Геометрия случайностей

– Алло, – сказала Клара не свойственным ей тихим, неуверенным голосом.

– Ты где? – возбуждённо выпалил Альберт.

– Гуляю, – равнодушно ответила Клара.

– Гуляешь? В такую погоду? – удивлённо фыркнул Альберт, как если бы это было из ряда немыслимых ему занятий в эту минуту.

– Утром звонил твой отец. Я тебе сто раз говорила, что не хочу никаких благотворительных вечеров в честь моего юбилея, – голос Клары принял недовольно-раздражённый тон.

– Он мне уже звонил и спрашивал, что с тобой случилось и не поссорились ли мы! Я и сам не понимаю, чем ты недовольна, и к чему вообще сегодня проявлять характер?! Это отличный для тебя шанс показать себя в новой должности и обзавестись нужными знакомствами. Теперь будем работать вместе – отец всё для этого сделал! – поучительным тоном заявил Альберт.

– Альберт, я бы хотела в свой день рождения не говорить о нужных знакомствах, репутации, хороших шансах и, в принципе, о рабочих вопросах, даже если они, по-вашему, на благо моей карьере, – протестовала Клара.

– Сегодня полностью твоя вечеринка, дорогая! – заверял Альберт.

– Не думаю. Оскар Абрамович пару часов назад подтвердил, что сегодня запланировал подписывать документы для моей новой должности, позвал руководителя благотворительного фонда и всех акционеров, за исключением, разве что, Рубинштерна-младшего – не срослось у них, по-видимому, – съехидничала Клара.

– Да? Он мне не говорил! Ну, тогда будет лишний повод для тоста! А список гостей я видел, там ещё будут…

– Вы журналистов звали? – спросила Клара, заведомо зная ответ и не дав Альберту закончить фразу.

– Не знаю, этим занимался отец, – пробормотал Альберт и быстро поменял тему разговора: – Ты, вообще, где сейчас? В семнадцать ноль-ноль будь готова, я заеду за тобой. Нам надо быть на месте раньше, чтобы встречать гостей.

Он был от природы в полной мере нечувствителен ко всем видам крайних эмоциональных проявлений и не знал, как себя вести в подобных ситуациях. Однако обострённые чувства и эмоции Клары уже не могли принимать это в расчёт.

– Мы с тобой обсуждали, что я не хочу никакой прессы на своём празднике, мог бы поучаствовать и настоять! Ах, как же ты похож на своего отца…

Утренние чувства вновь вспыхнули новой искрой, и Клара уже не могла остановиться.

– Перестань говорить глупости, я знаю, что тебе понравится!

– Ты ничего обо мне не знаешь…

Клара повесила трубку. Для неё было нехарактерно так заканчивать разговор – она всегда вела себя воспитанно и сдержанно, но сегодня ни одна мысль и эмоция не была ей послушна, они захватывали и управляли ею. Альберт был завидным женихом в расцвете лет, крепкого телосложения, с великолепным образованием, высокооплачиваемой работой и обеспеченными родственниками, а их отношения за три года доказали свою стабильность и надёжность. По всем внешним факторам и критериям жаловаться было не на что. Многие женщины буквально охотились бы за столь выгодным союзом со всей его стабильностью, престижем и финансовой обеспеченностью. Но Клара была другой. Ей нужно было нести огонёк, во всём. В ней бурлила жизнь. Шаблонное существование, не знавшее даже вкраплений спонтанности, непредсказуемости и шестого чувства, когда всё знакомо, всё имеет лейбл, этикетку, где жизнь не удивляет и нет места созерцанию и чувствительности, было чуждо Кларе. Но, увы, таковы были внутренние обстоятельства отношений Клары и Альберта. Всё это время она успешно примеряла на себя весь этот миропорядок, делала вид, что всем довольна, что, как большинство людей её окружения, наслаждается таким укладом жизни и отношений, в котором варилось общество, где она задержалась последние годы. Но сегодня её внутренняя, ничем не обусловленная буря пробивала скорлупу за скорлупой того согласия и принятия мира, в котором она оказалась по своей воле вместе с его устройством и канонами, пока Клара, наконец, не поняла, что это была не её природа, не её жизненный путь. Она пробовала и старалась заставить себя жить этими ценностями и настойчиво верить в них. Верить, что то, что нравится и подходит для этого окружающего её общества, подойдёт и ей. И вот к ней пришла прозрачная ясность: она другая. Альберт перезвонил через несколько минут, но в эти мгновения Клара отчётливо осознала, что, наконец, принимает себя другой.

