Коррупционная преступность в избирательном процессе Российской Федерации

В-третьих, в литературе справедливо указывается на то, что иногда «расплата» за коррупционное поведение между участниками избирательного процесса может происходить как до, так и после выборов или во время их проведения[38]. С одной стороны, достижение политический целей участниками избирательного процесса нередко связано с получением различных коррупционных обязательств, исполнение которые приходится на период профессиональной деятельности избранного должностного лица. В связи с чем коррупция в избирательном процессе получает логичное продолжение посредством коррупционного лоббизма. Как пишет С. Н. Шевердяев, «лоббистские практики по существу означают, что помимо воли избирателей на решения народных представительств могут оказывать влияние различные группы интересов. Также и в системе исполнительных органов власти вместо того, чтобы реализовывать выраженную в законе как акте народного представительства волю народа, они могут идти на поводу у различных частных лоббистов»[39]. С другой стороны, задолго до старта очередной избирательной кампании политические деятели могут обеспечить ее финансирование за счет продажи мест в партийных списках при пропорциональной избирательной системе. Предвыборный период, по мнению И. А. Дамм, следует отнести к наиболее опасным, «поскольку в это время среди нечистоплотных политиков осуществляется торг за место в списке партии, незаконное привлечение финансовых средств для проведения выборных мероприятий, переговоры о содействии с действующими федеральными и региональными властями и т. п.»[40]. Всем этим подчеркивается системно-структурный характер коррупции в избирательном процессе и ее функциональная связь с иными видами политической коррупции.

Второй существенный признак коррупции в избирательном процессе – это перечень ее субъектов, содержание которого является дискуссионным. По мнению О. В. Зайцевой, субъектам коррупции в избирательном процессе присущи властные полномочия. Поэтому к ним следует относить: должностных лиц государственных органов Российской Федерации; лиц, зарегистрированных в качестве кандидатов в федеральные органы власти, органы власти субъектов Российской Федерации либо органы местного самоуправления; членов избирательных комиссий. Как отмечает указанный автор, избиратели не относятся к субъектам коррупции в избирательном процессе даже когда продают свой голос: «Подкуп избирателей является одной из коррупционных избирательных технологий, субъектами же в этом случае выступают с одной стороны кандидаты, использующие данный способ прихода к власти, с другой – лица, которые их финансируют»[41].

Более широкий круг субъектов коррупционных действий в сфере избирательных правоотношений предлагает Т. Б. Рамазанов, полагающий, что к ним могут быть отнесены не любые лица, а лишь те, которые участвуют в избирательных правоотношениях в том или ином качестве – это «должностные лица государственных органов, члены избирательных комиссий, кандидаты на выборные должности, представители политических партий, избирательных объединений, другие лица по их поручению, избиратели, выступающие в роли посредников при осуществлении подкупа-продажности в ходе избирательного процесса»[42]. Несомненно, каждый из указанных субъектов потенциально может стать участником коррупционных отношений в связи с наличием у него специального правового статуса (служебного положения). Однако трудно себе представить, как именно правовой статус избирателя обуславливает коррупционное поведение граждан при посредничестве в подкупе других избирателей. Роль посредника могут успешно осуществлять лица, которые, например, еще не обладают активным избирательным правом в силу возраста.

Наиболее полный перечень субъектов коррупции в избирательном процессе на основе анализа правового положения участников избирательного процесса сформирован И. А. Дамм, по мнению которой к числу таковых относятся: избиратели; кандидаты; избирательные объединения и их представители; доверенные лица и уполномоченные представители кандидатов и избирательных объединений; наблюдатели; избирательные комиссии и их члены с правом решающего голоса; члены избирательных комиссий с правом совещательного голоса; организации, осуществляющие выпуск средств массовой информации; лица, замещающие государственные должности или выборные муниципальные должности, либо находящиеся на государственной или муниципальной службе, либо являющиеся членами органов управления организаций независимо от формы собственности (в организациях, высшим органом управления которых является собрание, – членами органов, осуществляющих руководство деятельностью этих организаций), за исключением политических партий, либо служащие таких организаций; лица, предоставляющие субъектам избирательного процесса выгоды материального и (или) нематериального характера, а также лица, «торгующие влиянием»[43]; избирательный штаб кандидата[44]. Признавая высокий научный уровень и логическую завершенность приведенного перечня, отметим, что данным автором не предложены основания для классификации субъектов коррупции в избирательном процессе. Полагаем, что с учетом рассмотренных выше подходов таковые могут быть объединены в следующие группы.

