Курсантская исповедь. «На переломе эпоx»

«Мышкари»

Лес окутан белой дымкой, ветер листья ворошит

Туча хмурая гуляет в небесах седых, молчит

Тишина, лишь где-то тихо слышно пенье ручейка

И тоскливые берёзки наклоняются слегка.

Ручеек бежит, искрится, лижет камушки на дне

Средь коряг прогнивших рыба засыпает в глубине

Слёзы свежие сверкают на завянувшей листве

Ветер листья обрывает и гуляет в серой мгле.

Вся природа словно плачет, осень дышит дремотой

По земле таёжной скачет, принося тайге покой

Верхнебуреинский р-н, БАМ.

Осень в этих краях, подобна красочной вспышке. Природа торопливо отдаёт вызревшие плоды короткого лета, бурно увядая на глазах, сопровождаясь массовым бегством всего живого! Это напоминает смелое массированное наступление зимы на быстро и трусливо капитулирующее лето.

Но всё же, не всё живое покидает эти края! Есть тот, кто, преодолевая сотни и тысячи километров, наоборот стремится сюда, выбиваясь из сил, преодолевая немыслимые преграды! Это тернистый и неблагодарный путь, забирающий жизни большей части этих беззаветно преданных зову своей совершенно неласковой Родины! Это путь к местам своего рождения! Путь на нерест лососевых! Хоть и совершенно не ласково встречают их здесь! Кровью и потом проложен этот путь, подобный восхождению на Голгофу! За что послал господь этим тварям божьим такие немыслимые мучения? Каков в этом великий замысел творца? А, не так ли всё и у нас, у людей!? За что нам, людям русским столько страдать отмерено за право на своё место под солнцем? А всё же нет ничего краше её, суровой и неласковой, но всё же родной и единственной на всём белом свете Родины! Росси-и-я! Видимо на то его, Гóспода, особая воля, принять которую нам суждено во имя нашего же спасения. Спасения же души нашей, но не тела тленного!.. И за это мы должны быть ему безмерно благодарны!..

– Вставай, сынок! – Женя услышал голос отца. Солнце ещё не встало, за окнами была кромешная темень.

Женя поёжился, тепло одеяла покидать явно не хотелось. Но впереди была рыбалка! Женя подскочил. Умылся под струями ледяной воды. Через полчаса, они с отцом, экипированные по-таёжному, уже грузились в подошедший УАЗик.

– Что Женька! Разбудили? Спать бы и спать ещё, а? – Андрей Чон, сослуживец отца, подмигнул сонному мальчишке.

– Ага!

– Да ты залезай, да спи себе дальше на заднем сидении!

Женька отодвинул лежащий на сидении АКС – автомат Калашникова со складным прикладом, устроился подобней и продолжил прерванный сон…

Уазик прыгал по ухабистой насыпи, извивающейся среди сопок и марей, среди дикой природной стихии, разбросившейся своими бесконечными просторами, ещё не освоенными человеком, вырывая мощным прожектором из мглы желтые бугры гравия, глинистые борозды от колёс, чавкающие лужи, палки и брёвна. Светало. Всё ярче и ярче проступали на небе очертания сопок и хмурые макушки сосен. Отступала мгла и солнечный свет совершал, словно волшебное превращение мрачного жутковатого леса в лес, наполненный жизнью и сказочным таёжным великолепием, полным загадок и открытий.

Женя увидел сбоку от дороги высокую насыпь, шпалы.

– Это что, железную дорогу строят?

– Её самую.

Вскоре показались солдатики в «мабутовской»20 форме. Они возились на насыпи, укладывая шпалы.

– А где комсомольцы? – удивился Женя.

– Какие ещё комсомольцы?

– Которые БАМ строят.

– Комсомольцы, сынок, поселки строят. Свой собственный быт облагораживают. У них там всё. И больницы, и детские сады, и кинотеатры. Всё, что нужно для жизни! Каждый их посёлок так и называется для украинцев – «Укрстрой», для тех, кто из Узбекистана – «Узбекстрой», ну и тому подобное! А магазины там полны дефицитных товаров! Но всё это только для этих комсомольцев, местные жители там ничего не могут купить!

