Хока
Кисти Мудрой Павлины взмахнули в воздухе, и, неожиданно, ведьмы запели на непонятном языке нудную песню, протяжно и визгливо. Они подняли свои, до удивления одинаковые, клюки и одновременно ударили ими в пол. Грохот заглушил песню.
Медленно проявляясь, материализовался высокий постамент. На его вершине стояла статуэтка Черного идола. Он спал, веки были полуопущены. Крупные полные губы кривились в гримасе пренебрежения.
В руках баба Паша держала окровавленные бинты, которыми обрабатывала рану Нине. Ее сильный голос разрезал шум, заставил замолчать песню шабаша. Она начала читать молитву на незнакомом языке, обращаясь к каменной фигуре. Что-то громко прокричав, она приложила бинты к губам Черного идола. Через некоторое время каменные веки приоткрылись, чуть колыхнулся жирный живот. Главная ведьма с силой стала натирать черную статую кровью молодой девушки.
Грянул хор старческих голосов, деревянные палки снова грохнулись в пол, бешеный ритм вновь понес престарелую самодеятельность по волнам Терпсихоры.
В своей постели от смутного беспокойства проснулась Нина. Ей казалось, что кто-то пристально смотрит на нее. От этого вторжения в области груди пробежал холодок.
Странные звуки неслись среди ночи. Хотелось плакать, на душе было тревожно. Она встала, подошла к окну, но ничего необычного увидеть не смогла. А звуки все усиливались, Нине казалось, что рождаются они в ее мозгу.
Она села в кресло и охватила голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону в такт мелодии. потом попыталась успокоиться, сказав себе, что это ей только чудится, что это – нервы.
Потом она попыталась отвлечься и принялась вспоминать их встречу с Владом, но ничего хорошего из этого не вышло: ей пришла мысль о Черном идоле, и к чувству тревоги добавилась паника. Интуитивно девушка чувствовала, что существует связь между событиями этой ночи и пропавшей статуэткой. Все-таки она вновь попыталась заснуть.
Сон был коротким, она все время убегала от кого-то и везде, куда бы она ни спряталась, в воздухе висели два глаза и, не мигая, следили за ней, поэтому, преследователи всегда знали, где она. Страх нарастал и нарастал, и казалось, что страшнее уже не может быть, но с каждой секундой становилось еще более жутко.
Все время Нина слышала топот множества бегущих ног. Звуки неслись ритмично, «Там-там, там-там», и что-то ей напоминали. Из ниоткуда выплыла сгорбленная фигура бабы Паши, она ехидно улыбнулась и погрозила ей своей деревянной палкой.
Нина закричала.
– Проснись, – теребила ее бабушка. Нина проснулась, продолжая слышать все то же, «там-там».
– Бабушка, а ты это слышишь? – подняла указательный палец Нина, с затаенной надеждой, что она не сошла с ума, а странная музыка действительно существует. Она приоткрыла рот, чтобы лучше слышать.
Бабушка прислушалась. Ночью все чувства обостряются, и Антонина Ивановна услышала едва уловимые звуки.
– Это, наверное, из бара слышна музыка, – ответила она.
– А который час? – спросила Нина, хотя знала, что было уже слишком поздно для бара.
– Да-а-а, – протянула Антонина Алексеевна, – так кто же тогда в такое время музыку крутит?
Сейчас Нине было все равно, кто «музыку крутит», главное, что это был не плод ее болезненных фантазий, и что она не сошла с ума.
Девушка пожала плечами.
– Что-нибудь страшное приснилось? – участливо спросила бабушка. – Ты кричала.
– Да, что-то очень страшное, только не помню, что, – слукавила она. – Оставь, пожалуйста, свет.
Нина задумалась, она, конечно, помнила свой сон, но расстраивать бабушку не стала. Рана начала ныть и снова вернула мысль о бабе Паше.
«Странная она», – подумала Нина. Ей, вдруг, начало казаться, что все между собой связано: и ее травма, и сама баба Паша и, даже эта ужасно надоевшая музыка. Над всем этим, словно незримый призрак, витал образ Черного идола.
– Я завтра об этом хорошенько подумаю, – сказала себе Нина и закрыла глаза, с трудом отпуская плохие мысли.
