Тропой мужества
Немцы больше попыток форсировать реку не предпринимали. Начали обстрел. За артиллерию работали танки, и через два часа в деревне не осталось ни одного целого дома. Под прикрытием танков к речке начали перемещаться небольшие группы немцев. С ними и перестреливались бойцы, не давая форсировать реку. Иногда немцам удавалось переправиться, и тогда под берег летели гранаты.
Из-за обстрела и плотного пулеметного огня рота понесла ощутимые потери. Более половины было убито и тяжело ранено. Прямым попаданием убило расчет ДШК, сам пулемет раскурочило.
Обстрел продолжался.
Р-дадах!
Боец справа вскрикнул, выронил винтовку, сполз на дно окопа и забился в крике. Помочь ему Степан не успел – боец умер. Якушев только глаза мертвецу прикрыл. И остатки боезапаса забрал – патроны заканчивались.
Р-дадах!
Снаряд взорвался совсем рядом, и все звуки пропали, кроме сильного звона в ушах, а в голове стало тесно и очень больно. Степан зажал ладонями голову и, не в силах стерпеть эту боль, застонал.
«Где это я?» – появилась странная мысль и сразу затерялась во всполохах боли.
Кто-то схватил за плечо и начал трясти. Сержанту показалось, что трясется вся земля. Но боль вдруг отступила – и прорезался слух.
– Товарищ сержант! – слишком громко резануло по ушам. – Товарищ сержант!
Боец, увидев, что Якушев пришел в себя, быстро затараторил:
– Командира убило, комиссар тяжело ранен, вас зовет.
– Одного меня? – спросил сержант и поморщился. Гул в голове еще стоял.
– Еще старшину звал. Лейтенант уже там.
– Хорошо, иду, – поднялся Степан.
Комиссар Чурилов был земляком сержанта. Оба из Томска и оба жили на одной улице рядом с Воскресенской горой.
Стоп! Якушев остановился. Почему-то кажется, что его родина не Томск, а Городец…
Почему? Степан тряхнул головой, поморщился на вспышку боли, затем выглянул из окопа – как там немцы?
«Немцы… – возникла странная мысль, – значит, мужикам не приснилось…»
Удивиться этому Якушев не успел – засвистели пули и по краю окопа ударило очередью. Степан инстинктивно пригнулся, стряхнул насыпавшуюся на него землю, выматерился в адрес немцев и, пригибаясь, направился к правому флангу.
Чурилов с полностью забинтованной грудью лежал на дне окопа. Кровь намочила всю гимнастерку и проступила сквозь бинты. Рядом уже стояли старшина с лейтенантом.
– Что немцы? – хрипло спросил Чурилов.
– Отогнали, товарищ комиссар, – доложил лейтенант. – Затихли пока.
– Ненадолго… – выдохнул комиссар, – это авангард только. Следом идет полк. Нам его не сдержать. Так что слушай приказ…
Чурилов кашлянул. Кровь потекла изо рта.
– Слушай приказ, – повторил уже тише, – надо срочно предупредить наших…
Вновь закашлялся, кровь начала течь сильнее. Боец с санитарной сумкой бросился к Чурилову, но тот отстранил его.
– Сержант… Степан… – еле слышно позвал комиссар, – наклонись…
– Сержант… Степа… выведи людей. Ты тут самый опытный остался… лейтенант просто мальчишка… выведи. И предупреди командование дивизи…
Чурилов замолк и медленно выдохнул…
– Товарищ комиссар!
Уже Якушев отстранил наклонившегося санитара. Потом закрыл глаза умершему, поднялся и снял каску. Постояли молча.
Сержант взглянул на лейтенанта. Тот был бледен и явно растерян.
Не успел Степан спросить лейтенанта, какие будут приказания, как за спиной кто-то быстро проговорил:
– Таварыш камандзир!
Якушев удивленно повернулся. Позади стоял парнишка лет двенадцати из местных, которого еще когда окопы рыли устали отгонять, чтобы не мешал и не доводил нескончаемыми вопросами.
