Воскресения Люка Роелса

Глава 7. Мания Грёз – Жертва рождённого с изъяном

Разве что забытый сон, как впечатляющая зацепка. Из-за него сделалось жарко. Я поднял глаза к небу. Оранжевое солнце расплавляло сетчатку глаз. Винтом поднимался к облаку завораживающий суховей. Навстречу, вниз, оседал титанический пепел. Вздох ужаса, всеобщий и подавляющий волю, остановил биение сердца. Терзаясь в сомнениях, я опустил глаза. О да, я снова стоял! Этого не могло быть… на невыносимо стройных женских ногах. Сказать честно, мои высохшие нижние конечности мало напоминали мускулистые мужские, но эти две, вне сомнений, были женские. Перевёл взгляд на обнажённую грудь, совсем небольшую грудь не рожавшей девы. Ничего себе, обворожительный глюк!

В голове, кроме осознания иллюзии, ожила внятная подсказка, нашёптывавшая, что я делаю что-то не так. Настолько мимо, что, если не исправить положение сейчас же, жизнь подвергнется нещадной опасности. Пришлось снова унизить собственное «Я», растворившись в чужом…

Не я стоял – я стояла на травянистой низине в окружении десятков женщин. От них, от их наготы, прикрытой набедренными повязкам, пахло угрозой. Сознание подсказало суть их вызова – ты, Аклаинка, допустила святотатство, посмев взглянуть в упор на Отца нашего Солнце.

– Человеческая жизнь высший дар, – голос Аклы, мой голос, эхом разнёсся по долине и, обдираясь о скалы, постепенно затухал, – жертва рождённого с изъяном – наш святой дар милостивому Отцу…

Разряжённый воздух, свирепый ветер Анд и ослепительный Отец Солнце, чей лик лицезреть запрещено, наблюдали за высохшим, почти мёртвым, обряженным в красное, жрецом. Жрец держал в руках басовито попискивавшего младенца, прирождённого мужчину. Жрец уложил мальчика на жертвенный камень и поднял обсидиановый нож, украшенный бирюзой и ракушками. Он едва держался на ногах – слишком долго соблюдал аскезу во всем. Давно не мытые волосы, пропитанные кровью жертв, сальными канатцами свисали до бёдер. Кончик обсидиана в последний раз отбросил злой блик, и нож вонзился в грудь ребёнка. Одним движением жрец высек бьющееся сердце и поднял над головой. Содрогающееся тельце унесли, на камень легло следующее. Рождённые с изъяном уходили из жизни первыми, уступая жизнь полноценным.

Голос Аклаинки, мой голос, заставлял трепетать сердца живых:

– Человеческая кровь даёт Отцу-Солнцу силу подниматься над горизонтом. Человеческое сердце, освобождённое из тела с изъяном, позволяет Богам оставаться Богами.

Ритуал продолжался до вечера. На закате под заунывное пение девственницы зажгли факела, собрали пробитые черепа и кости, очищенные от плоти. Повсюду росли цветы. Девушки сошли на восемнадцать ступеней вниз, минуя анфиладу равнодушных идолов. Резко запахло разлагающейся плотью. Стены подвала темнели, будто окрашенные кровью. На полу, мешая движению, пирамидами покоились черепа. Выше зарокотали, сперва тихо, затем усиливаясь и мешая соображать, удары барабана. Везде, куда падал взгляд, валялось золото. Большие, в человеческий обхват, шары с гравировкой. Фигурки животных. Ягуар в натуральную величину. Вроссыпь украшения, нефритовые стержни, несчётные драгоценные каменья. Власть сил Тьмы и рабства Демона…

Из глюка меня вывела спастика. Я поёрзал, меняя положение, и неуклюже свалился на пол. Хорошо, что со стульчака в туалете, не с вершины теокали. Ведь ещё живо чувствовались судороги извлечённых сердец. Меня стошнило на журнал репродукций Антона Мауве. Я едва успел приподняться на руках, как содержимое желудка устремилось наружу. Попытался позвать на помощь, но литавры в голове грянули так неприступно, что заглушили мой голос. В горле запершило, будто меня вырвало царской водкой. Казалось, слово изрежет глотку в куски… В голове стучало… Безжалостная конская иноходь превращала мозг в кровавую жижу…

