Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии
Другими словами, смысл не должен совпадать с бытием – он должен опережать его. Темп бытия определяется смыслом. Бытие сбивается с шага, если не проживается в трансцендентности, в тяготении к чему-то выходящему за свои границы. С этой точки зрения есть люди-предводители, а есть примирители[31]: первые сталкивают нас со смыслами и ценностями, тем самым поддерживая нашу смысловую ориентацию; вторые облегчают бремя смысловой конфронтации. В этом смысле Моисей был предводителем, задававшим темп: не унимал человеческую совесть, а, скорее, будоражил ее. Он поставил свой народ перед идеалами и ценностями, предъявив ему десять заповедей. Примирители же, наоборот, успокаивают, пытаясь утишить внутренние противоречия человека. «Давайте посмотрим правде в глаза, – говорят они. – К чему волноваться о своих недостатках? Лишь немногие дотягивают до идеала. Так что лучше забыть о своих недостатках и позаботиться о спокойствии разума или души, а не об экзистенциальных смыслах, которые только наполняют наше бытие напряжением».
Что примирители упускают из виду, так это мудрость, заложенную в предостережении Гёте: «Если мы принимаем человека таким, какой он есть, мы делаем его хуже; если мы принимаем его таким, каким он должен быть, мы помогаем ему стать таковым»[32].
Как только смысловая ориентация превращается в смысловую конфронтацию, достигается та стадия созревания и развития, на которой свобода – понятие, столь подчеркиваемое философией экзистенциализма, – становится ответственностью. Человек отвечает за осуществление конкретного смысла своей частной жизни. Но он также ответствен перед чем-то или по отношению к чему-то, будь то общество, или человечество, или человеческий род, или собственная совесть. Однако довольно много людей интерпретируют свое бытие как ответственность не просто перед чем-то, а перед кем-то, а именно перед Богом[33].
Логотерапия – светская теория и медицинская практика, а потому ограничивается основанными на фактах утверждениями и оставляет за пациентом решение о том, каким образом понимать свое ответственное бытие – через религиозные верования или агностические убеждения. Она должна оставаться доступной для всех; даже если бы не было других причин, придерживаться этого принципа меня обязывает клятва Гиппократа. Логотерапия применима в лечении пациентов-атеистов и полезна в руках врачей-атеистов. В любом случае она находит в ответственности суть человеческого существования. Подчеркивая особую важность ответственности, логотерапевт не может избавлять своего пациента от решения, за что, перед кем или чем он чувствует себя ответственным.
Логотерапевт не вправе сознательно влиять на мнение пациента о его ответственности или личном смысле. Совесть, как и все прочее, присущее людям, может заблуждаться. Однако это не освобождает человека от обязанности подчиняться ей – существование в любом случае сопряжено с риском ошибки. Человек должен рискнуть, посвящая себя делу, которое выглядит недостойным его посвящения. Возможно, моя приверженность делу логотерапии ошибочна. Но я предпочитаю жить в мире, где у человека есть право выбора – даже неверного, а не в мире, в котором никакого выбора не остается. Иными словами, я за мир, где, с одной стороны, может возникнуть такой феномен, как Адольф Гитлер, а с другой стороны, – феномен многих святых. Я предпочитаю такой мир миру тотального или тоталитарного конформизма и коллективизма, в котором человека низводят до уровня функционера партии или государства.
СМЫСЛ ЖИЗНИНаконец, мы подошли к третьему постулату: обсудив свободу воли и волю к смыслу, обратимся к собственно понятию смысла.