Глава четвертая
Первый сон
Она вышла из дома, не открывая дверей. Что-то было не так. Серый свет, непонятно из какого источника, давил на психику. Было пустынно. На улице не было даже кошек и собак. Тишина стояла, как правду говорят, ватная, и Нине показалось, что она оглохла, были не слышны даже ее собственные шаги. Куда она шла, девушка и сама не знала: туда, куда вели ее ноги. А они вели уверенно по тротуару вдоль пустых глазниц домов, от которых веяло чем-то чуждым, заставляющим замереть сердце от страха.
Все было знакомо с детства: и эти дома, и дорога, по которой она шла, но, вместе с тем, Нина уверена была, что все здесь ненастоящее, как камуфляж.
Ей, вдруг, острым приступом захотелось вернуться, накрыться в постели одеялом с головой, как в детстве, когда она пряталась от деда Бабая или Хоки, и замереть, приглушая дыхание. В каждом темном углу, из-под стола, из-за бабушкиной машинки, в складках темных штор она видела разных невероятно страшных существ. Если ей среди ночи вдруг хотелось в туалет или просто пить, она не могла встать с постели потому, что под кроватью тоже могло быть чудище. Оно там сидело и ждало, когда же Нина опустит ногу на пол, чтобы схватить ее. Приходилось терпеть до самого утра, пока комната не зальется солнечным светом.
Нина не вернулась, потому, что сейчас был сон, и управлять им она не умела. Ей оставалось только следовать сценарию, написанному неведомой силой.
Девушка зашла в одно из зданий, поднялась по витой старинной лестнице на второй этаж. В доме было пустынно, как и на улице. Ощущение было такое, будто все люди внезапно покинули свое жилище. На плите общественной кухни коммунальной квартиры стояла кастрюля, и их нее шел пар. Нине даже показалось, что пахнет бульоном. В коридоре у окна стоял большой фикус, девушка потрогала пальчиком землю в горшке, влажная. Куда все подевались? Она подошла к первой попавшейся двери и открыла ее.
В пустой комнате с бордовыми тяжелыми шторами стоял большой стол, покрытый тоже бордовой плюшевой скатертью с кистями. Посреди стола на тарелке стоял стеклянный графин с круглой крышечкой и граненые перевернутые стаканы.
За столом сидели странные существа, кожа их была смуглая до насыщенно коричневого цвета с редкой порослью шерсти, нос заканчивался свиным пятачком, который беспрестанно двигался, а на голове, над непривычно крупными ушами, торчали изогнутые рога.
Нина отшатнулась, собираясь закрыть дверь, но тут из-за стола выскочил самый маленький и жестом предложил войти со словами:
– Заходи, мы ждем тебя.
Сидящие за столом, приветливо закивали, располагая к общению.
Войдя, она села на предложенный стул. Напряженно повисла пауза – все молчали. Некоторое время девушка изучала компанию существ, и чем больше всматривалась, тем больше понимала, кто перед ней. К горлу подступила волна холода.
– Ну, вот и познакомились, – сказал среди них, видимо, главный, потому, что сидел посередине и был толще других, – а теперь давай поговорим.
Уже немного осмелев, девушка кивнула. «Это только сон, – успокоила она себя, – здесь все как в сказке, понарошку, так что бояться нечего». Страх начал проходить, и она с любопытством ждала продолжения сна, как развязки приключенческого романа.
«Интересно, кто они»? – подумала Нина.
– Называй нас, как хочешь, но мы не мистические персонажи из вашего народного фольклора, мы мыслящая раса, населяющая Землю, но в другом измерении поэтому, мы не можем видеть друг друга, разве, что иногда, случайно. Такие редкие случаи и породили в вашем мире самые разные о нас представления, – главный сделал паузу, видимо для того, чтобы девушка могла усвоить информацию, – я ответил на твой вопрос?
– Я и не спрашивала, – удивленно произнесла Нина.
– Спрашивала. А теперь о том, почему ты здесь. Мы очень могущественны и можем наградить многим. Чего ты хочешь? Может, сделать отличную карьеру, стать главным редактором какого-нибудь крупного издания, или даже его владельцем? Хочешь тихий уютный домик, скажем, в предместьях Парижа, большая счастливая семья? Все это возможно.
– Я так понимаю, что не бескорыстно, – наконец начала приходить в себя Нина.
– Разумеется, за все в жизни надо платить. Тебе придется сделать, совсем малюсенькую, услугу, – он даже показал пальцами, какую, малюсенькую. Мы заключим небольшую сделку, тебе это ничего не будет стоить.
Все согласно закивали, заговорили, пытаясь убедить Нину, что и делать-то почти ничего не надо. Тот, который пригласил ее войти, принес откуда-то лист бумаги, гусиное перо и огромную иголку.