Традиционно субъекты коррупции подразделяются на субъектов активного и пассивного подкупа. Подобная классификация, терминология для которой была предложена в Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию[45], отражает многосторонний характер коррупционных отношений. Субъект пассивного подкупа незаконно использует свое должностное положение в целях извлечения выгоды для себя или третьих лиц, а субъект активного подкупа, напротив, незаконно данную выгоду предоставляет. Соответственно, с одной стороны, участником «коррупционной сделки» является специальный субъект, обладающий особым публичным статусом, а с другой – общий субъект, статус которого является универсальным. Данное деление полностью применимо и к субъектам коррупции в избирательном процессе. Субъекты активного подкупа в данном случае – это лица, предоставляющие субъектам избирательного процесса выгоды материального и (или) нематериального характера, а также лица, «торгующие влиянием»[46]. В свою очередь, к субъектам пассивного подкупа дихотомически относятся субъекты избирательного процесса, незаконно принимающие подобные выгоды.

В зависимости от функции, выполняемой в рамках избирательной системы, к субъектам коррупции в избирательном процессе относятся:

– лица, деятельность которых связана с реализацией активного избирательного права граждан (избиратели);

– лица, деятельность которых связана с реализацией пассивного избирательного права граждан и права участвовать в выдвижении кандидатов (кандидаты, избирательные объединения, их доверенные лица и уполномоченные представители, члены их избирательного штаба);

– лица, деятельность которых связана с организацией и проведением выборов (избирательные комиссии и их члены с правом решающего голоса; лица, замещающие государственные должности или выборные муниципальные должности, либо находящиеся на государственной или муниципальной службе);

– лица, деятельность которых связана с реализацией права граждан участвовать в наблюдении за проведением выборов, работой избирательных комиссий (наблюдатели, в том числе иностранные и международные, члены избирательных комиссий с правом совещательного голоса);

– лица, деятельность которых связана с информационным обеспечением выборов (организации, осуществляющие выпуск средств массовой информации, и их представители).

Коррупционные отношения между названными группами, а также внутри них, могут выстраиваться в различных вариациях с учетом классификации субъектов активного и пассивного подкупа. Так, например, один кандидат может осуществить подкуп другого с целью не допустить его участия в избирательной кампании. В данном случае первый будет выступать в качестве субъекта активного подкупа, а второй – субъекта пассивного подкупа.

Также по степени общности среди субъектов коррупции в избирательном процессе необходимо выделить индивидуальные (кандидаты, их доверенные лица и уполномоченные представители; члены избирательных комиссий с правом решающего и совещательного голоса; избиратели; наблюдатели и др.) и коллективные (избирательные объединения; избирательные комиссии; собрания избирателей по месту жительства; организации, осуществляющие выпуск средств массовой информации, и др.).

Третьим существенным признаком, характеризующим коррупцию в избирательном процессе, является использование субъектами избирательного процесса своего статуса, служебного положения в личных или групповых интересах. Большинство из указанных выше субъектов коррупции в избирательном процессе обладают специальным правовым статусом или служебным положением, использование которых под влиянием различных коррупционных выгод искажает ординарное развитие электоральных процедур, а также причиняет материальный и (или) нематериальный вред как иным участникам избирательного процесса, так и всему институту выборов.

Использование специального правового статуса характерно для такой категории субъектов коррупции в избирательном процессе, как кандидаты (избирательные объединения), их доверенные лица и уполномоченные представители, избирательный штаб кандидата в целом, члены избирательных комиссий с правом совещательного голоса, наблюдатели и избиратели. К примеру, на практике имеют место случаи подкупа общественных наблюдателей за выборами, совершаемого с целью обеспечить бездействие последних при противоправном вмешательстве в процесс голосования и подведения его итогов. Молчание о нарушениях, как отмечает М. Ю. Куликов, «приносит вред не только конкретным кандидатам, избирательным объединениям, но и обществу, подрывая доверие последнего к честности и справедливости выборов, а также наносит вред устоям демократического государства»[47], хотя формально представляет собой субъективное усмотрение наблюдателя в процессе реализации специального правового статуса.