Хотя ни один логотерапевт не прописывает смысл, он вполне может его описать. Под этим я подразумеваю описание того, что происходит с человеком, когда он переживает что-то значимое, без применения к таким переживаниям какой-либо предвзятой схемы интерпретации. Короче говоря, наша задача – в том, чтобы феноменологически исследовать непосредственные данные реального жизненного опыта. Феноменологическим путем логотерапевт способен раздвигать и расширять поле зрения своего пациента в контексте значений и ценностей, увеличивая его до критических размеров. С ростом осознания может наконец выясниться, что жизнь никогда не теряет смысла и сохраняет его до самого последнего момента. Как показывает нам феноменологический анализ, это связано с тем, что человек находит смысл жизни не только в своих поступках, работе и творчестве, но и в собственных переживаниях, сталкиваясь с истинным, хорошим и прекрасным в мире, и последнее, но не менее важное – во встречах с другими людьми, обладающими неповторимыми качествами. Принять другого человека в его уникальности – значит полюбить его. Но даже в ситуации, когда человек лишен творческой силы и восприимчивости, он все равно способен обрести смысл жизни. Перед лицом непримиримой судьбы, в безвыходном положении, ему дается последняя возможность осуществить смысл – осознать наивысшую ценность, исполненную, пожалуй, наиболее глубокого значения, – и в этом суть страдания[34].
Давайте подытожим. Можно наполнить жизнь смыслом тремя способами: во-первых, через то, что мы даем жизни (созидательную работу, творчество); во-вторых, через то, что мы берем от мира (ценности переживания); и, в-третьих, через отношение к участи, которую мы не можем изменить (неизлечимая болезнь, неоперабельный рак и т. п.). Как бы то ни было, человек не избавлен от столкновения с жизненными обстоятельствами, которые я называю трагической триадой бытия, а именно болью, смертью и виной. Под болью я подразумеваю страдание, под другими составляющими – двойственный факт человеческой смертности и неизбежности ошибок.
В подчеркивании этих трагических сторон жизни нет ничего чрезмерного, как на первый взгляд кажется. Так, боязнь старения и смерти широко распространена в современной культуре. Эдит Вайскопф-Джоэлсон, профессор психологии Университета Дьюка, полагает, что логотерапия способна помочь в противодействии этим особенно частым страхам американцев. Собственно, я утверждаю – и таков основной принцип логотерапии, – что бренность жизни ни в малейшей степени не умаляет ее значимости. То же самое относится и к человеческим ошибкам. Так что ни к чему усиливать эскапизм наших пациентов перед лицом трагической триады существования.
А теперь ненадолго вернемся к страданию. Возможно, вы слышали историю, которую я так люблю рассказывать своим слушателям, поскольку считаю, что она помогает «шире раскрыть смысл страдания». В Вене ко мне обратился пожилой врач, который никак не мог выйти из тяжелой депрессии, вызванной смертью жены. Я спросил его: «Что, если бы вы умерли первым и жена вас пережила?» «Для нее это было бы ужасно, она бы так мучилась!» – ответил он. «Вот видите, – заметил я, – ей не пришлось нести это бремя, и именно вы избавили ее от страданий. А теперь живете и оплакиваете ее – такова ваша плата». Тягостное положение предстало перед моим собеседником в новом свете – как исполненная смысла жертва во имя покойной жены.
Даже если эта история хорошо вам известна, вы еще не знаете, как ее прокомментировал один американский психоаналитик несколько месяцев назад. Выслушав мой рассказ, он встал и сказал: «Я понимаю, что вы имеете в виду, доктор Франкл. Однако, если мы будем исходить из очевидного факта, что ваш пациент так глубоко страдал от смерти своей жены только потому, что бессознательно он всегда ненавидел ее…»
Если вас интересует моя реакция, вот она: «Вполне может быть, что после того, как пациент пролежал на вашей кушетке сто часов, вы промыли ему мозги до такой степени, что он признается: “Да, доктор, вы правы, я все время ненавидел свою жену и никогда не любил ее”. Но в таком случае, – продолжил я, – вы лишили бы этого пожилого человека единственного сокровища, что у него осталось, – идеального супружества, которое они создали, их истинной любви. Мне же удалось за минуту значительно изменить его отношение к ситуации или, будем честны, утешить».
