Тропа до звезд
Саймону быстро стало скучно. Он не любил природу и считал, что соприкосновение с ней следует сводить к минимуму. Но даже его проняло, когда пожилой смотритель провел их на территорию амурских тигров.
Животные выглядели прекрасно. Они словно выражали скрытую силу, грациозную мощь и великолепное презрение к окружающему миру – готовое при этом вспыхнуть ярким и внезапным гневом. Наглядно это проявил эпизод, когда кто-то из шибанутых сопляков решил пощекотать себе и окружающим нервы – и, шагнув за барьер, оказался в паре метров от крупного, флегматичного на вид самца. Тот в момент ощетинился, вскочил, прижал уши, зарычал… Хорошо, что у паренька хватило ума не окоченеть от страха и совершить переход обратно за границу поля. Смотритель чуть не поседел, а отцу, всемогущему Фишеру, пришлось долго извиняться – и даже выплатить штраф. Точнее, «добровольное пожертвование на нужды парка».
Именно реакция тигра на возникший перед носом раздражитель пришла на ум молодому лоцману, когда он узрел Анжело Оосаву в гневе.
Словарный запас ооновца внушал не меньше уважения, чем выбор напитков в его же баре. Вполне возможно, что он мог чему-то научить как впечатленного Саймона, так и безвременно покинувшую место своего заключения Магду. Именно в адрес последней и оказалось направлено большинство ругательств.
– …сука! – выдохнул наконец замглавы Четвертого комитета. – Нет, ну как она нас всех… А я тоже молодец, стою, уши развесив, жду чистосердечных признаний, ну или хотя бы оговорок, обмолвок… А тут на тебе!
Остальные благоразумно молчали. Фишер-старший, забыв, судя по всему, что он глава могущественнейшей Семьи, взглядом искал, куда бы спрятаться. Мягков задумчиво опирался на орудийную конечность застывшего «Голиафа», а выскочивший оператор, юркнув за машину, тихонько препирался с главным надзирателем. Охранники выбежали из зала – видимо, занимать места по тревожному расписанию. Саймон же продолжал воздвигаться памятником сосредоточенности недалеко от опустевшей камеры.
Впрочем, молчание никого не спасло. Пропесочив беглянку со товарищи, Оосава напустился на лоцманов:
– А скажите-ка мне, любезный Соломон, что за kusou[28] здесь происходит? – наступал невысокий относительно собеседника Анжело. Его оппонент, вытаращив глаза, медленно пятился и порывался поднять руки. – Кем, по-вашему, могли бы быть сообщники наших беглецов? Уж не лоцманы ли это?!
Под конец фразы голос ооновца тонко взвился, и ему пришлось прокашляться, чтобы замаскировать конфуз. Ситуацию спас Мягков. Он вклинился между Оосавой и Фишером-старшим и уставился на первого своим блеклым, но тяжелым взором. Анжело невольно сделал шаг назад.
– Я правильно понимаю, что властные структуры в вашем лице снова горят желанием начать «охоту на ведьм»? – вкрадчиво, чуть ли не кротко, прошептал Кирилл, не опуская взгляда.
«Как удав и кролик, – подумал Саймон. – Точнее, два удава. Мастера подковерных извивов и угрожающего шипения».
– Вы что же, всерьез думаете, что Семьи пошли бы на такое?
Воздев ладони, обвинитель выразительно пожал плечами.
– Мало ли что я думаю? Факты, Кирилл, факты: только что на моих глазах четыре лоцмана уволокли на закорках четверых арестантов. А еще трое находились при этом по другую сторону решеток – и теперь прикидываются невинными овечками. Madre de Dios[29]…
Но человека в сером оказалось не так-то легко смутить. Он заинтересовано наклонил голову, пожевал губами и осторожно полюбопытствовал:
– Мне кажется или это старый добрый расизм?
Анжело поперхнулся и сбледнул. Обвинение было серьезным. А Мягков, усугубляя эффект, рубанул:
– Какой смысл нам – нам, уважаемый Оосава, официальным представителям Семей! – так подставляться? Особенно в вашем присутствии? Думайте, пожалуйста, думайте. Не мало, а много думайте. Это полезно.
Бледность ооновца на последних словах оппонента прошла, снова сменившись гневным багрянцем. Он набычился и хотел что-то рявкнуть, но тут вмешался Саймон:
– Я знаю, где наши беглецы.
