По ту сторону Солнца

Странное знакомство.

Состоялось это моё не совсем обычное знакомство с господином С. в небольшом уездном городке в… Впрочем, это не так уж важно, как называется губерния, да и сам городок, куда забросила меня судьба в виде несчастного случая. Как известно каждому, в государстве Российском все уездные городки мало чем отличаются друг от друга: все они зелены, уютны своей тихой патриархальностью, необычайно удобны для жизни и страшно скучны…

Мой старый друг – неистребимый романтик и любитель всякой экзотики, – предложил мне провести часть отпуска вместе с ним в конном походе по глухим уголкам центральной части России, кои ещё в небольшом количестве непонятно каким образом сохранились в этих местах вместе со всей своей нетронутой заповедной природой.

Я ничего не имею против экзотики. Каждый отпуск мы с женою проводим недельку-другую в какой-нибудь экзотической стране. В прошлом году, например, мы почтили своим присутствием Сиам, в позапрошлом – Бразилию. Один раз мы даже рискнули, и провели недельку в ужасном Майами-Маркс среди американских пролетариев. Там мы от всей души "наслаждались" "расторопным" американским сервисом и на каждом углу отбивались от разных назойливых и подозрительных личностей, страстно желавших обменять свои тростниковые доллары на наши полновесные червонцы и выпрашивавших сувениры в обмен на ужасный ром. Короче говоря, я отнюдь не против экзотики, но только, когда её наблюдаешь через окно туристского автобуса. Перспектива же две недели – одну пятую часть своего и так не слишком продолжительного отпуска провести, трясясь в седле и вдыхая ароматы конского пота, меня мало прельщала.

С другой стороны, небольшая встряска мне тоже не повредит.

Дело в том, что по давно сложившейся традиции… А надо заметить, что я мало приветствую эту традицию и всеми силами стремлюсь свести её на нет. Так вот, по давно сложившейся этой нелепой традиции, основную часть отпуска мы с женою проводим в гостях у тёщи.

Вы, конечно, знаете эту породу людей, проводящих остаток своих дней, как они сами говорят, на побережье в Крыму. И если вы их хоть немного знаете, то должны очень хорошо понимать, почему я без всякого восторга провожу свой отпуск в доме этой старой матроны, которую угораздило стать родной мамашей моей уважаемой супруги, а заодно и моею тёщей.

Я уже сейчас вижу, как мы будем по вечерам сидеть на веранде её дома, пить чай с кизиловым вареньем, безуспешно пытаться составить партию в бридж и слушать бесконечные вздохи и жалобы. Жалобы на вконец распоясавшуюся прислугу из француженок, на торговцев-турок, безжалостно взвинчивающих цены, и на молодёжь, потерявшую всякий стыд и забывшую об элементарных нормах приличия. Хотя молодёжи, кстати сказать, в этом заповеднике раритетов совсем немного. И в основном, это дети и внуки проживающих там поборников нравственности, вроде моей тёщи. Потом она преподнесёт нам жуткий рассказ о каком-нибудь происшествии, связанном с импортной техникой, которой ни на йоту нельзя доверять и которой она ужасно боится, каждый раз повторяя, что доверяет только отечественной технике. При этом она скромно умалчивает, что её отец и муж оставили ей после своей смерти солидный пакет акций Русского Металлического Общества, от коего, как я очень сильно подозреваю, нам с женою никогда ничего не обломится.

Дело в том, что у моей жены слишком много родных сестёр и братьев, а также разных кузин, кузенов, тётушек, дядюшек и прочих, не в меру прожорливых племянников с племянницами. И это – вторая причина, по которой я так не стремлюсь посещать этот дом. Наблюдая их всех уже довольно длительное время, и, невольно сравнивая их с собою и своею избранницей, я, право, вырастаю в собственных глазах. Мне просто омерзительно видеть, как вся эта свора оголодавших родственников лебезит, сюсюкает и кидается выполнять всякую безумную прихоть выжившей из своего жалкого умишки старушенции. Да я лучше останусь без наследства и буду жевать один хлеб с ветчиной, чем стану потакать капризам старой ведьмы.