– Таварыш камандзир! – затараторил парнишка. – Германци. Па лесе абышли. Чалавек сто. С куляметом и уинтоуками.
– Где? – спросили одновременно все трое.
– Па поудни тры вярсты. Сюды идуць.
Сержант взял планшет капитана, открыл и вгляделся в карту.
– Так, вот тут, – ткнул он в точку на карте, потом провел им до деревни.
– Хреново, – высказался старшина. – Теперь как, товарищ командир?
Лейтенант растерянно молчал.
– Тебя Андрей вроде зовут? – спросил паренька Воронин. – Ты, пострел, сам как сюда пробрался?
– Так па ускрайку, – махнул тот рукой, – лесам ды берагам ды па кустах.
– А нас провести сможешь?
– Ни, – замотал паренек белобрысой головой, – там ужо германци. Дакладна кажу!
– Куда провести?! – вскинулся лейтенант. – Приказа на отход не было!
– Приказа не было, – согласился Якушев. – Но нас осталось три десятка. А патронов на двадцать минут боя. Гранат вообще нет. Там, – и сержант показал на запад, – на нас до полка прет. Ляжем тут все. А потом немцы в тыл дивизии ударят. Если уходить, то вместе. Прорываться. Кто-нибудь до наших дойдет. Так шансов больше.
Лейтенант не ответил. Сержант приподнялся и заглянул за бруствер. Танки по-прежнему стояли у опушки. Вражеской пехоты не наблюдалось. Обстрел прекратился.
– Что-то затеяли…
Пулеметная очередь грянула неожиданно. Бил трофей на правом фланге, и похоже, в сторону поля.
– Немцы!
– К бою! – крикнули одновременно лейтенант и старшина.
Перебежками, меж разрушенных хат и сараев, бойцы кинулись к восточному склону.
– Как хреново-то, – хрипел на бегу старшина, – там у нас даже стрелковых ячеек нет, только часть окопа слева…
Добежали до чудом уцелевшего хлева на восточной околице. Выглянули. Немцы шли от леса.
– До роты, – сказал лейтенант и еще больше побледнел.
Якушев тоже внимательно осмотрел атакующего врага.
– Два взвода, – уточнил он. – Тоже не сахар. Хреново то, что у них до восьми пулеметов может быть.
Солидно заработал «дегтярев», следом открыл огонь второй трофейный MG. Захлопали трехлинейки бойцов, рассредоточившихся по разрушенным домам и сараям.
Степан стрелял, считая каждый патрон. Мазать нельзя. Боеприпасов осталось ничтожно мало. И он не ма зал.
От леса ударили немецкие пулеметы. По срубу часто забарабанило, перемалывая древесину в труху. Убило бойца слева. Вскрикнул старшина. Он отполз и начал заматывать раненую ногу.
«Дегтярев» перенес огонь на опушку, стараясь погасить вражеские пулеметы, а трофейные продолжали работать по полю. Наконец немцы не выдержали и залегли. Потом начали отползать, оттаскивая раненых, а на поле осталось десятка два неподвижных тел.
– Вроде отбились, – пробормотал Воронин.
– Ты как? – спросил его Степан.
– Терпимо. Но теперь не ходок я. Сейчас «дегтярева» заберу. Больше проку от меня будет. Что там немцы?
– Отошли.
Якушев осторожно выглянул и принялся наблюдать.
– Сержант, а откуда тебе известно, что у немцев восемь пулеметов? – спросил лейтенант.
– По штату у них во взводе четыре ручника, – ответил сержант, и тут он заметил шевеление в глубине леса.
– Товарищ командир, там справа, у опушки…
Лейтенант посмотрел в бинокль. На опушке, почти в глубине леса находилась группа вражеских солдат, а рядом размахивал руками какой-то мужичок.
– Кто-то из местных… – пробормотал командир.
– То Прищепа, – услышали они за спиной. – Сволач вядомая! Гэта ен гермацам брод паказав.
