Мудрость толпы

Чувствовать себя королем

– А знаешь, что я тебе скажу, Танни?

Взгляд слегка налитых кровью глаз капрала скользнул в сторону Орсо.

– Да, ваше величество?

– Должен признаться, я вполне доволен собой!

Стойкое Знамя колыхалось на ветру, белый конь на нем по-прежнему вставал на дыбы, золотое солнце сверкало, и название «Стоффенбек» уже было вышито среди имен других знаменитых побед, свидетелем которых оно было. Сколько Высоких королей торжественно выступали под этим куском блестящей ткани? И вот теперь Орсо – находясь в численном меньшинстве, осмеянный и в целом списанный всеми со счетов – присоединился к их рядам. Тот, кого памфлеты некогда окрестили «принцем проституток», словно прекрасная бабочка, появляющаяся из отвратительной куколки, вдруг оказался новым Казамиром! Да, жизнь порой выкидывает странные фортели. В особенности жизнь королей.

– И вы имеете полное право быть довольны собой, ваше величество, – напыщенно возгласил маршал Рукстед (сам большой эксперт по части самодовольства). – Еще до боя вы показали, что вы умнее ваших врагов, в бою – что вы их сильнее, и к тому же захватили в плен самого мерзкого предателя из всей кучи!

И он бросил удовлетворенный взгляд через плечо.

Лео дан Брок, тот самый герой, который несколько дней назад только что не подпирал макушкой небо, теперь трясся в жалком фургоне с зарешеченными окнами, в обозе позади Орсо. Даже от его бренной оболочки осталось меньше, чем было прежде, – его изувеченная нога была погребена на поле боя вместе с его изувеченной репутацией.

– Вы победили, ваше величество! – пропищал Бремер дан Горст, но тут же захлопнул рот и нахмурился, озирая приближающиеся башни и дымовые трубы Адуи.

– И в самом деле. – На лице Орсо сама собой появилась непроизвольная улыбка. Он уже и не помнил, когда такое случалось в последний раз. – Подумать только, Молодой Ягненок наголову разбил Молодого Льва!

Казалось, даже одежда сидела на нем лучше, чем перед сражением. Орсо потер подбородок, во всей этой неразберихе несколько дней не видевший бритвы.

– Может быть, мне отрастить бороду?

Хильди, сдвинув на затылок фуражку, которая была ей велика, окинула его щетину критическим взглядом.

– А вы на это способны?

– Ты права, Хильди, в прошлом у меня многое не получалось. Но так можно сказать и о множестве других вещей! Будущее сулит нам большие перемены!

Наверное, впервые в жизни ему не терпелось увидеть свое будущее – может быть, даже схватиться с этой мерзкой тварью и заставить ее принять такой облик, какой желает он. Именно поэтому Орсо оставил маршала Фореста распоряжаться и возвращать потрепанной в бою Дивизии кронпринца какое-то подобие порядка, а сам с сотней верховых отправился в Адую впереди основного корпуса. Ему не терпелось поскорее добраться до столицы, чтобы направить государственный корабль на верный курс. Теперь, когда с мятежниками было покончено, он наконец сможет отправиться, как давно мечтал, в большое турне по всему Союзу и приветствовать своих подданных как король-победитель. Выяснить, чем он может им помочь, сделать их жизнь лучше. С благосклонной улыбкой он представлял, каким именем нарекут его восторженно ревущие толпы. «Орсо Стойкий»? «Орсо Непоколебимый»? «Орсо Бесстрашный»? «Твердыня Стоффенбека»?

Он сел прямее, мягко покачиваясь в седле, и глубоко втянул в себя зябкий осенний воздух. Ветер дул с севера, относя дымы Адуи к морю, так что он даже не закашлялся.

– Наконец-то я понимаю, что значит выражение «чувствовать себя королем»!

– О, на этот счет не стоит беспокоиться, – заметил Танни. – Я уверен, что вы глазом моргнуть не успеете, как вас снова накроют смятение и беспомощность.

– Несомненно.

Помимо воли Орсо снова бросил взгляд в конец колонны. Израненный лорд-губернатор Инглии был не единственным их знатным пленником. Позади тюремного фургона, где был заточен Молодой Лев, в окружении многочисленной охраны грохотал экипаж, в котором ехала его беременная жена. Что это там, не бледная ли рука Савин схватилась за край окошка? Орсо поморщился даже при мысленном упоминании ее имени. Когда единственная женщина, которую он когда-либо любил, вышла замуж за другого (а затем предала и его), он искренне считал, что ничего хуже быть уже не может. Пока не узнал, что она его единокровная сестра.