Немая сцена случилась вновь. Правда, на этот раз присутствующие пришли в себя быстрее. Первым, что любопытно, опамятовался Керн. Он выглянул из-за «Голиафа» и задумчиво почесал кончик носа.
– А, простите, откуда…
– Не откуда, а куда, – перебил его Саймон, а затем обратился к Оосаве. – У вас ведь есть доступ к службе орбитального контроля?
К чести Анжело, тот соображал споро. Хлопнув в ладоши, он скомандовал:
– В катер! – и отдельно, обернувшись: – Керн, наведите тут порядок!
Молодой лоцман прикинул позицию, схватил устремившегося к выходу ооновца за рукав – и шагнул. Не ожидавший подобного, Анжело зашатался, но упал удачно – в кресло. Телохранитель, бдивший возле шлюза, не проявил ни грамма удивления: вошел, кивнул прибывшим, включил голоблок стратегического ИИ. Шагнувший чуть позже Фишер-старший, неизменно сопровождаемый Мягковым, с уважением поцокал языком. Подобные устройства, точнее, целый комплекс, включая и сам искусственный интеллект, стоили больше, чем катер, в котором размещались, и шли в основном на нужды армии.
– Ну? – Терпение Оосавы балансировало на той тонкой грани, когда новый взрыв мог последовать буквально через мгновение. Саймон решил не нагнетать.
– Некоторые лоцманы чувствуют не только свои переходы, но и чужие. Я – чувствую, – уточнил он. – Отец тоже, но хуже. – Соломон улыбнулся и развел руками. – Чего не чувствует почти никто, так это вектор. Особенно если это индивидуальный перенос. Нам крупно повезло, что их было четверо – я смог засечь… Не координаты, но примерные направление и дальность. Это где-то рядом.
– Насколько примерные? – буркнул ооновец, выходя на связь с нужными службами. Карта системы уже светилась в центре комнаты, и в данный момент к ней добавлялись точки, эллипсы и касательные. Молодой лоцман покривился.
– Плюс-минус километр. Я не каждый день это делаю…
Оосава оторвался от разговора с диспетчерами и воззрился на Саймона. Остальные тоже потрясенно молчали.
– И он еще прибедняется, – резюмировал Фишер-старший, хлопнув ладонью по колену. – Сынок, напомни, чтобы я поговорил с функционерами Профсоюза о премии. Скажем, пара годовых окладов…
Не вытерпев, Анжело перебил:
– И где?
Саймон запросил доступ, повертел модель, подвигал масштаб. Прикрыл глаза.
– Здесь. – Палец обвел область на высоте парковочной орбиты Нового Эдинбурга, с другой стороны планеты относительно местоположения катера. – Трясите контроль, теперь их очередь на вазелин.
Проигнорировав колкость, замглавы Четвертого комитета принялся переругиваться с ответственными лицами. Соломон подвигал носом, хмыкнул и, видимо пытаясь сгладить неловкость от предыдущей беседы, задал вопрос:
– Анжело, а где ваша секретарша? Вы все сам да сам…
Выкроив мгновение, тот отмахнулся:
– В офисе, на Земле. Ей есть чем заняться, а в поле я привык работать лично. «Свой глазок смотрок», как русские говорят. Подождите… – Лицо Оосавы стало задумчивым, затем он вывел полученные данные на карту. – Этот район пуст. Там никого не было в обозначенное время. И за полчаса до – тоже. Подозрительно как-то даже, удобная орбита, а простаивает…
Нахмурившись, молодой лоцман наклонился вперед и помедитировал на голограмму.
– То есть вообще ничего?
– Радары, оптика, гравиметрия, – выводил подписанные объемы с информацией ооновец. – Чисто, как у девственницы.
– Оптика, – пробормотал Саймон и сощурился. Мысль не давала ему покоя. – Оптика… Ведь есть на этом камне астрономы?
– Обсерватория на обратной стороне Хаггиса, – при упоминании национального шотландского блюда, давшего название местной луне, Анжело покривился. – Но они выше.
– На поверхности, – ткнул пальцем вниз Фишер-младший и, раздражаясь непонятливостью окружающих, пояснил: – Любители.
– А-а-а… – протянул Оосава. Затем его осенило, и он воскликнул в совсем ином ключе: – А-а-а! Uno momento[30]!