Никто не заметил, как этот проныра появился.
– А ты что тут делаешь? – изумился Якушев. – А ну кыш отсюда. Убьют же!
– А я ворага биць хачу! – невозмутимо ответил Андрейка. И поднял из травы трехлинейку с примкнутым штыком. – Тольки патронав няма.
Лейтенант винтовку сразу отобрал.
– Я ж вас папярэдзив, а вы… – насупился парень.
Вдруг один из бойцов выругался. Степан проследил за его взглядом, присмотрелся и похолодел – немцы вновь пошли в атаку. Но перед собой они гнали стариков, баб, детей…
Бойцы оторопели.
– Сволочи, – процедил потрясенный Воронин. – Вот сволочи!
Бабы брели, прижимая к себе детишек. Их толкали прикладами. Старики пытались прикрыть родных и сразу получали удары. С поля слышался плач.
Вдруг из глубин сознания всплыло такое, отчего Степан чуть не выронил винтовку. Перед глазами замелькали страшные видения – разрушенные бомбежками города, замерзшие трупы на улицах Ленинграда… сожженные деревни… Хатынь… Росица… Бабий Яр… простые названия, вдруг ставшие страшным напоминанием в будущем.
В будущем?
Степан удивленно огляделся. Все напряженно смотрели на поле, сжимая оружие.
«Твари! Их истреблять надо. Всех до единого! За все, что они натворили на нашей земле!» Это никто не сказал. Это подумал кто-то за него, и Степан был с ним согласен. Злость заполнила сержанта полностью, до скрипа зубов.
– Это что же творится, товарищи? – растерянно спросил один из бойцов. – Это же бабы! Дети! Старики! Как они могут так? Разве у них нет жен и детишек?
– Плевать им на нас! – ответил резко Якушев. – Нет у них никакой совести. Это все план «Ост». Уничтожение всех русских. Расстреляют, потравят газами, сожгут, потому что унтерменши мы. Нелюди, значит.
И замолчал, удивляясь сказанному. Память вдруг подсказала такое…
– Как это нелюди? – вскинулся лейтенант. – Ты чего несешь, сержант?
– То самое, командир, – процедил сержант не своим голосом. – Вон, туда посмотри… что они творят! Люди для немцев они сами, все остальные – недочеловеки.
– Сволочи! – выругался боец. – Подойдут наши, так ударим, что сразу поймут – кто здесь люди!
Якушев уже знал, что удара не будет, что Красная Армия нанесет свой сокрушающий удар нескоро. Долго еще до этого удара. Но он промолчал, сам потрясенный.
Плач и вой приближался. Немцы толкали перед собой заложников, стреляли из-за их спин и тут же прятались. Бойцы целились во врага, но стрелять опасались, не задеть бы баб да детей…
Один старик отмахнулся от солдата, и тот пристрелил его. Бабы взвыли громче. Кто-то кинулся назад, к лесу. Выстрелы… упал убитый старик… мальчишка… молодая женщина…
– Мамка! Мамка-а-а! – взвыл за спинами бойцов Андрей. – Мамку забили!
Парень вскочил и бросился вперед, но, не пробежав и десятка метров, вскинул нелепо руками и рухнул, обливаясь кровью.
– Су-у-уки-и-и-р-р-р-а-а-а-а!
И три десятка бойцов понеслись на врага.
В штыки.
«Там пулеметы!» – мелькнула чужая мысль и пропала в бурлящей ярости.
– Ыр-р-р-а-а-а! – рождающийся в груди рык драл глотку и глушил все вокруг, словно не тридцать разъяренных бойцов атакуют врага, а вся рота, батальон, полк!
Острые жала штыков сверкают на солнце и уже нацелены на ненавистные серые фигуры с закатанными рукавами и в глубоко надвинутых на головы касках.
От опушки запоздало ударили пулеметы. Но бойцы успели пробежать склон, и теперь толпа и сами немцы прикрыли атакующих. С холма заработал «дегтярев». Это старшина начал гасить немецких пулеметчиков.
