Атомный пирог

4. Я смотрю странные новости

Для долгого пребывания убежище было не предназначено. Кроме скамеек, которые все были заняты плачущими людьми, отверстия вентиляции в одной из обитых психотроннонепроницаемым синтипухом стен, да телевизора под потолком ничего здесь и не было. Даже воды.

– Ничего, – успокоил нас Джонни. – Пару дней и без воды вполне продержимся. А потом радиоактивная пыль осядет и я смогу сходить на разведку. Сейчас главное не нервничать и четко следовать указаниям органов власти.

По телеку шла детская передача, где мужик в ковбойском костюме, уродская кукла-мальчик и зловеще молчаливый клоун делали вид, что ищут сокровища, а потом рекламировали булочки для гамбургеров. Это было глупо и абсурдно: словно в новом мире или в том, что от него останется, у кого-то еще будут задние дворы и выбор в хлебе…

Когда люк убежища задраили, уже было ясно, что мой брат выдвинулся в лидеры нашего стихийно сформировавшегося сообщества: то ли потому что сюда набились в основном дети и женщины, то ли потому что самом деле был таким умным и деловым, а я даже не замечала. Словом, в куче страха у меня на сердце мелькнул даже лучик гордости: мол, вот мой брат каков, не пропаду с ним! Объявляет всем, словно наш школьный директор:

– Граждане! Нам необходимо переключить канал телевизора и найти, где идут экстренные новости. Телеприёмник находится здесь именно для того, чтобы люди смогли получить информацию и указания от органов власти… Прошу всех без паники! Мы подготовлены! Уверен, что ответная бомба уже летит на Советский союз!

Телевизор переключили. На другом канале шёл сериал про какое-то слащаво идеальное семейство. На третьем показывали уроки вязания. На четвертом выступал проповедник – но он уже, похоже, закруглялся.

– Сейчас тут будут новости, – сказал кто-то в толпе.

И верно. После бравурной заставки и сообщения о том, какая именно марка атомобилей спонсирует выпуск последних известий, на экране появился солидный господин, сидящий между большим микрофоном и пишмашинкой. Он пожелал всем доброго вечера и сообщил, что планирует рассказать о забастовке профсоюза сталелитейщиков, новой политике по жилищным кредитам и поимке нескольких коммунистов, пытавшихся влиять на умы школьников. После этого опять пошла реклама машины, на фоне которой под пение хора принялась танцевать молодая пара. Все затаились в томительном ожидании. Анонс и вся эта реклама, идущая как ни в чём не бывало, выглядели странно в ситуации начала войны.

Наконец, когда нам со всех сторон показали хромированные ручки и дермантиновые сидения «самого гламурного атомобиля Америки», а потом два человека, сидя на нарисованной ракете, спели песенку про то, у какого дилера его покупать, начались настоящие новости.

Ей-богу, они тоже были странными!

Говорили в самом деле про какую-то забастовку рабочих. Потом про кредиты. Про двух арестованных чудиков в захолустье. Про Корею (война там идёт и конца ей не видно). Потом про Вьетнам (там война и не видно конца ей). Затем сказали о подготовке новой экспедиции на Луну, которая отвезет туда грузы циркония и кадмия для строительства электростанции. Цена на уран снова выросла, на торий – опустилась, на плутоний – остаётся неизменный; запасов аполлония достаточно; Советы отрицают запуск корабля по космолифту; в Великобритании планируются досрочные выборы… Наконец, он дошёл до бейсбола. Всё было обычно.

– Ребята, а гриб кто-то видел? – спросила одна незнакомка.

– Я – нет.

– Не было гриба.

– Был просто взрыв.

– Вон, как окна-то повылетели!

– Так если гриба не было, то, может, это и не то, что мы все думаем?..

– В новостях – ни словечка о взрыве.

– Может, это электроподстанция?..

– Ей не с чего взрываться.

– И не там она.

– Но если это атомная бомба, в самом деле, в новостях бы сообщили!