Глава 8. Конкиста – Высокородный дворянин из Боснии

Кое-где грязное месиво, похожее на кровавую жижу, прерывало укатанную дорогу. Лошадь, раз за разом вздрагивая и заодно отпугивая мух хвостом, понуро постукивала копытами о тракт земли басков. Что путнику на окольном пути – каменистом, запутанном, и всё же наезженном авантюристами разного толка? Зимние дожди превращали его в топь, летом дуновение ветра поднимало с обочин въедливую пыль. Кабальеро, с виду иноземец, наверняка знал, что в одиночестве на испанских дорогах несдобровать. Прогоны кишели разбойниками, беглыми каторжанами и прочим сбродом. О том свидетельствовали скелеты вьючных животных вдоль тракта вперемешку с их несчастными погонщиками. Но взгляда всадника из-под поблёскивающих на солнце очков не выдержал бы и отчаянный злодей. Светлые волосы и жёстко-куцая бородка подчеркивали ужас скверной физиономии, казалось, походя сеющей злобу и остервенелость. Вскоре путник приблизился к мосту, по дряхлости не уступавшему древнеримской постройке. К препятствиям топографическим добавлялись сущие каверзы на границах королевств. Арагон, Валенсия, Кастилия, Навара, Каталония – везде правил свой удельный предводитель. Местный король, обычно охочий до чужих песо. Опытным взглядом путник определил на противоположном берегу – двое неуклюжих охранников не в счёт – «потеху». Она пребывала в образе упитанного португальского еврея, и, рассмотрев путешественника, необычайно оживилась: светлые волосы всадника выдавали чистопородного славянина, а одежда и лошадь – знатный род. То и другое предвещало неплохую поживу. Ошибка, дружок – бывает.

– Дворянин – заруби себе на носу, – от менторского баса путника, казалось, волосы на голове сборщика королевских налогов зашевелились и слиплись в гребни, – не должен никому, кроме Бога.

Еврей, к чести, своей, сумев не выдать испуга, ответствовал надменным фальцетом:

– И короля.

– Какого такого короля? Перед тобой Перо Далипагич, высокородный дворянин из Боснии, – прорычал путник, впрочем, не имевший на этот счёт ни единого подтверждения, – слишком много в последнее время развелось королей в Европе.

Впечатляющую крамолу слов усилило острие шпаги, взявшее на абордаж крючковатый нос сборщика налогов.

Немало наивных беженцев, пусть и не таких внушительных, стремилось поселиться в Испании и не платить налогов. Не тут-то стало. Охранники разделились, обходя всадника. Перо усмехнулся, если кто-нибудь осмелится назвать усмешкой волчий оскал берсерка1, готового к атаке.

Охранник, заходящий слева, даже не успел рассмотреть свою смерть. Едва услышал тугой звон тетивы, когда арбалетный болт нарисовал лишнюю дырку в черепе. Второй вояка успел приподнять копьё, но Перо, ловко крутанув коня, оказался у него за спиной. Охранник удивлённо воззрился на острие шпаги, вышедшее из груди на дюйм, полюбовался рубиновыми каплями, бесславно сражавшимися с земным притяжением, и умер, не дождавшись результатов стычки.

Португалец скончался самостоятельно. Несчастный бросился с оголённым кинжалом на обидчика, но по неосторожности оказался так неловок, что напоролся на окровавленную шпагу.

Шею не в меру ретивого еврея украшала цепочка, скромный дар благочестивой супруги. Впрочем, в кошеле обнаружилось с десяток реалов, всего этого вполне хватало на первое время. «Весьма недурно» – подумал Перо, присоединяя королевского сборщика налогов к длинному списку освобождённых тем же образом истцов. В список входили: безымяный секуляризатор орденских земель, за ним некий знатный боснийский мусульманин, какая-то многочисленная община богомилов, отрицавшая частную собственность и благополучно её лишившаяся, взбунтовавшееся стадо крестьян, спаливших поместье своего господина, но на беду повстречавшее маневрирующего против турецких воинов рыцаря – сильно проредившего и ряды бунтарей и ряды турок. Список полагалось продолжить десятком-другим обманутых женщин, но и упомянутого вполне доставало, чтобы понять, отчего скромный дворянин из Боснии оказался в величественной испанской империи, над чьей гористой территорией никогда надолго не заходило солнце.

Глава 9. Конкиста – Тонто, один из них

Величественая картина гор со сверкающими на солнце вершинами казалась холстом живописца. Двигатель гудел ровно, джип без напряжения взбирался выше и выше. Вскоре миновали андские туманы. За ними открылись просторы высокогорных равнин. В первозданности воздуха зрение обострилось, и можно было рассмотреть ближайшие, изнурённые штормовыми дождями, вершины. Скопище облаков всевозможно тёмных оттенков придавало ландшафту мистичность.