Немецкая пехота стала стрелять прямо сквозь толпу. Это только прибавило ярости бойцам.
– Ур-р-ра-а-а! – Первым вломился в толпу немцев лейтенант с винтовкой в руках и с ходу вонзил штык во врага.
Якушев перескочил тела двух женщин, и перед ним оказался здоровенный фриц с карабином и штыком. Тот подался вперед, выбрасывая маузер навстречу сержанту, но Степан уклонился влево и сразу ударил. Штык вошел словно в манекен на полигоне. Немец выпучил глаза, выронил карабин и схватился за мосинку. Якушев попытался ее выдернуть, но немец держал ствол обеими руками и крепко. Тогда сержант подхватил немецкий карабин и ударил прикладом под каску.
– Сзади! – вспыхнуло в голове.
Успел оглянуться и машинально двинуть карабин назад.
– Шайзе… – прохрипел немец, заваливаясь.
Дернуло левую руку. Степан отмахнулся карабином и сразу ударил штыком. Что-то сильно стукнуло в маузер, выбивая из рук. Якушев отшатнулся, запнулся об убитого немца. Упал.
– Сыно-ок… помажи… – простонал кто-то рядом.
Пожилая женщина с большой раной на шее. Боль в ее глазах быстро затухла. Женщина замерла…
Ир-р-р! Якушев зарычал, взвился, в прыжке вырывая саперную лопатку, и кинулся вперед.
Отбить штык, взмах, и лопаткой под каску.
По шее немцу, что завалил лейтенанта и пытается добить его штыком.
Взмах, удар, еще удар…
Якушев многое умел. Драться умел, хорошо умел, виртуозно владел ножом, но то, что он творил сейчас…
Какая-то неведомая сила помогала ему. И в голове вспыхивали незнакомые слова, сопровождая его стремительные движения – хоу-сао-туй, мае-гери, гедан-кингери…
И лопаткой, лопаткой…
Подкатом под ноги, левой в пах, лопаткой по шее, оттолкнуться от упавшего, навстречу набегающему врагу, поднырнуть под штык, саперка мелькает два раза, а немец, хрипя и брызгая кровью, улетает за спину…
Свалка! Лязг! Хруст! И рев. Утробный. Оглушающий.
И немцы не выдержали. Сначала попятились, потом побежали.
– Ы-р-р! – вырывается из глотки. – Бей! Бе-е-ей!
– Вперед! – это лейтенант. Еще жив пацан! Весь в крови, глаза бешеные, в руках винтовка, а окровавленный штык выглядит страшно…
– Ур-р-ра! – и бойцы бегут следом за удирающим врагом.
Догнать! Убить!
Степан настиг удирающего немца. В прыжке мощным ударом сломал тому хребет, достал до другого врага, рука с лопаткой в замахе…
Вдруг в голове ярко вспыхнуло. Ноги подогнулись, и Якушев провалился в черноту…
* * *Из неотправленного письма Отто Зейгардта:
«Восемь дней войны, и трудно поверить в то, что произошло всего два дня назад. И я рад, что выжил в той бойне. Моя милая Марта, я не хочу пугать тебя описанием того ужаса, что я испытал тогда. И видит Бог, никто из камрадов не ожидал. Мы все знали, что русские сильны в штыковой атаке, но это…
Их глаза горели бешенством, они рычали как звери. И шли на нас неуязвимые, страшные, жуткие.
На меня надвигался один Иван. Он на моих глазах вонзил штык в грудь Липке, я писал как-то о нем, так этот Иван поднял беднягу Липке на штыке и швырнул через себя. Как куклу. С жутким рыком. Потом он посмотрел на меня, и страх парализовал меня. Я ничего не смог сделать. Русский штык пробил мою грудь.
Но я выжил. Мне сказали, что тогда погибло много камрадов и я уже много раз благодарил Бога, что я один из выживших…»
Глава 3
– Паша. Паша!