Оперативности местных внутренних органов можно было только позавидовать. Уже через час полный перечень проданных и ввезенных на планету телескопов, подзорных труб и цифровых биноклей – с указанием владельцев – был составлен, прислан и развернут. А еще через два Саймон устало потер лицо, отхлебнул замечательный, сваренный в джезве телохранителем Оосавы кофе и проворчал:
– Если метадата не врет – вот ваши беглецы. По тоннажу похоже на то, что я почувствовал… Анжело, а еще еда у вас есть?
Ооновец ответил не сразу. Он сверился с данными орбитального контроля, снова уставился на изображение. А потом пробормотал в тон вопросу:
– На социалке сгною разгильдяев. – Затем спохватился и позвал охранника: – Йорген, организуй нам обед. И вот что интереснее всего, – в голосе Оосавы, когда тот указующе ткнул пальцем, звучало чуть ли не восхищение. – Где они взяли этот реликт?
Глава 7
Попытки создать идеальный корабль предпринимались энтузиастами своего дела во все времена.
Над этой задачей ломали головы еще тогда, когда деревянным – а позже металлическим – коробкам приходилось бороздить не разреженный межпланетный газ, дилетантами ошибочно именуемый «вакуумом», а вполне себе упругие и хлесткие волны морей да океанов. Уже в ту пору многие решительно настроенные конструкторы, некоторыми из современников называемые отважными визионерами, а некоторыми – придурковатыми прожектерами, озадачились идеей сотворения такого судна, чтобы «и в пир, и в мир, и на абордаж, и тоннаж, и экипаж, и авианесущая палуба».
Увы, история и практика показали полную несостоятельность подобных замыслов.
Ну посудите сами. Если корабль забронирован от макушек мачт до гребного винта, это резко увеличивает его массу и снижает маневренность. Если, наоборот, воткнуть на него несколько силовых установок и придать обводам гидродинамические профили, облегченная конструкция не выдержит и одного меткого попадания. Орудийные башни, десантные катера, возможность погружаться в бездонные пучины или, наоборот, покорять небеса звеньями юрких истребителей – все это требует специализации и уступок законам физики, принципам сопромата и экономическим реалиям.
С началом эпохи покорения космоса вся эта эпопея дала новый виток. В первую очередь решались задачи разведки и колонизации: как доставить на свежеобнаруженные миры – с индексом подобия от «ноль восемь» до «ноль девяносто девять» – самих колонистов, сотни единиц необходимой им техники и аппаратуры, а также тонны и кубометры первичных расходников. Землю охватил кораблестроительный бум. И каждый заявлял, что именно он спроектирует универсальный планетолет, на котором и грузы, и пассажиры, и вооружение – на всякий пожарный.
Что удивительно, кое-кому это даже удалось.
Колониальный транспорт серии «Группер» являлся далеким-далеким предком того самого «Нарвала», на котором работал Саймон. У проектировщиков вышло поистине уникальное судно, предназначенное в некотором роде «на заклание»: после посадки на планету подразумевалось, что корабль больше никогда и никуда не поднимется и поселение станет развиваться вокруг него, используя структуры, оборудование и мощности «Группера» для нужд колонистов. Для дальнейшего же исследования планеты, системы, а также межсистемного сообщения каждый такой транспорт имел пару модулей-челноков класса «Ремора».
Именно характерные, приплюснутые обводы «Реморы» на плоском стоп-кадре наблюдали в данный момент все присутствующие.
– А хороший у этого чудика телескоп, – с одобрением заметил Фишер-старший. Остальные обернулись. – Ну, для колониального астронома. Прекрасное разрешение. Я в детстве сам того… Баловался…
Он покраснел. Оосава, проявив неожиданный для своего характера такт, решил сместить точку фокуса.
– Если это продвинет наше расследование – объявим любителю звездного неба официальную благодарность. Как там, кстати, его зовут… Арнери Гаспар, доктор астрофизических наук. М-да. И кстати о благодарностях.
Анжело откинулся на спинку кресла, свел пальцы подушечками вместе и полюбовался на уминающего недурной стейк Саймона. Тот пару секунд ничего не замечал, а затем спохватился и отставил тарелку.
– Что? – прозвучало резковато, но молодой лоцман считал, что имеет полное право возмущаться. В конце концов, еда стынет.
Ооновец сделал вид, что не заметил тона.
– Саймон, как вы смотрите на должность в Четвертом комитете?
Воцарилась мощная тишина. Мягков, тоже ковырявший вилкой в посуде, приподнял брови. Соломон откровенно выкатил глаза и чуть не закашлялся, а сам герой дня нахмурился в недоумении.
