Потерянные души

Над одним из столов парил вполне сносный слепок с лица покойного мастера Зарэ, но создавший его Вьют, молодой колдун из группы Лу, отчего-то не спешил высылать склянку со слепком начальству. Вместо этого он сидел за столом и что-то вдумчиво изучал.

Услышав окрик, парень вздрогнул и торопливо вскочил со стула. Светловолосый, двадцатилетний, он присоединился к группе Лу совсем недавно и ужасно робел перед опытными сыскниками.

– Тут такое дело… – смутился Вьют. – Я тут нарисовал… Вы посмотрите. Это на лице убитого было.

Мьёл взял со стола листы и удивлённо хмыкнул. Лицо покойника, оказывается, искромсали со смыслом – лоб, щёки и подбородок «украшали» рваные линии.

– И ты что, пытался сам понять, что это? – Мьёл приподнял бровь. – А ничего, что твоего отчёта ждут уже два часа? Ничего, что нам срочно надо подтвердить личность убитого? Ничего, что дело стоит?

Вьют смутился пуще прежнего.

Мьёл молча сделал ещё несколько слепков с лица убитого, дополнил записи Вьюта несколькими замечаниями, снова сделал несколько слепков – с листов, а потом всё свободное пространство стола превратил в большую чёрную лужу. Куда и полетели комплекты «лицо плюс записи» – и дальше, по двум направлениям, Сьяту и Лу. И отдельная склянка со слепком лица и пометкой «Срочно!» – в регистрацию.

– Вот это, – Мьёл отряхнул руки, – ты должен был сделать сразу. Понял? Сразу! Захочешь выслужиться и подумать за начальство – быстро потеряешь работу или останешься тут дежурным. Запомни: мы, колдуны, думаем или когда начальство спрашивает, или когда больше заняться нечем. Нам платят за то, что мы делаем – и делаем очень быстро и качественно. Сделал – отправил – и думай, сколько влезет. Хочешь себя проявить – показывай свою сильную сторону. А у нас это колдовство. И если тебя это обижает, меняй работу, пока никого не подставил. Понял?

Парень пристыжённо кивнул.

– А это, – Мьёл указал на записи, – воровские метки. Воры такими помечают дома или ворота в неприметном месте и показывают своим, что место занято. Или уже обчищено. Я до отдела убийств почти год в кражах работал. Встречал такие.

– Точно… – пробормотал Вьют.

– Кстати, про «качественно», – Мьёл обогнул стол и отдёрнул штору. – А ну пошли, повторно труп осмотрим. И не дуйся. Я тоже, когда меня до первого убитого допустили, думал, что всё знаю и сразу всё найду. А пару лет назад понял, что до сих пор учусь.

– А потом? – осторожно спросил парень. – По домам?

– По каким домам? – фыркнул Мьёл. – Ночь только началась. Потом точно на обыски пошлют. Да, именно ночью. Потому что Сьят дело заводить не будет. У своего начальника спросишь, почему.

***

В прихожей чайной стояла сонная тишина, а за дальним столиком одиноко горела голубым пламенем колдовская свеча. Матушка Шанэ зажгла светильник, заперла дверь, стянула с головы платок, сняла пальто и снова прислушалась – но не к тишине, а к себе, к своим ощущениям. А оные указывали, что огонёк матушка зажгла не зря – нет, не зря.

– Ты здесь, – прошептала она, щурясь на свечу. – Но очень слаб. Слабее северных мёртвых, ибо слишком давно от родных песков оторван. И даже щепоти с собой не носил. Ты пока невидим и не можешь говорить, а силу не примешь, да? Гордый. Страшно. Но ничего, чайная тебя напитает. А я подожду.

Матушка Шанэ вынесла из тайного коридора поднос, наполнила «призрачную» кружку чаем, красиво разложила по тарелкам печенье. Сходила к себе наверх за книгой и шалью, вернулась и устроилась за столиком с чашкой чая и «Легендами Древнего Севера».