Мы можем выявить волю человека к смыслу только в том случае, если сам смысл можно объяснить как нечто существенно большее, чем просто его самовыражение. Это предполагает определенную степень объективности, а без минимальной степени объективности смысл никогда не стоил бы реализации. Мы не просто придаем и приписываем вещам смысл, а, скорее, обнаруживаем его; мы не изобретаем смысл – мы его находим. (Именно это я имею в виду, когда заявляю о его объективности.) С другой стороны, непредвзятое исследование выявило бы определенную субъективность в понятии смысла. Смысл жизни должен быть рассмотрен в терминах конкретного смысла определенного человека в данной ситуации.
Любой человек уникален, и его существование тоже; никого нельзя заменить, каждая жизнь неповторима. Такая двойная уникальность повышает ответственность человека, которая в конечном счете вытекает из экзистенциального факта, что бытие представляет собой цепь вопросов. Ответы на них приходится искать постоянно, всю жизнь, – реагируя на происходящее, принимая решения и делая индивидуальный выбор в отдельно взятой ситуации. И рискну предположить, что на каждый вопрос есть только один ответ – правильный!
Это не означает, что человек всегда способен найти верный ответ, решение проблемы или истинный смысл своего существования. Скорее наоборот, как смертное существо он не застрахован от промахов и, следовательно, должен знать, что рискует ошибиться. Опять же процитирую Гёте, который однажды сказал: «Мы всегда должны целиться в яблочко – хотя мы знаем, что не всегда попадем в него». Или, выражаясь более прозаически, мы должны стремиться к абсолютно лучшему, иначе не достигнем даже относительно хорошего.
Говоря о воле к смыслу, я обращался к смысловой ориентации и смысловой конфронтации; говоря о смысле жизни, я обращусь теперь к смысловой фрустрации, или экзистенциальной фрустрации. Это понятие характеризует коллективный невроз нашего времени. Декан одного из крупных американских университетов рассказал мне, что в своей консультационной работе он постоянно сталкивается со студентами, которые жалуются на бессмысленность жизни и ощущают внутреннюю пустоту, – я называю ее экзистенциальным вакуумом. Более того, именно с этой проблемой связано немало случаев самоубийств среди студентов.
Сегодня нам необходимо дополнение к глубинной психологии, не приложение к ней и не замена. Это новое направление – «вершинная психология», которая обращалась бы к высотам, которых способен достичь человек, его возвышенным устремлениям и аспектам, включая и разочарования. Фрейд был достаточно гениален, чтобы осознавать ограниченность своей системы, – например, когда признался Людвигу Бинсвангеру, что сам «не выходил за пределы первого этажа и подвала»[35].
Один представитель вершинной психологии в том виде, как я ее описал, сказал, что нам нужны «убеждения и верования настолько мощные, чтобы возвышать людей над собой и побуждать их жить и умирать ради цели более благородной и великой, чем они сами», и студентов надо учить тому, что «идеалы – это основа выживания»[36].
Кто же этот представитель вершинной психологии, на слова которого я ссылаюсь? Он не логотерапевт и вообще не психотерапевт, психиатр или психолог. Это астронавт, подполковник Джон Гленн – младший – человек, истинно познавший высоту…
II. Экзистенциальная динамика и невротический эскапизм
[37]
Психоаналитики все чаще сообщают, что сталкиваются с новым типом невроза, который характеризуется главным образом потерей интереса и отсутствием инициативы. Они жалуются, что в таких случаях обычный психоанализ неэффективен. Снова и снова к психиатру обращаются пациенты, которые сомневаются в том, что жизнь имеет какой-либо смысл. Такое состояние я назвал «экзистенциальным вакуумом». Что касается частоты этого явления, обратимся к социологическому опросу, проведенному среди моих студентов в Венском университете. Целых 40 % тех, кто слушал лекции на немецком языке (немцев, швейцарцев и австрийцев), заявили, что им знакомо чувство некой крайней абсурдности. При этом уже не 40, а 81 % американских студентов, посещавших занятия на английском, заявляли о тех же ощущениях. Исходя из процентных показателей, мы можем сделать вывод не о том, что экзистенциальный вакуум – это преимущественно болезнь американцев, а, скорее, о том, что он, по-видимому, сопутствует индустриализации.