– Мы бы тут, небось, уж не сидели б, если б атомная…

– Вот мне тоже показалось…

– Не такой уж и взрыв и мощный, как по мне…

– Может, красные взорвали динамит?

– Зачем им это?

– Я, что, в голове у них сижу?! Чтоб нам напакостить!

– Нам по телеку сказали б.

– Телевизор врать не может…

Слово за слово, решили люк открыть и осмотреться на поверхности. Правда, Джон предупреждал всех, что разгерметизировать убежище раньше, чем через двое суток после начала цепной реакции очень опасно, но его никто уже не слушал. Мне тоже уже думалось, что если в новостях не сообщили, значит, ничего такого особенного и не случилось. Кажется, Джонни немного расстроился из-за того, что ядерная война опять отложилась на неопределенный срок, и он потерял шанс продемонстрировать свежеприобретенные армейские навыки. Впрочем, активно мешать открывать люк он не стал и кажется, не без удовольствия обнял Петси, которая кинулась к нему с воплями, что боится радиоактивной пыли.

Отправленный на поверхность разведчик вернулся через пятнадцать минут и сказал, что на поверхности всё так же, как и было.

– Как думаете, это действительно динамит? – спросила Петси, когда мы пришли к своей машине, найденной в целости и невредимости.

Я взглянула на восток, туда, где бахнуло. Дыма видно не было; впрочем, в темноте я и не могла бы его разглядеть; огня же не было точно.

– На кой кому-то нужно взрывать динамит на пустом месте? – резонно ответил Ронни. Это было где-то за оврагом. Пригороды там уже кончаются.

Я подумала, что хорошо, что взорвалось на востоке, а не на западе. На запад от нас находится центр города, где все главные гостиницы. Катастрофа на окраине, за пригородом или даже на краю дальнего пригорода означает, что никакой заезжий рок-н-рольщик точно не пострадал. Направлению в сторону нашего дома место взрыва тоже не соответствовало. Так что можно было, кажется, расслабиться.

– А что, – сказал брат, сев в машину – может, съездим, посмотрим, чего там случилось?

– Уроки, – ответила Петси. – Уроки, уроки, уроки.

– Да и настроения уж нет, – сказала Пенси. – Я устала и хочется плакать.

– И мать ждёт, – закончил Ронни. – По-любому закатит скандал, что так поздно вернулся.

– Ладно, значит, в газетах прочтем, – решил Джон.

Моего мнения как-то не спросили, да я особо и не старалась его сформулировать. О пережитом хотелось скорее забыть. Кроме того, возвращаться домой слишком поздно действительно не следовало, чтобы не отбить желание у родителей отпустить меня и на завтрашний концерт тоже.

Словом, мы двинулись восвояси и всю оставшуюся дорогу ехали молча.

5. Я общаюсь с папой

Любимое папино кресло – шарообразное, словно спутник, из полистирола и дралона, белое снаружи и оранжевое внутри. Возле него располагается торшер такой же формы – в виде шара на параболической подставке. Корпус телевизора, стоящего напротив, – тоже пластиковый шар, подвешенный к потолку. С каплевидной формой плексигласового журнального столика перекликаются оранжевые кругляшки, плавающие внутри лавовой лампы. В общем-то углов в гостиной нет: и узор на обоях, и экран телевизора, и папино пузо – всё имеет примерно одну и ту же обтекаемую конфигурацию. О наших отношениях такого не скажешь.

Когда мы вошли в дом, отец как всегда восседал в своём шаре с газетой.

– Ну наконец-то! – воскликнул он. – Куда вы запропастились?! Мы тут уже думали полицию вызывать!

– Папа, ты не представляешь, что случилось по дороге… – начала я.

Но Джон перебил:

– Этот Элвис два часа не затыкался! Я уж думал, он не кончит никогда.

– Какие два, смеёшься?! Он пел минут сорок! Пап, когда мы ехали обратно, за домами что-то взорвалось, и мы подумали…

– Что ты несёшь?! – оборвал меня Джон.

Я удивлённо взглянула ему в глаза.

– Ты чего?

– А ты чего?

– Я просто хотела про взрыв рассказать.