Альберто выключил кондиционер и открыл окна. Настала пора привыкать – в Параноесе придётся провести долгие месяцы. Чуть погодя показались заросли гинкго билоба, профессор Пинто оживился.

– Вот они, наши союзники, – констатировал Хайме, – между прочим, потомки древних папоротников.

Альберто согласно кивнул:

– Я пробовал цветочный настой ещё в студентах, заметно активизирует память.

Джип затормозил под зданием местной больницы. Трёхэтажной, жалкой на вид, но единственной в округе и поэтому вечно переполненной. Здесь ничего не изменилось. Кое-где в глубине парка блуждали поражённые недугом страдальцы. Здесь всегда всё неизменно. Но даже профессора Пинто, видавшего виды доктора, устрашил воистину голливудский бред. Представилось: вокруг густо и бестолково слонялись «тонто» – так в городке величали горемык, разбитых болезнью Альцгеймера. И, как по команде, они, словно враз учуяв здорового человека, повернулись, протянули руки и, монотонно подвывая, медленно двинулись к нему. Лицо его оставалось бесстрастным. Чему удивляться? О чём сожалеть? Они воспринимают происходящее, как нечто само собой разумеющееся. Вгляделся, лишь призрачная зависть окрасила их глаза, пробранные буйством.

Ничего подобного не произошло. Выдумка, короткое наваждение. Примыкающая к больнице площадь пуста. Люди с утра подались на работу – кто в поле, кто на текстильную фабрику. Лишь по одной из улочек зигзагами перемещался юноша. Останавливался, снова шёл. Тонто, один из них. Хайме почувствовал на себе взгляд Альберто.

– Что-то случилось, сынок?

– Нет… Показалось, что вы на мгновение исчезли.

– Я стал невидимкой? – поинтересовался профессор.

– Нет, вроде этого тонто, – ответил ассистент.

Ни намёка на шутку, но Хайме улыбнулся, глядя, как приближается юноша. Вне всякого сомнения, местный. Эталонный образчик нынешнего горца: джинсы, цветное пончо, набриолиненные волосы. Хранитель уникальных анатомических и физиологических характеристик – низковат при плотном телосложении и кряжист. Не так уж неправ Альберто. В тонто одновременно и странно, и явно чувствовался человек не от мира сего, с душой, резонирующей безответности. Блеклое звено, вплетённое в окружающую явь – начало, продолжение и слияние с нею. Парень растерянно смотрел на незнакомцев – то на профессора, то на его помощника, пытаясь осознать, кто они, и прежде, какое отношение он сам к ним имеет, как оказался здесь.

Хайме Пилар мягко взял его руку и, как можно участливее спросил, помнит ли он, где живёт. Лицо юноши осветила счастливая улыбка. Радостно закивал. Наказав Альберто заняться неотложными приготовлениями, профессор попросил тонто показать путь к дому.

Вскоре Альберто растроганно отвечал на приветствия коллег. Ему обрадовались, и он позволил увлечь себя в больничные недра.

– Доктор, вы ещё помните Марину Эрнандес? – с грустью спросила молодая медсестра, красиво краснея, – теперь она не может встать на ноги…

Альберто забыл, о ком речь, зато отлично помнил другое – во время предыдущего приезда, эта медсестра имела на него виды, но Хайме Пилар строжайше запретил отношения с местными жителями, помимо связанных с работой.

– Это и есть Марина Эрнандес, – печально вздохнула девушка, – на ноги стать уж не может…

Доктор взглянул на высохшую старуху, привязанную ремнями к креслу-каталке. Мужчина, сверкая смуглыми залысинами, тщетно пытался согнуть ей в локте руку. Рука закостенела, и он шептал что-то ласковое, уговаривая расслабить мышцы.

– Всего час гимнастики в день снижает риск контрактур, – подбодрил Альберто мужчину, но, заметив недоумение в его глазах, добавил, – увеличивает подвижность сустава…

И внезапно осёкся, узнав в окаменевшей старухе женщину, пышущую здоровьем всего год назад, её привёз в клинику муж, этот мужчина с залысинами.

Вспомнилось, как жутко смущалась сеньора Эрнандес, когда супруг рассказывал, что его жёнушка в последнее время по многу раз переспрашивает одно и то же. Профессор просил женщину постоять и попрыгать на одной ноге, затем с закрытыми глазами достать пальцем кончик носа. Вышло на третий раз. Когда бедняжка не смогла ответить, какой нынче год, стало ясно. Профессор нахмурился. Увы, у Марины Эрнандес – Альцгеймер. Скоро ей понадобится постоянный уход, и жить осталось недолго. Тогда Альберто предположить не мог – сколько. За год из несчастной женщины вытекла душа.

