Химера

– Общими стараниями дело бы пошло гораздо быстрее. Мы готовы вам помогать. Если вы поможете нам.

Свеча издаёт громкий треск и начинает коптить клубами чёрного дыма. Монах долго рассматривает яркие запрещающие печати на теле юноши, водя по ним крючковатым пальцем.

– Возможно, я ошибаюсь, и у отрока ещё есть шанс… – шипит, будто бы обращаясь к самому себе, отец Феогност и тычет длинным расслоенным ногтем парню в живот. – Вот тут, под правым ребром, нужно начертать крест Константина! Сюда распятого Господа нашего Иисуса Христа ударили копьём. Отсюда Бог забрал Адамово ребро, чтобы сотворить порочную Еву. Здесь – место, где первородный грех оставляет на теле брешь!..

– Нет, только не это! – парень снова начинает извиваться, и монахи ещё сильнее выкручивают ему руки, чтобы удержать. Срывают рубашку, бросают его на дубовую скамью, прижимая спиной к прогнившим доскам. Сухие верёвки хрустят, впиваясь в запястья и лодыжки.

В глубине комнаты журчит вода – пока юношу связывают, старый монах долго и тщательно, как хирург перед операцией, моет руки. Рядом со скамьёй ставят два деревянных табурета. На один из них кладут причудливый набор инструментов – длинную полоску кожи с воткнутыми в неё серебряными иглами разной длины. Вместо петель для ниток у них – миниатюрные звериные и птичьи головы: лев, телец, орёл, голубь…

Открывается банка с густо-чёрной краской, острый металлический аромат наполняет келью. Старец снова выползает из тьмы и садится на второй табурет. Засучивает рукава, оголяя морщинистую кожу предплечий, плотно покрытую сложными угловатыми орнаментами, перемежающимися с витиеватыми буквами древней кириллицы.

По обнажённому телу парня ползёт капельками холодный пот, словно кто-то выплеснул на него ведро ледяной воды. Краснеют запрещающие печати. Пламя, вспыхнувшее на секунду в темноте кельи, съёживается и гаснет. Разлетаются по полу, превращаясь в сор, белые перья и серебристая чешуя.

Довольно кивнув, монах кладёт ладонь юноше на правый бок, нащупывая ребро.

– Крепись, мой мальчик, – шепчет он. Размашисто перекрестившись, вынимает одну из игл, окунает её в чернила и быстрым, уверенным движением втыкает в побледневшую кожу.

Громкий крик сотрясает узкий каменный свод кельи. Ни одно копьё, ни одна запрещающая печать не сравнится с намоленной монограммой отца Феогноста. Адские муки в самом жерле преисподней не причинят столько боли! Каждая линия, каждый малый штрих заставляют юношу задыхаться от рвотных спазмов и извиваться, с треском натягивая верёвки.

– «С этим знаком победишь» – так гласило Божье послание великому римскому императору Константину, когда небеса даровали ему сей чудесный символ!.. – невозмутимо приговаривал аскет за работой, низко склонившись над мечущимся по скамье, бьющимся в конвульсиях телом. – Он победил, победим и мы! Но будьте осторожны! Храните отрока от гибельного распутства! Дьявольская страсть способна изничтожить даже самые сильные молитвы! Даже исцеляющую священную рану! Даже сам Господень крест!..

– Да уж лучше распутство, чем вот это вот всё, – с отвращением бурчит военный, в который раз ненавистно обводя глазами зловонную келью.

– Будь ты проклят! – тихо хрипит парень. – Не попасть тебе на небеса, пока я жив! Смерть к тебе не придёт – будешь вечно пресмыкаться на земле!

– Ох, горе нам! – ничего не слыша, причитает отец Феогност. – Горе грешным – живущим во времена, когда в мире родилось такое дитя!..

Под колёсами Лизкиной «ауди» хлюпал талый снег. По обеим сторонам трассы покачивались от ветра запорошенные высокие ели. В салоне было тепло, уютно и вкусно пахло конфетно-сладким автомобильным освежителем. Я оторвала затылок от подголовника и несколько раз в непонимании моргнула.

– Эй, птичка, дурной сон приснился? – не отводя взгляда от дороги, спросила подруга.