– Про какой еще взрыв? Ты кино, что ль, пересмотрела?

На секунду я утратила дар речи, поэтому не нашлась, что ответить. Так что Джон продолжил:

– Пап, эти девчонки вечно что-нибудь выдумывают.

– Джон! Ты ж сам сказал, что это атомная!..

– Атомы, Ава, это мельчайшие частицы, из которых состоит вся материя, пора бы уже это выучить к концу школы!

– Я не о том! Джон, смеёшься, ты, что ли? Ты забыл про взрыв?

– Этот вертихвост взорвал что-то на концерте? – отец нахмурился. – Это очень опасно, следует написать жалобу! Чёртовы рокеры! Совсем уж с ума посходили!

– Да нет, это у Авы в голове что-то взорвалось, – ухмыльнулся Джон. – Бабах от восторга! Она там так визжала, что теперь путается в реальности.

Всё ясно. Джон не хочет беспокоить папу тем, что мы попали в неприятную историю. Понимаю, родительские нервы надо беречь… Но делать это, унижая меня, было совсем не обязательно. Тем более, папа спокойней не стал:

– Очень плохо, Ава, очень плохо! Ты видишь, как подобные мероприятия влияют на свою психику?

– Я не сумасшедшая. Просто говорю правду, в отличие от некоторых.

– Если продолжишь в том же духе, всякое может случиться. Кстати, – отец открыл последний разворот газеты. – Здесь хорошая статья про одну девочку, которая слушала очень много плохой музыки, а потом из-за этого стала коммунисткой. Её лечат в психбольнице. Тебе было бы полезно почитать.

– Я вообще не понимаю, почему эти обезьяньи визги всё ещё терпят, – добавил Джон. – Сколько лет уже это непотребство показывается на сцене. Я давно бы запретил!

– Чёртова первая поправка, сынок! Коммуняки вон тоже как блохи: всех не переловишь, лезут и лезут, пользуются нашей свободой, не поймёшь, откуда только берутся. И им тоже попустительствуют. Ну вот что это такое? – отец развернул середину газеты. – «В Нью-Йорке прошла генеральная ассамблея ООН». Ну куда это годится?! Почему их не накрыли? Краснопузые гуляют по Нью-Йорку! А что завтра, Вашингтон?

– Я думал, что ООН запрещена, – сказал Джон.

– Чёрта с два!

– ООН это организация объединённых наций. Это все страны, а не коммунисты. Коммунисты это ОВД… – сказала я.

– Нет, ты слышал, ты слышал?! – взбесился отец. – Вот они, эти концерты! Мать! Эй, мать, иди сюда!

– Ава, зачем ты защищаешь коммунистов? – серьёзно спросил Джон.

– Да не защищаю я никаких коммунистов! Я просто сказала, что…

– Ну так лучше держи язык за зубами, чем повторять глупости, которых нахваталась чёрт знает где! В мире без того проблем хватает! Вон, смотрите, полюбуйтесь!

Он продемонстрировал нам первую страницу газеты – испещренный чёрными расплывчатыми буквами листок, посреди которого была врезка с фотографией – еще более расплывчатой, но всё-таки понятной. На ней я увидела площадь у Красного Замка, военный парад и огромную бомбу на увитой цветами платформе. Ее толкали несколько десятков физкультурников. Еще несколько таких же находились на платформе, составляя над круглобоким сокровищем живую арку из своих тел. «В Москве отметили день солидарности трудящихся», – гласил заголовок.

Думать о том, что где-то там, на другой стороне планеты, странные люди уже приготовили для тебя смерть и лишь выжидают, пустить ее в ход сей же час или чуть погодя, было страшно, но как-то уже и привычно при этом. То, что здесь, у тебя дома, близкие принимают тебя за сумасшедшую, волновало сильнее. В общем, внутри меня было слишком много разных переживаний и мыслей, чтоб думать еще и о термоядерке…

А брат сказал:

– Поигрывают мускулами.