Ароматы трущоб, беспорядочной россыпью окружавших городские стены, лишь усилили внезапно накатившую на него тошноту. Подъезжая к городу, Орсо рисовал себе простолюдинов с улыбками на лицах, веснушчатых детишек, размахивающих флажками Союза, ливень благоуханных лепестков, которыми его осыплют красотки с балконов. Он всегда воротил нос от подобной патриотической чепухи, когда она касалась других победителей, но нисколько не возражал против того, чтобы самому стать ее мишенью. Но вместо этого на него из темных углов хмуро взирали какие-то оборванные типы. Хрипло расхохоталась проститутка, жующая куриную ногу за скособоченным окном. Какой-то безобразный нищий весьма недвусмысленно сплюнул на дорогу, когда Орсо рысцой проезжал мимо.

– Недовольные всегда найдутся, ваше величество, – вполголоса утешил его Йору Сульфур. – Спросите моего господина, поблагодарил ли его хоть кто-нибудь за все его труды.

– Хм-м… – Насколько Орсо мог припомнить, окружающие всегда относились к Байязу не иначе как с подобострастнейшим почтением. – И как он на это реагирует?

– Просто не обращает внимания. – Сульфур перевел безразличный взгляд на обитателей трущоб. – Как на муравьев.

– И правильно! Нельзя позволять им портить себе настроение.

Однако было уже поздно. В дуновении ветра появился неприятный холодок, и Орсо ощутил знакомое беспокойное покалывание на загривке.

Внутри фургона еще больше потемнело, грохот колес зазвучал более гулко. Лео увидел, как мимо зарешеченного окна промелькнула каменная кладка, и понял, что они, должно быть, въехали в Адую через одни из городских ворот. Он-то мечтал вступить в столицу во главе триумфальной процессии! Вместо этого его ввозили в запертом фургоне, воняющем лежалой соломой, гноем и позором.

Пол под ногами подпрыгнул, отозвавшись волной нестерпимой боли в его культе, выжав новые слезы из опухших глаз. Каким же он был гребаным идиотом! Какими возможностями не сумел воспользоваться! Каким шансам дал проскользнуть у себя между пальцев! В какие ловушки позволил себе угодить!

Ему надо было послать подальше этого вероломного труса Ишера сразу же, как только в его болтовне проскочило первое упоминание о мятеже. Или, еще лучше, пойти прямиком к отцу Савин, выложить Костлявому все как есть. Тогда он до сих пор был бы самым знаменитым человеком в Союзе. Героем, побившим Большого Волка! А не остолопом, проигравшим Молодому Ягненку…

Ему следовало усмирить свою гордость в переговорах с королем Яппо. Подольститься, позаигрывать с ним, поиграть в дипломата, с улыбкой предложить ему Вестпорт, выменяв этот никому не нужный клочок Союза на всю остальную территорию – и высадиться в Миддерланде, имея за спиной стирийское войско…

Он должен был взять с собой мать. При мысли о том, как она упрашивала его на пристани, ему хотелось рвать на себе волосы. Уж она-то сумела бы навести порядок в той неразберихе на берегу! Бросила бы один спокойный взгляд на карты – и сразу бы направила войска к югу по нужной дороге. Они бы пришли в Стоффенбек первыми и навязали противнику заведомо проигрышное сражение…

Ему следовало прислать Орсо свой ответ на приглашение к обеду на острие копья! Еще до заката атаковать всеми силами, выбить этого лживого мерзавца с занятой им высоты, а потом порвать в клочки пришедшее к нему подкрепление…

Даже когда левый фланг Лео дал осечку, а правый оказался смят, он мог хотя бы отказаться от финальной атаки. Тогда, по крайней мере, у него остались бы Антауп и Йин. У него остались бы нога и рука… Возможно, Савин удалось бы выторговать у короля какое-нибудь соглашение. В конце концов, она его бывшая любовница. А возможно, что и настоящая, судя по тому, что Лео видел на собственном повешении. Он даже не мог ее винить – она ведь спасла ему жизнь, разве нет? Чего бы эта жизнь теперь ни стоила…

Он был пленником. Изменником. Калекой.

