Линия

Его святейшество

– Как ты мог непрофессионала пригласить программой заниматься?! Не въезжаю, Игнат. Ерничаешь, реакцию мою проверяешь? Тебя ведь хлебом не корми, дай поиздеваться над целым коллективом, и всегда найдешь благородное объяснение.

– …исследователя, я поправлю. Я пригласил исследователя, и у меня на это сотрудничество большие планы с надеждами. Намечается крупное предприятие, Люся, не программой единой. Рита работает в тесном контакте с тобой, ты профи, вот ты ее и направишь в нужное русло. Все на тебе и твоей команде – участников найти, сюжеты смонтировать, оформление подготовить. Разберетесь.

– Мы и без Зотовой можем обойтись, легко. Пусть поучаствует в одном шоу как эксперт или как зритель. Зачем мне с ней отношения выяснять, это же ведь лбом о стену биться, посторонних тонкостям не научишь, они всегда лучше знают, что и как делать, это постоянный раздолбай, раздрай и…

– …разъяренная тигрица Люся. – Игнат смеялся, он обаятелен как всегда.

У Люси сразу появлялось видéние поцелуя, они в экстазе страсти, но это мечты. Босс эгоистичен, проявляет желание к ней прикоснуться крайне редко теперь, у него другие приоритеты. Тайная любовь к осветителю-практиканту Гоше, об этом вся студия шепчется. Когда Люся проходит по коридору, на нее чуть ли не пальцем показывают.

Когда-то смешная и смышленая wannabe переместилась из захолустного Клютова в Звездоград. Ходила мосластая девушка по проспектам и улицам, восторженно вдыхала непривычно широкий, наполненный непонятными ароматами воздух, это был месяц май. Люся миловидная, курносенькая, ноги длинные, но не чрезмерно. Ничего в ней особенного, если разобраться.

Но энергичная. В универе потыкалась в разные двери и законтачила с нужными преподами, уроки у них брала. Подготовили Люсю по первому разряду, экзамены вступительные отщелкала лихо. На журналистику поступила, квартиру недорогую нашла, предки вначале помогали, они на что угодно готовы были, лишь бы дочка оперилась и самостоятельной стала.

С Игнатом они на одном факультете учились, симпатичный парень на редкость, глаза живые, так и стрелял ими по сторонам, слегка затравленно. У него куда драматичней история, чем у Люси. Нет ни родителей, ни денег – вначале. Позже родителей по-прежнему нет, понятно, откуда им взяться, если его в детдом в годовалом возрасте сдали. Кроме сиротского детдомовского опыта, никакого другого и не было.

А в интернатской жизни нет выбора, тебя выбирают. Приходили серьезные дяди, лебезящий заведующий показывал им спальни мальчиков, классные комнаты, водил по всей территории. Игната вместе с тремя другими пацанами-малолетками вывели в коридор, и с того дня в любое время его забирала машина с водителем, долго ехали… и приезжали в ослепительно чистые и светлые дома. Разные. Все они были чем-то похожи, те дворцы, где его непременно ждал уютный дяденька в спальне. Новый костюмчик в итоге, дорогие прибамбасы, наушники, плееры, любой каприз. Но капризов у Игната не было. Он молчаливым рос. Послушным. А после того как ему пятнадцать исполнилось, забрал мальчишку один из владельцев тех ослепительных домов. Но не в самом доме Игната поселил, а купил квартиру в многоэтажке, в самом центре Звездограда, в тихом переулке. Не на виду дом стоял, в закутке. Тишина и покой, нет шума.