В общем, вы понимаете, почему я связался с лошадьми. Просто-напросто я решил, что если я проведу какое-то время в обществе своего старого друга и пары лошадей, наслаждаясь умной беседой, вспоминая проделки, совершённые в молодости, удя рыбу в прозрачных реках и ухаживая за сельскими красавицами, всё это хоть как-то компенсирует мне время, бесполезно потерянное в Крыму.

За завтраком я сообщил жене, что намереваюсь провести пару недель, по-Тургеневски отдыхая на русской природе. Поведав ей о замысле моего друга, я сказал, что твёрдо ещё не решил, пойдёт ли мне это на пользу, и вопросительно посмотрел на неё. Жена слегка улыбнулась, явно читая мои потаённые мысли, что, очевидно, свойственно всем умным жёнам, и ответила, что прогулка верхом, несомненно, пойдёт мне на пользу. И будет совсем неплохо, если я приеду к её "маман" посвежевшим и повеселевшим, как любимый зять, приехавший в отпуск к любимой тёще, а не мрачным и угрюмым, как висельник, восходящий на эшафот.

Так начался мой отпускной сезон.

Мы с другом, как и было запланировано, прибыли в этот городок – начальную точку нашего маршрута и начали готовиться к походу.

И всё было бы отменно, и отдых бы мой, возможно, удался бы на славу, кабы не своенравие этого нахального жеребца по кличке Валет. Он почему-то невзлюбил меня с первого взгляда, и при второй попытке оседлать это невоспитанное животное, он дико заржал, взбрыкнул, встал на дыбы и сбросил меня наземь.

Таким образом, я и оказался лежащим со сломанной ногой в этой чёртовой уездной больнице, умирая со скуки, в то время как довольный жеребец был отведён на конюшню развлекаться со своими подружками, а мой приятель, убедившись, что смертельный исход мне не грозит, нашёл себе других попутчиков – таких же бродяг как и он сам, и отправился с ними по намеченному нами маршруту.

Я терпеть не могу лежать в больнице. И когда на следующий день после несчастного случая моя дорогая супруга пожаловала ко мне, я ей так прямо и заявил. После этого я её по-человечески попросил забрать меня домой, но она только улыбнулась и ответила, что у меня кроме сломанной ноги ещё и лёгкое сотрясение мозга. Стоявший рядом с нею врач – длинный бородатый субъект совершенно пиратского вида, которого не мог замаскировать даже белый халат, кивком головы это подтвердил. Ясное дело! Они уже успели промыть ей мозги и наговорить кучу всякой чепухи вроде того, что я чуть ли не при смерти.

Пробыв со мною пару часов, в течение которых она убедилась, что я особо ни в чём не нуждаюсь и вопрос о завещании поднимать ещё слишком рано, моя милая жёнушка поцеловала меня на прощание и отправилась восвояси, отвечая на мои настойчивые требования забрать меня домой лишь лёгкой улыбкой.

А я-то знал истинную причину, по которой эскулапы отказывались выпустить меня на волю. Ещё накануне приезда жены я выяснил, что во всём отделении травматологии я являюсь единственным пациентом, и эти господа в белых халатах решили, очевидно, попрактиковаться на мне вволю, дабы не утратить своей квалификации. К тому же, вероятно, им нужно было оправдать свой неоправданно раздутый бюджет, для чего они и принялись пичкать меня абсолютно ненужными мне лекарствами.

Единственное, что меня хоть как-то здесь поддерживает, так это то, что пища тут вполне съедобная, что в общем-то естественно, так как впоследствии я выяснил, что в больнице вообще мало пациентов, а тех немногих "счастливцев", кого угораздило в неё попасть, кормят пищей, приготовленной в соседнем ресторане.

Кому-то может показаться, что я слишком привередничаю, что отдельная палата с кондиционером, телевизором, телефоном и холодильником – это не так уж и плохо. Кто-то, может быть, скажет, что ресторанные блюда вместо больничных и обходительность медперсонала – явления хоть и не совсем привычные в наше время, но ничего удивительного в этом тоже нет. Что ж, я согласен. Но попробуйте полежать в больничной палате пусть и с кондиционером в середине лета, когда за окном шумит столетний сад и душа просто рвётся наружу! На кой чёрт мне нужен кондиционер, когда хочется подышать нормальным, свежим воздухом?! И приветливостью и обходительностью персонала я тоже сыт по горло! Когда они беспрестанно докучают тебе вопросами: "Не нужно ли вам чего-нибудь?" да "Удобно ли вам?", то создаётся впечатление, что они сами себе хотят показать свою необходимость и то, что они совсем не зря регулярно получают дважды в месяц приличное жалованье и премиальные, как это у них водится…

Однажды после обеда я ломал голову над тем, куда вложить часть отпускных: в акции концерна Сикорского-Туполева или в Общество Нефти и Газа.