– Что с тобой сегодня? – слегка раздражённо спросил Альберт, как только Клара взяла трубку. – Я тебе сюрприз готовлю, а ты трубки бросаешь!

– О каких сюрпризах ты говоришь?! Пригласили поп-звезду или испекли торт с танцующей девушкой внутри? Удивление – это стиль жизни! Как же давно я не чувствовала в своей жизни риск, неожиданность, новизну… – выпалила на одном дыхании Клара, будто требуя всё своё время назад.

– Клара, о чём ты говоришь?! Компания сейчас переживает такой тяжёлый период! – возмущённо произнёс Альберт. – Ты не чувствуешь риска? Это просто смешно: мы каждый день рискуем миллионами долларов, а теперь с изменениями в руководстве ещё рискуем подвести и потерять давних ценных для нас клиентов! Сегодня отличный повод собрать всех вместе, закрепить связи, заверить партнёров, что никаких трудностей у нас нет, представить тебя в новой руководящей должности, ну, разумеется, и повеселиться! Как ты не можешь понять?

Однако Клара уже не могла его слушать. Она знала, что он скажет и зачем.

– Ты не умеешь жить иначе… – вздохнула Клара.

– О чём ты? – недоумевал Альберт.

– Знаешь, я бы просто хотела побеседовать по душам, покурить кальян, побродить у моря… – откровенно призналась Клара, внезапно уйдя в себя.

– У тебя кто-то появился? – строгим, почти угрожающим тоном спросил Альберт.

Клара не сразу ответила.

– А ведь мы действительно говорим на разных языках, – впервые за весь день она говорила размеренно и спокойно. – Альберт, больше так невозможно! Это мой день и мои дни, я не хочу их так проводить. Давай закончим всё это… и между нами тоже!

– В каком смысле? Хочешь закончить отношения? И ты мне это так с бухты-барахты говоришь, в день своего рождения? – возмущённо воскликнул Альберт, не понимая сути и серьёзности эмоционального состояния Клары в эти минуты.

– Да.

– Ты всегда была эгоисткой!

– Именно. Извини.

Клара повесила трубку и замерла на несколько секунд, пытаясь осознать происходящее. Она долго и честно стремилась не сойти с этой дороги, но не смогла. Альберт не был плохим, подлым человеком, но он умел устраивать свою жизнь лишь в обществе, которое было сомнительным для Клары. Это было не её общество, не её стиль и восприятие жизни.

Через пару минут в сумочке Клары вновь зазвенел телефон. И это был не Альберт. Оскар Абрамович звонил долго и весьма настойчиво. Раньше Клара никогда не позволила бы себе так явно игнорировать своего начальника и будущего свёкра. Но она не хотела или уже не могла слышать ни одного голоса из той жизни. А ведь из дома Клара сбежала с надеждой вернуть всё на свои прежние места, усмирить буйство чувств, может быть, найти в себе компромисс, но всё получилось иначе – звонок Альберта лишь обострил то, что с самого утра уже было вывернуто наизнанку, и она больше не находила в себе сил, кроме как покончить со всем настоящим со всей решительностью и бесповоротностью. После череды настойчивых звонков, оставленных без ответа, Кларе пришло сообщение. Недолго думая, она отключила телефон.

Семья Альберта принадлежала к высокозажиточному классу общества и была известна в светских кругах столицы.

Оскар Абрамович имел блестящую репутацию предпринимателя и деловые связи в разных сферах деятельности. Его профессиональный успех, начало которого пришлось на первую половину девяностых, носил довольно стремительный характер, оставляя за собой лёгкий шлейф недосказанности. Однако профессиональное развитие того периода зачастую имело непредвиденные скачки и падения. Начав совместно с несколькими американскими партнёрами с небольшой фирмы по оказанию юридических услуг, Оскар Абрамович за чуть более десяти лет к 2003 году пришёл к крупной империи Москвы в сфере правового консалтинга с несколькими филиалами в разных странах. Помимо старшего сына Альберта у них в семье была ещё младшая дочь, которая по окончании обучения осталась проживать в Соединённых Штатах, работая в местном филиале фирмы отца.

