Сольфеджио любви

Добро пожаловать во взрослую жизнь

За исцеленье не благодарят,

на новые страдания не ропщут…

но учат относиться к жизни проще –

которое столетие подряд.

Ксения Хохлова

Я – влюбила-а-а-а-сь, – с чувством, на разные тона, используя разные музыкальные размеры с нескрываемым наслаждением вокалировала перед зеркалом в рост нагая до непристойности Зойка, стройная двадцатилетняя хохотушка, разглядывая себя – ха-ха! Он мой, а прочее неважно. Люблю, люблю, люблю!!!

Число восклицательных в данной ситуации знаков не имело значения.

Женщина с нескрываемым восхищением смотрела на худющие чресла и чутельную, не больше недозрелых яблочек, но тугую грудь, удивительно приятную наощупь грудь, до которой невозможно было дотронуться, чтобы не ойкнуть – настолько было приятно осознавать себя влюблённой, не девушкой даже, почти женщиной.

– Ой, – сладко представляла она, как Лёнька залезает под блузку и выше, ещё выше, – оё-ё-ёй!

О том, что происходило дальше, Зойка не поведала бы даже под пыткой. Ощущение было на грани.

Даже с Лёшиком, самым первым в её жизни юношей, который вырвал из её уст поцелуй, она не была настолько счастлива как теперь.

На самом деле ничего взрослого между ними пока не было. Воображаемые события, но такие впечатляющие, восхитительно трепетные, волнующие.

Лёньке двадцать шесть, ей восемнадцать.

Буквально через два месяца после первой встречи она с нескрываемым наслаждением позволила любимому войти в секретную дверь без стука.

Это неважно, если по-настоящему любишь. Зойка своемы мужчине полностью доверяет.

Лёнька такой, такой настоящий, такой необыкновенный, трогательно заботливый и чуткий!

Зойка задыхалась, когда повествовала подругам о нём – о мужчине мечты, у которого нет и не может быть недостатков.

Что было после, что вначале, о чём они вдвоём молчали, сплетаясь тёмными ночами, о чём шептали и кричали…

Нет-нет, о том она никому не рассказывала.

Зачем! Это их сокровенная тайна. Разве счастьем делятся!

Он приходил на свидание два раза в неделю, приносил цветы, подарки и любил, любил, любил.

Зойка боялась папу, потому они шли исполнять танец страсти на берег, в закрытую от посторонних глаз бухточку: зажигали костёр, пили чай с бутербродами, делились солнечным настроением, мечтали, а потом…

Как страстно, как нежно и ласково он делал это!

Ей и прежде случалось чувствовать наслаждение, но не такое и не так. С Леонидом всё было по-настоящему, всерьёз.

Их безумно притягивало нечто сверхъестественное, магическое. Часы разлуки тянулись бесконечно долго. То, что творилось у неё в голове, в удивительно чувствительном теле, словно бы не своём теле, особенно внизу, невозможно описать словами.

Зойка текла как ключевой источник – круглосуточно, стоило лишь услышать родное имя или представить нечто, связанное с ним.

Они всегда держались за руки, обнимались, когда оставались вдвоём. Это было так здорово, так естественно.

Зойка никогда не интересовалась его семьёй: захочет – сам скажет.

Однажды, они что-то справляли у друзей, видимо настроение было такое, и выпивки много, припозднились.

– Здесь рядом у друга дача. Переспим, а утром домой.

Зойка была счастлива лишний раз побыть наедине. Одежду разбросали по всему этажу, творили такое. Это был настоящий интимный шабаш. Они абсолютно ничего не стеснялись, вели себя как полоумные.

Почему бы нет, если любовь!

Ей было совсем не стыдно, даже когда Лёнька… если ему хорошо, знчит всё правильно.

В самое неподходящее время, стыдно-то как, скрипнула дверь, и зажёгся свет.

– Ой, извините, девушка, мне нужно кое-что забрать. Простите, я не хотела… муж меня не предупредил. Я сама виновата. Ещё раз простите, так неловко!

Зойка забилась под одеяло, рыдала, – кто эта женщина, чего ей нужно, чей муж!

– Я должен был признаться раньше. Это Регина. Жена.

– Чья жена?