Некоторых призраков лучше не торопить. Как бы ни пугал всех чужак, в теле несчастной женщины он способен долго продержаться без ущерба для неё. А вот грубое вмешательство в очень слабую душу, которая совсем недавно покинула тело, может нанести большой вред – вызвать шок и помешательство. Иногда тихое, но чаще буйное.

Нет уж, лучше потерпеть до утра и узнать всё, нежели поторопиться и не узнать вообще ничего.

От светильника и сквозняков на стенах дрожали тени. Из-за приоткрытых штор на пол лился снежно-белый свет. Мелодично тикали часы. И вился над чашкой терпеливый пряный дымок – матушка Шанэ, закутавшись в шаль, снова погрузилась в книгу и так увлечённо листала страницу за страницей, что забыла про чай. Как и про призрака.

Он бесшумно вышел из-за шторы – невысокий, сухощавый, в надвинутом на лицо капюшоне и со слабым голубым свечением. Сел за стол напротив матушки и долго пил чай, набираясь сил. Колдовской чай, едва закончившись, снова наполнял кружку, и призрака это устраивало – он вспоминал прошлое и обдумывал предстоящий разговор.

У матушки затекла спина. Шевельнувшись и поёрзав, она подняла взгляд от книги, заметила призрачную фигуру и удивлённо улыбнулась:

– Ты уже здесь? Какой шустрый! Зарэ, верно?

– Нет, мать, – прошелестел призрак. – Но тоже твой земляк. Всё расскажу. Всю правду. Только пообещай сначала.

– Что именно? – с готовностью спросила матушка Шанэ, закрывая книгу.

– Отвези меня домой, – попросил он. – На Юг. Прах к пескам. Не хочу здесь лежать. Холодно и сыро – никогда Север не любил. Отвези домой. И меня, и Зарэ. Всё взамен расскажу. Ничего не утаю.

– Так Зарэ тоже мёртв… – нахмурилась матушка. – А где он лежит, знаешь? Да? А в сыскной мертвецкой, выходит, ты вместо него? Хорошо, дружок. Обещаю.

– Тогда слушай, – призрак сильно сжал чашку скрюченными пальцами. – И верь, мать. Ни словом не совру, клянусь.

***

Звать меня Ивлэ. Родители мои на Юге… оступились, потому на Север и рванули. Спрятались. Меня родили. Но одного за другим прибрала их местная сырость, и я, десяти лет от роду, один остался. По соседству с нами тоже южане жили, а мы своих не бросаем – так они меня и подобрали, и при себе оставили. Но семья, мать, была большая. Жрать вечно нечего. Вещи старые. Сапоги дырявые. Так и затянула меня тёмная тропка – сначала яблоко стащить, потом шапку, а там и до кошельков руки дошли.

Долгое время мне везло, пока я не залез в карман к вору поудачливей. Так я познакомился с Ньёдом. Он вообще, мать, не из бедных. Потому я вора в нём и не признал. А воровал он от скуки. Стало быть, развлекался так. Отца из его семьи увела в путь река Кипучая – он его раз в пять лет видел, мать вскорости другого себе нашла, а Ньёда приютил бездетный и обеспеченный дядя. Всё обещал ему оставить, если за ум возьмётся, но скитаться и воровать Ньёду нравилось больше. Тож, понимаешь, Кипучая в душе бурлила. А дядя сильно болел, весь в себе был. Увидит племяша поутру в приличной одёже – всё, значит, путём.

Так уж получилось, что задружили мы. Раз вместе на дело, два… А потом он предложил уже не карманы, а дом, и понадобился третий. Так к нам прибился Зарэ – он был из детей моих приёмных родителей. Хваткий, бесстрашный, дурной – как есть дурной, мать. Дурнее я не видывал. Ничего не боялся. А с ножом что творил… Но так и не признался, кто научил.