– А? – поднял голову Свешников.
– Я вот все думаю, – произнес Маргелов, – что это с нами было?
– Не знаю… – буркнул Профессор.
Вася удивленно покосился на друга. На его памяти «не знаю» от Свешникова никогда не звучало. Всегда он что-то предполагал, объяснял, строил гипотезы…
– Вот и я не понимаю, – сказал Маргелов, – наш томограф снимки делает исправно, может, и не такие, как заводские, но делает же. Вот почему такой побочный эффект? С ним представлять наш продукт не следует.
– Только как аттракцион, – усмехнулся Павел, – специфический.
– Очень плохая идея, – хмыкнул Вася. – Как только про это станет известно, то наш аппарат изымут компетентные органы.
– Это и так ясно, – вздохнул Паша. – Надо причины искать – почему нас закидывает в другие тела, причем в прошлое. И пока я не понимаю, почему.
– Погоди, – Вася почесал затылок, – знаешь, на что это похоже? Я как-то фантастический роман читал – «Корпорация “Бессмертие”» Роберта Шекли. Так там описывались аппараты, которые изымали душу у человека и подсаживали другую. Так продолжали жизнь тем, у кого водились деньги, то есть богачам, а бедолаги, то есть бедняки, были как доноры всего тела. Улавливаешь сходство?
– Пока нет. Мы никого из тел не выгоняем. Не знаю, как у тебя было, а я, когда сказал Григорину про то, что сокрушающего удара еще долго не будет, так он просто подавил меня, загнал в глубину сознания. Я как под пресс попал. Так что… – и Свешников развел руками, – сходства нет.
– Есть! – возразил Маргелов. – Сам факт вселения сознания в чужое тело. И еще, в книге был эпизод, где герою предлагали развлечься – попутешествовать по чужим телам. Героя, кстати, так эвакуировали – сознание скакало по чужим душам, а тело вывезли в рефрижераторе, чтоб приборами не засекли. У нас очень похожий случай. А героя, между прочим, из прошлого перед самой аварией, где он должен был погибнуть, выдернули.
– Из прошлого в будущее, а у нас наоборот. И в начало войны, причем в ту же дату.
– Да-а-а… – протянул Маргелов и посмотрел на Жукова – тот лежал спокойно, лишь ресницы подрагивали. – Попадос, как в альтернативке.
– Что еще за альтернативка?
– Направление в фантастике, – пояснил Вася. – Я ее много читал. В нашем взводе имелись любители. В этих книгах герои всегда, проваливаясь в прошлое, именно в начало или перед самой войной попадали.
– А почему?
– А хрен его знает, Паш. Так авторам хотелось. Причины разные – то инопланетяне, то вследствие экспериментов потомков со временем, то банальная молния. А то и вовсе без объяснения причин – раз и у Сталина в кабинете!
– Вот так сразу к Сталину?!
– Ну, или к Берии, неважно, но обязательно соблюдались три правила – промежуточный патрон, командирская башенка и песни из будущего, плюс варианты…
– Дурь! – констатировал Свешников. – Лучше про планы немцев рассказать.
– Не без этого, – улыбнулся Вася. – А про три правила я просто стебался. И нормальные книги про попаданцев читал.
– Когда ты успел столько книг прочитать? В школе за чтением я тебя никогда не заставал.
– Когда служил. В основном во время долгого сидения на «точках».
Жуков вдруг зарычал и начал махать руками.
– Отключай! – крикнул Свешников, чудом уворачиваясь от выстрелившей в его сторону ноги.
Маргелов отключил «работу» и кинулся на помощь, но помощь не понадобилась – Жуков сразу успокоился. Сел.
– Вы были правы, мужики, – прохрипел Сергей.
Потом он встал, подошел к столу, взял бумагу с именами, и дополнил своей записью:
«Якушев Степан Михайлович. Родился в Томске в 1917 году. Сержант. Погиб 27.06.1941».