– Почему?

– Потому, что это только для приезжих «комсомольцев» с «Запада»21, они получают талоны на работе и могут их там отоваривать! А через три года работы, каждый из них, в добавок, возвращается домой с кучей денег, дефицитных вещей и с талоном на автомобиль!

– Ничего себе! А я могу тоже пойти туда работать, когда вырасту?

– Не можешь.

– Почему?

– Ты – местный. А это только для приезжих, я же говорю!

– Это не честно! – Женьке стало обидно. Не за себя, а за всех своих земляков вместе взятых.

– Да. Не честно! А честно, что дорогу-то вон, в тайге солдаты строят, да зеки. Никакими «комсомольцами» здесь и не пахнет ни близко. И льгот за этот адский труд они не имеют. Зато везде только и трезвонят что про комсомольские трудовые подвиги!..

– Ладно!.. Перекусить пора бы! Пообедаем у стройбатовцев? У тех самых настоящих строителей железной дороги. А, Петрович? – Чон предложил Жениному отцу.

– Устал, что ли? Ну, давай! – согласился Женин отец на предложение Чона.

Металлические ворота со звёздами разъехались, открывая путь в чрево воинской строительной части. Какой-то капитан, полный гостеприимного радушия, любезно встречал нечаянных гостей.

– Прошу вас, пройдёмте в офицерскую столовую!

Он слегка суетился, шугнул бойцов в коридоре, распахнул дверь в небольшую комнату, в которой стояло несколько длинных столов, накрытых клеёнчатыми скатертями. На каждом столе было по горшку с пучками брусничных веток, прочими незамысловатыми лесными рослинами. Всё чисто, аккуратно.

– Присаживайтесь! Обед у нас уже прошёл, но мы щас что-нибудь быстренько организуем!

– Да ты не беспокойся, капитан, мы не привередливые! – Женин отец по-приятельски похлопал по плечу офицера.

Гости расселись на деревянные лавки.

Спустя несколько минут в комнату вошёл солдат в белом фартуке и поварском колпаке. Поставил на стол бачёк с борщом и с коричневой жареной картошкой, немного странной на вид и на вкус.

– Картошка у нас сушёная! Солдатская! – улыбнулся капитан.

– А ты ел когда-нибудь солдатскую картошку? – он похлопал по спине Женю.

– Не-а! Немного странноватая! Но вкусно! – мальчик явно преувеличил вкусовые данные этого блюда, съедобного, разве что с голодухи или в случае какого-то особого вкусового пристрастия к суррогатным продуктам, коим сегодня обладает подавляющее число молодёжи.

– Сперва сушёная картофельная стружка размачивается, а потом мы её жарим! А борщ – у нас тоже консервированный, из банок, – поделился нехитрой кулинарной технологией капитан.

– А пива будете?

– У вас и пиво есть?

– А как же! Правда, оно тоже восстановленное из порошка! У нас здесь всё на консервах и концентратах! – усмехнулся капитан.

– А как же градус? – удивился Чон.

– А градус в этом пиве мы водкой регулируем! – рассмеялся капитан. – Не желаете попробовать?

– Ну, давай! – Петрович с Чоном весело переглянулись.

(Что ж, в этих краях кроме бешеного буйства диких растений на пятисантиметровом слое почвы, ничто культурное не могло произрасти в короткий период мимолетного лета. В поселок ещё иногда привозили свежие овощи и фрукты. Но не часто. Да и то по кусачим ценам. Три рубля за килограмм обычного репчатого лука! Военные же строители и того не видели.

Оттого-то по осени все местные направлялись в леса за ягодами, грибами, на охоту и рыбалку. Этот «подножный корм» составлял едва ли не основу рациона проживающих здесь! Собирали грибы, ягоды, охотились, ловили рыбу.)