– Неважно. Ведь я тебя люблю. Хочешь, я с ней разведусь?

– А она?

– Она тоже… тоже меня любит. Так бывает, детка. Добро пожаловать во взрослую жизнь.

Волшебное мгновение

Почти что ничего не поняли.

Ты только повторял, что мало.

Я это навсегда запомнила,

И просто ближе прижималась…

Марина Фольмер

Родителей дома не было – остались ночевать на даче.

Задушевный разговор: нечто похожее на ностальгические воспоминания с элементами исповеди, затянулся на целый вечер, потом захватили кусочек ночи.

Пора было прощаться, но расстаться не было сил.

Стало совсем темно, на улице некстати засверкали молнии, к тому же начал барабанить по жестяному подоконнику дождь.

Внезапным порывом ветра с грохотом распахнуло окно, стремительно взвились к потолку занавески, зацепив горшок с цветщей бегонией.

Цветок упал на пол, разбился, – господи, что скажет мама!

Пришлось прибирать осколки, ползая по полу.

Вадим порезался. Лариса долго искала йод и пластырь, но гость отказался от заботы – ведь он мужчина, должен преодолевать трудности с достоинством. Чего проще – остановить кровь, засунув палец в рот.

– Ты такой смешной. Нет-нет, я совсем другое хотела сказать. Ты замечательный, – и смутилась, застенчиво опустив глаза.

Кусочки горшка и грунт разлетелись во все стороны. Лариса суетилась с веником, Вадим выковыривал из-под батареи отопления острые осколки керамики. В итоге они сильно, даже искорки в голове засверкали, стукнулись лбами.

Лариса расплакалась, но не потому, что было больно. Она жаждала участия, нежности.

Вадим этого не знал, потому что парил совсем на другой волне, которая плавно раскачивала воображение, но слёзы подружки не могли оставить его равнодушным.

Конечно, он успокаивал, как мог, как обычно делала мама: прижал голову всхлипывающей девочки к груди.

На одно малюсенькое мгновение.

Этого оказалось недостаточно.

Лариса напряглась, но не отстранилась – прильнула плотнее.

По радио негромко, фоном звучала мелодия, – мы не знали друг друга до этого лета, мы болтались по свету в земле и воде. И совершенно случайно мы взяли билеты на соседние кресла на большой высоте. И моё сердце остановилось, моё сердце замерло…

Вряд ли в этот волнительный момент можно было разобрать слова, тем более пропустить их через сердце, которое в эту самую минуту решало совсем другую, более приземлённую задачу.

Конечно, это было нечто иное: скорее всего некая загадочная алхимия, романтическая мистика, зацепившаяся за повод, подсказанный витамином влечения, который услужливый мозг на всякий случай добавил в разгорячённую случайной близостью кровь.

Его удивительные, необыкновенно выразительные глаза, сильные руки, обаяние и неотразимая привлекательность дали повод для причудливых девичьих фантазий.

Её милые кудряшки, маленькое холодное ушко, бархатная кожа на шее, трепетная упругость податливого тела, едва уловимый аромат сокровенной тайны и необычная обстановка, заставили мечтать о несбыточно приятном, но не до конца осознанном влечении.

Если бы вы знали, о каком желании идёт речь!

Выход подсказал пушечный раскат грома и расколовшая напополам ночь ослепительная молния: девочка – такая беззащитная, такая хрупкая, его девочка. Почему бы нет! Кто, если не он, должен её защитить, приласкать?

Наверно Вадим никогда не решился бы на столь дерзкий поступок. Подтолкнуло весьма удачное стечение обстоятельств. Совершенно случайная цепочка событий.

Я их понимаю. Правда-правда. Сам бы, скорее всего, не смог упустить заманчивую возможность раскрыть объятия навстречу желанным событиям.

Никогда не замечали – то, что непременно должно случиться, мы уже мысленно пережили, и не раз, только наблюдать со стороны и почувствовать самому – совсем не одно и то же.

Вы когда-нибудь целовались, стоя на коленях в неудобной позе среди осколков и грязи, нет? Тогда вы совсем ничего не смыслите в любви.

Нет ничего желаннее и слаще самого первого в жизни поцелуя. В любом месте, в какой угодно позе.

Обидно лишь одно – отсутствие возможности повторить это волшебное мгновение. Второй поцелуй совсем не похож на первый.