В тот момент, когда я усиленно ломал голову над этой сложнейшей задачей, раздался телефонный звонок. Я взял трубку и услышал голос своего директора.

Вы представляете?! Человек, на которого я как последний оратай вкалываю по восемь часов четыре с половиной дня в неделю, не давал мне покою даже в отпуске и даже тогда, когда я лежу в больнице! Он, видите ли, сочувствует моему несчастью! Затем этот кровопийца поинтересовался, не нужно ли мне чего-нибудь и заверил меня, что как владелец и глава фирмы, он полностью оплатит моё лечение и лист временной нетрудоспособности, а две недели несостоявшегося отпуска я могу взять в любое удобное для меня время или присоединить их к моему отпуску. Начальник сказал мне, что сообщил это всё уже моей супруге, и она ответила ему, что, скорее всего я соглашусь на последнее. Это значит, что мне придётся целых две лишних недели торчать у тёщи в Крыму, слушая её оханья и дурацкие советы не приближаться близко к лошадям. Экий пестун! Он там соревнуется с другими, подобными ему эксплуататорами, у кого из них работники живут лучше, обеспеченнее и социально защищённее, а мы страдай от их идиотской любезности и чрезмерной обходительности.

Напоследок этот негодяй сказал, что если мне всё-таки что-то нужно, то он немедленно пришлёт мне это со своим водителем, а когда меня выпишут из больницы, он пришлёт за мною свой лимузин. Это уже не лезло ни в какие рамки! Он хотел меня окончательно доконать и вырядить на всеобщий посмех! Кто в наше время ездит в лимузинах кроме новобрачных и покойников?

Я сдержанно, скрепя зубами поблагодарил начальника, решительно отказавшись от лимузина, положил трубку и вызвал медсестру. А когда она появилась, я поставил ей ультиматум, заключавшийся в том, что ежели они сию же секунду не предоставят мне халат и инвалидную коляску для прогулок, то я откажусь принимать пищу. Встревоженная моим решительным видом медсестра мгновенно скрылась за дверью.

Утром следующего дня я сидел в тени кустов сирени возле небольшого столика, на котором лежал ворох свежих газет, и просматривал одну из них. Ничего сенсационного она не сообщала – те же события, что и всегда. В Турции прошли демонстрации, участники которых требовали убрать из зоны проливов наши военные базы. В Киеве, Варшаве, Москве и Петрограде прошли несанкционированные митинги и шествия выходцев из Африки и Азии с требованиями оградить их от нападок черносотенцев, и полиция с жандармерией вынуждены были навести порядок на улицах, а газеты, причём как правые, так и левые, обрушились с критикой на них. Левые упрекали власти за излишнюю жестокость при разгоне демонстраций, а правые за лёгкость и неконтролируемую выдачу видов на жительство всем, кому попало. Командующий Русской Миротворческой Миссией заявил, что Российские войска в самое ближайшее время могут начать постепенную эвакуацию из Северной Ирландии, поскольку напряжённость там между католиками и протестантами в последнее время значительно спала. Американцы опять просят Россию простить им долги распавшегося Союза Коммунистических Штатов Мексики.

Над последним сообщением я задумался. Интересно, что было бы, если б Маркс в своё время не отправился в Америку наблюдать там быстро развивающийся капитализм и создавать свой Коминтерн, набранный в основном из латиноамериканцев и бывших чернокожих рабов, а его русские приверженцы, спустя пару десятилетий, не переселись бы в Америку разжигать мировую революцию, мечтая разжечь её затем на всём Земном шаре, в том числе и в России? Тогда, пожалуй, Мексика не стала бы оплотом мирового коммунизма и не смогла бы оттяпать от Северо-Американских Штатов большую часть территории. А у России, возможно, появился бы конкурент на международном рынке. Я вспомнил о своих деньгах, вложенных в акции наших компаний, и поёжился от неприятных мыслей, но тут же их и отогнал. Ерунда это всё – у нашей техники нет и не может быть конкурентов – старая ведьма права. И не важно, поехал бы Маркс в Америку или нет.