Фургон замедлил движение, теперь он еле тащился, вздрагивая на неровной дороге. До Лео донеслись голоса спереди – пение, возбужденные выкрики… Верноподданные короля, вышедшие им навстречу поздравить Орсо с победой? Но это звучало совсем не похоже на торжество.

Когда-то тренировочный круг был его танцевальной площадкой. Теперь ему стоило немалого труда просто выпрямить единственную оставшуюся ногу, чтобы схватиться здоровой рукой за прутья решетки и подтянуться наверх. Когда Лео наконец почувствовал на лице прохладный ветерок и прищурился, вглядываясь в улицу, затянутую дымом литейных цехов, фургон вздрогнул в последний раз и остановился.

Ему в глаза бросились странные детали – разбитые ставни магазинов, косо свисающие с петель сорванные двери, засыпанная всякой дрянью улица… Увидев в дверном проеме кучу тряпья, он сперва решил, что это спящий бродяга. Потом, с нарастающим чувством беспокойства, на мгновение заставившим его забыть о собственной боли, Лео понял, что это может быть труп.

«Во имя мертвых…» – прошептал он.

Рядом виднелся обгорелый остов складского здания – обугленные стропила выступали, словно ребра расклеванной птицами туши животного. Поперек его почерневшей передней стены буквами в три шага высотой был начертан лозунг:

ВРЕМЯ ПРИШЛО

Лео прижал лицо к прутьям, изо всех сил пытаясь рассмотреть, что происходит в дальнем конце улицы. Позади офицеров, слуг и рыцарей-телохранителей на нервничающих лошадях, возле усаженной поверху штырями стены виднелись фигуры – целая толпа. Над головами, словно знамена над полком, колыхались транспаранты: «ЗА ЧЕСТНУЮ РАБОТУ – ЧЕСТНАЯ ПЛАТА», «ДОЛОЙ ЗАКРЫТЫЙ СОВЕТ», «ВСТАВАЙ!»… Толпа уже стекалась к королевскому кортежу, гудя от сдержанной злобы; слышались оскорбительные выкрики и свист. Неужели это… ломатели?

«Клянусь мертвыми…» – вновь прошептал Лео.

В боковой улице тоже были люди. Он видел рабочую одежду, сжатые кулаки. Бегущие фигуры, преследующие кого-то. Догоняющие, наносящие удары кулаками, ногами.

От головы колонны послышался зычный крик – возможно, Рукстеда:

– Именем его величества! Освободите дорогу!

– Сам… освободи дорогу! – рявкнул человек с густой бородой и практически без шеи.

Люди просачивались из соседних переулков, создавая неприятное ощущение, будто колонну окружают.

– Там Молодой Лев! – крикнул кто-то, и Лео услышал неуверенные приветственные возгласы.

Его действующая нога, которую он несколько дней назад считал своей недействующей ногой, полыхала огнем, но он продолжал цепляться за решетку. Люди стекались к фургону, протягивая к нему руки.

– Молодой Лев!

Савин смотрела из окна своего экипажа, совершенно беспомощная – одна рука придерживает распухший, грузный живот, другая вцепилась в руку Зури, – как этот сброд обступает тюремный фургон Лео, словно свиньи кормушку. Было трудно понять, собираются ли они его освободить или разорвать на куски. Вероятно, они и сами не знали.

Она поняла, что не помнит, каково это – ничего не бояться.

Скорее всего, все началось с забастовки. Савин знала в Адуе каждую мануфактуру, и сейчас они находились возле бумажной фабрики Фосса дан Харбера – предприятия, в которое она дважды отказывалась вкладывать деньги. Прибыли выглядели многообещающе, но у Харбера была отвратительная репутация. Он был из тех жестоких владельцев, безжалостных эксплуататоров, из-за которых всем остальным очень трудно наладить нормальное взаимодействие со своими работниками. Да, скорее всего, все началось с забастовки – а потом, как порой бывает с забастовками, быстро обернулось чем-то гораздо более ужасным.

– Назад! – выкрикнул молодой офицер и хлестнул по толпе хлыстом, который держал в руке. Один из конных стражников оттащил какого-то человека за плечо, потом отмахнулся щитом от другого, попав ему по голове. Тот упал. Показалась кровь.

– Ох, – вымолвила Савин, широко раскрывая глаза.

Кто-то ударил офицера палкой, и он покачнулся в седле.