В общем, Игнат даже чему-то учился, благодетели время от времени устраивали его в очередную гимназию. Игнат рано стал понимать недоступные для детей вещи – оставить его совсем без образования нельзя, благодетелей совесть мучила. А потом мучили кошмары, что он однокашникам сболтнет лишнее. Николай Иванович Порошин, солидный господин с залысинами, самый преданный его старший друг, в конце концов положил конец этому безобразию:

– Квартира эта твоя, школьный аттестат получишь в одной из самых лучших гимназий. Я с директором вопросы порешал, два последних года тебя мой водитель в школу – из школы будет возить, относиться к тебе там будут с трепетом. Можешь считать, я тебя усыновил. – На слове «усыновил» Игнатий поморщился, не смог удержаться, пришлось сделать вид, что причина – зубная боль. Попросил воды, будто вода утихомирит жжение в десне. Но с десной все в порядке. И с жизнью такой Игнат давно смирился. Научился видеть в ней приятные стороны.

В конце концов у него есть то, чего у сверстников детдомовских нет и не предвидится. И маячащий в будущем аттестат гимназии не для каждого. Айпад, мобильник, в квартире игровая приставка, холодильник снизу доверху набит. Игнатий уже знал, что вальяжный Николай Иванович – депутат, он заседает в Думе чуть ли не ежедневно. А в том доме, где Игнатий с ним бывал, – там жена и дети, иногда уезжающие в экзотические страны ненадолго, супруг и отец к домочадцам не присоединяется, он постоянно занят. Он страной руководит, выражение на лице серьезное, видели бы его однопартийцы, как меняется это лицо в постели с Игнатием! Он готов… но не надо об этом, Игнат привык отключать сознание на время вольных игр с депутатом. А позже включает сознанку – а жизнь ласкова и стопроцентная свобода, никто не пытается его трогать. Николай Иванович многое для любимца своего сделал, хотя Игнат воспринимал любую заботу как должное. Папик откупается от совести, очередной виток.

В универе он оказался легко, с помощью или нет, неважно. Важно, что экзамены сданы на отлично, вот так, детдом! И Люся стала для него чем-то вроде отдушины, возможностью расслабить натянутые струны нервов. С ней он себя чувствовал нормальным, полноценным, сильным! Ведь это она сделала из него нормального мужчину. То есть и нормального тоже. Трахались они с обоюдным упоением и где придется, домой к себе Игнат не приглашал, Люська тоже. Пленэр был освоен, лестничные клетки, подъезды и кафе-ресторанные туалеты все до единого… Игнат радовался приливу сил, как жеребенок ржал от восторга: как упоительно хорошо!

В день получения диплома Николай Иванович пригласил Игната в «Коровин», деликатный и пафосный ресторан. Где, откашлявшись… извини, поперхнулся, хорошо-хорошо, прошло… торжественно объявил своему воспитаннику, что работа для него готова и ждет. Игнат Орешкин возглавит телекомпанию А-ТРИK.

– Но я ведь ничего о телевидении не знаю! – завопил Игнатий в ужасе.

– Постепенно узнаешь. Твое дело подчиненных нанять профессионалов, тебе в этом мой помощник пособит. Весь город перешустрить надо, проходимцев-журналюг пруд пруди. Это мои деньги, Игнат, и надеюсь, ты организуешь все так, чтобы они не разбазаривались попусту. У нас большие планы. Выборы, перевыборы, рекламировать друзей и топить врагов, а с виду – создается молодой и энергичный коллектив, полный решимости ваять боевой и модерновый продукт. Высокорейтинговый, не забудь. Рейтинг – наше все, – Николай Иванович чуть ли не к уху Игнатову склонялся, будто секретами государственной важности делился.

Игнат кивал в ответ, улыбался и не возражал. Он вообще благодетелю не перечил (Николай Иванович начинал на занятость ссылаться, переводил речь на другое), бессмысленное занятие.

Первой он взял на работу Люсю Сальникову – и новое назначение оба отпраздновали широко, благодетелю Игнат объяснил: корпоратив, узкий круг, он занят. Люсю назначил директором отдела программ… ну пока, там разберемся, и посоветовал осваивать профессию режиссера. Можно на стационаре, можно заочно – в общем, занятость в перспективе круглосуточная. Сальниковой поворот событий по сердцу пришелся, она ведь Игната честно любила, ни пряников не хотела за то, ни наград. Ей нравилось быть неподалеку от него, в шаговой доступности – это главное. А он благодарным оказался. Обалдеть! Университетские романы заканчивались одинаково – отучились, с глаз долой из сердца вон. Особенно для таких «лимитчиц», как Люся, никуда это прозвище не делось, десятилетия идут, а словцо то же самое. Вырвалась из глубинки, обустраиваешься, лучшей жизни хочешь? Заведомая ирония в любом взгляде, если кто-то место рождения узнает или спросит, где родители живут, а ответишь – и фыркают, когда это кончится.