Напротив, использование служебного положения характерно для членов избирательных комиссий с правом решающего голоса, представителей организаций, осуществляющих выпуск средств массовой информации, лиц, замещающих государственные (выборные муниципальные) должности, лиц, находящихся на государственной (муниципальной) службе, лиц, являющихся членами органов управления организаций. Детальная регламентация их деятельности, наличие установленной законом системы запретов и ограничений во многом предопределяет противоправный характер возможных злоупотреблений служебным положением. Однако даже в подобных условиях существует некий правовой «люфт», посредством которого удается придать противоправному действию формально законный характер и вывести коррупционное деяние «из-под удара» юридической ответственности[48].

Четвертым существенным признаком коррупции в избирательном процессе является специальная цель. По мнению П. А. Кабанова, основным криминологическим признаком, характеризующим сущность политической коррупции, является «преследование субъектами коррупционных правонарушений политических целей»[49]. Развивая данный тезис, Т. Б. Рамазанов отмечает, что «коррупционные процессы в сфере избирательных правоотношений преследуют политические цели – получение, укрепление или утрату государственно-властных полномочий»[50]. В свою очередь, И. А. Дамм пишет, что для цели коррупционных деяний, совершаемых участниками избирательного процесса, характерно стремление к извлечению выгод материального и нематериального характера[51]. Ее содержание может варьировать в зависимости от статуса субъекта коррупционных отношений, существующих коррупционных рисков, но при этом она всегда будет лежать в основе коррупционных действий, в том числе возникающих в избирательном процессе. Полагаем, что каждая из приведенных точек зрения заслуживает внимания и дополняет друг друга.

Принимая во внимание тот факт, что коррупция в избирательном процессе представляет собой видовое проявление политической коррупции, направленность на достижение политических целей является ее существенным признаком. Вместе с тем системность коррупции в избирательном процессе, сложность и многоуровневость коррупционных связей, возникающих между ее различными субъектами, только подчеркивают комплексный характер мотивации коррупционного поведения. Так, в большинстве случаев приоритетной целью кандидатов и выдвинувших их избирательных объединений является избрание таковых на соответствующую должность. Аналогичные цели могут преследовать и представители действующей власти, заинтересованные в победе определенных политических сил. В то же время кандидаты, играющие в данной избирательной кампании «техническую» роль, фактически не преследуют каких-либо политических целей и посредством своего участия в выборах могут извлечь материальную (оплата услуг его участия в кампании) или иную личную выгоду (покровительство или попустительство по службе со стороны избранного лица). Избиратели как непосредственные участники «коррупционной сделки» преследуют преимущественно корыстные цели, равно как и должностные лица различных избирательных комиссий, совершающие корыстные должностные преступления в рамках финансового обеспечения выборов. Следовательно, коррупционные деяния в избирательном процессе, преследующие политические цели, составляют ядро данного вида коррупции, но не исчерпывают его содержание в полном объеме.

Девиации электорального поведения, обладающие рассмотренными выше признаками коррупции в избирательном процессе, разнообразны и могут выражать отклонения как от правовых, так и иных социальных норм. Это, в первую очередь, обусловлено ролью выборов в жизни общества. Как пишет Ю. А. Веденеев, «в рамках демократической политической системы выборы обеспечивают конкурентный политический процесс, через который, собственно, и проявляет себя народный суверенитет и гражданское представительство интересов»[52]. Стремление оказать противоправное воздействие на процесс волеформирования и волеизъявления избирателей объективно возникает и пропорционально возрастает тогда, когда всеобщее голосование становится действительным инструментом передачи политического мандата органам народного представительства. Развитие электоральных отношений в условиях реальной, а не декларируемой политической конкуренции предполагает, с одной стороны, усложнение избирательного процесса в целях гарантирования свободы и равенства участвующих в нем лиц, а с другой стороны, неминуемо влечет за собой развитие и распространение способов получения разнообразных преимуществ, обозначаемых специальным термином «избирательные технологии».

Оценка подобных технологических решений на предмет правомерности и допустимости варьируется. В политологической литературе их принято разделять на «белые», «серые» и «черные», «чистые» и «грязные» избирательные технологии[53]. Полагаем, что криминологическое значение в данном случае имеют такие отклонения от принятых в обществе норм электорального поведения, воплощение которых в состоянии существенно исказить результаты голосования и тем самым обеспечить формирование органов представительной власти из лиц, не имеющих необходимой политической поддержки граждан. Подкуп («продажность») участников избирательного процесса, злоупотребление административным ресурсом, незаконное финансирование избирательной кампании многократно упрощают достижение нужного политического результата. В ситуации, когда подобная деятельность не встречает надлежащего противодействия со стороны правоохранительной системы, высоковероятно причинение критического вреда основам конституционного строя российского государства.

