Такое запутанное дело. Когда конец близок

Глава 1

Мордекаю Тремейну казалось, что вечеринка удалась на славу. Собралась большая компания, а знакомство с новыми людьми всегда доставляло ему удовольствие. Да, он действительно проявил излишний, даже несколько опасный энтузиазм в процессе оценки предложенных Анитой Лейн великолепных вин. Пусть достойный джентльмен и не надел розовых очков, пенсне, сквозь которое он жизнерадостно смотрел на мир, на время приобрело свойство наделять всех и каждого чрезмерным добросердечием.

В результате профессиональной деятельности хозяйки вечера – а Анита Лейн писала критические статьи о театре и кино – круг ее знакомых отличался невероятной широтой, и в просторной квартире в районе Кенсингтон собралась причудливо пестрая компания. Сегодня в качестве звезды и светского льва предстал Адриан Картхэллоу.

Новая картина художника под названием «Триумфальный марш человечества» только что была представлена на суд заинтересованным зрителям. Мир искусства вздрогнул и сразу разделился на два непримиримых лагеря: сторонники полагали, что произведение достойно почетного места среди шедевров, а противники уверяли, будто заглядывать в подобные глубины горечи и цинизма не просто опасно, но и вредно.

Мордекай Тремейн картину не видел, однако читал доводы обеих сторон и склонялся к поддержке автора, считая, что даже если творческое высказывание горько и цинично, то, во всяком случае, искренне и основано на правде.

Замысел заключался в наглядном изображении процесса эволюции – от первобытного примата до современного человека. Сила художественного воздействия сравнительно небольшого полотна поражала. Картхэллоу талантливо использовал творческий метод импрессионизма, при этом счастливо избежав примитивного преувеличения. Взгляд зрителя послушно следовал за автором из левого нижнего угла в правый верхний. Смелые цветовые пласты отражали стремление человечества к развитию; фигуры толпились, тесня друг друга в непреодолимом порыве жизненной силы. Главный смысл произведения заключался в том, что триумф человечества, достигшего вершины эволюционного древа, отягощен войнами, голодом, эпидемиями и жадностью. Издали фигуры выглядели благородными, однако при ближайшем рассмотрении оказывались гримасничающими скелетами, в чьих пустых глазницах таилось зло.

Несколько минут близкого общения с картиной повергали зрителя в шок, изображение отвратительно менялось, и будто распространяло ужасное зловоние склепа. Критики настойчиво просили Картхэллоу открыть тайну поразительной техники, но художник наотрез отказался обсуждать вопросы профессионального мастерства. «Рембрандт хранил свои секреты, – с достоинством отвечал он, – а я сохраню свои».

В самом начале вечера Анита Лейн познакомила Мордекая Тремейна с художником.

– Достойный джентльмен сгорает от желания пополнить тобой свою коллекцию, Адриан, – пояснила хозяйка.

Картхэллоу не сразу понял, о чем речь, однако через пару секунд лицо его озарилось догадкой.

– Тремейн? Вы – тот самый Мордекай Тремейн, который умеет оказаться в нужное время в нужном месте и гениально расследует убийства?

Мордекай Тремейн скромно пожал плечами и признался:

– Раз-другой действительно довелось задержаться там, где работала полиция. Ну, а газеты придали моей персоне широкую известность.

– Я заметил, – кивнул Картхэллоу.

– Заслуги были слегка преувеличены, – торопливо добавил Тремейн, решив, что скромность может показаться чрезмерной, а потому подозрительной. – Возникла тенденция пренебрегать ролью полиции, а ведь, как правило, именно детективы выполняют основную работу.

– Как только снова почувствуете излишек известности, немедленно сообщите, – сказал Картхэллоу. – Не скрою: для меня чужая слава – надежный источник процветания.

Художник производил впечатление законченного эгоиста. Тремейн с сожалением ощутил в себе ростки антипатии, однако благоразумно решил, что делать поспешные выводы недальновидно. Первое впечатление часто не соответствует действительности. Он задумчиво посмотрел на собеседника. Заметил длинный тонкий нос, редеющие волосы, нависающее над ремнем брюшко успешного человека. Художник любил нежиться в лучах славы и постоянно находиться в центре внимания, однако стремление к известности вовсе не означало, что по натуре он дурной, испорченный человек. Вероятно, на авансцену Адриана Картхэллоу толкало изобилие творческой энергии.