Женя откусил последний кусок пластилинового солдатского чёрного хлеба, отдававшего кислятиной и вызывающего часто дикую изжогу, опрокинул в завершение стакан компота из сухофруктов.

– Ух! Наелся! – так или иначе желудок был приятно наполнен.

Снова УАЗик медленно заковылял по ухабам, вдоль строящейся железнодорожной ветки, оставляя позади обитель военных строителей. Казалось, этой дороги не будет конца…

– Ну вот, приехали! – УАЗик остановился перед недостроенным железнодорожным мостом через Амгунь.

Быстрая дикая река несла прозрачные ледяные воды по отшлифованным камням, петляя среди уходящих вдаль сопок, в направлении Амура-батюшки.

– С приездом! – воскликнул появившийся откуда-то немолодой бородатый мужчина в свитере, на его голове гордо красовался десантный голубой берет с красным треугольником сбоку.

– Привет, Архипыч! Как ты здесь поживаешь?

– Да вот, живу, хлеб жую!

– А как жёнка твоя?

– Спасибо, жёнка хорошо. Уже с третьим на сносях!

– Ну, ты, молодчина! Когда только успеваешь?

– А чем тута ещё в тайге заниматься-то! – усмехнулся в бороду Архипыч. – Ладно, – он махнул рукой, – давайте, выгружайтеся! Я уже палатку зробил. Костёр развёл. Щас будем ужинать! А посля – на тайменя22 пойдем!

Мужчины расселись напротив костра, вдыхая аромат шипящей на сковороде тушёнки с луком.

– Ну что, за то, что добралися, за встречу! – Архипыч разлил по рюмкам водку из фляги.

Мужчины оживленно закусывали, говорили, снова шла фляга по кругу. Солнце быстро подкатилось к сопке, и день пошёл резко на убыль. От шумной реки резко потянуло холодом.

«Ну, вот! А кто-то „на тайменя“ собирался!» – подумал Женя, всё больше и больше беспокоясь за оживлённых раскрасневшихся отца, Чона и Архипыча.

– Женька! Сгоняй к реке. Водички набери! – отец протянул Жене пустую флягу.

Недолго думая, Женька незаметно сгрёб несколько фляжек, включая и те, где плескалась «огненная водичка» и быстро спустился к реке. Вошёл сапогами по колено в ледяную воду и стал фляжку за фляжкой опускать, наблюдая за вырывающимися наружу пузырьками воздуха….

– Ну! За рыбалку! – Архипыч открутил крышку с фляги, разлил.

– Стукнулись железные кружки, мужчины опрокинули содержимое внутрь, поморщились. Архипыч понюхал хлеб, потряс головой. Женин отец сделал глоток воды из другой фляги. Чон закинул ложку тушёнки в рот и как-то загадочно посмотрел на Архипыча.

– Ну, ещё по одной и пора ехать! – Чон поднял рюмку, понюхал, покачал головой, опрокинул почти синхронно с остальными. Все снова крякнули, сморщили лица. Женька смеялся про себя, видя весь этот спектакль! Лица у каждого по-своему вытянулись. Чон стал пристально смотреть на Архипыча и нюхать свою рюмку. Отец как-то странно качал головой и о чём-то задумался, глядя на пустую кружку. Лишь один Архипыч увлечённо жевал тушёнку, не выказывая удивления. Потом он отложил ложку и первым произнёс:

– Петрович! А тебе не кажется, что водка какая—то слабая стала?

– И мне так показалося! – первым откликнулся Чон.

– Вот-вот! И мне тоже! – Петрович взял водочную флягу, понюхал, попробовал на вкус. – Да здесь воды больше, чем водки!

– Так это чё! Мы тут воду что ли хлещем?! Ну и дела-а-а! А я чувствую, что-то не то, но все морщатся, закусывают, я думаю, мож это у меня что-то с рецепторами! – Архипыч развёл руками.

– С рецепторами у него! Будь у тебя рецепторами что, ты бы детей столько бы не настрогал! – все расхохотались.