Мои размышления прервал неожиданный шорох и треск кустов. Я поднял глаза и спустя мгновение увидал появившегося на поляне человека. Продравшийся через кусты незнакомец заметил меня и остановился как вкопанный, устремив на меня несколько испуганный взгляд.

Это был высокий, худощавый человек лет сорока-сорока пяти с темными всклоченными волосами, трёхдневной щетиной на бледных, впалых щеках и тёмными, какими-то, я бы сказал – беспокойными глазами. Несколько секунд он молча меня разглядывал. Я, в свою очередь, посмотрел на него с присущими мне дружелюбием и радушием. Судя по запахнутому халату и пижамным брюкам, это был свой брат – больной, очевидно, недавно ставший пациентом нашей "санатории", так как вчера вечером я его на прогулке не видел. Впрочем, спустя несколько секунд я понял, что ошибся. Вид его не слишком опрятного халата свидетельствовал, что пациентом он был не таким уж новым. Я внимательнее присмотрелся к его халату. Заметив на нём несколько сальных пятен, я задался мыслью, почему ему не поменяют одеяние? И почему у него трёхдневная щетина на лице? А этот беспокойный взгляд, эта едва уловимая нервозность? Откуда он взялся, чёрт возьми?

Незнакомец, между тем, казалось, малость успокоился, увидев, что я сижу с загипсованной ногой в инвалидном кресле, но всё же ещё с какой-то тревогой посмотрел мне в глаза, потом огляделся по сторонам, как будто к чему-то прислушиваясь, и опустился на скамейку у столика, сев как раз напротив меня.

Во время всех этих действий я заметил, что странный пациент постоянно прижимает к груди левую руку с длинными, тонкими и бледными пальцами. Так обычно сердечники держаться за грудь. Взяв правой рукой газету, он жадно посмотрел на её название, словно ожидал увидеть там что-нибудь необычайное, и тут же бросил её обратно на стол.

– У вас закурить не найдётся? – совершенно неожиданно прозвучал его вопрос, заданный с какой-то безнадёжной интонацией глухим, слегка хриплым голосом.

– Отчего же, сделайте одолжение, угощайтесь, сударь, – любезно предложил я ему своих сигарет.

Незнакомец посмотрел на меня так, будто я над ним издевался, но, увидев на моём лице только дружелюбную улыбку, тотчас же успокоился и взял из протянутой мною пачки сигарету.

– Я ещё одну возьму? – вопросительно взглянул он на меня.

– Да ради Бога, берите, сколько пожелаете, – дал я ему прикурить от своей зажигалки и сам закурил. – Однако же вам это не будет слишком вредно? – кивнул я на его грудь, подразумевая его сердечную болезнь.

– Да нет, мне уже хуже быть не может, – взял он из пачки несколько сигарет, спрятал их в карман и с видимым наслаждением затянулся.

Теперь мне стали хорошо понятны его беспокойство и безнадёжность в голосе.

Вот уже почти целое десятилетие страна и общество ведут с нашим братом-курильщиком непримиримую борьбу, лишая нас законного права удовлетворять свои потребности тогда, когда нам захочется и где нам захочется. Было ясно, что бедняга изголодался здесь по табачному дыму и, по всей вероятности, не курил целых несколько дней, пока не встретил меня – единственного, возможно, курильщика, в этом заведении кроме него самого.

Выкурив целую сигарету, незнакомец вытащил из кармана и другую и, попросив у меня зажигалку, снова закурил.

– Вашему сердцу это не повредит? – вежливо поинтересовался я.

Незнакомец махнул рукой.

– У меня совершенно здоровое сердце.

Я счёл не совсем тактичным спрашивать у него, с чем же он лежит в больнице и замолчал, делая вид, что безумно заинтересовался газетной статьёй.