– Даже самый умный из преступников рано или поздно оступается, – ответил Тремейн на вопрос собеседника относительно его хобби. – А если полиция заподозрит хотя бы самую мелкую нестыковку, увернуться уже никак не удастся.

– Следовательно, в идеальное преступление вы не верите? – уточнил Картхэллоу.

– Идеальным можно считать лишь то преступление, которое вообще не подвергается анализу, потому что как только полиция узнает о нем, безупречность моментально исчезает. Суть заключается в том, что никто не должен заподозрить, что совершено преступление.

– Понимаю вашу мысль, – произнес Картхэллоу едва ли не с сожалением. – Наверное, обидно совершить идеальное преступление и не иметь возможности гордиться им лишь потому, что отлично выполнил работу. Интересно, сколько оставшихся вне подозрения убийц разгуливают на свободе, мечтая рассказать миру о собственной гениальности?

– Надеюсь, немного, – поспешно заверил Тремейн.

Картхэллоу лукаво взглянул и посоветовал:

– Вам стоит последить за мной.

Тремейн с сомнением посмотрел поверх пенсне.

– Неужели хотите сказать, что обдумываете собственное идеальное преступление?

Художник улыбнулся:

– Не совсем. Но вам не дано предвидеть, когда мне суждено сыграть главную роль в одной из ваших детективных историй. Роль трупа. Множество людей терпеть меня не могут, а некоторые уже прямо заявляли, что воспользовались бы возможностью разделаться со мной. Хотелось бы надеяться, что кто-то, по-настоящему знающий свое дело, рано или поздно сумеет за меня отомстить!

Заявление прозвучало шутливо, однако оставило жутковатый осадок. На пару мгновений Тремейн вообразил, будто стоит возле могилы. Собравшись с духом и отогнав слабость, он продолжил разговор:

– Полагаю, художник неизбежно наживает врагов. Особенно если честно изображает то, что действительно видит. Но слова – еще не поступки. Люди часто говорят то, во что сами не верят.

– Наверное. – Картхэллоу снова улыбнулся и отвернулся в поисках очередной порции виски.

Продолжить дискуссию не удалось, поскольку художник вызывал всеобщий интерес и откровенно наслаждался популярностью.

Не исключено, что Мордекай Тремейн так и ушел бы с вечера с ощущением неприязни, если бы не одно обстоятельство – отношение Картхэллоу к жене. Он ни на секунду не забывал о ее присутствии, старательно обеспечивая ей внимание окружающих. Понять заботу не составляло труда, поскольку Хелен Картхэллоу оказалась весьма привлекательной особой. Хотя Мордекай Тремейн подумал, что предпочел бы видеть даму чуть менее оживленной, а смех ее слышать чуть более приглушенным. Но в то же время он трезво оценивал особенности собственного восприятия и признавал, что в некоторых вопросах старомоден. К тому же, беседуя с миссис Картхэллоу, он вовсе не чувствовал, что общается с жесткой, черствой светской львицей. Излишне смелый макияж не скрывал глубокой женственности натуры.

В поисках темы для первого разговора Тремейн упомянул оперетту, которую посмотрел на прошлой неделе, и лицо собеседницы мгновенно вспыхнуло энтузиазмом. Сразу стало ясно, что тема интересует ее. Изящная стройная фигура приобрела новую живость, в темных глазах отразилась энергия, а бледные щеки порозовели, отчего кричаще алый цвет губ смягчился и почти утратил резкость.

Хелен Картхэллоу предстала другим человеком, и в результате к завершению вечера Мордекай Тремейн окончательно запутался в своих чувствах и не сумел составить определенное мнение о молодой даме. Не видел бы он миссис Картхэллоу в состоянии непосредственного детского восторга, не замутненного обычными взрослыми комплексами, то воспринял бы ее как пустое алчное существо, вписавшееся в мир богемы в роли веселой жены успешного художника, расточающего бессмысленные улыбки и фальшивые комплименты. А теперь возник вопрос: какая из двух женщин – настоящая Хелен Картхэллоу? Не являются ли алая помада и громкий смех средствами ее защиты?

