Страшная история
Майкл Терри
Двадцатилетняя Джессика Карлсон, ослепшая в результате автокатастрофы, переезжает с мамой на новое место жительства – в старый дом и в первую же ночь понимает, что вокруг происходит нечто странное и необъяснимое, связанное с потусторонним миром. Джесси далеко не суеверный человек, но на следующий день она узнает от соседа, что в стенах этого дома когда-то давно было совершено жестокое убийство. То, с чем придется столкнуться нашей героине в окружении молчаливых стен – страшно, но попытка разгадать тайны дома обернется для Джесси абсолютным кошмаром.
Майкл Терри
Страшная история
Пролог
(август 1978)
Ах, этот чертов супермаркет, доверху набитый людьми, бесконечные очереди тупых болванов перед кассами оплаты, и не менее глупые кассиры, у которых случаются проблемы чуть ли не с каждым вторым покупателем – то дает сбой кассовый аппарат, то нет сдачи в виде мелких монет, ругаюсь я про себя понимая, что сильно опаздываю. Сильнее нажав на педаль газа, я внимательно слежу за дорогой и прикидываю, что должна быть дома менее, чем через десять минут. Папа, наверное, уже заждался и проклинает, на чем свет стоит, мою медлительность, но это ерунда. Я не буду обращать никакого внимания на его нападки, а лишь быстро поменяю ему посудину, расправлю простыню и побегу на кухню готовить ужин.
Внезапно где-то под капотом раздаётся глухой хруст и автомобиль резко тянет вправо. Я, изо всех сил вцепившись в руль, выворачиваю его в противоположную сторону, но это не срабатывает. Автомобиль на полной скорости начинает сносить к тротуару, по которому вприпрыжку бежит какой-то мальчишка с пакетом в руках.
– О, Боже… – сквозь зубы выдавливаю я и со всей силы нажимаю на педаль тормоза. Машину несет юзом, слышится страшный визг тормозов, но уже поздно, поэтому всё, что мне остается сделать – это зажмурить глаза, крепче сжать зубы и через несколько секунд почувствовать сильный удар.
Меня подбрасывает в водительском кресле, и я сильно ударяюсь лбом об руль, а потом раскрываю глаза, в ужасе смотрю на потрескавшееся в мелкую сетку лобовое стекло и убеждаюсь в том, что врезалась прямо в фонарный столб, который чудом устоял на месте, а из-под мятого капота машины валит густой белый дым. Я бешено оглядываюсь. Где же мальчик? Успел ли он отскочить в сторону?
Нет, не успел.
Впереди, метрах в десяти по ходу движения я вижу его, лежащего ничком на проезжей части, по которой расползается небольшая лужа ярко-алой крови, а с противоположной стороны улицы в его сторону спешит какая-то грузная женщина. Из остановившейся машины, двигавшейся во встречном направлении, выскакивают еще двое мужчин и тоже бросаются к мальчику.
– О, Боже… – повторяю я, надеясь в глубине души, что удалось избежать самого страшного и, несмотря на сильную головную боль и головокружение, выбегаю из покореженного автомобиля и со слезами на глазах кидаюсь к мальчику вместе с остальными. Остановившись прямо перед ним, я широко распахнутыми от ужаса глазами смотрю, как какая-то незнакомая дама делает ему искусственное дыхание. Лицо мальчика, которому на вид не больше десяти лет, корчится в мучительной гримасе, глаза невидяще смотрят куда-то в небо и тело сильно дрожит, а изо рта и из носа струится ярко-алая кровь.
– Срочно, кто-нибудь, вызовите скорую!
– Владелец кафе напротив уже позвонил им. Они будут с минуты на минуту.
– Среди нас есть врач?
– Нужно попытаться остановить кровотечение.
Взволнованные голоса и рёв приближающейся сирены поглощают звуки привычной спокойной и беспечной жизни сонного пригорода большого города.
– Господи, что же вы наделали… – со вздохом произносит какой-то широколицый усатый мужчина и осуждающе качает головой, строго глядя на меня, но я не отвечаю. Не смея отвести глаза в сторону, я, застыв, словно памятник, продолжаю разглядывать корчащегося в агонии мальчика, которого случайные прохожие всеми силами пытаются вернуть к жизни.
– У них ничего не получится, – раздается вдруг откуда-то снизу равнодушный детский голос.
Я вздрагиваю и перевожу взгляд в сторону голоса. По левую руку от меня стоит мальчик, один в один как тот, который лежит на асфальте, включая одежду, только очень бледный и без крови на лице, а его глаза… Господи, какие это страшные глаза!
Окруженные черными кругами матовые глаза без зрачков.
И эти глаза, наполненные скорбью, печалью, горем и непониманием смотрят прямо на меня.