Утолив никотиновый голод, незнакомец вновь взял в руки газету, рассеянно повертел ею и, не разворачивая, бросил обратно. Затем, не обращая внимания на моё занятие чтением, он бесцеремонно спросил, как меня зовут. Было очевидно, что этот человек что-то держит в себе, что ему хочется о чём-то поговорить со мной. Что ж, я был не против. К тому же, этот неизвестный заинтересовал меня с первой же секунды его появления на поляне. Заинтересовал какими-то непонятными загадочностью и странностью, исходящими от него. Поэтому я с готовностью отложил газету в сторону, перестав делать вид, что внимательно изучаю её, и назвал своё имя. Незнакомец огляделся по сторонам, словно хотел убедиться, не подслушивает ли нас кто-нибудь, снова прислушался и, взяв с меня обещание никому не рассказывать о нашем знакомстве, назвал своё имя.

Так как я всегда стараюсь сдерживать свои обещания, тем более твёрдые обещания и не касающиеся моих взаимоотношений с тёщей, то я обязательно его выполню и в дальнейшем буду называть моего нового знакомого господином С.

Итак, открыв тайну своего имени, господин С. немного помолчал, вероятно, давая мне прочувствовать всю значимость этого нерядового события, и задал мне вопрос, звучавший после всех этих таинственных приготовлений несколько нелепо.

– Ну, и как вам здесь нравится? – осведомился он с такой учтивостью, что я невольно почувствовал себя на светском рауте в окружении субъектов вроде моей тёщи.

Я немного подумал и осторожно ответил:

– Конечно, это не семизвёздочная гостиница с апартаментами для купцов первой гильдии, но для больницы уездного масштаба вполне приемлемо.

– Да я не о том совсем, – раздражённо прихлопнул он рукой по газетам. – Я спрашиваю, как вам вообще здесь живётся.

– Вообще? – не понял я, к чему он клонит. – Вы имеете в виду, как мне живётся в этом городке? Вообще-то, я не местный…

– Да нет же! – перебил он меня. – Я имею в виду эту страну, эту планету, чёрт бы её побрал!

Признаться, такой постановки вопроса я никак не ожидал. Конечно, иногда, как и всякий мыслящий индивидуум, я задумываюсь над глобальными проблемами – не без этого, но всё же, всё же…

– Если вы имеете в виду то, как мне живётся в этой стране, то, как бы вам сказать, – не знал я с чего начать. – В общем и целом, разумеется, до полного благоденствия ещё далековато. В обществе существуют, к сожалению, ещё определённые проблемы…

– Какие проблемы? – снова бесцеремонно перебил меня господин С.

Я с изумлением посмотрел на него. Откуда этот бедолага свалился? С Марса, что ли?

Ну, например, – осторожно начал я. – Например, налоги у нас, я считаю, да и не только я, слишком завышены. В результате, профессор в университете получает жалованье чуть большее, чем лаборант, ну и молодёжь, разумеется, не желает учиться. Зачем становиться врачом, если на медсестру нужно учиться меньше, ответственности тоже меньше, а жалованье почти такое же, как у хирурга. Да и вообще, зачем идти куда-то работать, если пособие по безработице позволяет неплохо жить, и каждый год ездить непонятно отчего отдыхать на море? А пособие это, между прочим, платится из моего кармана, – начал я распаляться. – Всю чёрную работу в стране выполняют иностранцы, и они уже начинают заявлять о своих правах и со всем этим тоже надо что-то делать, потому что в столицах, да и в других крупных городах есть кварталы, словно перенесённые к нам откуда-нибудь из Африки или Азии. Да и европейцы, приезжая сюда на заработки, ведут зачастую себя по-свински. Опять же итальянская и немецкая преступность, а после распада коммунистической Америки ещё и американская мафия. Да и другие проблемы тоже есть. Вечная проблема отцов и детей. Молодёжь, как я уже говорил, учиться не желает. Для них бесплатные университеты, да ещё и стипендии платят – только учись, а они предпочитают проматывать родительские состояния, – вспомнил я тёщу и племянников своей супруги. – В общем, проблем в обществе полным-полно.

Господин С. достал из кармана своего халата мятую сигарету, нетерпеливым жестом потребовал у меня зажигалку и, прикурив, нервно засмеялся и спросил:

– И вы называете это проблемами?

– Конечно, – снова удивился я. – А вы разве не считаете всё мною перечисленное проблемами?

Мой новый знакомый засмеялся хриплым голосом и вдруг, резко прервав смех, совершенно серьёзным голосом ответил:

– Да вы тут даже не подозреваете, что такое настоящие проблемы.

