезно.
– Я думал о двадцати часах в неделю. Разумеется, можно и меньше, если для тебя это слишком много. Это обсуждается. И само собой, можешь приступить, когда будешь готова. Мы будем тебя ждать.
Я уставилась на него.
– Ты… ты не можешь…
– Нет, могу. Я открываю вакансию, финансирование подтверждено. И ты первая в моем списке.
Я. Первая в списке.
Момент, когда предложение Кришана наполняет меня гордостью и чем-то вроде радости, краток. Реальность тут же больно вонзает в меня зубы. Я кто угодно, но точно не первая в списке, когда речь идет о том, чтобы наставлять детей на правильный путь. Подавать им пример. Быть той, на кого они смогут равняться.
– Это честь для меня, – выдавливаю из себя я. Кришан не должен почувствовать, какую горечь у меня вызывает этот шанс. Он не виноват, что я не тот человек, которому любящие родители захотят доверить своих детей. И честно говоря, никогда им не была. Я была всего лишь хорошей актрисой. – Но ничего не получится.
Он беззвучно вздыхает. Потом делает глоток чая.
– Если тебе нужно время, чтобы подумать…
– Нет. – Размышляя об этом, я просто буду себя мучить. – Просто я неподходящий кандидат для этой работы.
Кришан мне улыбается.
– Вот тут я бы возразил. Но решать, естественно, только тебе.
– Надеюсь, ты во мне не разочарован.
Он сильно перегибается через стол, для чего ему приходится почти встать, берет меня за руку, мягко отрывает ее от чашки и сжимает.
– Я слишком благодарен тебе за все годы, которые ты провела здесь, чтобы хотя бы подумать о чем-то подобном. Но могу я быть с тобой откровенен, Ханна?
– Ты же и так всегда откровенен.
– Ты в курсе, что я не люблю давать советы, о которых меня не просили. Но тебе хочу дать один.
Я киваю в знак того, что никогда не воспринимала советы Кришана как непрошеные. На самом деле за все время, что я его знаю, он не дал мне ни одного плохого совета. Тем не менее на большинство хороших я плевала, поскольку была чертовски юна и считала, что что-то понимаю о мире, в котором на деле знала лишь один крошечный кусочек: старые трущобные улицы Киркдейла.
– То, что случилось в прошлом году… – начинает Кришан, и я, словно повинуясь рефлексу, закрываю глаза, как будто могу спрятаться в темноте от его слов. Но не получается. И забыть не получается. Последствия той единственной ошибки ни на миг не выходят у меня из головы. Но когда тебя тыкают в это носом – это не то же самое, что и необходимость говорить об этом.
Не то чтобы я не хотела об этом разговаривать. Я бы хотела.
Просто я не могу.
Паника не отпускает.
Так и сейчас собственное сердцебиение превращается в глухой бас в ушах, грозящий заглушить все прочие звуки. Ледяной холод тысячей иголок просачивается во все поры. Я знаю: сразу после этого меня бросит в пот.
Комната становится узкой и длинной. Чересчур узкой. Чересчур длинной. Я теряюсь в ней и расплющиваюсь.
– То, что случилось в прошлом году, тут ни при чем, – быстро произношу я.
Выдыхать. В этом весь фокус. Просто спокойно выдыхать. Тогда вдох произойдет сам собой, и никто не заметит, что со мной творится. Никто не заметит, что я падаю и падаю, глубже и глубже, и в ожидании падения, которое меня раздавит, едва способна соображать.
Виновато улыбаюсь Кришану. Он продолжал говорить, но я его не слышала. Он задал вопрос? Дал совет? Теперь в его взгляде появляется легкое беспокойство, но навряд ли он понял, что у меня паническая атака. Я заставляю себя сделать глоток чая. Пока жидкость стекает вниз по горлу, остается лишь надеяться, что она уже не очень горячая. В данный момент я бы этого не почувствовала.