– С какого… перепуга? – удалось подобрать цензурный синоним. Оосава откинулся еще сильнее и довольно потер ладони.
– Ну, давайте посчитаем. Вы в одиночку обезвредили четверых террористов, будучи при этом под действием некоего, доселе никому неизвестного, как я понимаю, поля подавления лоцманских способностей. Это раз.
– Повезло, – буркнул Саймон, возвращаясь к жеванию. – Разозлился. Плюс тренировки.
– Далее, – развивал мысль Анжело, игнорируя контраргументы собеседника, – во время беседы с подозреваемой вы проявили достаточно сдержанности, хладнокровия, – тут у Фишера-младшего глаза начали округляться, – и развитые коммуникативные навыки. Это два.
Фишер-старший с недоверием уставился на сына, а тот беспомощно пожал плечами. Мягков откровенно веселился.
– В довершение всего вы смогли засечь точку, в которую произвели переход наши беглецы, и высказали отличную идею с опросом астрономов-любителей, которая по-хорошему должна была прийти в голову мне. Это три, – подвел итог ооновец и со вкусом отхлебнул собственный кофе, принесенный Йоргеном. Возникла пауза.
– Слушайте, – пытался собраться с мыслями Саймон, – все эти дифирамбы… В общем, я сейчас не в той форме. Мне бы домой. – Эта мысль казалась все притягательнее, да и как повод отказаться от немедленного принятия того или иного решения смотрелась вполне себе. – Ведь не каждый день так развлекаюсь.
Соломон одобрительно закивал, тоже принимая чашечку с ароматным напитком.
– Эт верно, эт правильно. Дом, милый дом! – Он улыбнулся доверительно и обезоруживающе. – Нет для лоцмана большей ценности, чем Семья. Вы уж отпустите нас с сыном, – просьба была обращена к Оосаве, и тот поморщился, но промолчал. – Ему нужен отдых и покой. Да и меня с Кириллом дела ждут.
– Собственно, я тоже собирался обратно, на Землю, – задумчиво протянул собеседник. – Дальнейшее мое присутствие здесь уже не требуется, текучка, опять же, накопилась… Подбросите? – шутливо подмигнул он Фишеру-старшему.
И тот ответил в тон:
– Не в первый раз за сегодня. Билет туда и обратно, Анжело. Насчет оплаты не волнуйтесь: за счет Семьи. – И он коротко хохотнул. Саймон с недоумением слушал, а потом до него дошло.
– Ты сам шагал?!
Отец расправил плечи и надул щеки.
– Ну дык, чай, не лыком шит.
Выражение было почерпнуто из все той же классической русской литературы, и юный лоцман против воли рассмеялся. Потом встал и предложил:
– Может, я тогда?
Возникла заминка. Оосава переводил взгляд с одного Фишера на другого. Старший махнул рукой:
– Отдыхай, отдыхай. Я же сказал – отпуск. Вот и пользуйся.
Саймон воспользовался. Что любопытно, до этого момента он никогда не видел отца за работой. Даже в детстве. Поэтому, удобно устроившись в свободном ложементе пилотской кабины, юный лоцман принялся наблюдать.
В загоне Соломон вел себя строго по наставлениям преподавателей Академии: раскинул руки, прикрыл глаза, расслабленно повис над постаментом. Сразу вспомнились часы практических занятий, демонстраций, тридео-лекций, отсмотренных по учебе и по собственной инициативе. Поза отца выглядела настолько типовой, что Саймон непроизвольно обернулся, ожидая увидеть сокурсников, внимающих указаниям тьютора.
Затем почувствовалась ожидаемая чесотка. Младший из Фишеров прикинул, куда целится старший: ага, отец решил пойти по длинному маршруту, в бóльшее количество переходов. Ну, с другой стороны, оно даже безопаснее. Не всем же носиться по зведной тропе – некоторым и шагом неплохо.
Узор созвездий на проекционной сфере моргнул и сменился. Соломон довольно крякнул и открыл глаза.
– Ну, как я, еще ничего для старика?
Воздержавшись от возведения очей горе, молодой лоцман сдержанно похвалил:
– Ты же Фишер. Было бы странно…
Йорген, оказавшийся еще и пилотом, внезапно обернулся:
– Господин Фишер, позвольте сказать. Это большая честь. Сам глава Семьи… Только не сдавайте меня господину Оосаве: мне вообще-то запрещено разговаривать с посторонними, когда я при исполнении.