– Стойте! – Кажется, это был голос Орсо. – Стойте!

Но все было бесполезно. Высокий король Союза внезапно оказался таким же беспомощным, как она сама. Люди напирали со всех сторон – море разъяренных лиц, стиснутые кулаки, раскачивающиеся плакаты… Стоял ужасный гвалт, заставивший Савин вспомнить Вальбек в дни восстания. Впрочем, настоящее было достаточно кошмарным, чтобы еще и вызывать в памяти кошмары прошлого.

Подъехали новые солдаты. Кто-то завопил и тут же умолк, попав под копыта.

– Ублюдки!

Кто-то с тонким звоном вытащил меч.

– Защищайте короля! – донесся выкрик Горста.

Солдат ударил одного из толпы сперва эфесом меча, потом плоской стороной клинка, так что с того слетела шапка и он кувырком полетел на мостовую. У кого-то из рыцарей-телохранителей оказалось меньше выдержки. Взблеск стали, пронзительный крик… На этот раз опустившийся меч рассек человеку предплечье: Савин увидела зияющую рану… Что-то ударилось о стенку экипажа, и она вздрогнула.

– Помоги нам бог, – пробормотала Зури.

Савин воззрилась на нее.

– Когда Он кому-то помогал?

– Я не перестаю надеяться. – Зури положила Савин руку на плечи, защищая ее. – Отодвиньтесь подальше от окна…

– Куда? – прошептала Савин, прижимаясь к ней.

За стеклом царил полный хаос. Конный солдат и краснолицая женщина рвали друг у друга край транспаранта с надписью «ВСЕ РАВНЫ», другой конец скрывался среди мелькающих рук и лиц. Одного из рыцарей-телохранителей стащили с лошади, и он мгновенно затерялся в толпе, словно моряк в штормовом море. Люди были повсюду – проталкиваясь между конными, пихаясь, хватаясь, вопя.

Стекло со звоном лопнуло, и Савин отпрянула под дождем осколков.

– Предатели! – завопил кто-то. (Кому? Ей или Лео?)

Внутрь просунулась грязная рука и зашарила в поисках защелки. Савин неловко ударила по ней кулаком сверху вниз, как стучат по столу пивной кружкой. Она не была уверена, что будет хуже – если толпа вытащит ее сейчас из экипажа или если ее повезут дальше в Допросный дом, в объятия инквизиции.

Зури как раз поднималась с места, когда снаружи что-то мелькнуло. На щеку Савин брызнули капли. Красные пятна на ее платье. Рука выскользнула обратно. За окном внезапно вспыхнуло пламя, и она согнулась, обхватив обеими руками живот, обхватив боль, пронзившую ее кишки.

– Помоги нам бог, – пропыхтела она.

Неужели ей суждено родить здесь, на усыпанном стеклянными осколками полу экипажа, посреди мятежа?

– Сволочи!

Какой-то верзила в фартуке схватил под уздцы лошадь светловолосой девчонки, которую Орсо держал в качестве прислуги – той самой, что носила когда-то письма от него к Савин и обратно, тысячу лет назад… Бунтовщик вцепился ей в ногу, она отбрыкивалась, плюясь и щеря зубы. Савин увидела, как Орсо развернул коня и принялся молотить напавшего по плешивой макушке. Тот ухватился за Орсо, пытаясь стащить его с седла.

– Сво…

Его голова взорвалась, оросив все вокруг красным дождем. Савин уставилась неверящим взглядом. Она могла бы поклясться, что этот человек, Сульфур, всего лишь шлепнул его ладонью – и снес ему полчерепа.

Мимо, шпоря лошадь, пронесся Горст с оскаленными зубами, яростно рубя вправо и влево. Тела валились как подкошенные.

– Король! – визжал он. – Защищайте короля!

– К Агрионту! – проревел кто-то. – Не останавливаться ни перед чем!

Экипаж дернулся. Савин сбросило бы с сиденья, если бы Зури не успела подставить руку. Савин отчаянно вцепилась в край выбитого окна и прикусила губу, когда ее раздутый живот пронзила новая вспышка боли.

Она видела разбегающихся людей. Слышала вопли ужаса. Чье-то тело, вращаясь, ударилось об угол экипажа, проскребло вдоль двери и упало под бешено молотящие копыта лошади рыцаря-герольда. В разбитом окне застряла прядка светлых волос.

