
Хорхе Луис Борхес – один из самых известных писателей ХХ века, во многом определивший облик современной литературы. Тексты Борхеса, будь то художественная проза, поэзия или размышления, представляют собой своеобразную интеллектуальную игру – они полны тайн и фантастических образов, чьи истоки следует искать в литературах и культурах прошлого. В настоящее издание полностью вошел авторский сборник «Алеф», собрание вымышленных историй, которое принесло аргентинскому писателю мировую известность. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.
Рассказчик, носящий имя Хорхе Луис Борхес, получает известие о смерти Беатрис Витербо — женщины, которую он тайно любил десятилетиями, но так и не решился признаться в своих чувствах. В день её кончины он приходит в её дом на улице Гариay, чтобы попрощаться, и начинает ежегодно посещать это место 30 апреля, в день рождения Беатрис. Со временем между ним и кузеном покойной, Карлосом Арджентино Данери, завязываются странные отношения. Данери, эксцентричный поэт-неудачник, живёт в полуразрушенном особняке и работает над грандиозной поэмой «Земля», призванной описать каждый уголок планеты через метафизические метафоры.
Арджентино признаётся рассказчику, что дом находится под угрозой сноса из-за расширения соседнего бара, и раскрывает существование мистического объекта в подвале — Алефа, точки диаметром 2–3 сантиметра, содержащей в себе всё мироздание. По его словам, через Алеф можно одновременно увидеть все события, места и предметы вселенной, от гигантских морских волн до мельчайших деталей лица Беатрис. Борхес, скептически настроенный, спускается в подвал, где после минутного страха и головокружения переживает ошеломляющее откровение: пространство разворачивается перед ним бесконечными слоями реальности, смешивая прошлое, настоящее и будущее.
В течение нескольких секунд (или вечности — время теряет смысл) рассказчик наблюдает непостижимый калейдоскоп образов: сцены из детства Беатрис, её похороны, параллельные вселенные, кровавые битвы на континентах, которые ещё не открыты, глаза тигра в джунглях, собственное лицо состаренным, песчинки в пустынях и вены на листе. Особенно его поражает одновременность восприятия — отсутствие иерархии между великим и малым. Однако среди этого хаоса он замечает ещё один Алеф, отражающий первый, что наводит его на мысль о бесконечной рекурсии мироздания.
Арджентино, узнав, что Борхес действительно видел Алеф, приходит в ярость, считая это осквернением своего «открытия». Он обвиняет рассказчика в плагиате идей для поэмы, хотя сам позже публикует «Землю» под названием «Австралийские пасторали», получив премию Национального института литературы. Борхес же погружается в сомнения: был ли Алеф истинным чудом или галлюцинацией, вызванной одиночеством и неразделённой любовью? Его терзает мысль, что память искажает пережитое, сводя божественное откровение к «ложной монете сна».
Особняк на Гариay сносят. Арджентино уезжает в провинцию, а Борхес пытается найти следы Алефа в других мистических традициях — каббалистических сефиротах, зеркалах Китая, алхимических символах. С годами он приходит к выводу, что истинный Алеф не мог быть материальным объектом, ибо бесконечность нельзя заключить в пространственную точку. В финале он размышляет о том, что каждый человек несёт в себе собственный Алеф — искажённое воспоминание о Беатрис, застывшее во времени, становится для него заменой утраченного чуда.
История пронизана аллюзиями на Данте: Беатрис как проводник в потустороннее, лестница в подвал как нисхождение в ад, мотив невозможности выразить невыразимое. Арджентино, несмотря на комичность своего образа (мания величия, плохие стихи), оказывается двойником рассказчика — оба пытаются запечатлеть бесконечность: один через поэзию, другой через прозу. Алеф становится метафорой искусства и его ограничений: даже увидев всю вселенную, человек способен передать лишь крошечную часть истины.
Беатрис остаётся призрачной фигурой, существующей только в воспоминаниях и видениях. Её физическое отсутствие подчёркивает тему иллюзорности любви. Арджентино, добившись мимолётной славы, растворяется в провинциальной безвестности, его амбиции разбиты о равнодушие мира. Сам Борхес продолжает жить с двойственным ощущением — знанием о существовании чуда и недоверием к собственному разуму. Финал оставляет вопрос открытым: был ли Алеф духовным опытом, безумием или литературной метафорой?
Ключевые образы несут множественные значения. Подвал — место встречи с сакральным, но также погребальный склеп для памяти о Беатрис. Дата 30 апреля отсылает к Вальпургиевой ночи — времени колдовства и прорыва иного мира. Поэма «Земля» пародирует модернистские амбиции тотального искусства, а её фрагмент об Австралии (вымышленный континент) высмеивает претензии на всезнание. Даже имя Daneri содержит анаграмму «denaria» — мелкая монета, намёк на убогость его гения.
В последних абзацах Борхес цитирует воображаемую энциклопедию, где Алеф описан как первая буква еврейского алфавита и символ трансцендентного единства. Эта игра с источниками стирает грань между вымыслом и реальностью, заставляя читателя усомниться в достоверности всего повествования. Рассказ завершается горькой иронией: попытка описать абсолют приводит лишь к осознанию ограниченности языка, а величайшее чудо становится личной трагедией непонимания.