Нина слушала их и понимала всю нелепость своего положения: она сидит перед представителями самых настоящих чертей и слушает их предложение о сделке! Здесь на столе лежит гусиное перо, значит расписываться нужно кровью. Бред! «Интересно, откуда мог взяться этот сон, подумала она, я на ночь никаких «ужастиков» не смотрела?» Мимолетная мысль о бабе Паше мелькнула тусклой звездочкой и исчезла, не акцентируя на себе внимания.
Конечно, она почувствовала в их наигранном радушии фальшь и поняла, если ее так сильно уговаривают, значит, многое поставлено на карту. Ей захотелось встать и уйти. Она, вдруг, поняла, что, если во сне она себя осознает, то может и вести себя здесь как в жизни, делать то, что считает нужным. Нина поднялась со стула.
– Уходишь? Но ты даже не хочешь узнать, что мы предлагаем тебе сделать?
– Нет, не хочу, – сказала Нина и пошла к выходу.
Но только она взялась за ручку двери, как почувствовала едва уловимое прикосновение к своим вискам, оно было легким, но в тоже время жестким до грубости. И тут, словно кто-то выключил ее, как робота, нажатием кнопки. Пустота. Девушке стало все равно то, что она делала. Ее подвели к столу и показали какой-то документ, зачитали его. Она, даже, согласно кивала, но ни одна фраза не осела в ее затуманенной голове, где-то, в глубине, кричало и билось сознание, отчаянно пытаясь сопротивляться, и эта борьба стучала бешеным пульсом в висках.
Нина протянула руку, маленький юркий чертенок наклонился над ней. Глухая колющая боль, и на пальце повисла красная капля крови.
Она стояла над свитком, перо, смоченное кровью, дрожало у нее в руке. Сейчас она поставит подпись, и ее оставят в покое. Нина слышала голоса, обращенные к ней, видела оскаленные улыбки. У нее было ощущение, что она смотрит на всю эту картину со стороны, из зрительного зала.
Вдруг, пришло пробуждение:
«Что же я делаю?»
Страх неотвратимости прорвался сквозь невидимые преграды и заполнил ее всю. Девушка осознанно посмотрела вокруг, взгляд стал резким. За столом сразу почувствовали это.
– Подписывай, – заторопил старший.
Все замерли. Нина с размаху бросила перо вглубь комнаты и кинулась бежать. Невидимые нити все еще тянули ее назад, а желание убежать боролось с желанием вернуться и взяться за перо. Но сила воли взяла вверх, и нити, которые она физически ощущала, наконец, порвались.
– Ты куда? – закричали ей вслед.
Но девушка уже взялась за дверную ручку. Дверь показалась ей очень тяжелой, она изо всех сил тянула ее на себя, но она открывалась болезненно медленно и при этом противно скрипела, взвинчивая и без того напряженные нервы. Нина слышала, как черти выскочили из-за стола и побежали к ней. Ей казалось, что стоит выскочить в коридор и закрыть за собой дверь, она будет в безопасности, как в детстве, под одеялом, нужно только очень тихо при этом дышать.
– Стой! Держите ее! – услышала она голоса за спиной и невольно обернулась.
Бывшие собеседники, «добрые и пушистые», теперь были похожи на собачью стаю, ощетинившуюся, готовую в любой момент броситься и растерзать в клочья. Нина даже заметила слюну, пеной стекающую по оскаленным клыкам. От этого зрелища у нее пошел по телу ледяной холод. Ей, наконец, удалось открыть злополучную дверь и прошмыгнуть в нее, но, вопреки ожиданиям, чувство опасности не покинуло ее. Стая нечистей кинулась в погоню.
Кто придумал эту винтовую лестницу, как неудобно по ней бежать! Нину буквально заносило на крутых поворотах. Но она все равно спускалась недостаточно быстро. Вот-вот ее настигнет погоня. Что будет потом? Лестница, наконец, закончилась, и девушка бросилась вон из этого дома.
Рычание за спиной становилось громче. Она побежала в сторону своего дома, звуки ее шагов, гулко раздавались вокруг. Ватная тишина наполнялась звуками, и, далеко не самыми приятными. Нина бежала, вот-вот ее догонят, уже немного осталось до своего дома, но ноги так медленно переставлялись по асфальту, как в замедленной киноленте. Она выбилась из сил, но тело ее не слушало, мешал туман, который наполнял серым светом ее сон. Нина была в отчаянье. Она оглянулась, стая перешла на рысь, встав на четвереньки. Они теперь были похожи на волков, преследовавших свою добычу. Уже несколько прыжков отделяло их от девушки. Сейчас погоня закончится, и она узнает, «что будет потом»? Нина закрыла лицо руками, приготовившись к самому страшному.