Жена прославленного художника обречена на постоянное ревнивое внимание, вынуждена встречаться и мило общаться с людьми, с которыми в иных обстоятельствах не имела бы ничего общего. А если в глубине души она боялась этого мира и занимала оборонительную позицию?

Чтобы не утонуть окончательно в бесконечных версиях, Тремейн запретил себе искать ответы на неожиданно возникшие вопросы. В любом случае его романтично настроенная душа с радостью встретила предупредительность, проявленную Адрианом в отношении супруги. В то время как святость брака нередко катится под откос вместе с другими моральными ценностями, особенно приятно найти человека, прилюдно ухаживающего за собственной женой.

Прощаясь с хозяйкой дома, Мордекай Тремейн поделился своими впечатлениями. Выдержанное вино смягчило чувства, и мир предстал в преувеличенно сентиментальных красках. Анита Лейн взглянула на него с любопытством и сухо осведомилась:

– По-прежнему читаете «Романтические истории», Мордекай?

Несмотря на лирическое настроение, он уловил в голосе критическую ноту и уточнил:

– Что вы имеете в виду?

– Ничего особенного. Забудьте. Порой лучше витать в облаках.

Тремейну хотелось продолжить беседу, однако хозяйка уже отвернулась, чтобы проститься с другими гостями, а в его блаженно-приподнятом состоянии все сомнения казались преувеличенными.

Глава 2

Возможно, это произошло потому, что Мордекай Тремейн часто вспоминал о художнике, а в последующие недели его имя попадало в поле зрения так много раз, словно было предначертано судьбой. Газеты печатали сообщения о выступлениях Адриана Картхэллоу на различных собраниях и встречах. Как правило, высказывания носили резкий, язвительный характер и вызывали недовольство определенной части общества, чем неизменно привлекали к себе внимание. Не возникало сомнений, что ради этого скандальные речи и произносились. В прессе появлялись фотографии Адриана Картхэллоу во время светских раутов – всегда рядом с очаровательной супругой.

Мордекай Тремейн заинтересовался. Начал читать все, что было написано о блестящей творческой карьере, проследил восхождение от картины к картине, начиная с того момента, восемь лет назад, когда неизвестный художник явился в Лондон с рулоном холстов под мышкой и начал упорное наступление на Королевскую академию искусств.

Игнорировать Картхэллоу было невозможно. В этом заключалось основополагающее свойство мощной натуры. Его картины вызывали бурные дискуссии, но их техническое совершенство не вызывало сомнений. Сразу укрепилось мнение, что мастер умел держать кисть и уверенно стоял на своем в публичных обсуждениях творческого метода того или иного художника. Эти качества позволили преодолеть антагонизм, который неизменно встречает новичка, стремящегося проникнуть в круг избранных и при этом не голодать на чердаке, умирая в печальной безвестности.

Во всяком случае, Картхэллоу никогда не признавался в том, что голодал, хотя его умения, несомненно, требовали долгих лет неустанного труда. Даже гений должен каким-то образом поддерживать свое физическое существование, пока творческий дух витает в облаках, а рука учится точно передавать тонкости замысла.

Неизвестно, где и как жил Адриан Картхэллоу, прежде чем из Парижа приехал в Лондон – центр мира, который твердо вознамерился завоевать. Говорят, он жил в Буэнос-Айресе, Чикаго и Бостоне. Кто-то слышал, как сам он однажды признался, что учился в Риме, у неизвестного широкой публике талантливого художника, в полной мере владевшего секретами Микеланджело и Тициана. Картхэллоу утверждал, будто подружился со стариком в последние, отягощенные бедностью годы, и оплатил лечение его дочери в швейцарском санатории. В знак благодарности мэтр поделился священными тайнами ремесла.