Затем налил себе водки. Выпил.
– Что же такое мы сделали? – рассматривая кружку, спросил он. – Это не томограф. Это какая-то машина времени.
– Это не машина времени, – возразил Свешников. – Наши тела никуда не перемещались, и не факт, что было перемещение сознания. Возможно, наш аппарат транслирует в мозг некую запись, сохраненную в памяти земли. Своеобразное информационное поле, ментал, например. Так наш аппарат подключается к менталу, и мы видим все как в записи.
– Тогда не сходится.
– Что не сходится?
– Что это запись. Ты, например, – Сергей ткнул пальцем в Павла, – что-нибудь сделал, когда был… э-э-э… там?
– Ничего, – признался Паша. – Я был напуган… до смерти.
– А ты? – повернулся Жуков к Маргелову.
– Какое там?! Я в полном обалдении был… – смутился Вася. – Да и бой недолгим был…
– Вот! А я помогал, как мог…
– Расскажи.
– Бой был тяжелый, – начал Сергей, – странно, что название деревни не помню, остальное… всю жизнь, начало войны и сам бой… Я был сержантом. Замком…
И Жуков все рассказал. Как ротой держали оборону против целого полка. Как немцы погнали детей, баб и стариков перед собой, как бойцы пошли в штыковую, и как он, именно он убивал немцев.
– Понимаете, Степан, ну тот, в кого я попал, он и так сильным был. Настоящий мужик! Но он бы не выжил в той свалке. Там немцев в три раза больше было. Не бой – резня. Я как бы видел, что творилось вокруг. Видел на все триста шестьдесят градусов. Подсказывал, как уклониться, куда ударить. Иногда я перехватывал действия тела и бил. Со всех сил. Лично свернул голову двоим. Саперной лопаткой рубил… чуть не хватило до леса дойти…
– М-да, – произнес Маргелов. – А я больше мешался…
– Сходится или не сходится, это не объясняет ничего. Во снах тоже всякое бывает. – Паша опять что-то записал в блокнот.
– Или все же имеется перемещение сознания, – сказал Маргелов. – Я даже пример из фантастики вспомнил – аппарат по изъятию-вселению сознания. У нас нечто похожее.
– Согласен, – кивнул Жуков. – И реальная боль. До того, что…
Сергей сдвинул рукав футболки и удивленно показал на четкое покраснение, похожее на след от пулевой раны.
– Как это объяснить? – спросил Маргелов, рассматривая себя. На его теле тоже были покраснения, словно от ожогов. – Очень похожи на ранения, что получили тела тех, в кого мы попали.
– Может, и было перемещение, – пробормотал Паша, рассматривая свой живот, где был узор из красных линий. – Это отразилось на наших телах…
Друзья переглянулись.
– Что теперь будем делать? – высказал общий вопрос Маргелов.
– Как что?! – удивился Паша. – Исследовать, пробовать, пытаться найти причину такой необычной работы томографа.
– Это ясно и так, – сказал Сергей. – А после того как найдем?
– После того как найдем, – ответил Маргелов, – погружаемся или перемещаемся в прошлое и помогаем нашим.
– В чем? – спросил Жуков. – И зачем?
– Как это зачем? – опешил Вася.
– Наши деды справились и без нас.
– Я тебя не понимаю. У тебя ведь прадед погиб.
– При чем тут это?! – выкрикнул Жуков. – Ты забыл, для чего мы это затеяли? Я такие надежды возлагал на этот проект!
Маргелов промолчал, хмуро смотря на друга.
– Паша, ты хоть скажи…
Но Свешникова только плечами пожал. Сергей вздохнул. Сел.
– Извините, мужики, я действительно много надежд возлагал на этот проект, а тут…
– Я предлагаю поступить так, – решительно поднялся Паша, – первое – находим причины, из-за которых томограф работает на перемещение, фиксируем эти причины, временно исправляем и проверяем томограф в нормальном режиме. Второе – делаем дубликат томографа, который представляем как новый продукт. Ну а третье, на этом аппарате, как предложил Вася, делаем выходы в прошлое. Ведь надо исследовать этот феномен, и я тоже считаю, что можно нашим помочь. Вдруг удастся сократить потери, например?