Ханви – хотя, мать, другое у неё имя, это она себе потом купила, когда завязала, – прибилась к нам сама. Умная девка, хитрая. Её мать продавала себя направо и налево, а девчонка болталась без дела. Так нас и приметила. Смекнула, что к чему, отловила как-то Ньёда и попросилась в шайку. Я, говорит, вам такие кошельки приводить буду… Моё дело – завлечь и опоить, ваше – в указанной подворотне обобрать. А по молодости она видная была – высокая, черноглазая, смазливая. Уговорила, короче.

Вчетвером мы много чего творили и, мать, ни разу не попались. Как Ханви объявилась, так Ньёд очень внимательным стал – мы не работали подолгу на одном острове, часто за черту Семиречья на дело выбирались. И никогда не брались за богатеев. Нам-то троим что нужно было? Пожрать да новые сапоги. Мы и чистили почти всегда лавки, да чайные, да склады. И редко, когда они Ньёду надоедали, мелкий домишко. Ну и Ханви свои «кошельки» приводила.

А потом она же толкнула нас на то самое дело…

***

Сыскной архив Сьят знал лучше любого старожила – причём весь архив, потому как для разнообразия и о кражах с похищениями рассказы писал. Он быстро добрался до нужной комнаты с кражами тридцатилетней давности, и тут его настигло первое письмо – от Мьёла, со слепком лица убитого и описанием воровских меток на оном. А следом письма посыпались одно за другим – из регистрации, от Лу, из Городского архива, снова от Мьёла…

Сьят всё же успел просмотреть старые дела, понял, что шайка была или невероятно осторожна, или никогда не шла на серьёзные дела, и занялся письмами. И размышлениями.

Для начала убитый был не мастером Зарэ, но тоже пожилым южным мужчиной примерно того же возраста, а звали его Ивлэ. С мастером Зарэ, гордо сообщала регистрация, их связывала одна приёмная семья. Она же утверждала, что оба мужчины до недавнего времени числились бродягами и проживали в одном и том же приюте для бездомных «Старый причал», однако с год назад оба купили по небольшому домику и переехали по таким-то адресам. Работали оба в разных амулетных лавках, соответственно, по таким-то адресам. Причём оба как колдуны не регистрировались, даже как слабые.

Следом пришло настораживающее письмо от Лу. В регистрации он лично просмотрел дела известной троицы (дело Ньёда ещё не нашли, но обязательно отчитаются) и заметил, что Ханви зарегистрировала всего одна служащая, а это против правил. Заверять личность должны минимум трое. Плюс в её деле ничего нет о родителях и иных родственниках – ни слова: ни имён, ни адресов. То есть личность и имя Ханви определённо поддельные.

Следом отчитался Городской архив. Прислал ворох заметок о наградах Ханви и её заслугах перед городом, о веренице благодарных учеников и прочая, и прочая. Заодно предоставил заметку об Ивлэ: оказывается, убитый засветился в прессе, сумев восстановить древний и давно не работавший исцеляющий амулет, который лечил в три раза быстрее обычных, а на его основе создал новый и с теми же свойствами. Случилось это год с лишним назад (и вот откуда, подумал Сьят, у бродяги взялись деньги на дом).

А через полчаса написал Мьёл: мастер Зарэ отсутствует недели три – согревающие заклятья давно выдохлись, дом остыл, сад и крыльцо в снегу. Больше ничего интересного нет ни в доме, ни в саду. Дальше они с колдуном Лу («взял с собой, чтобы без дела не скучал и обучался») осмотрят дом Ханви – тихо и осторожно, следов не оставят, беспокоиться не надо. Не впервой.

Потом отчиталась регистрация – нашлось дело Ньёда. Пропащий оказался мужик. С детства бродяжничал и пару раз был пойман по мелочи на кражах еды. К юности вроде за ум взялся, даже школу худо-бедно окончил. Но потом получил наследство от дяди, промотал его в пять лет и снова оказался на улице. Имел крохотную комнатёнку в унылом гостевом доме на окраине Семиречья, однако был на все руки мастер, и к нему толпами шли чинить то, что ремонту не подлежало, – старинные часы, амулеты, артефакты. Всё после него работало – и все деньги Ньёд быстро и исправно проматывал.