Девиации электорального поведения, обладающие признаками коррупции, можно классифицировать по различным основаниям. Традиционно в рамках современной девиантологии принято выделять два основных вида девиаций: негативные и позитивные[54]. Вместе с тем подобная классификация в нашем случае неприменима, поскольку, несмотря на встречающиеся в литературе редкие попытки оправдания коррупции, существование данного явления по определению противоречит общественным интересам и может иметь полезный эффект только для удовлетворения корыстных и (или) иных личных устремлений отдельных участников избирательного процесса.

По виду нарушаемых норм необходимо выделить коррупционные морально-этические отклонения и коррупционные правонарушения в избирательном процессе. Первая группа девиаций предстает как нарушение правил добросовестной политической конкуренции в условиях избирательного процесса, когда участники выборов используют гарантии своего электорального статуса в целях извлечения материальной и (или) иной личной выгоды вопреки законным интересам общества и государства, но при этом не нарушают установленный законом порядок проведения избирательных процедур. Так, например, деятельность кандидата, не преследующего целей избрания и служения народу, может быть основана на использовании ресурсов косвенного государственного финансирования его избирательной кампании для повышения собственной узнаваемости среди жителей населенного пункта, или, скажем, для популяризации своей компании или продукта, который она производит. Вторая группа девиаций выражается в нарушениях правовых норм, влекущих предусмотренные законом санкции.

В свою очередь, по характеру и степени общественной опасности коррупционные правонарушения в избирательном процессе можно подразделить на коррупционные проступки, коррупционные деликты, коррупционные преступления. Изучение последнего вида коррупционных девиаций имеет ключевое значение для достижения целей настоящего исследования, поскольку обоснование коррупционной преступности в избирательном процессе в качестве самостоятельного системно-структурного явления требует определения характерных черт и перечня коррупционных преступлений в избирательном процессе, на основе которого может быть образована соответствующая совокупность.

В литературе неоднократно высказывались мнения о том, что понятие коррупционного преступления необходимо закрепить на законодательном уровне[55]. В настоящий момент в рамках подзаконного правотворчества предложены только признаки и перечень таковых. Совместное указание Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел Российской Федерации «О введении в действие перечней статей Уголовного кодекса Российской Федерации, используемых при формировании статистической отчетности»[56] содержит перечень № 23 преступлений коррупционной направленности (далее – перечень № 23), к числу которых относятся противоправные деяния, имеющие все перечисленные ниже признаки:

– наличие надлежащих субъектов уголовно наказуемого деяния;

– связь деяния со служебным положением субъекта, отступлением от его прямых прав и обязанностей;

– обязательное наличие у субъекта корыстного мотива (деяние связано с получением им имущественных прав и выгод для себя или для третьих лиц);

– совершение преступления только с прямым умыслом.

Кроме того, в указанный перечень также включены преступления, которые хотя и не отвечают перечисленным признакам, но относятся к коррупционным в соответствии с ратифицированными Российской Федерацией международными правовыми актами и национальным законодательством, а также связаны с подготовкой условий для получения надлежащим субъектом выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуги имущественного характера, иных имущественных прав либо незаконного представления такой выгоды.

Следует обратить внимание на то, что в рамках данного указания использована иная терминология. В частности, преступления, обладающие признаками коррупции, предложено обозначать термином «преступления коррупционной направленности». Ряд исследователей использует его как синоним для термина «коррупционные преступления», что, по мнению С. В. Склярова, представляется неверным. Как пишет указанный автор, под коррупционными преступлениями целесообразно понимать преступления, которые совершаются лицом с использованием служебного положения в целях получения каких-либо ненадлежащих преимуществ для себя или других лиц, либо преступления, связанные с подкупом лица, занимающего определенное служебное положение, в целях получения каких-либо ненадлежащих преимуществ для себя или других лиц. В свою очередь, «преступления коррупционной направленности можно определить как преступления, не относящиеся к коррупционным, но предшествующие коррупционному преступлению, являющиеся необходимым условием для его совершения, облегчающие его совершение, способствующие его совершению, либо преступления, направленные на сокрытие коррупционных преступлений и их последствий, легализацию полученного в результате совершения коррупционных преступлений имущества»[57]. Отмечая правильную постановку проблемы, а также высокий научный уровень аргументации авторской позиции, полагаем, что в рамках нашего исследования допустимо использовать термины «коррупционные преступления» и «преступления коррупционной направленности» как взаимозаменяемые.