Версия представлялась чрезвычайно экспансивной, вполне соответствовала натуре Адриана и вызывала серьезные подозрения. Никто не мог доказать ее правдивость, но в то же время до сих пор не опроверг.

Постепенно, фрагмент за фрагментом, Мордекай Тремейн собрал историю жизни художника после приезда в Англию. Однако в то время еще ничто не предвещало грядущей драмы, где ему самому предстояло сыграть отнюдь не последнюю роль. Тремейну казалось, будто его действиями руководят исключительно любопытство и давняя привычка классифицировать человечество. Встречая новых людей, он неизменно стремился выяснить, кто они, откуда явились и чем занимаются.

Особый интерес представляли явления, так или иначе связанные с искусством. Неожиданно его внимание привлекла новость о визите в Англию бизнесмена Уоррена Белмонта. Богатый американский гость не должен был попасть в поле его зрения, но в данном случае тот приехал специально, чтобы вложить немалую сумму в различные произведения искусства, в том числе картины. Тремейн пытался понять, счел ли коллекционер работы Картхэллоу выгодной покупкой с точки зрения будущего или художник сумел убедить его в выдающихся достоинствах собственных произведений.

А вскоре разразился скандал с Кристиной Нил.

Шум вокруг «Триумфального марша человечества» начал стихать. Следовательно, настало время бросить в стоячую воду новый камень. Вне всякого сомнения, Адриан Картхэллоу безошибочно чувствовал, когда необходимо сделать следующий шаг.

Целую неделю газеты изо дня в день развивали пикантный сюжет. Внезапное исчезновение Кристины Нил; появление разгневанного отца в клубе, завсегдатаем которого считался Картхэллоу; откровенное интервью, данное художником на следующий день – все эти события оказались на первых полосах. Странно, что знакомые джентльмены выразили художнику определенную поддержку, хотя и считали Картхэллоу позером. Они заявили, что Кристина Нил вела себя неприлично: открыто преследовала его, а потому в полной мере заслужила правдивый портрет. И только она сама была виновата, что Картхэллоу изобразил ее такой, какой увидел.

Мордекай Тремейн узнал, причем встретил открытие со смешанными чувствами, что Адриан Картхэллоу завораживал женщин. Ради внимания кумира многие из поклонниц забывали себя; особенно отличались такие избалованные, пустые особы, как Кристина Нил.

Пока, разумеется, история в очередной раз повторяла хорошо знакомый сюжет. Талантливый художник, обладающий безмерной властью над женщинами и беспечно идущий своей дорогой, не замечая ни разбитых сердец, ни взбешенных мужей, представлял собой любимый образ плодовитых романистов. Однако Адриан Картхэллоу не вписывался в привычную схему. Дело в том, что готовые броситься к ногам впечатлительные особы ничуть его не привлекали. Репутация верного супруга оставалась безупречной. Ни единый скандал не запятнал его имени.

Мордекай Тремейн, чье мнение о художнике колебалось в зависимости от последних новостей, воспринимал данный факт с глубоким удовлетворением. Он помнил безупречное внимание Картхэллоу к жене, а потому с пониманием относился к недостаткам его характера и даже был готов признать наличие симпатии.

Зимние дожди сменились морозом; и вот, наконец, настал яркий, бодрящий март. Солнечным днем, когда Лондон казался особенно грязным и неухоженным, Мордекай Тремейн решил посетить Тауэр.

Сам визит прошел без особых происшествий. Как обычно, любознательный джентльмен с интересом осмотрел экспонаты музея, поскольку его живое сознание всегда оставалось открытым для восприятия атмосферы прошлых дней. Короткая прогулка по тропе Рейли, взгляд на зеленую поляну, где когда-то возвышалась виселица, помогали ему проникнуться историческим духом вековых камней. С сочувственной дрожью вспомнив несчастных узников, Тремейн прошел сквозь Ворота изменников, постоял возле Кровавой башни, а потом целый час бродил среди экспонатов, представленных в главном зале Белой башни.