Он снова замолчал. Я посмотрел, как он быстрыми, нервными движениями стряхивает пепел прямо на траву, несмотря на то, что рядом со столом стояла урна и, не выдержав, задал вопрос, подозревая, что молчание может затянуться надолго.

– Ну, и что же такое, по-вашему, настоящие проблемы?

Господин С. посмотрел на меня так, словно ему известно что-то такое, что никак недоступно простым смертным вроде меня, и, голосом, полным превосходства, ответил:

– Настоящие проблемы, это когда всю страну бросает то в жар, то в холод, а простого человека какой-нибудь идиот горе-изобретатель забрасывает неизвестно куда, вот это настоящие проблемы.

Господин С. опять замолчал, а я изо всех сил старался хоть что-нибудь понять из его не совсем вразумительного ответа.

Пока я силился осмыслить сказанное им, он попросил у меня ещё сигарету и снова заговорил:

– Как вы думаете, каково это в один миг вдруг перенестись из весны сразу в осень и оказаться без денег, без родных, знакомых одним-одинёшеньким? Хорошо ещё хоть язык оказался родным, а то бы совсем пропал. Да-а, – протянул господин С. и немного подумав, продолжал разговор как бы сам с собой. – Язык вроде тот же самый, а говорите вы по-другому, не по-нашенски, – улыбнулся он. – И сами вы чудные, хоть и до неприличия богатые. А люди вроде такие же. И даже улицы у вас также названы. Я тут узнал, что наша больница находится на улице имени Павлика Морозова, – посмотрел он на меня. – Честно говоря, я удивился. Как-то это не вяжется с тем, что я о вас узнал и тем, что вы таким именем назвали улицу.

Я в свою очередь сам не на шутку удивился: откуда, чёрт побери, взялся этот чудак, если не знает таких простых вещей?

– Да ведь его история известна каждому, – ответил я господину С. – Разве вы не знаете, что он перевернул всю нашу жизнь? Как вы можете не знать, что именно благодаря ему, наша страна стала самой могущественной державой в мире?

Я кратко рассказал господину С. то, что известно каждому школьнику. Я напомнил ему слова классика о том, как в России раньше воровали. Я рассказал ему о том, как отец Павлика, будучи бедным человеком, украл мешок зерна для того, чтобы купить сыну велосипед, о котором тот так мечтал, а мальчик, не вынеся такого позора, покончил жизнь самоубийством. Я рассказал, как этот случай потряс общество. Рассказал о сотнях, а может быть и тысячах последователях молодого человека – таких же юных, как и он сам, которые стали гибнуть каждый день, узнав, что их родители воруют. Рассказал, как вся страна пребывала в шоке после этой волны самоубийств, и как с тех пор в стране исчезло всякое воровство. Я напомнил своему собеседнику, что сейчас на вора смотрят не как на преступника, а как на психически нездорового человека, причём совсем неважно, что он украл: пачку ли сигарет в автомате, кошелёк из сумочки, телевизор из чужой квартиры или зарплату у своих работников.

Во время рассказа я видел, как менялось выражение лица у моего слушателя. Сначала он смотрел на меня с превосходством, сменившимся заинтересованностью, изумлением и, наконец, в завершение моего рассказа, я увидел на его лице растерянность, наблюдавшуюся, впрочем, не так долго, ибо, когда я закончил свой рассказ, мой собеседник немного помолчал, а затем неожиданно рассмеялся и сказал:

– Нет, всё-таки вы и в самом деле другие. Вот бы уж не подумал…

О чём бы он ни подумал, я так и не узнал из-за нового приступа смеха моего собеседника. Меня, признаться, этот несвоевременный смех несколько покоробил. Я сам, конечно, не праведник, и моя жена иногда считает меня даже циником, но есть всё же вещи, над которыми смеяться порядочному человеку не следует.

А господин С. между тем, вдоволь насмеявшись, снова посерьёзнел и медленно, с какой-то мечтательностью в голосе, произнёс:

– Да-а, хотел бы я, чтобы вы хоть на день оказались у меня дома. Жаль, что это невозможно.

– Почему же это невозможно? Вы что, прибыли издалека? – прервал я молчание, грозившее снова надолго затянуться.

Господин С. посмотрел на меня с грустью в глазах и совершенно серьёзным голосом ответил:

– Вы даже представить себе не можете из, какого я далёка.