– А как это получилось? Куда водка-то делась? – отец посмотрел по сторонам, его взгляд остановился на блуждающем весёлом нашкодившем взгляде сына, старающегося загадочно смотреть в сторону…

– Женька, чёртёнок! Твоя работа?!

– Ага, – буркнул Женька, – вы ведь на рыбалку собирались, так зачем же пить?!

– Молодец, чертяка! Вот, молодец! Заботится о папке! – Архипыч поднялся. – А и то верно, мышковать23 пора! Уже темнеет!

– Ух, выпороть бы тебя, Женька! – усмехнулся беззлобно Петрович.

Все засобирались. И через несколько минут моторная лодка неслась по шумной извилистой таежной реке, среди отмелей и кос24, едва не черпая бортами воду на резких крутых поворотах. Шум мотора и бурной реки глушил уши. Вокруг ничерта не видно.

– А-а-архи-и-ипы-ы-ыч! – орал во всю глотку Женин батька, перекрикивая шум воды.

– Что-о-о-о, Петро-о-ви-ич!? – орал тот ему в ответ.

– Ка-ак ты-ы о-ориенти-ируешься-я-а?

– Со-опки! – только ткнул Архипыч пальцем в сторону сопок, сочленявшихся макушками с небом.

Для этого таёжного жителя этот «сопочный рельеф» был подобен карте. Он летел не глядя, ведомый лишь этим путеводителем! Лишь «сопочной навигацией»!

– Что, мышкари, приехали! – лодка, сбавив обороты, медленно двигалась в темноте.

Раздался скрежет гальки и все, находившиеся в лодке, подались вперёд от резкого толчка.

Сильный гул мощной реки, казалось, усилился, не споря более с рёвом моторки!

– Архи-и-ипы-ы-ыч! – кричал во всё горло Женин батька.

– Што-о-о, Петро-о-ови-и-ич?! – орал тот в ответ, стараясь пробиться своими звуковыми волнами сквозь стихию дикой природы…

Вскоре, вооруженные снастями, в кромешной мгле, ориентируясь лишь по отдельным фрагментам, блёкло отражающим лунный свет, рыбаки рассредоточились вдоль береговой линии.

Женька, наконец, запулил своего «мыша» в бурлящую черную пучину, принялся крутить катушку спиннинга…

На десятый раз нечто тюкнуло за леску, та напряглась, как струна, удилище изогнулось дугой, вырываясь из рук мальчишки. Женя закричал.

– Пойма-а-ал! Пойма-а-ал! Пойма-а-ал! Па-а-апа-а-а! Архи-и-ипы-ы-ыч! Пойма-а-ал!

– Споко-о-ойно! Где-е сачо-ок?

– Не рви-и-и!

– По ти-и-иху тяни-и-и! – Петрович уже бежал к воде. Взволнованный Женька боролся с удилищем. В тёмной кипящей ледяной пучине что—то неистово бесновалось, словно стремясь перетянуть канат не себя. Женьке показалось в эти мгновения, что это не он вытягивает рыбу, а та пытается затянусь его в свою жуткую речную бурлящую обитель! Вдруг словно резкий удар и всё. Леска словно лопнула, удилище выпрямилось и катушка стала вращаться свободно без усилий.

– Со-орва-ался! Чё-ёрт! – досадовали рыбаки.

– Здоровый был, чертяка!

– Здоровый! Но это был ещё не таймень! Таймёшка! Килограмм на 7—8. С этим нужно осторожно! Бывает, попадётся килограмм на 28 и более! Мне раз такой зверь лодку перевернул, чуть самого в реку не утянул! Думал уже – капут пришёл! – Архипыч похлопал Женю. – Осторожненько рыбачь! Зови, если только клюнет! А лучше тягай себе ленкá да хариуса!

– А как? Оно само там хватает!

– И то верно!

Женька, переполненный адреналина и азарта, спешно стал забрасывать удилище вновь и вновь…

Но вдруг острая боль пронзила его щеку. Он машинально схватился за место «укуса» и нащупал лохматую болванку «мыша» с висящими на нём «тройниками». Один из крючков крепко вошёл в щеку и не хотел выходить. Теперь мальчишка чувствовал себя пойманным тайменем или «Таймышонком»! Вот ведь как оно бывает! Казалось, что этот дьявольский Таймень таким образом отмстил ему за всё! Что ж, не рой другому могилу!..