Он покинул Тауэр с намерением прогуляться в направлении собора Святого Павла и на одной из узких, переполненных прохожими улочек в районе Монумента увидел Адриана Картхэллоу. Художник стоял у входа в переулок, ведущий в лабиринт обшарпанных домов. Каждое из мрачных строений представлялось логовом порока, но на деле вполне могло оказаться совершенно безобидным, мирным жилищем бедняков. Картхэллоу разговаривал с неряшливо одетым человеком. Мордекай Тремейн, всегда готовый пополнить и без того богатую коллекцию странных типов, пригляделся к незнакомцу. Низенький, толстый, с абсолютно лысой и на удивление плоской головой, тот напоминал опытного рыночного носильщика, череп которого от долгих нагрузок принял наиболее подходящую форму.

Наверное, коротышка почувствовал на себе взгляд, он внезапно поднял голову и слегка подтолкнул собеседника локтем. Адриан резко обернулся и посмотрел на Тремейна.

Трудно точно сказать, что произошло потом. Мордекаю Тремейну показалось, будто Картхэллоу сделал испуганное, торопливое движение, и коротышка мгновенно растворился в темной глубине переулка. Однако вполне могло случиться, что разговор и так уже закончился.

Тремейн не знал, вспомнит ли художник встречу на званом вечере, поскольку с тех пор прошло немало времени и случилось немало встреч. К тому же, вряд ли случайный знакомый мог вызвать особый интерес.

Однако Картхэллоу узнал Тремейна мгновенно, а приветствовал открыто и искренне, шагнув навстречу и протянув руку для пожатия.

– Уж не сыщик ли стоит передо мной? Что привело вас в эти дикие края?

– Изучаю местное население, – ответил Мордекай Тремейн, стараясь соответствовать заданному тону. – С полным правом могу адресовать тот же вопрос вам!

– И получите тот же ответ, – парировал Картхэллоу. В его манере не было ни тени смущения или неловкости. – Ищу подходящие типажи, а потому нередко сюда забредаю. Чтобы не потерять остроту восприятия, необходимо интересоваться, как живут другие особи. Да вы и сами наверняка это знаете.

– Да, – согласился Мордекай Тремейн, – я это знаю.

Они двинулись по узкому тротуару, не без труда прокладывая путь в плотной толпе. Картхэллоу был уверен и спокоен, нисколько не стесняясь недавнего разговора со странным типом из переулка. Более того, он пребывал в отличном расположении духа, с удовольствием указывал на достойных внимания обитателей квартала и здания – в равной степени проявляя знание местного населения и географии. Его острые комментарии оживляли прогулку.

– Видите вон того парня возле паба? Каким бы выразительным получился портрет! Большие уши, низкий лоб. Сразу видно, что произошел от обезьяны. Вот бы заполучить его в качестве модели!

Через несколько ярдов снова:

– Взгляните на этот ресторан! – величественным взмахом руки Картхэллоу едва не сбивал с ног встречного пешехода. – Крошечное заведение на углу. Если хотите увидеть жизнь во всей красе, лучшего места не найти. Хозяин – преступного вида испанец. Негодяй, каких мало. Называет себя Педро, но настоящее имя никому не известно. Если где-то и звучало, то только в Скотленд-Ярде. Я бы его изобразил, да боюсь: того и гляди обидится и горло перережет! Если когда-нибудь там окажетесь, сидите тихо, как Братец Кролик!

– А вы неплохо ориентируетесь в этих краях, – заметил Мордекай Тремейн.

Картхэллоу предпочел услышать в словах комплимент и широко улыбнулся.

– Нельзя постоянно сидеть в студии и только работать. Время от времени приходится выползать из норы и смотреть по сторонам, чтобы понимать, куда движется мир и какие люди в нем обитают.

Да, возможно, Адриан Картхэллоу был эгоистом, однако прогулка в его обществе щедро дарила впечатления, хотя и напоминала шествие по авансцене на глазах у собравшейся в зале публики. Даже в городе, взявшем за правило ничему не удивляться и считавшем необычное обычным, художник выделялся в толпе. Всю дорогу его преследовали любопытные взгляды. Попрощавшись, Мордекай Тремейн почувствовал себя так, будто только что выбрался из витрины шикарного магазина, и вздохнул с облегчением.