– А как быть с эффектом бабочки? – поинтересовался Жуков.
– А никак, – пожал плечами Паша, – это лишь теория.
– Которую придется проверять нам, – хмыкнул Вася.
– Проверим. И еще, – добавил Свешников, – хорошо бы понять – почему нас забрасывало в одну и ту же дату. И почему именно в сорок первый.
– Когда начнем? – спросил Маргелов.
Все посмотрели на часы.
– Да хоть сейчас, – пожал плечами Паша. – Времени еще навалом.
– Тогда я первый! – потер руки Маргелов и направился к кушетке томографа.
– Э-э-э, стой! – возмутился Сергей. – Почему ты первый?
– Потому что десантура всегда впереди!
– Это разведка всегда первая.
– Вы еще подеритесь! – засмеялся Паша. – Просто бросим жребий и без обид…
* * *Яркая спираль закручивалась, превращаясь в яркую трубу, по которой быстро несло маленькую частичку вселенной, бессмертную субстанцию или попросту – душу. Мгновение и спираль выстрелила мыслящим сгустком через черную воронку. И вместо необычной легкости, навалилась жуткая тяжесть, как кувалдой вбив сознание в чужое тело.
Первое, что ощутил Маргелов, это падение. Рот наполнился чем-то сухим и противным.
– От же! – воскликнул кто-то. – Сомлел, что ли, сержант?
Васю подхватили под руки и помогли подняться. Маргелов мелко заморгал – пыль попала не только в рот.
– Что тут произошло?
– Сержант наш упал, тащ командир, – ответил кто-то из помощников.
Вновь сержант, подумал Маргелов и увидел перед собой военного с двумя кубиками в петлицах. Лейтенант оказался ему по подбородок. Или командир маленький, или он теперь большого роста.
– Упал, тащ лейтенант, – доложил Вася командиру. – В глазах помутнело, наверно, тепловой удар был. Жарко.
Лейтенант смерил Маргелова пренебрежительным взглядом.
– Приведите себя в порядок, сержант, – неприязненно сказал он и направился по дороге.
– Вот ведь… – тихо выругались справа, – сам-то весь в пыли…
– Он прав, – буркнул Вася и принялся отряхиваться, не забывая часто сплевывать.
Надо же так брякнуться с открытым ртом, всю пыль с дороги собрал. Наверно, хозяин тела в момент состыковки сознаний смачно зевал, а сила, с которой Маргелова внедрило в сержанта, повергла того в состояние грогги – почти никаких мыслей. Но некоторую информацию Вася получил. Звали его, то есть того, в кого попал Маргелов – Ярослав Васильевич с душисто-слезоточивой фамилией – Резеда. Родом из Мурманска. Служит с сорокового года. На хорошем счету. Отличник боевой и политической. Вот только со взводным отношения прохладные. Да и плевать на отношения. Разбираться в причинах неприязни Вася не собирался. Но плевать уже было нечем.
– Держи. – И ему сунули флягу.
Маргелов сполоснул рот теплой водой. Стало легче.
– Спасибо, – поблагодарил он бойца.
– Ничто, тащ сержант. Мы с понятием.
Понятливый боец с фамилией Репин забрал флягу, поправил винтовку на плече и зашагал по дороге. Маргелов тоже поправил мосинку и двинул следом, на ходу осматриваясь. Начал с себя. Рост, судя по всему, действительно высокий. Тело худое, но мускулистое. Ладони широкие и в мозолях. В общем – не хлюпик, что радует. Лицо… на ощупь не осмотришь, но это дело поправимое, потом в зеркало лишь глянуть – какова его физиономия. И главное, теперь Вася на первых ролях, то есть сам управляет телом, а не так как в случае с танкистом.