– Да-а-а! Крепко вошёл! Так просто не вытянешь! Нужно ехать в избу! Заражение может быть! Это очень опасно! Вот, отомстил нам тайменище! – Архипыч светил фонарём в лицо ошарашенного пацана.

Увидев в руке Архипыча острый здоровенный охотничий нож, Женя отпрянул.

– Не боися! – он перерезал леску, – придерживай рукой мыша! Поехали! Снова лодка летела во мгле среди рельефа сопок, проступившего более отчётливо. Едва близился рассвет где-то ещё очень-очень далеко! Горе-рыбаки везли свой «горе-улов»!

– Мария! Грей воду! Ещё водку и зелёнку давай! – Архипыч с порога крикнул жене.

– Ох, боженьки ты мой! Угораздило же! А вы, архаровцы, куда смотрели?! – запричитала та, суетясь по кухне.

Архипыч только отмахнулся, дескать – «баба, что с неё взять! Пускай себе трындит на здоровье сколько влезет», но вскоре, всё же, не выдержал и прикрикнул на жену.

– Мария! Угомонися! Уже аж в ушах звенит от твоёвого гомона!

Та осеклась, надула губы, бухнула на стол водку с зелёнкой, поставила таз с тёплой водой и растворилась в избе, продолжая причитать, только уже гораздо тише, практически себе под нос и уже по новому поводу…

– Женя! Ты – настоящий мужчина! Настоящий мышкарь! Это твоё боевое крещение! Молодец! Не ноешь! Теперь потерпи, казак, малость, атаманом будешь! – Архипыч залил щёку подростка водкой, сверкнул острым ножом возле, резкая боль пронзила по кругу голову Жени, словно током, а Архипыч держал в руках выдранный тройник и улыбался довольной улыбкой себе в усы!..

Ночь минула. Женя потянулся. Утро золотистыми лучами проникало в запотевшие от утреннего тумана окна. Откинув мягкое пуховое одеяло в явно несвежем пододеяльнике, пахнущее каким-то особыми деревенскими запахами. Женя встал на прохладный деревянный, скрипящий половицами пол. Окинул взглядом малюхонькую выбеленную комнатку без каких бы то ни было излишеств, где, собственно только что и помещалось, то кровать и комод, прикрытый домоткаными белыми кружевами, да с фотографиями в рамках и разбросанными швейными принадлежностями сверху. В соседней комнате – кухня, где Хозяйка кромсала сырые грибы, с налипшими листиками и хвоинками прямо в сковороду, не утруждая себя их чисткой. Преимущественно белые, но попадались и подберёзовики и подосиновики…

Светлые кучерявые детские головы крутились тут же, выполняя нехитрые мамкины поручения. Они с любопытством разглядывали нарисовавшегося пред ними Женьку. В печи потрескивали горящие поленья, наполняя комнату теплом и каким-то особым запахом живого огня, от которого у Жени приятно кружилась голова. На плите уже скворчала другая сковорода с грибами. Смуглая белобрысая девочка с косичками, помешивала их ложкой, вылавливая невозмутимо вылезающих белых червячков. Женю передёрнуло. Этим лесным жителям всё природное естество было совершенно делом привычным! Оттого-то они и не пытались оградить себя от таких мелочей!

– А чё ето у тебя? – мальчонка ткнул тонким любопытным пальчиком Женю в повязку на щеке.

Женя зашипел от боли.

– Так, ерунда!

– Это не ерунда! Но ты, Женька, молоде-е-ец! Даже не пикнул у меня! Настоя-я-ящий казак! – появился Архипыч на пороге. Он держал в руках миску с красной икрой.

– Свежачо-о-ок!

Он бухнул миску на кухонный стол. Крупные лоснящиеся зёрна икры блестели, не вызывая у Жени никакого аппетита.