Очевидно, экзистенциальный вакуум возникает у человека из-за двойной утраты: потери базовой инстинктивной способности защитить себя, которая есть у животных, и более поздней утраты тех традиций, которые управляли нашей жизнью в прежние времена. Сегодня инстинкты не диктуют человеку действия, а традиции не направляют его поступки; скоро он и сам не будет знать, чего действительно хочет, а станет руководствоваться требованиями к нему других людей, полностью уступив конформизму.
Готова ли психотерапия справиться с нынешним запросом? Прежде всего я считаю опасным подталкивать человека к поиску смысла через стереотипные интерпретации, такие как «не что иное, как защитные механизмы» или «вторичные рационализации». Я думаю, что поиски человеком смысла жизни и даже сомнения в нем, то есть его духовные устремления, да и разочарования, нужно принимать целиком и полностью. Не следует подавлять или отметать их в ходе анализа[38]. Поэтому я не могу разделить мнение Фрейда, высказанное им в письме к принцессе Бонапарт[39]: «В тот момент, когда человек ставит под сомнение смысл и ценность жизни, он становится больным»[40]. Я же склонен считать, что такой человек только доказывает, что он действительно человек. Помню, в средней школе учитель естествознания однажды объяснял нам, что жизнь в конечном счете есть не что иное, как процесс окисления. Тут я вскочил и пылко воскликнул: «Если так, то какой в жизни смысл?» Вполне возможно, что этим вопросом я впервые актуализировал свою духовную самость.
Стремление найти смысл жизни – это не просто «вторичная рационализация» инстинктивных влечений, а первичная мотивационная направляющая человека. В логотерапии мы противопоставляем волю к смыслу принципу удовольствия и принципу воли к власти. На самом деле удовольствие – не цель человеческих стремлений, а, скорее, побочный продукт их воплощения, тогда как власть – не итог, а то, что ему способствует. Таким образом, поборники принципа удовольствия ошибочно принимают за цель побочный эффект, а сторонники воли к власти – средство на пути к желаемому.
Психотерапия пытается приблизить пациента к пониманию, чего он действительно хочет в глубине своего «я». Однако логотерапия, делая что-то осознанным, не ограничивается инстинктивным бессознательным, а сосредоточивается также на духовных исканиях: выявляет стремление к смыслу жизни и проясняет смысл существования. Другими словами, мы должны усиливать самопонимание наших пациентов не только на cубчеловеческом, но и на человеческом уровне. Пришло время дополнить глубинную психологию тем, что можно именовать вершинной психологией.
В логотерапии пациент, действительно сталкиваясь со смыслами и целями, призван исполнить их. Здесь возникает вопрос: не подавлен ли, не ошеломлен ли пациент такой конфронтацией? Однако в век экзистенциального вакуума гораздо опаснее то, что человеку значительно недостает нагрузки. Патологию вызывает не только стресс, но и отсутствие стресса, которое заканчивается опустошенностью. Потеря смысла приводит к тому, что напряжение исчезает вовсе, и это, как и его переизбыток, угрожает психическому здоровью. Напряжение – не то, чего следует постоянно избегать. Человеку нужен не столько гомеостаз любой ценой, сколько разумное напряжение, которое вызывается требовательным характером (Aufforderungs-charakter)[41] бытия, присущего смыслу. Ориентация на смысл упорядочивает жизнь подобно тому, как магнит притягивает железные стружки. Так создается поле напряжения между тем, что человек собой представляет, и тем, что он должен делать. В этом поле действует экзистенциальная динамика, как я ее называю. Она скорее тянет человека, чем толкает; вместо того чтобы быть детерминированным смыслом, человек сам решает, будет ли его жизнь структурирована в соответствии с требовательным характером смысла его бытия.