Доктор положил руку на плечо мужчины. Тот даже не поднял головы, продолжая методично сгибать и разгибать локоть любимой. Медсестра, справившись с неловкостью, тронула Альберто:

– Люди узнали о вас! У них появилась надежда! Храни вас Господь! Во веки веков храни.

Если бы она знала.

Глава 10. Конкиста – Желаете испытать судьбу, сеньор?

Кто бы мог знать заранее! В Испании доблестный рыцарь Перо Далипагич не нашёл для себя земли обетованной, зато врагов нажил немало. Набрался мастерства у плутов всех мастей. Неистово играл в бабки в Мадриде, в экарте – в Толедо, сражался в пикет в Севилье. Здесь веселятся, там поносят Бога, ещё дальше сорятся и дерутся, но повсюду жульничают и воруют. Сегодня, после короткой стычки, он твёрдо решил покинуть империю, разбогатеть, вернуться обеспеченным человеком, чтобы прикупить потомственную идальгию. На случай, если она не будет пожалована за невероятную храбрость и достойные баллад подвиги.

На въезде в город Перо совершил непростительную ошибку. Залюбовавшись гирляндой человеческих обрубков – останков четвертованных преступников, вывешенных на городской стене, прозевал приближение монаха. Эти солдаты инквизиции, словно гарпии, подстерегали путешественников, вкрадчиво интересуясь: «нет ли в вашем багаже еретических писаний, запрещённых Святой Церковью». Если таковые находились, путешествие заканчивалось. Если нет, требовали заплатить за проверку скромный взнос. Монах, встретившийся Перо, обладал молодым весёлым баском и, когда кабальеро решил отделаться монетой в су, решительно преградил дорогу. Но Перо благоразумно пожертвовал на дело инквизиции полноценный реал, заслужив заочное благословение Его Святейшества Папы из Ватикана.

Сиеста. У дворца в такое время никого не встретишь. Далипагич положил остановиться на постоялом дворе, а утром, отдохнув и подкрепившись, двинуться ко дворцу. Выходило: реал за постель и по реалу за еду и свечку.

Постоялый двор, приличный снаружи, внутри вызывал оторопь. Несколько оборванных нищих – то ли женщин, то ли мужчин, распивали вино, горланя похабщину. Перо спросил лучшего вина у брюнетки, с виду цыганки, а когда та отвернулась, чтобы исполнить заказ, не без удовольствия проследил за вызывающей игрой попки, благодушно прикинув: «Похотливая сучка!».

На него косились, но зверская рожа в очках, вкупе с телом исполина, не позволяли мыслям, затуманенным алкогольной дрянцой, завладеть рассудком. Вскоре девка вернулась с бурдюком. В благодарной спешке Перо шлёпнул её пониже спины, вызвав интригующий смешок, и отхлебнул вина. Проглотить пойло, отдающее козлятиной, оказалось невыносимо. Ошарашенная девчонка приняла на себя кислый душ, перемешанный со слюной.

За подобное подношение бедняжке пришлось оплатить причинённый ущерб собственным телом. Далипагич взвалил её на шею и уволок в номер, где учил уму-разуму до утра. Проснувшись часам к одиннадцати, наотрез отказавшись жениться и даже подарить несколько пистолей, Перо, словно собака, отряхнулся от блох, покрывавших тело копошащейся коркой. Затем наскоро позавтракал мясным паштетом, почему-то отдающим мертвечиной. Наверняка на городской стене не окажется вчерашних останков, случись вернуться к главным воротам – в этом он мог присягнуть. Затем, одевшись, всё же сжалился и кинул несколько монет рыдающей девушке.

На выходе из постоялого двора доблестный всадник задержался на пару минут, заинтересовавшись мясистой бабищей, вывалившей гигантские груди на нетёсаный стол. Поражали размерами соски, такие, что ими впору кормить телёнка. Перо решил проследить за развитием событий, но тут же разочарованно сплюнул. К столу деловито приковылял мальчонка с волосатым тельцем и грубоватыми чертами лица, обеими руками приподнял молочную необъятность и прикипел к чёрному соску.

Наблюдать завтрак мальца стало скучно. Перо спешно покинул гостеприимное местечко. Среди приземистых, как один, и смуглых брюнетов, синьор Далипагич выгодно отличался статью и светлыми волосами, чем не преминули заинтересоваться встречающиеся на пути донны. Из ближайшей подворотни доносились вопли человека, умоляющего об исповеди. В воздухе, густом, как черепаховый суп, терпко пахло конкистой. Было хорошо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.