И вдруг она услышала звон колокола. Сначала тихо, очень отдаленно, потом все громче.
Нина открыла глаза: черти остановились. Она видела, как они безуспешно махали в воздухе своими мохнатыми лапами с длинными тонкими когтями. С каждым ударом колокола они бледнели и отдалялись, пока не исчезли совсем. Тяжелый туман, что мешал двигаться, разошелся, и девушка легко вошла в свой дом. Она прошла сквозь закрытую дверь своей спальни, нисколько этому не удивляясь, и легла в постель.
Колокол продолжал греметь, он был похож на набат, зовущий о помощи.
Нина проснулась, тяжело и осторожно открыла глаза.
Ночь. У окна стояла бабушка и смотрела на улицу.
– Вот Васька разошелся, людям спать не дает. Как на беду трезвонит. А, может, и случилось чего?
Девушка облегченно вздохнула и проснулась совсем. Несколько секунд она лежала, осознавая себя вне опасности и от этого расслабляясь.
– Бабуль, – потянулась в постели Нина, – ну, какую еще такую беду! Что может случиться? Иди, досыпай, ночь еще.
Бабушка ушла спать, а Нина задумалась. Был ли это сон, или все действительно происходило? Осталось ощущение реальности. А если это все так и было, то, что же хотели от нее те, похожие на чертей? Надо было все же их спросить. Назавтра она решила все рассказать Владу.
Спать Нина боялась. Вдруг она закроет глаза, а там снова они. Она несколько раз выходила на крыльцо и прислушивалась к звукам, идущим от дома бабы Паши. Они стали заметно тише, но не пропали совсем.
Глава пятая
Экскурс в историю
Они лежали тихо, прижавшись, друг к другу. Пестрые бабочки, не боясь, садились поблизости, а самая смелая села на плечо Дуняши.
Рыжие ресницы Андрея захлопали, а рот растянулся в улыбке.
– А ты завтра придешь? – спросил он, нежно глядя на Дуняшу.
– Не знаю, если братец уедет куда, а так нет.
– Я здесь ждать буду, как завечереет, может, прибежишь, хоть ненадолго?
Андрей погладил Дуняшу по волосам, черным, как уголь. Девушка сильней прижалась к нему.
– Что с нами будет? – спросили она, – если братец узнает, убьет и тебя и меня.
Андрей перестал улыбаться. Норов у Иван Тимофеича был крутой, уж точно было чего бояться.
– Давай сбежим, Дунюшка, уедем туда, где нас и знать не знают. Обвенчаемся, и будем там жить. Меня батя плотничать учил. Я и денег немного припас.
– Боюсь братца, мой хороший, а ежели отыщет?
– Не отыщет, милая, мы так далеко убежим, что и отыскать невозможно будет. Ты подумай, Дуняша. Все равно Тимофеич нам жизни не даст, а замуж тебя ни за кого не пустит: с добром расставаться не захочет.
– Я подумаю, – девушка встала и отряхнула сарафан, – мне идти пора.
Он поднял ее склоненную голову и крепко поцеловал в губы.
– Ты думай быстрей, а то скоро лето кончится, в непогоду трудно будет в дороге.
Влюбленные разошлись в разные стороны по тропинкам. Девушка – в богатый купеческий дом, а юноша – в дом конюха, служившего у купца на конюшне.
Родители Дуняши умерли давно, оставив трем сыновьям и маленькой дочурке приличное состояние. На смертном одре Тимофей Куприянов, купец второй гильдии, взял со старшего сына слово, что все нажитое, когда повзрослеют братья и сестрица, поделит на всех четверых поровну, а пока обязуется управлять делами семьи честно и добросовестно.
Пока братья были еще малолетками, а сестрица так и вовсе мала, Иван Тимофеевич держал данное слово. Благодаря его стараниям, во многом приумножился их капитал.
Братья выросли, переженились, но не пожелали отходить от налаженного дела, другое дело Дуняша. Росла она строго. Все больше сидела в своей светелке: занималась рукоделием, читала книжки про жития святых, а то и просто слушала, как дворовые девки в девичьей поют. С подружками не водилась, да и не было у них сроду гостей в доме, разве что странница какая забредет, тогда уж праздник.