Колеса подпрыгнули, переезжая через опрокинутый дорожный указатель, мягко зашуршали по устилавшим влажную дорогу памфлетам. Впереди гремел тюремный фургон, высекая искры из булыжной мостовой. Вокруг бесновались лошади – взметающиеся гривы, болтающаяся упряжь… Что-то ударилось в противоположный борт экипажа, потом они наконец проехали, оставив фабрику Харбера и бунтующих рабочих за собой.

Через разбитое окно внутрь залетал зябкий ветер. Сердце Савин колотилось, рука на оконной раме была холодна как лед, но лицо горело, словно от пощечины. Как Зури могла оставаться такой спокойной? Лицо горничной было неподвижным, рука твердо поддерживала Савин. От толчков и раскачивания ребенок в ее утробе зашевелился. Что ж, по крайней мере, он был жив. Он был жив…

За окном Савин увидела лорда-камергера Хоффа – старик судорожно вцепился в поводья, церемониальная цепь намоталась на его красную шею. Она увидела пожилого седовласого королевского знаменосца, крепко сжимающего флагшток: солнце Союза колыхалось над его головой, по золотой ткани расплывалось масляное пятно.

Мимо проносились улицы, такие знакомые и незнакомые одновременно. Когда-то этот город принадлежал ей. Никем так не восхищались, никому так не завидовали, никого так не ненавидели, как ее, – что Савин всегда принимала как единственный искренний комплимент. Мимо мелькали здания. Здания, которые были ей знакомы. Здания, которые даже принадлежали ей…

Во всяком случае, раньше принадлежали. Теперь все это будет конфисковано.

Савин крепко зажмурила глаза. Она не могла вспомнить, каково это – не испытывать страха.

Она вспомнила, как приняла у Лео кольцо. Под ними расстилался Агрионт со всеми этими крошечными людишками… Им принадлежало будущее. Как им удалось настолько основательно разрушить все, чего они достигли? Его беспечности или ее амбициозности в одиночку на это не хватило бы. Однако, смешавшись, словно два химических реагента, сами по себе, может быть, лишь слегка ядовитые, в сочетании они дали нестабильную взрывчатую смесь, отправившую к чертям их собственные жизни вкупе с тысячами других.

Рана на ее бритой голове чесалась под повязками не переставая. Возможно, было бы милосерднее, если бы тот кусок металла пролетел немного ниже и расколол бы ей череп, вместо того чтобы просто содрать кусок кожи.

– Шагом! – послышался пискливый голос Горста. – Ша-агом!

Они пересекали один из мостов, ведущих в Агрионт, чьи величественные стены уже маячили впереди. Когда-то она чувствовала себя в этих стенах надежно, как в родительских объятиях. Теперь они казались ей стенами тюрьмы. Они и были тюрьмой: на ее шею по-прежнему была накинута петля, равно как и на шею Лео.

После того, как его увели с виселицы, она взялась переменить повязки на его ноге. Это казалось чем-то таким, что жена обязана сделать для своего раненого мужа. Особенно когда его раны – по большей части ее рук дело. Савин считала себя сильной женщиной, она всегда славилась своей холодной беспощадностью. Но это… Это было похоже на какой-то непристойный стриптиз. Повязки разматывались, становясь сперва белоснежными с бурыми пятнами, потом розовыми, потом черными. Потом открылась культя. Кривые швы, кошмар портного: рваные, лилово-багровые, с каплями влаги. Ужасное, невероятное, выглядящее каким-то трюком отсутствие конечности. Зловоние дешевого спирта и мясной лавки. Она закрыла рот рукой. Не было сказано ни единого слова, но она поглядела ему в лицо – и увидела в нем отражение собственного ужаса. А потом пришли стражники и увели ее, и она была им благодарна. Даже при воспоминании об этом ее затошнило. Затошнило от чувства вины. От отвращения. От чувства вины за свое отвращение.

Савин поняла, что дрожит. Зури сжала ее руку:

– Все будет хорошо.

– С какой стати? – прошептала Савин, уставившись в ее темные глаза.

Экипаж перестал трястись и остановился. Офицер открыл дверцу; зазвенело разбитое стекло. Потребовалось несколько мгновений, чтобы заставить ее пальцы разжаться – ей пришлось отцеплять их чуть ли не силой, словно стиснутые пальцы трупа. Пошатываясь, она спустилась на мостовую, с каждым движением ожидая, что обмочится. Или она уже обмочилась?