– Такая добрая икрянка попалася! Во! Килограмма три, не меньше! Только выпотрошил! Мария! Соли давай сюда!

– Возьми сам, чай не без рук! – та продолжала свои хлопоты.

– Вот скверная же баба! – Архипыч достал пачку с крупными серыми кристаллами соли. Посыпал икру, помешал.

Отбросил ложкой сгусток лососинной крови.

– Щас! Минут десять постоит и!.. – Архипыч смачно потянул носом воздух, поднимая одновременно голову, что означало нечто высшее…

К обеду за столом собрались все рыбаки. Чон, отец, Архипыч и ещё двое, которых Женя не знал. Здесь же сидело и всё плодовитое семейство лесничего.

– Мышкарям привет!

– Привет мышкарятам! – отец взъерошил волосы на голове сына.

– А кстати, мышкарями называют не только рыбаков «на мыша»!

– А ещё тех, кого ещё на «мыша» можно ловить? – усмехнулся Архипыч.

Чон добродушно улыбнулся. Петрович продолжил.

– А ещё город есть Мышкин. Где-то в Ярославской губернии. А его жители, соответственно, «Мышкари»!25

– Во те раз!

– Во те – два! Ну, рыбаки, за улов! – стукнулись кружки с водкой.

– Ух, знатная икорка! – Женин отец запустил ложку в миску со свежими красными блестящими жемчужинами икры.

– Икорка у нас лучшая! А знаете почему? – Архипыч зажмурился от удовольствия, давя зубами лопающиеся икринки.

– Почему?

– Здесь лосось нерестится. Поэтому икра самая вызревшая, самая вкусная. Вон какая! Отборная! Икринка к икринке! Зато мясо лосося здесь бледное, как вы заметили, не такое красное и не такое вкусное. И это опять же от того, что рыба здесь идёт на нерест, уже уставшая от путешествия….

– Вот это грибочки! – Чон с явным аппетитом жевал лесные ароматные грибы, преимущественно белые – королевские.

Женя поморщился. У него эти лесные деликатесы, сдобренные «таёжными протеинами», не вызывали никакого аппетита, так же как и эта сырая, как Женя считал, икра. Он пододвинул к себе сковороду с жареным ассорти из рыбных «субпродуктов». Это было действительно вкусно! Печень, молоки, икорка…

Снова моторка бешено неслась по бурной своенравной реке. Усталые рыбаки сидели молча. Это был путь домой. Мокрые, пропахшие рыбой рюкзаки – битком набиты лесными трофеями. Женя наблюдал за макушками сосен, меняющими рельеф неба и сопок, словно пытаясь запомнить путь, подобно Архипычу. Щека под повязкой успокаивалась и уже почти не пульсировала. Яркий красный круг солнца медленно опускался, озаряя всё вокруг чудесным светом заката…

Трагически погибла здесь

Зимой, три месяца назад, 9 февраля 1984 г., умер Юрий Владимирович Андропов – Генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической Партии Советского Союза, на смену ему пришёл Константин Устинович Черненко. В 1984 г. СССР, в ответ на бойкот Московской олимпиады США и их союзниками, бойкотировал олимпиаду в Лос-Анджелесе.

Двадцатая рота.

Зима ушла. Пришла очередная весна. Конец апреля. Тимофеев сидел в курсантской столовой на подоконнике, уже полностью подготовившись к сдаче наряда, дописывал письмо домой в ожидании смены. На плацу шёл развод очередного суточного наряда.

«…Стало хорошо, тепло. Зеленеет травка в местах, где проходит теплотрасса. Скоро по всей земле сибирской начнёт всходить эта прелесть. Только вот добить бы скорее до конца куски снега, завалявшегося в прохладных местечках.