Сьят сложил письма в папку, качнулся на стуле и задумался. А ведь Ханви тоже артефакты создавала и восстанавливала. Её сын ещё по малолетству разболтал, что словесность – не единственное увлечение матери. Она любит работать со старинными книгами, и ей везли их отовсюду. Причём приносили рассыпающиеся в прах листы с полустёртыми чернилами, а уносили книги в отличном состоянии, годные для чтения и не нуждающиеся в поддерживающем колдовстве. А в деле Ханви не было ни слова, что она колдунья.

У всей четвёрки – способность к колдовству… Слабая (внезапная?), но явная. И это, кажется, ниточка – показался из клубка хвостик…

А ещё через час, когда Сьят уже начал клевать носом над письмами и папками, Мьёл прислал ошеломляющее: дом Ханви неинтересен, зато в её саду, в дальних углах, закопано два трупа разной степени «свежести». Первый – пожилой северный мужчина, недельной давности смерть. Второй – пожилой южный мужчина, мёртв недели три. Оба без признаков насилия, но так странно скрючены, что, скорее всего, отравлены. А главное, могилы явно копал колдун – обе очень глубокие и одинаковых размеров. Ну и какие-то капли-следы он тоже заметил.

Ньёд и Зарэ?..

«Одна тварь убита, вторая убила и будет утоплена», – довольно заявил чужак.

Значит, Ньёд уверен, что его убили Ханви и Ивлэ. И таким изощрённым способом отомстил обоим. Но зачем тогда потребовал от сыскников правды? Чтобы они нашли трупы, доказательства виновности Ханви в двух убийствах и установили их мотивы? И доказательств, конечно, более чем достаточно: скрытые могилы, нож Зарэ… А если Мьёл по каплям-следам с могил сумеет выйти на колдуна, который прятал тела… Тогда вообще всё.

Или нет?

Нет, прежде надо всё-таки понять, что именно стащили (или за чем именно охотились) четверо молодых воров. Что мелким и осторожным (скорее всего) карманникам понадобилось в том особняке номер восемь на Пятом острове. И из-за чего они так ругались, что всплыло (очень кстати) имя Ньёда.

А ещё необходимо установить точные даты смерти обоих найденных в саду.

Ханви любила поездки – даже на соседний остров уехать и переночевать в гостевом доме ей было в радость. Она жила одна (с мужем разошлась, а дети выросли), и ей не хватало впечатлений. А кто, пока она в отъезде, присмотрит за огромной библиотекой, полной редких и дорогих книг? Только защита – и на особняке, и на ограде, и на воротах, и где-нибудь ещё. Чужаку даже в сад просто так не попасть. Да, любую защиту можно взломать – но лишь в отсутствие обитателей дома. А Ханви, насколько помнил Сьят, всегда, уезжая даже на два-три дня, отпускала прислугу – по причине крайней прижимистости. Зачем платить людям за те дни, когда они ничего не делают?

Сьят не особо понимал в колдовстве и защите, но на всякий случай попросил Мьёла проверить заклятья на ограде и воротах. Во-первых, были ли они взломаны и восстановлены, а если да, то сколько раз. Во-вторых, колдуны спокойно проникли и в сад, и в дом, то есть сейчас защита отсутствовала, и её надо вернуть – в доме много редкостей. А в-третьих, он предложил колдунам дождаться служанок и узнать, в какие дни хозяйка отсутствовала. Заодно и мертвецов изучить – установить время смерти. И после опроса прислуги (которая, конечно же, придёт) станет понятно, в отсутствие Ханви убили обоих или нет. Конечно, хозяйка могла отпустить слуг, чтобы обойтись без свидетелей и создать видимость своего отсутствия… но даты поездок и у лодочников уточнить несложно. Ханви – личность известная.