Сопоставление признаков и составов коррупционных преступлений, указанных в данном перечне, вызывает критику его содержания. Например, обязательность признаков надлежащего субъекта и наличия у него корыстного мотива формально исключает из числа коррупционных преступлений дачу взятки. И если в отношении данного состава преступления мы презюмируем коррупционный характер в связи с ратификацией международных правовых актов (п. «а» ст. 15 Конвенции ООН против коррупции, ст. 2 Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию), то ряд других преступлений, включенных в перечень № 23, могут быть отнесены к числу коррупционных на основе указанных признаков с большой долей условности. Применительно к настоящему исследованию наибольший интерес вызывают преступления, предусмотренные пп. «а» и «б» ч. 2 ст. 141, ст. 1411 и ч. 2 ст. 142 УК РФ[58]. Мы не оспариваем обоснованность отнесения данных составов к числу коррупционных, однако критерии, по которым они причислены к таковым, вызывают разумные сомнения.

Отступая от дискуссии по вопросу уголовно-правовой характеристики субъекта коррупционных преступлений, рассмотрим корыстный мотив сквозь призму субъективной стороны упомянутых выше составов. В основе практически каждого из них (за исключением п. «б» ч. 2 ст. 141 УК РФ) лежит незаконная и целенаправленная передача материальных ценностей. Вместе с тем обусловленность преступных действий стремлением к личному обогащению в данном случае не выглядит очевидной. Рассмотрим ст. 1411 «Нарушение порядка финансирования избирательной кампании кандидата, избирательного объединения, деятельности инициативной группы по проведению референдума, иной группы участников референдума» УК РФ. Исходя из диспозиции уголовно-правовой нормы, мотив не является обязательным признаком состава данного преступления. Напротив, как отмечается в литературе, важнейшим криминообразующим признаком преступлений против избирательных прав граждан является специальная цель, «состоящая в достижении определенного результата (промежуточного или конечного) в ходе избирательной кампании»[59].

В науке уголовного права под мотивом традиционно понимают порожденное системой потребностей, осознанное и оцененное побуждение, которое является идеальным основанием и оправданием общественно опасного деяния, а под целью – идеальный образ желаемого будущего результата, к которому стремится преступник, совершая общественно опасное деяние[60]. При этом, как пишет Д. П. Котов, «мотив и цель преступления тесно связаны между собой и всегда взаимно детерминированы. Но они в подавляющем большинстве случаев не совпадают друг с другом, так как мотив характеризует субъективную необходимость преступного деяния, а цель – его направленность»[61].

В результате исследования, проведенного И. И. Вистом, установлено, что особенностью мотивов преступлений против установленного порядка финансирования избирательной кампании кандидата является их разнообразный характер. В частности, к числу наиболее распространенных мотивов относятся: желание занять определенную должность – 56 %; получение имущественных прав и выгод для себя и третьих лиц – 36 %; иные побуждения, к числу которых следует отнести получение привилегий, иммунитетов, лоббирование интересов третьих лиц, – 12 %[62]. И если корысть как мотив совершения преступления означает, что «в основе побудительных причин общественно опасного деяния лежит стремление получить какую-либо материальную выгоду, пользу»[63], то признать его в качестве обязательного признака данного преступления не представляется возможным, так как корыстная мотивация встречается лишь в трети случаев. Очевидно, что побуждения к преступному нарушению порядка финансирования избирательной кампании кандидата детерминированы целью достижения определенного результата, но вместе с тем не могут быть сведены исключительно к личному обогащению и отражают иную личную заинтересованность.

Аналогично воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий, а также подделка подписей избирателей или заведомое заверение подделанных подписей (подписных листов), сопряженные с подкупом (п. «а» ч. 2 ст. 141 и ч. 2 ст. 142 УК РФ), не могут быть мотивированы корыстно, поскольку оферент в рамках «коррупционной сделки» вряд ли отчуждает материальные ценности для личного обогащения. В основе его поведения лежат иные личные мотивы, которые формируются по мере того, как субъект преступления осознает стоящую перед ним цель – достижение определенного результата в ходе избирательной кампании. В свою очередь, передача предмета подкупа выступает лишь средством ее достижения.