– Да уж! – сказал папа. – Ну ничего, нас им не запугать! Кстати, надо проверить сроки годности у консервов в нашем подвале. Думаю, еще дюжина банок томатного супа не помешает. И хорошо было бы заказать еще одну стальную накладку на дверь, вот что я думаю. Интересно, есть ли техническая возможность сделать наш подвал немного глубже?

– Я могу позвонить в фирму Пикмана.

– Да, Джон, позвони. Позвони завтра же!.. А что касается тебя, Ава, то тебе не следует больше посещать такие сборища. Концерты-шманцерты… Как знать, кто стоит за этим всем? Кто финансирует этих артистов? Кому они выгодны? То, что всего этого не было… а потом оно появилось… Это, знаешь ли, довольно подозрительно!

– Вот, – сказал брат. – Слыхала? А я о чём!

– И еще тебе надо поменьше слушать радио, Ава. Кто знает, откуда оно там вещает! И кто знает, какие сигналы они посылают. Молодежь может не чувствовать их. Между тем, эти сигналы отлично маскируются под криками и визгами всех этих ваших так называемых…

Папа не успел сказать «певцов», когда из кухни раздалось:

– Ава! Ты здесь? Помоги мне на кухне!

Специально или нет, мама спасла меня от слушания очередной серии папиной ахинеи.

6. Я общаюсь с мамой

– Ава, не поможешь мне порезать овощи для пирога? – спросила мама, даже не повернувшись ко мне лицом.

Не могу сказать, чтоб я любила всю эту кухонную возню, но мама заставляет меня заниматься ею регулярно. Иногда я думаю о том, как же справлялась она с домашней работой до моего рождения. Или даже до рождения Джона, двадцать два года назад, когда они с папой только поженились! В те-то времена, наверно, еще не было всех этих кухонных штук, облегчающих жизнь: машин стиральных всяких и сушильных, посудомоечных и посудовытиральных тоже, яйцемоек, яйцеварок, яйцерезок, электрических подогревателей булочек и встроенных в холодильник коктейльниц (с мороженым или без)… Даже чайники не факт, что тогда были. А даже если и были, то только железные, а не из пластика, не разноцветные… Впрочем, я точно не знаю. Надеюсь, к тому времени, как я вырасту, роботы, которые выполняют всю работу по хозяйству, уже не будут такими дорогими, как сейчас, и мне не придется заставлять свою дочку резать дурацкие овощи каждый день!

Впрочем, будет ли у меня дочка?.. Смогу ли я выйти замуж, учитывая, что сердце мое уже занято безнадежно…

Я вздохнула, постаралась разогнать мрачные мысли и нажала кнопку, соответствующую той секции холодильного блока, где хранились обработанные ионизирующим излучением продукты. Секция опустилась. Овощи лежали в ней уже помытые и почищенные. Неожиданно я поймала себя на мысли о том, что, быть может, неплохо бы было, придись мне самой их и чистить, и мыть. Так дольше можно было бы просидеть на кухне и не попадаться на глаза папе с его идиотскими поучениями. А еще у меня было бы больше времени на то, чтобы уговорить маму, чтобы она уговорила папу, чтобы меня отвезли на второй концерт завтра.

Чтобы меньше волноваться и заглушить внутренний монолог, я включила радио.

– Пейте воду с пузырьками, веселитесь вместе с нами! – заговорил бодрый голос из нашего новенького бирюзового (под кухонные шкафы), хромированного (как ручки этих шкафов), блестящего (ну кто из нас блестящее не любит?) радиоприемника. Опять одна реклама.

Я переключила.

– Не пейте воду, пейте крем-соду! – предложил не менее бодрый голос, но уже другой.

Я еще повернула колёсико.

– Аполлола, аполлола – то, что нужно для футбола!

Так, еще раз…

– … Итак, последний вопрос. Госпожа Рислинг спрашивает в своем письме, каким способом лучше всего чинить современные нейлоновые колготки: стоит ли использовать машинку для штопки или лучше запастись высокотемпературным синтетикосклеечным аппаратом?.. Отвечаем…

Я опять переключила. Попала на песню про лоллипоп.