И это уже совсем другая история.

Сольфеджио любви

Я проснулась. Просыпайся! Уходи, сметая след.

Мы могли бы сниться дальше, но теперь – конечно, нет.

Я остыла, я ошиблась, я болею, я в бреду…

Не ищи меня, не надо…

Я сама тебя найду.

Снежана Ежова

Для всех учеников шёл обычный школьный урок, но не для Артура Куркаева.

Его голова то и дело поворачивалась в сторону Танечки Верхотуровой, сидящей на третьей парте от преподавательницы в среднем ряду.

Объект его наблюдения внимательно следил за объяснением учительницы литературы, Ирины Леонидовны Соколовой.

Занимался десятиклассник этим не от скуки. Интерес и связанные с ним мысли вызывала персона этой необычной в его понимании девочки.

Любовь творит чудеса, она способна облик самого обыкновенного человека превратить в нечто до такой степени прекрасное, что дух захватывает.

Артур так увлёкся созерцанием Танечки, что забыл обо всём на свете, даже в окно не смотрел, чем обычно занимался на всех без исключения уроках.

Танюша, миниатюрная малышка кукольной внешности с милыми кудряшками, совсем недавно выдернула его из тёмного омута прежних, не особенно удачных романтических отношений, дав шанс снова вернуться к нормальной жизни.

Артур полагал, что любовь к однокласснице Инночке Смеховой – единственная и последняя в его жизни, такова была сокрушительная сила разочарования.

Юность склонна преувеличивать значение интимных событий, а крушение иллюзий, связанных с обострённым чувством обожания и нежности представляется влюблённому подростку катастрофой вселенского масштаба.

Инночка была первой девочкой, разбудившей в нём романтическую чувствительность. Она казалась ему особенной, исключительной.

Неожиданный разрыв с любимой он переживал как стихийное бедствие, как личную трагедию, уничтожающую право на жизнь.

Папа Инночки был офицером. Куда пошлют для исполнения гражданского долга – туда и отправляется вместе с ним вся семья.

На этот раз его командировали в Германию.

Физически, девочка давно от него и его жизни отдалилась, постепенно лишив надежды на новую встречу, но метастазы чувственной инфекции проросли глубоко внутрь, распространились по всему телу, отравляя тревожными мыслями всё существо, включая сознание и мозг.

Он думал об Инночке непрестанно.

Их чувства довольно долго тлели. Ребята просто не имели фактического представления о сути любви как таковой. Этот предмет в школе не преподавали.

Обрывки поступающей для исследования и систематизации информации были размыты и фрагментарны, поэтому на протяжении трёх лет им вполне хватало девственной дружбы.

Впрочем, юность любопытна. Она умеет когда нужно извлекать росинки знаний из малых источников, буквально из ничего.

Неважно, что добытые факты чаще только прикидываются достоверными.

Всё можно проверить на практике, считают они. Но до применения такого рода знаний обычно дело не доходит.

Мальчишки и девчонки весьма откровенны друг с другом, всегда снабдят примерами из реально выдуманных историй, случившихся с ними буквально вчера.

Во всяком случае, как использовать руки и губы человек знает от рождения.

Вот и применяют полученные в грудничковом возрасте практические навыки.

Кто же удержится от навязчивого желания или из обыкновенного любопытства попробовать то, о чём знает каждый восьмиклассник.

Если их послушать, лучше их такие трюки никто проделать не может.

– Вчера мы с Тонькой…

Первый раз Артур и Инночка целовались не всерьёз исключительно из желания быть как все.

Нужно же и им было похвастаться наступившим в нужный срок взрослением.

Нагулялись как-то раз, наговорились всласть, испытали толику телесного возбуждения от слишком тесного общения.

Холодно было, зябко.

Решили согреться.

Постояли, обнявшись.

Обычное дело.

Сколько раз спасались от озноба подобным образом, не испытывая даже тени вожделения и вдруг…

Наверно в тот раз настроение было немного иное. Что-то сентиментальное, лирическое переполняло изнутри, выплёскивалось наружу, заставляло шалить и бедокурить.

Хотелось чего-то необычного, чтобы погасить странные, будоражащие эмоции.