Площадь Маршалов. Вот по этому вымощенному гладкими плитами пространству она раз в месяц возила своего отца в колесном кресле, смеясь над несчастьями других. Она посещала собрания Открытого совета в Круге лордов, просеивая пустую болтовню в поисках благоприятных возможностей. Она обсуждала со своими соратниками дела: кого возвысить, кого стереть в порошок, от кого откупиться, с кого взыскать долг. Ей были знакомы все местные ориентиры, высящиеся над исполосованными потеками сажи крышами – стройная, похожая на палец Цепная башня, нависающий над городом силуэт Дома Делателя… Но они принадлежали к иному миру. К другой жизни. Повсюду виднелись изумленные, неверящие взгляды. Люди с исцарапанными лицами, изорванные парадные мундиры, обнаженные мечи, выпачканные красным.

– Ваша рука, – сказала Зури.

Рука тоже была измазана кровью. Тупо повернув ладонь, Савин увидела торчащий из нее осколок стекла. Должно быть, воткнулся, когда она схватилась за оконную раму. Она даже не почувствовала.

Савин подняла глаза и встретилась взглядом с Орсо. Он был бледен и взъерошен, его золотой венец съехал набок. Их губы слегка приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, она – что-то ответить. Но прошло несколько мгновений, а они все молчали.

– Найдите для леди Савин и ее мужа какое-нибудь помещение, – наконец вымолвил Орсо хриплым голосом. – В Допросном доме.

Савин сглотнула, глядя, как он уходит прочь.

Она не могла вспомнить, каково это – не трястись от ужаса.

Орсо шагал через площадь Маршалов примерно в направлении дворца, сжав кулаки. Все же в Савин было что-то такое, от чего у него до сих пор перехватывало дыхание. Тем не менее перед ним стояли и более насущные проблемы, чем дымящиеся руины былой любви.

К примеру, то, что его надежда на триумфальное возвращение домой была не просто обманута, но обернулась кровавой резней.

– Они меня ненавидят, – пробормотал он.

Конечно же, он привык ко всеобщему презрению. Оскорбительные памфлеты, сальные сплетни, насмешки в Открытом совете… Но когда короля вежливо терпеть не могут за его спиной, это лишь говорит о нормальном состоянии общества. А вот когда король подвергается физическому нападению со стороны толпы, это уже близко к открытому бунту. Второму за месяц. Адуя – сердце мира, вершина цивилизации, светоч прогресса и процветания – погрузилась в беззаконие и хаос!

Разочарование оказалось довольно острым. Как будто ты положил в рот изысканный деликатес, начал жевать и вдруг обнаружил, что на самом деле это кусок дерьма. Однако из таких вот моментов и складывается жизнь монарха: один нежданный кусок дерьма за другим.

– Недовольные… найдутся всегда… – пропыхтел лорд Хофф, пытаясь поспеть за ним.

– Они меня ненавидят, мать их растак! Вы слышали, как они приветствовали Молодого Льва? Когда только этот высокородный негодяй успел стать народным любимцем?

Прежде все считали его презренным трусом, а Брока – великим героем. Конечно же, после того как Орсо одержал победу, их позиции по справедливости должны были поменяться местами! Но нет: теперь его считали презренным тираном, а Молодому Льву сочувствовали как бедолаге, которому просто не повезло… Если бы Брок принялся заниматься мастурбацией посреди улицы, похоже, даже это вызвало бы у публики громогласное одобрение.

– Треклятые изменники! – рявкнул Рукстед, ударяя обтянутым перчаткой кулаком в обтянутую перчаткой ладонь. – Надо было перевешать всю эту мерзкую свору!

– Всех не перевешаешь, – заметил Орсо.

– Если позволите, я сейчас же вернусь обратно в город и хотя бы начну.

– Боюсь, наша ошибка состояла в том, что повешений было слишком много, а не слишком мало…

– Ваше величество! – На аллее Королей, возле изваяния Гарода Великого, дожидался устрашающего роста рыцарь-герольд, зажав крылатый шлем под мышкой. – Закрытый совет настоятельно просит вашего присутствия в Белом Кабинете.

Герольд пошел рядом с Орсо, для чего ему пришлось значительно укоротить свой шаг.

– Позвольте поздравить ваше величество с вашей блистательной победой при Стоффенбеке…