– Это же «Час для домохозяек»! – встрепенулась мама. – Ну Господи, почему я опять его пропустила?!

Я почувствовала слёзы в ее голосе. Опять плачет.

– Мам, случилось что-то?

– Просто я опять пропустила «Час для домохозяек»! Еще вчера планировала его послушать, в газете с радиопрограммой карандашом обвела – и вот снова! Уже кончается… Господи, какая же забывчивая! Ну почему я такая бестолковая?! Что я за человек такой, а?!

– Ну перестань. Никакая не бестолковая. Вот сейчас я включу обратно. Только найду эту волну…

Я прокрутила колёсико до предыдущей позиции, но «Час для домохозяек» и в самом деле уже закончился. Вместо него пошли местные новости.

– …Нагнетают абсурдные заявления о якобы произошедшем взрыве около города. Очевидно, что это очередная провокация с целью посеять панику. Остаётся вопрос: кому выгодно пускать слухи о несуществующих взрывах?..

– Мам, а ты взрыва не слышала?

– Сказали же – не было взрыва, – буркнула мама. – Зачем обсуждать всякие глупости? Терпеть не могу, когда начинают мусолить белиберду!!!

– А у тебя снова закончились таблетки от неулыбчивости, верно? – сообразила я.

– Ерунда. Завтра куплю. Готовы овощи?

– Вот.

– Ну наконец-то!!!

Я не стала говорить, что вообще-то справилась за пять минут и молча пронаблюдала, как мама заливает плоды моей деятельности жидким тестом, а потом помещает под прозрачный купол духовки. Переведя взгляд с ее мокрых щёк на мусорное ведро, я заметила там еще один похожий пирог, только чёрный. Теперь понятно, почему ужин всё еще не готов, хотя я вернулась так поздно.

– Ну, а как концерт? – спросила мама, когда духовой купол засветился голубым, а в посудном шкафчике включился режим мойки. – Тебе понравилось? Ничего особенного, верно?

Я вдохнула. Выдохнула.

– Мама! Это было нев-о-о-бра-зи-мо!

– Невообразимо хорошо или невообразимо плохо?

– Невообразимо великолепно! Это было самое крутое, что я видела и слышала в своей жизни!

– Вот как… – Мама хмыкнула.

– Словно упасть с Ниагарского водопада, а потом залететь обратно… Нет, это было как на Луну полететь! Нет, как на Венеру!

– Ну-ну.

Я подбежала к ней:

– О, мамочка! Ты и не представляешь, какое счастье там побывать! С этим лишь одно может сравниться!

– Это что же?

– Побывать на концерте Элвиса дважды. Завтра вечером он выступит в нашем городе еще раз…

Мое сердце застучало как контрабас.

Кажется, судьба сейчас решается!

Ох… Что она ответит?..

– Но Ава! Неужели одного раза не достаточно, чтобы понять, какая это ерунда?

– Но это не ерунда!

– Знаешь, я думала, ты умнее.

– Ах, вот как?

– Я думала, ты уже выросла и разбираешься более-менее, что к чему! Я отпустила тебя на этот концерт, чтобы ты поняла, что увлеклась совсем не тем, кто этого заслуживает! Да, мы с отцом рассчитывали, что тебе хватит ума отличить музыку от отбросов! О Боже, мы опять в тебе ошиблись! Что мы сделали не так?!

Мать рухнула на стул и зарыдала.

– Вот когда я была в твоём возрасте… Я не слушала музыку… Вообще никакую… Ни радио, ничего!.. Я думала только об учёбе… Я собиралась замуж за твоего отца… И я… всегда… была согласна… со своими родителями!..

Продолжать беседу было бесполезно, поэтому я убралась в свою комнату и просидела там до тех пор, пока не позвали ужинать. Оказалось, что мама проплакала полчаса, из-за чего второй пирог тоже сгорел, так что пришлось обойтись без него.