Сыр, читавший методичку по истории искусств, отвлёкся от текста и внимательно посмотрел на меня через зеркало заднего вида. Его жёлтые глаза блеснули по салону двумя яркими солнечными зайчиками.

– Слушайте, давайте туда не поедем! – взволновано протараторила я, дёргая Лизку за руку.

– Ты раньше определиться не могла?! – возмутилась та. – Мы уже въехали в Псковскую область, скоро будем на месте! Я встала в семь утра и три с лишним часа за рулём! Не выспалась, и всё затекло – думаешь, это легко?!.. Ну нет, я теперь из принципа не отступлюсь!

– Ника только что снова была в прошлом, – глухо пояснил Яшка. – И для феникса погрузилась очень глубоко. Расскажи нам, что ты там увидела?

– Как-нибудь в другой раз, – пробормотала я. – Это с нашей поездкой не связано.

Не связано, ага. Именно с поездкой этот сон и связан. Из-за поездки я сама не своя и за каждым кустом вижу опасность. И из-за поездки же мой телефон с отключённым звуком мигает в кармане экраном, отображая входящие звонки. За утро Чернов набрал мне, наверное, уже раз пять. Пять вызовов подряд от бенефактора – это беспрецедентный случай. Он не просто нервничает, он в бешенстве, поэтому я и не отвечаю. А что я ему скажу? Лизка всё равно не повернёт назад…

Преображенский монастырь оказался точно таким же, как в моих видениях. Высокие, угрожающе острые пики тёмных куполов царапали низкие хмурые облака. Рыже-красные кирпичные стены тяжело давили на голову. На металлических автомобильных воротах висел замок и надпись «Осторожно, злые собаки!», а чуть ниже: «Котят не приносить!».

Других машин рядом не было, и Лизка припарковалась прямо напротив входа. Хлопнули дверцы «ауди», с двух пушистых елей слева и справа от дорожки упали сугробы снега. Встревоженный громким звуком, взметнулся в небо чёрный ворон. Вдалеке залаяли псы. Судя по рокочущему басу, они здесь и правда злые.

Яшка дёрнул калитку и отчитался:

– Незаперто, – но шагнуть на территорию так и не решился.

Щёлкнув брелком, Лизка поставила машину на сигнализацию и, отстранив его, первая вошла внутрь. Но не успела она процокать на своих тонких каблучках и пары шагов, как её окликнули:

– Эй! – недовольный голос, почти такой же рычащий, как утробный лай собак. – Сестра, почему без юбки?

Подруга от неожиданности замерла на месте, но быстро нашлась:

– Холодно же, батюшка, зима на дворе! Минус десять было ночью!..

Высокий рыжебородый мужчина в длинном одеянии, очищающий дорожки от снега, придирчиво окинул нас взглядом. Яшке только махнул рукой, мол, проходи, а вот нам преградил дорогу шваброй:

– Платки-то хоть есть у вас? Головы свои беспутные прикройте!

Лизка нехотя вытащила из кармана розовую шапочку со стразами, а я нацепила капюшон. Неодобрительно цыкнув, монах отступил на шаг назад, но стоило нам пройти чуть дальше, снова нас позвал:

– Что вы здесь забыли-то, ребята? Кто такие? Кого ищете?

– Мы… – протянула Лизка, готовясь импровизировать. – Мы студенты из города. Нам задали сделать проект о каком-нибудь древнем монастыре, и мы выбрали ваш. Это нужно для зачёта по… истории искусств.

Будто в подтверждение её слов, Яшка помахал в воздухе методичкой Чернова:

– У вас ведь очень древний монастырь. И очень красивый. Когда он был построен? Наверное, ещё при царе?..

Мужчина взмахнул шваброй, счищая с кованой скамейки снег:

– Нет, не при царе. Позже. Но история у нас и вправду долгая и интересная. Монастырь однажды горел дотла, но возродился, как жар-птица, из пепла! Садитесь, сейчас я всё вам расскажу, в точности как мне самому в своё время рассказали… Но приготовьтесь много писать!

Мы переглянулись. Записывать нам было не на чем – разве что для вида можно включить диктофон. Металлическая лавочка покрыта льдом – сидеть холодно. Да и собаки надрываются так, что долгую беседу вести сложно. А лично мне и вовсе с первой секунды как я здесь оказалась, хотелось бежать без оглядки.

Примечания