Человек не может обойтись как без гравитации (по крайней мере, в обычных условиях), так и без силы притяжения, исходящей от смысла к его бытию. Человеку необходим вызов и зов смысла для его реализации. Изучая влияние экзистенциальной динамики в рамках логотерапевтической концепции ориентации на смысл, Котчен обнаружил значительную положительную корреляцию между ориентацией на смысл и психическим здоровьем[42]. Позднее Дэвис, Маккорт и Соломон показали: галлюцинации, возникающие во время сенсорной депривации, исчезают не с возвращением чувственных ощущений, а только когда восстанавливается осмысленный контакт с внешним миром[43]. В исследовании Перл Шредер у клиентов, склонных брать на себя высокую ответственность, психотерапия приводила к более выраженному улучшению, чем у людей со слабым чувством ответственности[44].
Сильная смысловая ориентация может также продлевать, а то и спасать жизнь. Что касается первого, напомню, что Гёте работал над второй частью «Фауста» семь лет. Наконец в январе 1832 года он запечатал рукопись в конверт и через два месяца умер. Осмелюсь предположить, что в эти семь лет он находился на пределе или даже за пределом физических возможностей. Ему удалось отсрочить приход смерти, и он оставался жив, пока не закончил свой труд и не исполнил смысл. Говоря о спасительном эффекте смысловой ориентации, я имею в виду собственный клинический и метаклинический опыт, полученный в живой лаборатории концентрационных лагерей[45].
Подчеркивая благотворное и решающее влияние смысловой ориентации на сохранение или восстановление психического здоровья, я не собираюсь принижать значение таких ценных психиатрических методов, как электрошоковая терапия (ЭШТ), применение лекарственных средств и даже лоботомия. В 1952 году, еще до бума на препарат «Милтаун», я разработал первый в континентальной Европе транквилизатор. В моей клинической практике встречались диагностические случаи, когда требовалась лоботомия; иногда я сам проводил операцию, и впоследствии у меня не было причин сожалеть об этом. При тяжелой эндогенной депрессии мы не должны лишать пациента облегчения, которое может дать ЭШТ. Я считаю заблуждением, что в таких случаях нельзя освобождать от чувства вины только потому, что за ним стоит подлинная вина. В некотором смысле каждый из нас виноват в течение своей жизни – это экзистенциальное чувство вины присуще человеческому состоянию. Пациент же, страдающий эндогенной депрессией, переживает ее патологически искаженным образом. Мы не должны делать вывод, что экзистенциальная вина стала причиной его состояния. Наоборот, это из-за эндогенной депрессии человек испытывает анормальное ощущение вины. Если во время отлива риф выступает из воды, это не значит, что он и вызвал отлив. Точно так же чувство вины, возникающее при эндогенной депрессии – эмоциональном отливе, нельзя считать причиной заболевания. Более того, в депрессивном состоянии конфронтация больного со своей экзистенциальной виной вполне может усилить склонность к самообвинению до такой степени, что спровоцирует суицид.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
Людвиг Бинсвангер (1881–1966) – швейцарский психиатр и философ, основоположник экзистенциальной психологии. Здесь и далее примечания редактора, если не указано иное.
2
Доклад на Конференции по феноменологии, Лексингтон, штат Кентукки (США), 4 апреля 1963 года.
3
Гордон Уиллард Олпорт (1897–1967) – американский психолог, автор теории черт личности.
4
Имеются в виду США. Прим. пер.
5
В некоторых источниках – Ангерсма, американский психолог и теолог, профессор пастырской психологии в Теологической семинарии Сан-Франциско.
6
Американский психолог, профессор Фуллеровской теологической семинарии в Пасадене.