Улыбка подняла уголки его рта, что смотрелось на доселе строгом и практически бесстрастном лице предельно чуждо. Но неожиданно обаятельно. Саймон кивнул, развернулся к отцу и повел руками в сторону телохранителя: мол, ну вот тебе и подтверждение. Тот снова цокнул языком и предупредил:
– Следующий переход через пять.
Наконец появилось время немного расслабиться. Юный лоцман валялся в ложементе, рассеянно наблюдал за работой отца и Йоргена, думал о своем. Точнее, о чужом: о веснушках Магды. И об улыбке – конечно, не пилотской.
«Вот же странное дело, – вертелась у него в голове навязчивая мысль. – Считается, что для того, чтобы стать лучшими друзьями, двум сильным мужчинам обязательно надо как следует подраться. Интересно, а если один из драчунов внезапно симпатичная девушка, это тоже работает? А если после драки ты допрашивал ее, стоя по другую сторону тюремной решетки? Как тогда?»
Наконец, катер оказался на орбите самой главной планеты Объединенных Систем – голубовато-бело-серого шарика под названием Земля. Саймон поймал себя на ощущении, что успел соскучиться по колыбели человечества. Он редко испытывал религиозные чувства, но в этот момент вдруг захотел вознести хвалу святому Циолковскому – за то, что все космические корабли когда-нибудь возвращаются домой.
Оосава, о чем-то полемизировавший с Мягковым, привстал в кресле, когда Фишеры вернулись в кают-компанию.
– Вижу, мы добрались. Ну что ж, благодарю за сотрудничество, господа лоцманы. Я мог наговорить резкостей, прошу за это простить, работа нервная… Саймон, подумайте над моим предложением. – Он покачал указательным пальцем.
Соломон кивнул вместо сына и ответил:
– Мы подумаем, – и, обращаясь к Саймону, добавил: – Давай на площадку у главного фасада, к фонтану. Там тебя уже ожидают.
Молодой лоцман поморщился. Ох уж эти Семейные заморочки… Он представил многочисленную родню, всех этих братьев, сестер, кузин, кузенов, дядь, теть и прочую шушеру. Хорошо хоть мать встречать, скорее всего, не выйдет – она на последнем месяце, ей волноваться нельзя. А так бы еще и слезами полили. Фальшивыми, конечно, но… Бр-р-р. Что поделать, придется терпеть. Саймон собрался с духом и шагнул.
Реальность оказалась хуже ожиданий. Гораздо, гораздо хуже.
На широких, плоских ступенях толпилась чертова уйма народу – и все они как один были репортерами. Единственный свободный пятачок, куда с легким, едва слышным хлопком материализовался Фишер-младший, окружало кольцо охраны с носимыми силовыми щитами. Впрочем, какой-то вертлявый тип с хорячьими глазками умудрился нырнуть между фигурами в серых костюмах и, сопровождаемый репортажным миниботом, подскочил к Саймону.
– Скажите, вы ощущаете себя героем?
Сзади хлопнуло еще раз. Фишер-старший, по-хозяйски положив сыну руку на плечо, покровительственно бросил:
– Да куда же он денется. Герой и есть! Будущий глава Семьи…
Медленно, но верно закипая и чувствуя, как багровеют уши и скулы, «глава Семьи» развернулся и уставился в глаза. В когда-то ярко-синие, но потускневшие от времени «фишеровские» глаза, которые в данный момент искрились от удовольствия. Ну конечно же. Отец не упустил повода еще немножко приподнять престиж предприятия. С трудом сдерживаясь, Саймон прошипел:
– Я ощущаю себя, как un morceau de merde[31].
И снова шагнул. Наугад. Навскидку. Куда угодно, лишь бы подальше.
Глава 8
Есть такие уголки мира, время в которых словно остановилось.
Нет, конечно, речь не идет о бесплодных песках, океанских глубинах или молчаливых, стылых пещерах. Даже в этих, казалось бы, пустынях все равно продолжается то или иное копошение жизни, привнесенное туда ее вездесущими агентами – животными, растениями, грибами, микроорганизмами… Людьми.
Речь идет о таких местечках, где темпоральная петля проигрывает себя, будто антикварный, заезженный компакт-диск: снова и снова, по кругу, непрерывным и неизменным циклом. Ты знакомишься с подобными тихими заводями в детстве – и навсегда сохраняешь о них теплые, уютные, золотистые воспоминания. Потом опять попадаешь туда, будучи уже взрослым, умудренным, тертым и битым. Ходишь, смотришь. Не веришь глазам.