Капли дождя ударялись о каштановые локоны и скатывались вниз по суровому нахмуренному лицу, на котором внимательному глазу с лёгкостью можно было проследить всё её внутреннее состояние, когда Клара, стоя на перекрёстке, вдруг решительно зашагала через дорогу в левый проулок, решив поискать уютное место, чтобы подкрепиться чем-нибудь горячим.

На удивление всей семьи Клара с самого детства была страстным любителем дождливой погоды. В свои юные годы при наступлении дождя она выбегала на улицу и весело шлёпала по лужам, бегала по ним, приплясывая, а иногда даже терпеливо, по каплям набирала дождевую воду в бутылки, разъясняя всем, что вода «с неба» не может быть простой. Во взрослом возрасте в дождливую погоду Клара любила гулять в одиночестве, а по вечерам смотреть в окно, погружаться в раздумья или читать под шум дождя с чашечкой горячего напитка. Вот и теперь моросил дождь как никогда своевременно, заглушая своим шумом и запахом все углы, неровности и шероховатости безутешного неистового крика. Окружающие суетились, спеша где-то укрыться, Клара же, напротив, нашла, наверное, своего единственного понимающего собеседника и утешителя её внутренних разногласий.

«Как же я не видела, как же я столько терпела эту жизнь, этих людей. Так долго! Какая слепота! Не моё всё это. До тошноты не моё. Не заберут они мой день. Удивительно, у меня есть многое, но совсем нечего терять», – горячо негодовала Клара в своих мыслях, когда дождь всё сильнее окунал её то в возмущённо-негодующие, то в уныло-чахнущие оттенки её прошедших дней.

В тот момент случилось так, что впервые за долгое время она заплакала. Украдкой, безутешными, тихими хлопьями слёз. О своих воспоминаниях, пронёсшихся перед глазами как открытая книга, о себе самой, неистово ищущей своей планеты посреди всего хаотического беспорядка, о так мгновенно и непредвиденно разбитой оболочке её миропорядка.

Запах кофейных зёрен, свежей выпечки и уютный внешний вид помещения заманили плутавшую в мыслях Клару заглянуть внутрь изящно оформленной в стиле ар-нуво кофейни-пекарни, расположенной в тихом местечке на Чистых прудах. Там было немноголюдно; приглушённый свет и изысканноэлегантный интерьер создавали обстановку таинственности и несомненно внушали всякому посетителю приподнятое праздничное настроение, так что даже Клара, усаживаясь за удобный столик возле красивой резной лестницы с открывающимся видом на промозглый дождливый вечер, вспомнила о своём юбилее.

Проголодавшиеся глаза Клары, тщательно изучив изобилующее разными лакомствами меню, остановились на горячей ухе на первое, блинчиках с икрой и любимом слоёном торте с грецкими орехами на десерт. Мысли о свежей вкусной пище немного заглушали внутреннее буйство эмоций, однако отторжение от реальности своей же жизни по-прежнему било в колокола, не давая сознанию чувства покоя. Клара с завидным аппетитом расправлялась с блинчиками, когда откуда-то поблизости, будто в самом низу лестницы, стали отчётливо доноситься крики с громким аккомпанирующим фоном джазовой импровизации на фортепиано, заметно нарушающие приглушённую элегантно-эстетическую ауру кофейни. Гости, занимавшие соседние от Клары столики, недовольно переглянулись, но тотчас как бы из ниоткуда взявшийся официант, извинившись за шум и причинённые неудобства, подбежал к лестнице и плотно закрыл дверь, загадочно ведущую на нижний, подземный этаж. Вот только какие-то секунды донёсшихся до Клары звуков фортепиано успели разжечь в ней любопытство, и, когда официант принёс десерт, пользуясь случаем, она вежливо осведомилась о происходящем на нижнем этаже. Как оказалось, в подземной части помещения располагались джаз-бар с живой музыкой и зал для проведения мероприятий, который в этот день был на весь вечер приватизирован. Клара почувствовала почти необходимость что-нибудь выпить, поэтому, проглотив последний кусочек любимого десерта, она переместилась в бар с желанием послушать музыку и пропустить бокальчик чего-нибудь покрепче.