Я пошатываюсь, с трудом удерживаясь на ногах, и немного отступаю в сторону.
– За что ты убила меня? – с обидой в голосе спрашивает он, делая шаг ближе и снова сокращая дистанцию между нами до прежнего уровня.
– Я… – заикающимся от страха и шока голосом выдавливаю я из себя. – Я…
– Что – ты? Хочешь сказать, что тебе очень жаль и ты сожалеешь о произошедшем? Думаешь, мне или моим родителям будет легче от твоего раскаяния?
Переведя ошарашенный взгляд на место происшествия, я с ужасом смотрю, как команда людей в белых халатах окружает мальчика, лежащего на дороге, и дружно склоняется над его уже не дергающимся телом, безуспешно проводя реанимационные мероприятия, а два санитара раскладывают рядом носилки. Вокруг множество людей – врачи, полицейские, случайные прохожие и водители других транспортных средств, а в центре всего этого – один единственный маленький мальчик, который погиб из-за меня. Люди еще надеются, что мальчик вырвется из цепких лап смерти, но я уже знаю, что чуда не произойдет.
– За что ты убила меня? – повторяет он свой страшный вопрос. – Мне ведь было всего восемь лет. Я просто возвращался из магазина, в который бегал по поручению матери. За что?..
Вскрикнув и подскочив на кровати, я открыла глаза и обнаружила, что нахожусь в своей темной комнате, которую едва-едва освещал тусклый ночник, стоящий на прикроватной тумбочке. Я перевела взгляд на темное окно, за которым царствовала очередная летняя ночь.
Это был просто сон…
Тот же самый страшный сон. Должно быть, как я ни пыталась бодрствовать, все же уснула. Подняв дрожащую руку, я трясущимися пальцами вытерла со лба холодный пот. Сердце колотилось в груди с такой силой, что на мгновение мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание от таких сильных внутренних ударов об грудную клетку или оно просто разорвется прямо в моей плоти. Найдя в себе силы, я поднялась с кровати, но мои ватные ноги дрожали так, что я вынуждена была тут же плюхнуться обратно и обреченным взглядом уставиться в темный потолок.
Я все чаще и чаще вижу Вилсона Берри в своих снах, и с каждым разом эти сны становятся все ярче, все реальнее. Я просыпаюсь в муках и страданиях, а потом не хочу, да и не могу уснуть, дрожа всем телом и обливаясь слезами до самого утра.
Последнее время я почти не сплю и очень боюсь в один прекрасный момент сойти с ума. Боже, как я устала…
Но я не жалуюсь.
Так мне и надо.
Я сама заслужила это и даже больше.
Я – убийца. Я была так легкомысленна, так неосторожна, так небрежна, так глупа, что убила человека. Даже не человека, а того, кто только собирался стать человеком. Я убила восьмилетнего мальчика. Я, именно я, а не кто-то другой, убила Вилсона Берри.
Это случилось в самом начале весны, ровно пять месяцев назад.
1
(август 2018)
– Все в порядке, Джесси, – подбадривающим тоном произнесла мама, стоя за моей спиной. – Лестница на второй этаж находится прямо по курсу, просто будь внимательнее и осторожнее, когда ощупываешь пространство впереди себя тростью.
– Я все еще не могу привыкнуть к этой проклятой палке, – пробормотала я в ответ, постукивая тростью по полу впереди себя. – Мне постоянно кажется, что в следующую секунду я обязательно врежусь переносицей в какую-нибудь стену.
– Со временем ты привыкнешь, родная, – мягким, заботливым, но очень уверенным голосом отозвалась мама. – Уверена, что очень скоро ты научишься прекрасно ориентироваться в пространстве, а в один прекрасный момент сможешь обходиться в стенах дома даже без трости.
Я открыла было рот, чтобы возразить ей и сказать, что легче всего рассуждать о том, каково это – быть слепой и давать ненужные советы, если не представляешь, что это такое, но вовремя сдержалась. В конце концов, в том, что произошло со мной, виновата только я сама, но не мама.
– Спокойно, – продолжала она. – Ты все делаешь правильно. Теперь подними ногу и встань на первую ступеньку.
Я остановилась, замерла на мгновение, а потом очень осторожно оторвала от пола правую ступню и поставила ее на довольно высокую ступеньку, которая жалобно и надсадно скрипнула подо мной, раздражающе резанув ухо своим противным стоном.
– Дом, явно, не первой свежести, – буркнула я, покачав головой. – И можешь не переубеждать меня в обратном, мамочка.
– Это, действительно, так, – виноватым голосом ответила мама и, вздохнув, добавила. – Но это лучшее, что мы можем позволить себе в ближайшее время… Операции дорого обошлись нам, милая, и…
– Я знаю, – оборвала я ее, не желая развивать эту тему. – Знаю. Прости, мамочка.
