Он не мог отвести взгляд и смотрел, как мертвецы удаляются в темноту.
По мере движения по реке возникали всё новые картины его жизни. Одно сплошное дерьмо.
Он обернулся к другому берегу, в надежде увидеть лучшее представление. Но там было то же самое.
Уплывай.
Наконец, прямо по курсу, над водной гладью стала вырастать худшая часть кошмара.
Сначала поверхность пробили паучьи ноги – целых десять мельтешащих ног, слишком много для подлинного членистоногого. Следом вынырнула раздутая округлая туша паукообразной твари. В огромных красных глазах угадывался темный жуткий разум.
Паук перекрыл всю реку, ногами упершись в берега.
Но лодочник не свернул, неуклонно двигался вперед.
Преподобный протянул руку к револьверу – там было пусто. Он был совсем голым, со сморщенным членом, перепуганный. Попытался крикнуть, но не вышло. Страх точно зашил ему рот.
Паук привел в трепет, и он не мог понять причины. Ладно, размер. Ладно, зловещие красные глаза. Он не раз стоял лицом к лицу с врагом, а то и с тремя – и всех отправил в ад, и никогда, ни на миг, не испытывал подлинного страха. До этих снов. (Боже, только бы это были сны!)
Преподобный понял, что не может оторваться от глаз паука. Они впитали все его грехи и слабости.
Лодка двигалась вперед.
Тварь разинула черную, обросшую шерстью пасть, куда лодка вплыла как в туннель, и, едва чернота и вонь поглотили нос лодки вместе с лодочником, Преподобный потерял из виду красные глаза. дальше его окружала тьма, свет за ним померк – и он очутился в аду…
Он проснулся, обливаясь потом.
Сел, задрожав от холода.
Молнии сверкали раз за разом. Яркие зигзаги были видны даже через плотные шторы, а когда порыв ветра их разметал – совсем отчетливо. Шторы хлопали и рвались к нему, как прибитые за хвост призраки. Дождь хлестал в окно, на постель и его сапоги. При вспышках молнии сапоги блестели мокрой змеиной кожей.
Он вывалился из постели, подцепил бутыль виски и надолго припал к ней. Не помогло. Привычная волна тепла не прошла по нёбу, не разлилась в животе. С тем же успехом он мог выпить подогретую солнцем воду.
Шагнул к окну, собираясь закрыть его. Но передумал.
Высунувшись, подставил лицо дождю и ветру, точно приглашая молнию ударить с небес и расколоть его голову как тыкву.
Молния не соблазнилась приманкой.
Дождь залепил мокрыми волосами лицо, смешался с потом и слезами, струйками потек на грудь и за воротник, где налипли пряди.
– Могу ли я быть прощен? – тихо спросил он. – Я любил ее. Всей душой и сердцем, как только может мужчина любить женщину. Мы не совокуплялись, как скотина на лугу. Это была любовь, сестра она или нет. Слышишь, ты, старый говнюк, это была любовь!
Внезапно он рассмеялся. Получился едва ли не шекспировский монолог или что-то в манере дурацких стихов Капитана Джека Кроуфорда.
Однако веселье длилось недолго.
Он вновь обратил лицо к небу, открыв глаза жалящим стрелам дождя.
– Ради любви Иисуса, Господи, прости немощь моей плоти. Испытай меня. Проверь. Я пойду на все ради твоего прощения.
Как и прежде, ответа не было.
Он улегся обратно, прихватив бутыль. Дождь пошел гуще, простыни слиплись от влаги. Ему было плевать.
Глоток за глотком, он вспоминал свою жизнь и как прожил ее. Все обернулось темной грязной ложью. Бога не было. Все его молитвы – только слова, порхавшие в воздухе, подобно дуновению амброзии.
Потянувшись, он достал Библию из кармана сюртука. Книга была изрядно потрепанной. Уже много лет как он охладел к ней. Молитвы стали для него куском хлеба, не более. И так длилось уже достаточно долго.
Он прилег, упираясь спиной в изголовье: бутыль в одной руке, Библия – в другой. Отхлебнул из бутыли.
– Вранье! – выкрикнул он и со всей силы запустил Библию в окно. – Получай, небесный говнюк!
Прицел был неточным. Библия не полетела в открытую створку, как он хотел, а угодила выше, и еще до звона разбитого стекла он знал, что придется покупать новое для жирного Монтклера.
Стекло разлетелось – и Библия многокрылой птицей выпорхнула в ночь. На его глазах она исчезла в темноте, но, когда он поднес бутыль виски к губам, вернулась назад, трепеща страницами, как голубь перед насестом. Угодила в бутыль, разбив ее, и добавила слепящий удар в лицо. Стекло рассекло подбородок, и закапала кровь.
Он сел, прямой как палка.
На его коленях лежала открытая Библия.
Капля крови упала с подбородка на левое поле Откровения, глава 22, стих 12.
Он прочел:
«Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его».
Вторая капля – на стих 14:
«Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами».
Преподобный осторожно закрыл книгу.
В горле запершило, точно там застрял шерстяной комок. От него и его постели разило дождем вперемешку с виски и примесью сладкого запаха крови.
Он прочистил горло и упал на колени возле постели, молитвенно сложив руки.
– Да будет воля Твоя, Господи. Да будет воля Твоя. Не поднимаясь, он целый час читал молитвы, и впервые за долгий срок делал это с истовой верой. После он умылся, стряхнул с простыней осколки, разделся и лег, как должно.
Прежде чем забыться, он размышлял, удастся ли ему пройти испытание, что Господь уготовил ему здесь, в Мад-Крике.
Как бы там ни было, он приложит для этого все старания.
Он уснул.
И спал без сновидений.
(8)