Помещение в подвале было оформлено в готическом стиле и разделено одной небольшой перегородкой на два просторных зала с высокими потолками, предназначавшихся для бара и проведения различных мероприятий с просторной танцевальной площадкой. Клара присела за барную стойку первого зала и заказала себе бокал мартини. Пианино находилось на стыке двух залов, поэтому вся фоновая музыка бара заглушалась прежней джазовой фортепианной импровизацией, которую исполнял мужчина в элегантном костюме, по всей вероятности, участник мероприятия соседнего зала. Клара вслушалась.

С раннего детства она любила уединяться и погружаться в собственный мир, средством выражения которого была музыка, служившая до сих пор одним из самых сокровенных способов выражения её чувств и эмоций. Несмотря на сделанный выбор в пользу другой карьеры, тяга к этому искусству всегда жила в ней и особо остро проявлялась в такие моменты, как сегодня, в день её рождения, когда организованной, тщательно спланированной вечеринке она предпочла свою импровизацию.

Кроме Клары в баре сидели две пары, а вот соседний зал, который гремел и изливался весёлыми возгласами и джазовой музыкой, был переполнен гостями до такой степени, что, казалось, некоторые приглашённые скоро смело оккупируют и часть бара. В какой-то момент музыка стихла; каждый занял своё место за столиками, и Клара увидела счастливых молодожёнов – беспечных, молодых, упивающихся жизнью и крайне увлечённых всем, что происходило вокруг. На их лицах безошибочно считывалась та наивность взгляда, та необременённость выбором и жизненными обстоятельствами, которую когда-то знала и Клара, с неопытными стремящимися к успеху и ко всему новому глазами ступая в жестокий мир общества пафоса, расчёта, лицемерных людей и предсказуемых театрализованных мероприятий. Кто-то из гостей довольно долго произносил тост, обращаясь ко всей семье молодожёнов, однако из бара едва можно было разобрать слова. Клара заказала у бармена бокал мартини и, показав жестом руки, что присоединяется к тосту незнакомых ей людей, выпила залпом за всё то, что творилось у неё на душе, что смогла оставить позади, за интересную, наполненную сюрпризами жизнь и за своё долгое, извилистое и такое неопределённое тридцатилетие.

Едва речь гостя была окончена, как все внезапно засуетились и начали вставать из-за столов; девушки вышли на танцевальную площадку и разместились настолько плотно друг к другу, что уже нельзя было разглядеть, что происходило за столами. Между тем не успела Клара задуматься о том, что бы всё это могло означать в праздничной программе мероприятия, как роскошный, пышный букет из кремовых роз и белых орхидей сделал высокое, почти профессиональное сальто, перелетел перегородку, отделявшую два зала, и аккуратно приземлился на пол, перед барным стулом Клары, практически у её ног. Опешив от изумления, Клара разулыбалась от такого искусного манёвра букета, но когда стоящие в толпе девушки стали оборачиваться в сторону бара, она незамедлительно отвернулась к барной стойке, чтобы остаться незамеченной для гостей праздника и не помешать им насладиться старым добрым обычаем. Букет достался самой крайней из толпы девушке, которая впопыхах подбежала к барному стулу Клары, что-то радостно выкрикивая наблюдающим за ней другим женщинам.

«Надо же, какая мгновенная реакция на мой тост за молодожёнов! Только загадала, что хочу, наконец, хоть чему-то удивиться в этой жизни, – и вот, ждать себя не заставило: чудеса какие-то!» – подумала про себя Клара, заказывая свой второй бокал мартини.