Была она тиха да кротка, слова поперек не скажет. Любили ее братья, души в ней не чаяли. Иван Тимофеевич сам не женатый был и растил свою сестрицу за дочку.
Уже выросла девушка, заневестилась, а сватов к крыльцу Куприянова все нет и нет. Хороша была Дуняша: и ладна, и умна, и скромна – что еще женихам надо?
Годочки шли, а девушка все в невестах сидела. И пошла молва, что Куприянов сам сватов не подпускает, ведь приданное Дуняши со временем разрослось настолько, что отдавать его стало жалко.
Так и жила его сестрица, обреченная на одиночество.
Но был у нее друг, детьми еще во дворе бегали, сын конюха, Андрейка. Маленькие неразлучные были, а когда взрослеть стали, запретили им видеться. Да тянуло молодежь друг к другу, стали они тайно встречаться.
Дуняша долго решалась на побег. Уже лето пошло к концу, а она все никак не могла решиться. Но случилось то, что рано или поздно должно было случиться: Дуняша понесла. Сначала она никак не могла в это поверить, а спросить у кого-либо было невозможно. Но, когда пришла уверенность в ее беременности, сомнения в побеге отпали сами собой.
Глубокой ночью с узелком в руках пробиралась девушка тайком по отчему дому. Она замирала на каждом шагу, прислушиваясь к шорохам дома. Предательски скрипела деревянная лестница. Кто-то ворочался и вздыхал во сне. Еле слышно пищали мыши.
Осторожно закрыв двери, Дуняша, наклоняясь к кустам, быстро побежала прочь от дома. Ее босые ноги почти бесшумно ступали по увядшей траве, растущей вдоль дороги.
Добравшись до места свиданий, она услышала тихое ржание лошади. Девушка поняла, что это ждет ее Андрейка.
– Я здесь, – позвал он Дуняшу, – иди сюда.
Они прижались друг к другу, чувствуя биение сердец.
– Ой, боюсь я, Андрейка, – замирая, сказала девушка.
– Понятно, страшно, – парень погладил ее по плечу, – а назад нам никак нельзя.
Андрей увел из хозяйской конюшни серую кобылу, запряженную в двуколку. Он помог девушке устроиться, укрыл ее потеплее рядюжкой и тронул легонько поводья.
Пока Дуняша медлила с побегом, прошли первые промозглые дожди. Лето уже кончилось, но осень еще не вошла в свою силу. Дороги начало развозить, еще немного, и нельзя будет выехать до самых заморозков.
Ехали молча, подтягивая узды нетерпеливой лошади. Было тихо, молчали птицы, ветер не трепал ветки. Беглецам казалось, что стук копыт лошади и скрип колес слышит вся округа, и вот-вот пустится за ними погоня. Страх быть пойманными заставлял их молчать, растворяясь в ночи.
Через время, наконец, порядочно отъехав, они немного оживились.
– А куда мы едем? – спросила тихонько Дуняша, примостившись подмышкой у Андрейки.
– Есть тут, недалеко, деревушка одна, она совсем мала, а церковь в ней есть. Упадем батюшке в ноги, попросим, что б повенчал нас. Деньги у меня есть, ладушка моя, заплатим. Лишь бы не отказал.
Дуняша вздохнула с облегчением, сильней прижалась к своему любимому. Одной рукой он держал вожжи, а другой все гладил ее по плечу.
– Скажи, Андрейка, что любишь меня, – прошептала она
– Понятно, – улыбнулся парень.
– Знаешь, что сказать хочу, – проговорила нараспев, волнуясь, Дуняша, – может и не будет случая такого …
– Ну.
– Я так сильно тебя люблю, что и сказать нельзя как. Если с тобой что случится, я за тобой пойду. Мне без тебя жить не зачем. – Из глаз Дуняша текли слезы, Андрейка не видел их, но знал, что она плачет. Он крепче прижал ее к себе, не умея рассказать о своих чувствах.
Начал накрапывать дождь. Мелкий, но холодный. Девушка сильней закуталась в дерюгу. Андрейка подстегнул кобылу. Темнота была такая, что не видно было самой лошади. Они ехали уже несколько часов. Мокрые, замерзшие, обессилевшие и начали понимать, что сбились с дороги. Но правда была так горька, что никому не хотелось это признавать.
– Дуняша, – наконец, сказал Андрей, – нам бы укрыться где-нибудь до утра, погреться, а то вон как ты дрожишь. Давай поищем какое-нибудь убежище?