Люсе пришлось стать стильной и резкой в движениях. Одевалась она только в фирменных бутиках, оформлял ее студийный стилист – все по бартеру, все за рекламу, у Игната сложные отношения с окружающим миром, ничего бесплатно не делает. Он оказался крепким и толковым бизнесменом. В глазах решимость искрами, он явно лелеял какую-то сокровенную мысль, и напряжен! Во время их привычно уже где попало происходивших соитий Люсе казалось, что он не оргазмом взбурлит, а взорвется от внутреннего накала… или это волнение? Но так счастлива с ним Люся никогда не была. Те первые месяцы в А-ТРИК, когда они были так заняты, так сломя голову бесшабашны и проводили планы в жизнь без сучков и задоринок. «Я свой карт-бланш! – Игнат иногда заводился, начиналось со слов карт-бланш, а дальше шло разное, – так запросто на ветер не пущу, не просру, проще говоря. У меня свой взгляд на компанию, а этот невзрачный помощник мой – видела? Пафнутий Порфирьевич, смирный, яйцеголовый… вроде тихоня, а всюду нос сует! И обо всем доносит. Я эту пиявку во всем слушаться обречен! Если не вырвусь, пиши пропало, мы с тобой рыбой на базаре торговать будем, и это еще хороший исход. Не имею права облажаться, с крючка сорваться – мой приговор, иначе все, я труп!»

Слова «труп» Люся привычно пугалась, Игнат так часто его произносил! Глаза взбудораженные, когда он только спит! С утра до ночи как заведенный, они вместе запустили ежедневную программу новостей, а это первым делом и срочно, иначе канала нет, благодетель свои выборы пальцем показывать будет, им же в носу ковыряясь.

– Игнат, я понятия не имею, о ком речь, но оплачиваются счета регулярно. В срок. И зарплаты выплачиваются со всеми фантастическими коэффициентами, мы купили комментатора Дольцера, он тучу денег стоит! И платим! Не мы платим, благодетель платит. А кто он? – Люся отважилась спросить.

– Господь Бог, Люся. И рука тянется к руке… Люськ, давай в Ватикан съездим на денек, Сикстинскую капеллу посмотрим – как тебе идейка, заметано? Выбери день, я билетами и отелем займусь. Прилетим, войдем – и задохнемся от восторга, все в голубых тонах, органное звучание, там стены гремят и стонут. Как трубы архангелов.

Мы здесь самое важное сделали – рекламный отдел организовали, который в прямом подчинении у меня, минуя Пафнутия. Первый шаг. Так что смотаемся со свистом, отметим в Риме первый самостоятельный шаг во всей моей долбаной жизни. Была в Риме?

– Нет, – покачала головой Люся. – У меня и шенгена нет, ничего нет.

– Будет.

В Рим они улетели в начале следующей недели, рано утром. Неспящий аэропорт скрипел тележками с грузом, сверкал эскалаторами и вывесками, неисчислимые чемоданы перемещались – и как груз для самолета, и как пассажирское личное сокровище рядом с владельцем, сосредоточенно ищущим паспорт, и всегда не в том кармане. Выражаясь образно. В полете Игнат легко и уверенно бросил: у меня встреча с понтификом назначена. Так что мы прямиком в Апостольский дворец к главному лицу католической церкви пожалуем. Можно в брюках, там форма одежды свободная, а нынешний папа вообще отличается демократическими взглядами. Мне без пурги поговорить с ним, это первостатейно важно.