Первый опыт обмена поцелуями по вкусу не пришёлся.

Оба тут же вытерли губы, показывая, что не очень-то и приятно. Обслюнявили и только.

Подумаешь, удовольствие!

Мы ещё не на такое способны.

Несмотря на браваду, сердца у обоих зашлись в несогласованном ритме, прогоняя по кровеносным сосудам закипевшую кровь. Сбивчивое горячее дыхание не спешило прийти в норму.

Что это было?

Ребята рассмеялись. Есть, о чём завтра друзьям рассказать.

“ Я вчера Инку…”

Мальчишки, они такие хвастуны.

Внутренние ощущения, однако, были совсем иными.

Артур никак не мог утихомирить эмоции, разогревшие чувственный азарт и желание повторить эксперимент. Инночка, транслируя вовне равнодушное спокойствие, корила себя за излишнюю смелость.

Причастность к не вполне дозволенному, взрослому, придавало происшествию  значимость, некий сакральный смысл.

Теперь в личной истории это событие будет разграничивать время, на до, и после первого в жизни поцелуя.

Простое действие  оказало весьма сильное впечатление,  вызвало бурную реакцию  немного погодя, когда  расстались.

Артуру  хотелось расправить грудь, вознести распростёртые руки к небу и восторженно кричать.

Его распирало от избытка энергии, от ощущения взрослости и значимости.

Жизнь только начинается. Его настоящая жизнь.

Он сдержался. Сделал вид, что есть вещи гораздо интереснее.

Поцелуй из любопытства, однако, невольно стал началом настоящих любовных переживаний, изумительных галлюцинаций, превративших в его глазах обычную девочку в сказочную фею.

Простое действие поставило жирную точку на детских интересах.

– Дети с девочками не целуются, – несколько раз с пафосом произнёс он вслух, – во всяком случае, так, по-настоящему.

А губы он всё-таки вытер зря – у Инночки они были необычайно вкусные.

Не такие, как Эскимо или шоколад, совсем другие, но послевкусие не проходило долго.

Внутри его тела разлилось не совсем понятное томление. Что-то неведомое, трепетное, сладкое будоражило воображение, куда-то звало, заставляло мечтать и верить в начало небывалых приключений.

Думалось неопределённо, размыто, но точно о желанном и важном.

Это что-то внутри него изнывало, побуждало к действию, требовало движения вперёд, страдало от невозможности немедленно добиться желаемого,  от неопределённости и зыбкости всех этих странных, не вполне осознанных острых ощущений.

Поспать в эту ночь Артуру не удалось.

Он никогда прежде не задумывался, даже не замечал, как Инночка выглядит.

Как-как? Как обыкновенная девчонка – губы, глаза, ресницы, брови, ножки.

Ага, просто губы!

Наверно, в них всё дело.

Если бы не тот поцелуй.

Обязательно нужно её разглядеть, запомнить каждую приметную чёрточку.

Запомнить.

Волосы у неё светлые, в мелких кудряшках, это точно. А глаза?

Да кто его знает, какие они. Никогда не вглядывался, не было повода. Они никогда внимательно не смотрели друг на друга.

Разговаривали, держались за руки, смеялись, только и всего.

Теперь есть, есть повод узнать про Инну всё. И желание познакомиться с мелочами подробнее, ближе, тоже есть.

На первой же перемене ребята не сговариваясь выскочили на улицу, скрылись за школьным гаражом и обменялись, держась за руки, пристальными, не совсем обычными взглядами, вопросительными что ли.

– Я хочу, – начал застенчиво, трогательно смущаясь, Артур, но не успел закончить заготовленную, отрепетированную фразу.

– Я тоже. Представляешь, Артурчик, всю ночь не спала. Из-за тебя, между прочим. Только и думала о вчерашнем. Кстати, ты после этого губы вытер. Я видела. И обиделась, между прочим.

Артур вспыхнул, робея и изумляясь незаслуженной претензии.

Ведь и она тоже так сделала.

Тем не менее ребята не сговариваясь снова срослись губами.

Только не знали, куда девать при этом мешающие руки.

Этот этап ещё только предстояло освоить.

Справиться бы сейчас с непослушными губами, с клокочущей кровью, гулом в ушах, и трясущимися коленками.