Празднество новобрачных, по всей вероятности, началось не так давно, поскольку появился тамада и все дружно отвлеклись на конкурсы и выкуп невесты. Клара взглянула на часы – было начало седьмого. Только что где-то сорвалась её собственная вечеринка. Но теперь уже она знала наверняка: будь она сейчас там, с ними, вечеринка сорвалась бы и для неё. Последняя мысль вдохновила Клару на стопку коньяка, после чего, поинтересовавшись у бармена, было ли фортепьяно зарезервировано для свадебного мероприятия или же служило для общего пользования, она, не дождавшись ответа, направилась туда, куда её тянуло и влекло.

На протяжении уже более шести лет, с момента последнего конкурсного концерта, который и подвёл Клару к жизни в столице, за исключением редких, нерегулярных музицирований дома и нескольких выступлений на вечеринках, когда её просили развлечь публику, она не играла и не занималась музыкой профессионально, полностью посвятив себя карьере.

Едва дотронувшись до клавиш, она ощутила их магнетическую силу – ноты властно потянули её к себе. Острая ностальгия по своей музыкальной природе стремительно нахлынула на Клару, и в один миг вспомнились те времена, когда она проводила дни и ночи за этюдами, заучиванием и отработкой произведений, подготовке к выступлениям и конкурсам. Те благодатные времена, когда музыка была частью жизни, прибежищем и влияла на все её сферы. Клара попыталась без напряжения что-нибудь вспомнить на память, и первое, что с уверенностью нащупывали её пальцы, был Бетховен и его Лунная соната. Вначале она старалась играть негромко – не только, чтобы не мешать гостям с их мероприятием, но также и из-за неуверенности в том, насколько хорошо сможет вспомнить произведение. Лунная соната была не совсем в унисон торжеству, свидетелем которого по чистой случайности оказалась Клара, но с какой тонкостью и точностью она «опевала» то её состояние, которое вопреки собственной воле в этот день так буйно воевало со всей окружающей действительностью! За сонатой последовал Стравинский – пальцы уже разогрелись и освоились на незнакомом инструменте и, казалось, не могли остановиться: её тянуло к клавишам, а они беспрекословно ей повиновались. Далее звучал Бах, композитор, чьи произведения она никогда не исполняла на выступлениях и конкурсах, поскольку они всегда давались с трудом – не то настроение, не та эмоция, отсутствие характера. И, наконец, прогремели глубоко прочувствованные «Порыв» и «Наваждение» из пьес Прокофьева, которые, казалось, всецело поглотили Клару и увлекли за собой туда, где не существовало стен, людей и событий. Она уже не знала, громко ли играет или тихо, вписывается ли её импровизация в программу мероприятия или нет – всё, что происходило вокруг, было для Клары незаметным, неважным, мелким: в зале присутствовала лишь она и Прокофьев, тот самый, который был единственным средством излить, огласить и как-то понять все её чувства и противоречия. Звучал не только инструмент, через Стравинского, Бетховена, Баха, Прокофьева звучала и она сама, во всей своей ауре из переливов и борений её обострённых чувств. Как же много ей было что сказать! Это была её исповедь, певучая, кричащая и такая необходимая исповедь, где ярко звучали все сомнения, негодования и смятение, с которыми она ещё утром выбежала из дома, не зная ни что с этим делать, ни куда ей идти. Казалось, она плыла на волнах музыки, пока эта буря, этот шторм не отбушевали, а её корабль не вернулся в тихую гавань забытых эмоций.

Когда последний «Порыв» Прокофьева проигрывал свои финальные аккорды, Клара, будто вернувшись к действительности, заметила растущую на клавишах тень и обернулась – вокруг неё полукругом стояли гости свадьбы и внимательно и молча слушали. Надвигающаяся тень принадлежала тамаде праздника, который, как только музыка утихла, официально поблагодарил её за трогательное выступление и шёпотом поинтересовался, по чьему заказу она пришла, поскольку в его официальной программе мероприятия подобных номеров якобы не предполагалось. Ничего не ответив, Клара извинилась и направилась к лестнице. Перед выходом она взглянула на часы – было начало восьмого, а это означало, что Клара проиграла около двадцати минут, хотя ей показалось, что не прошло и пяти.

«Я убежала со своей вечеринки, чтобы попасть на чужую, но при этом будучи абсолютно свободной», – подумала она про себя, выходя из кофейни.