7. Я рассказываю главное

Если вы когда-нибудь видели внутреннее устройство типовых спален в пластиковых домах фирмы «Монсанто», то без труда представите себе и мою комнату. Родители оставили всё, как было в первоначальном проекте: пол из розового полистирола, перетекающий в округлую кровать из него же и обтекаемый стол; обшивка стен из искусственного меха – тоже розового. Честно говоря, я не очень люблю эту обшивку, потому что на неё неудобно клеить фотографии Элвиса. Поэтому фотографии у меня висят только на пластиковой панели возле стола, на зеркале, немного на окне и на дверях гардеробной. Может быть, со временем займу и потолок: будет приятно лежать в кровати и созерцать Его. Еще портреты есть, конечно, на пластинках, которыми забиты полки шкафа-радиолы: проигрыватель, радио, хранилище записей – всё в одном.

А вот собственного пикчерфонного аппарата у меня, в отличие от некоторых одноклассников, не имеется. У нас дома вообще как-то нет пикчерфона: лишь обычный телефон без экрана (но с автоматическим набором номера, конечно же), висящий на кухне. Именно поэтому, чтобы позвонить своей лучшей подруге Вики и поделиться с ней самым главным, мне пришлось дождаться ночи, когда все разбредутся по своим углам.

Полдвенадцатого, кажется, такой момент, наконец, настал.

Я спустилась на первый этаж, прошла мимо телевизора, по которому брат смотрел «Сумеречную зону», дошла до кухни. Там сняла трубку, набрала номер Вики и попросила ее несколько минут подождать. После этого я проделала обратный путь, аккуратно расправляя и растягивая завитушки на телефонном проводе. В вытянутом виде его хватило до второго этажа, до дверей моей комнаты. Зайти внутрь комнаты, к сожалению, было нельзя, но так я всё равно чувствовала себя более уединённо, чем на кухне: спальня родителей находилась на первом, брата, как мы знаем, поблизости тоже не было.

Сначала я думала рассказать Вики про взрыв, но потом решила не делать этого: раз по радио сказали, что это злоумышленники раздувают слухи о нём, то, может быть, мы что-то не так поняли. Всё-таки главным событием этого дня было не наше глупое сидение в бомбоубежище! Поэтому я рассказала Вики всё самое важное про концерт: про то, как Элвис был одет, какой на нем был галстук и какие ботинки; какая причёска была вначале и как она растрепалась уже к середине шоу; какой песней он начал и какой закончил; как я его обожаю; как я визжала; как я один раз упала под лавку; в каком мы сидели ряду; сколько стоит билет; какое было выражение лица у контрабасиста; какие были штаны у ударника; сколько там было полиции и какое количество девчонок она силой уволокла со сцены… Наконец, поделившись всеми обстоятельствами, я перешла к главному:

– А еще, Вики, перед концертом организаторы собрали нескольких поклонниц и позволили им поприсутствовать на пресс-конференции и пофотографироваться! Можешь себе представить?!

– Ну круто, – сказала Вики.

– И мне удалось попасть в их число!

– Надо же.

– Я видела его, Вики! Я стояла с ним совсем рядом, в каких-то паре футов! И это было незабываемо!

– Ишь ты, – ответила Вики, по-прежнему не демонстрируя необходимого восторга.

– Он так восхитительно пах!

– Чем?

– Не знаю. Чем-то неземным. Он был рядом всего несколько секунд, я не успела разобраться. Но, Вики, знаешь, что я успела? Я потрогала его за бакенбарды, представляешь?!

– За обе?

– За левую… Вики, ну что за вопросы?! Какая разница, за обе или не за обе?! Я трогала его, ты понимаешь?!

Пальцы на моей правой руке как будто бы всё еще чувствовали тёплую щекотность самых-главных-в-мире-волос. Но Вики эта история впечатлила явно недостаточно: судя по голосу, она заинтересовалась тем, что мне удалось облапать знаменитость, но явно не прониклась всем величием момента – очевидно, центрального момента в моей жизни.

Ну, ладно, моё дело рассказать. Поделиться произошедшим с лучшей подругой было необходимо, а к непониманию мне не привыкать… Возможно, удастся, довести до Вики истину завтра в школе. Говорят, живьем доходит лучше, чем по телефону…