7
Эдмунд Гуссерль (1859–1938) – немецкий философ, основатель феноменологии.
8
Я считаю, что феноменология говорит на языке дорефлексивного самопонимания человека, а не интерпретирует это явление, следуя предвзятым шаблонам.
9
Термины «нормальный» и «анормальный» используются здесь и далее в строго научном контексте для обозначения психической нормы и отклонений от нее (у пациентов с расстройствами психики и личности) и не являются дискриминирующими или стигматизирующими.
10
В 1950-е годы препараты ЛСД активно применялись в США для терапии психических заболеваний, в том числе шизофрении. На фоне роста употребления психоактивных веществ в обществе в 1960 году препарат был запрещен, его клинические испытания прекратились.
11
Философское учение о взаимосвязи и взаимообусловленности всех явлений объективной действительности («всё связано со всем, и всё влияет на всё»).
12
От Ἀλήθεια (др.-греч.) – истина. Алетейей звали и богиню истины в мифологии Древней Греции.
13
Ноэтическое (от понятия «ноэзис», введенного Э. Гуссерлем) – по мысли В. Франкла, возвышающее человека над обстоятельствами благодаря силе мысли и духа.
14
Frankl V. E. The Doctor and the Soul: From Psychotherapy to Logotherapy. 2nd ed. New York: Alfred A. Knopf, Inc., 1965. P. 236.
15
Боязнь обширных многолюдных пространств.
16
Имеется в виду система индивидуальной психологии австрийского психиатра и психолога Альфреда Адлера.
17
То есть сторонники психодинамического подхода, который предполагает, что мысли, чувства и поведение человека обусловлены только бессознательными процессами.
18
Эрих Зелигманн Фромм (1900–1980) – немецкий психолог, социолог и философ, один из основателей неофрейдизма.
19
Beyond the Chains of Illusion. New York: Simon & Schuster, Inc., 1962. P. 38.
20
Третьего не дано (лат.). Прим. пер.
21
Зигмунд Фрейд (1856–1939) – австрийский психиатр, невролог и психолог, основоположник психоанализа.
22
Personality and Social Encounter. Boston: Beacon Press, 1960. P. 103.
23
Имеется в виду система аналитической психологии швейцарского психиатра Карла Густава Юнга (1875–1961).
24
По Юнгу, архетип – это общий, понятный для всех людей первообраз, элемент коллективного бессознательного (структуры психики, единой для общества в целом).
25
Одна из структур личности в модели З. Фрейда. Всего их три: ид (оно) – бессознательная импульсивная часть, подчинена принципу удовольствия; эго (я) – предсознательная рациональная, руководствуется принципом реальности; супер-эго (сверх-я) – сознательная моральная, опирается на совесть и стремление к совершенству.
26
Хайнц Гартман (1894–1970) – американо-австрийский психиатр и психолог, разрабатывавший концепции психологии «я».
27
Эрик Хомбургер Эриксон (1902–1994) – американский психолог, автор теории стадий психического развития.
28
Карл Теодор Ясперс (1883–1969) – немецкий философ, психолог и психиатр, один из представителей экзистенциализма.
29
Пиндар (522/518–448/438 до н. э.) – один из виднейших лирических поэтов Древней Греции.
30
Эрвин Вальтер Максимилиан Штраус (1891–1975) – немецкий философ и психиатр, один из основоположников феноменологического метода в психологии.
31
В оригинале игра английских слов pacemaker и peacemaker – букв. «темпотворцы» и «миротворцы».
32
Если я, измеряя артериальное давление у больного, обнаруживаю, что оно слегка повышено, и затем сообщаю об этом, то на самом деле я не говорю человеку правду, так как тогда он встревожится и давление только вырастет. Наоборот, если я скажу, что ему не из-за чего волноваться, я не солгу ему, так как он успокоится и его кровяное давление станет нормальным.