Сейчас взял В. И. Ленина, «Материализм и эмпириокритицизм» изучаю. Тактик-преподаватель тут как-то сказал, что соц. революция – это исключительно плод гения Ленина, на почве революционной ситуации в стране. А при отсутствии Ленина социализма бы нам не видать! И я то же думаю, что все разговоры о возможности рождения «другого Ленина» – чушь. Не могло же тогда рождение Ленина помешать родиться другому такому «Ленину»! Но Ленин был только один, а без него не было бы той партии, той теории, той морали и той революции! Я решил изучать тщательно Ленина. Без него как без рук, полный разброд личных мнений, отсутствие абсолютной истины. Я сейчас опять в наряде по столовой официантом, научились тут управляться со всем за час-два, а потом читаем, спим на подоконниках, вот письмо сейчас вам пишу. Ещё ломаю себе голову, нужно будет где-то подыскивать коммунистов со стажем, чтобы получить от них рекомендации в Партию. Всё, с комсомолией пора кончать! Сейчас к этому прилагаю все свои усилия. Теперь главное – зубами прорывать себе дорогу в партию. Здесь я все силы приложу. Это я уже твёрдо сказал. А на прошлой неделе снова отделениями бегали по азимутам, получили тройки. А другие отсиделись, начертили в тепле красиво маршрут и получили пятёрки. Но ведь я больше их сумею. А ведь сейчас главное – получить знания. Т.к. придёт время, и всё всерьёз придётся делать. И оценивать будет не препод, а противник. И платой будет кровь! Были ещё в марте ночные тактические занятия в разведке. Брали «языка». Я был в огневой поддержке. Целый час ползли по снежной целине. А когда нужно было стрелять, то не смог! Патрон не заходил в патронник, тот забился снегом. Вот как! А в боевых условиях это бы могло стоить жизни! А ещё, когда другой раз полз, у меня расстегнулся ремень, я даже не почувствовал и потерял прицел от своего гранатомёта. Когда понял, то меня прошиб пот. За это могут и из училища выпнуть! Так я в ночной темноте так и уполз назад в лес по сделанной мною же борозде. Метров через пятьдесят я его нашёл-таки! Под одним деревом, где с полчаса лежал в засаде! Ух! Слава богу! Ещё, в феврале было у нас наступление ночью с боевой стрельбой. Я, как обычно, с гранатомётом. Было страшно, чтобы не угробить своих же! Ведь ни спереди, ни сзади никого быть не должно! А то ведь пороховыми газами контузить можно, если не угробить вовсе! А тут ещё лыжи, ОЗК, снаряжение, всё путается. Из десантных отделений мы буквально вываливались на снег со всем барахлом, и тут же нужно на валенки напяливать лыжи и идти по снегу впереди БМП цепью, да ещё стрелять боевыми по целям! И всё это в кромешной темноте ночи. Когда можно всё попутать. А когда укачанный до тошноты, из десантного отделения БМП, ледяного, пропахшего соляркой, вываливаешься, вообще не можешь сразу понять, где ты есть и куда тебе нужно бежать. А во всей одежде, снаряжении, валенках, шубенках, с оружием падаешь в глубокий снег и нет сил даже подняться. Где уж тут воевать! Это только в кино всё так просто кажется!

Тогда мы целые сутки были в поле. Сперва была тревога, потом шли ночью десять километров на лыжах. По полям ещё ничего. А вот с пригорков! Несёшься меж деревьев с трубой-гранатомётом за спиной на «дровах». Да ещё и со сломанным креплением, рискуя потерять лыжу. Хотелось пить, но было невозможно остановиться. Казалось, жажда иссушила всё, и язык прилип к нёбу. Было страшно упасть, так как со всем снаряжением было бы просто не подняться. Один тут у нас упал, не смог встать, так просил даже себя или бросить, или застрелить на полном серьёзе. Когда мы дошли до цели, я, как и многие, рухнул на снег. Пытались снегом утолить жажду, но было бесполезно. Снег только иссушивал рот и всё. Мокрые все. Так несмотря на мороз под сорок, почти все раздевались догола, переодевались в сухое подменное нижнее бельё, кто имел с собой в вещмешке. Уже научены! А раньше на себе сушили! Приготовили пищу, поели, погрузились в БМП и в атаку…