Времени до конца перемены оставалось всего ничего, а губы, такие карамельно-сладкие, таяли, как леденец, наполняя рты волнующей сладостью.

Отпрянув друг от друга, отдышавшись, ребята увидели изумлённые, то ли испуганные, то ли восторженные лица, похожие на перезревшие помидоры.

Пот на лбах, выражение недоумения, желание повторить.

Всё смешалось, но нужно было срочно заканчивать эксперимент, и они побежали на урок.

За руки взяться теперь постеснялись, потому, что мир вокруг изменился.

Не дети уже.

Им казалось, что все-все знают об их греховной тайне, о запретном, но желанном  поцелуе.

Немое обвинение окружающих представлялось неудобным, стыдным, словно застали их за чем-то неподобающим.

То, что у них горели уши, никому не показалось необычным или подозрительным. Перемена  есть перемена.

Мало ли – набегались дети.

У них теперь было сокровенное знание, интимная тайна, которую могут знать лишь двое.

Артур с удовольствием и благодарностью отметил в уме, что на этот раз Инночка не вытерла губ.

Он, кстати, тоже.

Сидя на уроке мальчишка незаметно задирал верхнюю губу, пытаясь понять, чем она пахнет.

Странно приятное ощущение во рту, когда они нечаянно соприкоснулись языками, подействовало как разряд батарейки, если замкнуть оба контакта.

Щекотно, немного кисло, но удивительно приятно.

Открыто и пристально смотреть на Инночку теперь представлялось постыдным.

Артур написал девочке записку: “Кажется, я в тебя влюбился”, – но отправить её не решился, вдруг, кто перехватит.

Уроки тянулись как томление на больничной койке.

Артуру было не понаслышке известно это неприятное ощущение.

На переменах они намеренно демонстративно стояли отдельно, старательно изображая полное безразличие.

Голова от переживаний шла кругом.

Рассмотреть Инночку подробно, нарисовать для себя её выразительный портрет, никак не получалось.

Подружка отчего-то застенчиво горбилась, смущалась, краснела, двигалась неловко.

Это была та же, но в то же время совсем  другая девочка, точнее, теперь уже девушка, его девушка.

Ведь и она тоже целовалась. Значит, тоже стала взрослой.

Артур, тем не менее, её не узнавал.

Светлую головку, как и прежде, венчали те же кудряшки. Обычное, как всегда, школьное платьице, передник с рюшами, скромные ботиночки, начищенные до блеска.

Казалось бы – ничего необычного. Но это совсем не так.

А эти изящные, совсем не детские формы: выпуклая попа, узкая талия, округлые коленки, рельефная грудь?

Не было их вчера, точно не было.

Её облик стал волнующе притягивать, соблазнять, манить.

Неожиданно появившиеся из небытия изгибы хотелось трогать, обнимать, ласкать.

Пусть не на самом деле, хотя бы в воображении, это тоже очень приятно.

Артур представил себе, как проводит ладонью по её груди, оглянулся невольно, почувствовал, как пылают уши, словно украл чего, или набедокурил.

Что-то во всём этом чувственном шаманстве было не так.

Не так, как всегда.

Инночка сегодня слишком долго учила уроки.

Артур ждал и ждал, как всегда безропотно сидя на скамейке под окнами, а она всё не выходила.

В голове роились мысли, – что я сделал неправильно!

Или все-таки застукал кто-то за гаражами, сообщил её родителям?

Да не было там никого, не мог никто подсмотреть.

Отчего-то стало жалко себя, захотелось плакать.

Неизвестность стала совсем невыносимой.

Артур махнул рукой, безвольно опустил голову и поплёлся, решив, что всё кончено.

Он потерял подругу, вот что главное.

Нельзя было с ней так поступать.

Нечего было лезть с поцелуями.

Теперь придётся извиняться, просить прощение.

Кто знает, чем его вольность может закончиться.

Не успел мальчишка отойти от подъезда, как услышал взволнованный голос.

– Артурчик, ты куда, ну, не могла я тебе сообщить, что задержусь. Мамка заставила генеральную приборку делать. Вечером бабушка приедет, она у нас такая чистюля. Пошли со мной, я в лесу одно замечательное место знаю, в орешнике. Там бревно на камнях, костёр можно разжечь. У тебя спички есть?