Все так же тикают на стене механические – честное слово, механические! – ходики, которым вторит по ночам жук-древоточец. Стол накрыт выцветшей, порезанной столовыми ножами скатертью, и ты даже помнишь, как сам проколупал вот эту конкретную дырку, пытаясь отвертеться от полезной, но крайне неприятной манной каши. В коридоре от веранды до столовой ты спотыкаешься об коробку со швейной машинкой – и знакомо потираешь знакомый синяк, поражаясь, насколько же ничего и никак в этом месте не изменилось.
Нет, перемены происходят. Всегда и везде. Ель возле крыльца подросла, и теперь ее нижние ветви утыкаются тебе чуть ли не прямо в лицо, стоит начать спускаться по ступенькам. Один из валунов, окружающих клумбу, лопнул пополам – видать, по трещинам просочилась вода, которая в суровую зиму замерзла и порвала камень. Соседские дети не зовут играть, а обращаются опасливо и уважительно, на «вы». И ты понимаешь: время тебя немножко обмануло. Но ты вроде как и сам рад обмануться.
Именно эти ощущения испытал Саймон, когда после своего спонтанного перехода очутился на смутно знакомом, перечеркнутом удлиняющимися тенями пляже. «Все верно, – мелькнула отстраненная мысль, – дома было раннее утро. А на Фиджи, значит, поздний вечер. Удачно попал».
На причале, окунавшем металлопластиковые опоры в расплавленную медь закатной дорожки, в плетеном кресле сидела смуглая старушка в панамке. Она что-то читала с планшета, который выглядел минимум раза в три старше ее самой. Залетный гость решил уточнить свое местоположение.
– Mbula[32]! – выкрикнул он, мучительно пытаясь освежить в памяти скудный словарный запас. – Vosoti au, vei au[33]…
– Да ты не хипеши, лоцман, – откликнулась бабуля, не отрываясь от чтения. – Я и на системном волоку.
Акцент в ее речи практически не ощущался. А вот Саймон почувствовал себя дураком, уже который раз за день. Нет, за утро. Нет, вечер же! Кстати, недурно было бы подремать – когда последний раз спал, сутки тому назад, дольше? Сдерживая накатившую от этих мыслей зевоту, он подошел ближе.
– А почему сразу лоцман?
Не ворчать в любимой манере оказалось сложно, но он почти сдержался. Старушка наконец отложила планшет и повернула к нему морщинистое, улыбчивое лицо.
– А кому сюда еще сваливаться с такой кислой рожей? Ну и хлопнуло немножко – я слышу-то неплохо для своих лет. А уж два и два складывать умею.
На самом деле акустическое сопровождение от перехода было едва слышным. Лоцманы инстинктивно контролировали баланс материи в том месте, куда шагали, – и это особенно нервировало ученых, изучавших феномен. Другой вопрос, что при переносе массы, превышавшей определенный предел, свой для каждого лоцмана, подобный контроль осложнялся. Поэтому корабли все же таскали за пределами атмосферы, чтобы не возникало катастрофических перепадов давления.
– А кроме того, тут один из ваших регулярно швартуется. Вы с ним похожи. Родня, что ли?
Саймон вскинулся:
– Подождите… Какой это остров?
– Моала, вестимо, – удивилась бабуля, поправив панамку. – Ты что же, не знал, куда прыгал?
Лоцман обругал себя последними словами. Хорош гусь! А если бы в море плюхнулся? Ну ладно в море, а если в скалу, на атомарном уровне? Хотя инстинкты сработали как надо – и, по ходу дела, довольно удачно. То-то пляж таким знакомым показался.
– Анджей Фишер, – уточнил горе-путешественник, показывая для убедительности ладонью на себя. – Мой дядя. Не подскажете, где он сейчас?
Старушка окинула его внимательным взглядом, пожевала губами.
– Вообще-то информацию о клиентах разглашать нельзя. Стандарты компании, да и по-человечески нехорошо. Но ты лоцман. И ты похож на своего дядю. А он хороший человек. – И, озвучив это парадоксальное наблюдение, смотрительница причала поколдовала над смартом. – Вот, лови карту. Там стоит метка на яхту. В гости?
– Ага, – обрадовался Саймон, чуть ли не впервые за последнее время. – Спасибо. Честно, очень помогли.