– А на каком языке? Ты разве говоришь по-итальянски? Или тебе переводчика от щедрот выделили?

– Папа нынешний – человек с непростой биографией, он прекрасно говорит по-английски. И меня натаскали с детства, я вполне владею и американской версией, и английской. Вопрос в произношении, но это не вопрос. Я нам с тобой организовал величайшее событие в жизни!

– Не буду спрашивать, как тебе это удалось, событие интересное… но не величайшее. Игнат, давай назовем его ярким. – Люся потянулась к нему, он отстранился. Глаза посверкивают вдруг, внезапное возбуждение овладело ироничным Игнатием.

– Назвать как угодно можно, при чем тут это, я волнуюсь. Для меня эта встреча… пусть сперва состоится, я и говорить не хотел, но вдруг, думаю, ты будешь в шоке. Онемеешь от восторга. А ты, Люсь, ни от чего не в шоке, это у тебя не отнять.

– Я с тобой смелая. С тех пор как тебя знаю, хочу казаться отчаянной и готовой на все.

– Почему казаться? Ты и правда отчаянная! Огонь! – и он слегка укусил ее в оголившееся плечо.

– Игнат, ты что, тут люди вокруг, международный рейс, не начинай! – зашипела на него Люся.

Забросили чемоданы в номер люкс расфуфыренного отеля, но в Риме даже в таких отелях неразбериха, на ресепшене говорливый парень, ожесточенно жестикулируя, пытался им объяснить, что гостиница «full complete», мест нет. Как это нет? – Игнат реагирует мгновенно… В общем, разобрались с бронью, не сразу, но нашли. Кофе с дороги и панна-котта долгожданная, сладкая по-итальянски. Тут же «такси, такси!» – и они укатили прямиком на высокий прием.

– А меня с тобой пустят?

– За такие бабки, что благодетелем уплачены, – думаю, да.

– Деньги? Его святейшество, а саном торгует?

– У них это новый бизнес теперь. Принимают солидных господ за солидные суммы. Выходим, Люся, приехали.

Совершив длительный переход по лабиринту смежных комнат, больших и маленьких, они с провожатым вошли в огромный зал необъятной ширины. Размеры и невероятное совершенство фресок подавляли, обращали смертных, покусившихся на свидание с понтификом, в невзрачных мотыльков, перепутавших божественный светильник c придорожным фонарем. Размашистое мозаичное великолепие под ногами, небесная голубизна росписей потолка и стен. Люся рассматривала творения Микеладжело молча, священный трепет пронизывал ее с головы до пят.

Игнат стоял рядом с ней спокойно, дожидаясь, когда откроется заветная дверь и длиннолицый мудрец в белой пелерине снизойдет до встречи с рабами божьими. Стоп, рабы божьи это в православии, здесь у них прихожане, верующие, паства… попросту все, без преувеличений. История католицизма, в котором многое поставлено с ног на голову, привела к затейливому сочетанию высокого мастерства в оформлении и попустительства практически всему, с чем по каким-то причинам нужно смириться. У Игната был главный вопрос, ради которого все и затеял, к начальству РПЦ он бы и лезть не стал, бесполезное занятие, нет там снисхождения и мягкости. А папа демократом слывет, можно рискнуть.

Понтифик появился из боковой двери, Игнат и не заметил его сразу. Двигался он почти бесшумно, только вкрадчивое шуршание длинных белых одежд внимание привлекло. И что делать – креститься при виде него, к руке прикладываться, коленопреклоняться? Никто не шутит, он действительно в Ватикане лицезреет папу Римского, еще и Люську приволок неведомо зачем. Словно ему страшно без мамки, везде со своей бабой ходит. Но взгляд Его Святейшества прост и лучист. Папа усаживается в кресло, жестом приглашает Игната сесть напротив него.