– Откуда! Я это место знаю. Там Игорь Шилкин с Алкой Карпушкиной  целовались, собственными глазами видел.

– Подглядывал, значит, вот ты какой!

– Случайно вышло. Я уж думал и нас с тобой кто-то выследил, когда мы за гаражом… боялся, что ты именно поэтому не выходишь.

– Боялся, говоришь… а понравилось? Только честно, не врать.

– Не знаю. Вроде… ничего так. А вообще…

– Почему вы, мальчишки, такие трусливые? Драться умеете, а как правду сказать…

– Ну, ты чего, Инка. Скажешь  тебе чего-нибудь не то, потом ищи ветра в поле. У тебя характер – ого-го какой.

– Ветра, значит! Намекаешь, что у меня ветер в голове? А ты совсем не такой, ты белый и пушистый. Ладно,  уж, ври теперь дальше. Никуда мы теперь не идём.

– Пошутил я. Нет, соврал. Честно, соврал.

– Честно соврал?

– Не путай меня, а. Без тебя собьюсь. Вот, записку прочитай.

– Давно… написал, спрашиваю, когда?

– После того как это, ну, сама знаешь.

– Мямля ты, Артурчик. Здесь хоть не соврал… и почему, интересно знать, тебе всегда только кажется? Я, например, точно знаю, что ты меня любишь. По глазам вижу.

– А ты, ты меня любишь?

– Девушек о таком не спрашивают. Это некультурно. Пошли уже в лес, горе моё.

Артур  шёл,  рассуждая сам с собой: почему она для меня радость, а я, для неё горе?

Это ему было не совсем понятно.

Ведь у них почти одни и те же интересы, если не считать её занятия музыкой, с которой Артур никак не мог подружиться.

Да, Инна более уверена в себе, лучше и точнее выражает мысли, заранее знает, чего ждёт от того или иного события. Вот и все разности несуразности.

В остальном они как нитка с иголкой. Правда, не совсем ясно, кто из них кто. Всегда выходит по-разному.

Кое в чём Артур ей сто очков вперёд может фору дать.

Но ведь это, в принципе, совсем неважно, чтобы как следует научиться целоваться.

Скамейка оказалась свободной. В радиусе ста метров никого не было, он проверил.

Костёр разгорелся быстро.

Найти повод для того, чтобы обняться и сесть,  никак не находилось.

Разговаривали стоя. Он даже за руки её взять стеснялся.

Это стало для Артура непреодолимым препятствием и поводом для того, чтобы основательно расстроиться.

Нетерпение и неопределенность хотелось хоть чем-нибудь замаскировать.

Артур начал ломать сухие ветки с ближайшего дерева и непонятно зачем кидать в заросли орешника.

– Артурчик, ты не помнишь, зачем мы сюда шли?

– На брёвнышке посидеть.

– А ты чем занимаешься! Приглашай девушку присесть. Всему тебя учить нужно. У меня, между прочим, губы чешутся.

Обрадованный юноша схватил Инну за руки, закружил.

Настроение моментально выскочило за пределы радости и сомнений, зарядив уверенностью.

Она такая же, как была всегда. Ничего не изменилось.

Позитивные мысли и чувства заставили взглянуть на ход свидания с иного ракурса, что уже было здорово.

Разве раньше он замечал, что у неё бездонные серые глаза, пушистые ресницы, малюсенькие почти прозрачные ушки, бархатная кожа, губы-ягодки?

Да в голову бы не пришло все эти драгоценности разглядывать.

Артур аккуратно, словно боясь переломить, обнял девушку за талию, прижался к ней всем корпусом, вдохнул незнакомый пряный запах, от которого стало немножко дурно, словно изо всех сил задерживаешь дыхание, пытаясь не растерять ни одной молекулы этого очарования.

Юноша почти не чувствовал тела подруги, потому, что дрожал, словно продрог от ветреного холода.

Нос парня вбирал кожей прохладу раскрасневшегося от прикосновения его губ маленького уха, вибрации чего-то таинственно влекущего: восхищающего, завораживающего, пьянящего.

Удивительно, странно и до невозможности прекрасно.

Он и раньше дотрагивался до Инны, но ничего подобного сегодняшним ощущениям просто не было.