Девушка молча кивнула головой. Через время Андрей увидел тусклый свет.
– Смотри, Дунюшка, похоже, жилье. Давай попросимся.
– Боюсь, Андрейка, может, где в сарае заночуем, а чуть свет, поедем?
– И то, правда.
Собаки слышно не было. Они нашли наполовину заброшенный сарай, в котором когда-то хранили то ли сено, то ли солому. Андрей распряг лошадь и завел ее под крышу.
Беглецы устроились на груде половы, что осталась от прежних запасов. Они так устали, что клок перепревшего сена показался им периной, прижавшись, друг к другу уснули. Первое время Андрей еще не спал, прислушивался к ночным звукам, но за стенами лил дождь и заполнял собой все. На минуту показалось, что он услышал шаги, но, сколько, потом, ни вслушивался, больше ничего не слышал, кроме дождя. Он успокоился, нежно прижал к себе Дуняшу. Ее лица видно не было, но ему казалось, что она улыбается.
– Никому тебя не отдам, засыпая, прошептал в темноте Андрейка, наслаждаясь теплом и близостью любимой.
Забрезжил рассвет. Утро просочилось сквозь дыры ветхого сарая, освещая спящих.
– А, вот они! – грубый крик разбудил влюбленных.
Они встрепенулись, крепче прижались друг к другу. Испуганные глаза Дуняши выхватили из толпы брата Бориса.
– Братец, отпусти, богом прошу, – завыла девушка, она поползла к Борису, хватаясь за его грязные сапоги, – дай мне воли, не вези меня обратно.
Ее лицо было мокрое от слез, нос моментально распух и покраснел. Борис никогда не видел ее такой, жалкой, растрепанной. От этого он, почему-то еще сильнее разозлился, пнул ее сапогом.
– Возьмите их, – скомандовал он своим людям, не взглянув на беглецов.
Иван Тимофеевич нетерпеливо сбрасывал кафтан на руки Ефимычу.
– С приездом, батюшка, кланялся тот с кафтаном в руках, – а мы уж и заждалися. Ваши братцы третьего дня Вас дожидались, только об Вас, кормилец, и говорили.
– Как Дуняша, здорова ли?
– Я за Тимофеевичами послал ужо, – притворился глухим Ефимыч.
Купец обернулся, взглянул на притихшую дворню, чуя неладное.
Взлетел он по скрипучей лестнице в девичью светелку, прислужник едва следом поспел. Дверь – настежь.
Стоит Дуняша перед иконами на коленях, голову опустила, дрожит как листочек осиновый.
– Насилу догнали, – услышал он голос младшего, Алексея Тимофеевича. С Андрюшкой, конюховым сынком, бежать сговорились, да убежали бы, кабы люди не увидели. Спасибо, прибежали, сказали.
– Прости-и-и, батюшка, не уследили-и-и, виноватые-е, – шмякнулся на колени Ефимыч.
Купец качнулся, гримаса злобы и боли исказила его лицо.
Дуняша беззвучно плакала, она еще ниже наклонилась, почти до пола, сжимаясь в комочек.
– Девка! Беспутная уличная девка! – прорвало Куприянова, – как ты могла! Мое имя! Мой род! – Гнев заполнил грудь, не давая дышать, он вытащил из-за сапога плеть и с размаху стеганул по худенькой девичьей спине.
– Вон! На улицу! Туда, где тебе и место!
– Так ведь ночь ужо, – тихо прошептал прислужник, сгинет от холоду…
Иван Куприянов повернулся на каблуках, борода задралась острием вперед, как черный кинжал, и вышел из двери.
Глава шестая
Едва небо тронул утренний свет, Нина засобиралась к Владу.
– Ты куда, в такую рань? – спросонок окликнула ее бабушка.
Но Нина уже спешила по городу, досматривающему свой ночной сон.
Влад был уже на ногах. С ним посередине двора стоял какой-то мальчишка. Девушка узнала в нем ученика из 11 класса. В руках у него был странный предмет, который представлял собой горизонтальную панель, обвитую проводами, в центре панели был виден ряд лампочек. Они весело перемигивались разными цветами.
– Нина! Проходи, – Влад чмокнул ее в щеку, – ты так рано! Что-нибудь случилось?
– Да, так. Поговорить пришла. Хочу до работы успеть. А что это вы тут делаете?
Парнишка присел на корточки, нажимая кнопки на своем загадочном приборе.