После обмена приветствиями смущенный Игнат заговорил без пауз:

– Ваше Святейшество, как вы относитесь к геям? Я не знаю о природе собственной, с ранних лет совращен. Сирота, соблазнение малолетнего, но сейчас я продолжаю жить во грехе. И мужчины, и женщины желанны для меня. Раскаиваюсь – и грешу снова. Сомнение во мне. Простит ли меня Господь? Допустит ли церковь в лоно свое?

Длиннолицый понтифик молча выслушал обращение, потом долго протирал круглые стекла очков, о чем-то задумавшись. Медленно поднял голову и ровным голосом заговорил, артикулируя четко:

– Игнатий, это не имеет значения. Бог создал тебя таким, Бог любит тебя таким. Папа любит тебя таким, и ты должен любить себя и не обращать внимания на то, что говорят другие. Бог прощает грешников. Церковь всегда помнит, что геи – это люди, которые могут находиться в христианской церкви вместе с народом Божьим. И если есть в тебе, сын мой, сомнение, если мучает тебя твой выбор…

– У меня не было выбора. Так получается.

– Я верю, рано или поздно ты придешь к Богу. И достойно будешь ему служить. Заблудшая овца возвращается в стадо, если она не по своей воле блуждает. Кто я такой, чтобы судить тебя? Проблема не в том, что есть люди с такой ориентацией, как у тебя. Мы должны быть братьями. Но помни о том, что геи лоббируют свои интересы, как лоббируют свои интересы политики, масоны, да и многие другие. И эта проблема гораздо серьезней. Не уподобляйся лоббирующим. По велению сердца ты, Игнатий, пришел ко мне, пусть сердце тебе и подскажет, как дальше жить. Бог прощает грешников, помни.

Но и основополагающие библейские тексты прими к сведению – апостол Павел в послании к Коринфянам говорит: «мужеложцы царства Божьего не наследуют».

Папа надолго замолчал, вид у него строгий и отрешенный, он смотрит прямо перед собою. Вдаль. Но взгляд просветлел, когда он снова обратился к гостю:

– Церковь не гонит грешников. Но выбор есть у каждого: согрешить, покаяться и переродиться… или грешить и каяться без конца. Так получается… Ответил ли я на твой вопрос, Игнатий? Есть ли покой в твоем сердце?

– Покоя в сердце моем нет, но этот день не забуду. Могу ли колени склонить, Ваше Святейшество? – Игнат, не дожидаясь ответа сполз с кресла и с размаху бухнулся на пол, но Франциск жестом велел Игнату подняться. Осенил его крестным знамением трижды: и промолвил:

– Ступай, сын мой. – Поднял глаза на Люсю, тихо стоявшую за спинкой Игнатова кресла, будто только сейчас ее заметил и добавил: – Ступайте, дети мои. Ищите свои ответы. Ищите и обрящете.

Папа невозмутим, будто ничто не может его взволновать. Смиренное понимание с налетом грусти. Он встал с кресла (как прямо спину держит! – невольно отметил про себя Игнат) и неторопливо скрылся за той же дверью, из которой вышел.

Охранники в обычных серых костюмах провожали Игната и Люсю к выходу. Мужчина и женщина двигались, озираясь по сторонам, как герои брюлловского полотна «Последний день Помпеи». Великолепие дворцов и колоннад потрясало. Затертое выражение «дух захватывало»… но дух действительно захватывало, перерождение происходило помимо воли, длинный путь. В начале растерянность, к середине она улетучивается, сменяясь отсутствием каких бы то ни было ощущений, а к концу ритм шагов выравнивается и твердость духа торжествует. Архитектурные тайны Апостольского дворца в том и заключались, что всякий туда вошедший «человек с улицы» выходил обновленным, путь рассчитан математически.

Вспоминая слова понтифика, Игнат неожиданно почувствовал уверенность. Ему показалось, что папа его благословил. Не верилось, что такие слова можно сказать наместнику апостола Петра и быть выслушанным благосклонно. Нет агрессии и предубеждения, есть мягкость, понимание! И нет осуждения, это главное. Игнат крепко сжал Люсину руку, он не ожидал такого потрясения от легкомысленно задуманного визита.