Дождь стих, на улице уже стемнело. Оглядевшись по сторонам, Клара, будто придя в себя, только теперь осознала, как далеко ушла от своего дома: вечерний час с завидной беспечностью изливался озорным шумом Чистопрудного бульвара; местные кафе и рестораны ломились от веселья уставших от рабочей недели посетителей; мимо степенно выхаживали нарядные прохожие в предвкушении театрального вечера. Клара на своё удивление находилась в пятнадцати минутах ходьбы до того самого отеля на Лубянке, где сейчас должно было проходить её мероприятие. Возвращаясь к реальности, она понаблюдала некоторое время за происходящим вокруг и решила поехать домой на такси. Дорога в обратном направлении прошла более целенаправленно и спокойно – страх, что возвращение в прежнюю обстановку пробудит в ней утренние эмоции, ушёл, а на его месте появилось весьма непривычное ощущение лёгкости и странная уверенность в будущем, каким бы смутным и неопределённым оно на тот момент ни казалось. Однако возвращаться всё же не хотелось – как будто прежняя жизнь устраивала всех, кроме неё. Она задумчиво смотрела на вспыхнувшую вечерними огнями Москву в окно молчаливого такси и вспоминала весь прошедший день, который на тот момент измерялся вечностью, вонзившись во всю сущность Клары. Ей вдруг стало бесконечно посторонне то, что до этого повседневно занимало её настоящее.

«Как же там пахло притираниями, интригами, изобилием и вечной пользой! Почему я не бежала оттуда раньше? Что меня там манило или держало? Я же ненавидела этот мир двойных смыслов, блестящих репутаций и недосказанных слов! Сейчас же я противна сама себе за свою былую беспринципность и слепоту».

Нужно было что-то менять – весь этот прожитый день стал тому подтверждением. На большую часть практических вопросов ответа не находилось. Всё выглядело в контрастных чёрно-белых тонах: либо вернуться назад, либо прыгнуть в неизвестность. Но сегодня Клару вёл инстинкт, дикий, неотёсанный природный инстинкт чистых эмоций и ощущений.

Когда Клара открыла дверь, кот Сильвер, оставленный на весь день в одиночестве, без порции внимания и ласки, демонстративно запрыгнул на полку с посудой в прихожей, где обычно ему запрещалось бывать, и недовольно замахал хвостом. Прежняя обстановка, которую утром она не могла выносить, веяла всё тем же неприятием.

«Прости, Сильвер, я знаю, что ты здесь скучал один, но мне так был нужен этот день!» – сказала Клара, вытаскивая для него большую рыбину из морозильной камеры. После этого она, наконец, подмела разбитое в комнате стекло и с завидным рвением быстро собрала всё напоминавшее былую жизнь и старые привычки, что давно следовало выбросить: в мусорку летели старые ковровые дорожки из Турции, заношенные вещи, груда фотографий, чуть треснувшая посуда, неудобная, набившая не одну мозоль обувь, кипа рабочих бумаг и даже некоторые ёлочные игрушки. Расправившись с непредвиденной уборкой, с самодовольным облегчением Клара закинула пару вещей в небольшую дорожную сумку, взяла документы, ключи, Сильвера и постучалась к соседке.

На лестничной площадке напротив квартиры Клары проживала одинокая женщина лет пятидесяти. Десять лет назад у неё умер муж, и больше выходить замуж она не желала, детей также не довелось заиметь. Она была добрым, честным и разносторонним человеком, и с Кларой их связывали давние, тёплые отношения. Валентина всю жизнь проработала в книжном магазине, хорошо разбиралась в литературе, а также была заядлым любителем-травником, поэтому Клара любила заходить к ней пару раз в неделю не только за приятной беседой и дельным советом по поводу стоящих литературных новинок, но также и затем, чтобы продегустировать её чудеснейшие снимающие напряжение и усталость завары облепихи, мелисы и других редких трав, о которых она никогда не слышала. Вот уже несколько лет они вместе ездили отдыхать на квартиру Клары в южном Крыму, расположенную у самого моря, на пасхальные выходные – единственный праздник, который Клара отмечала без Альберта, поскольку его семья не исповедовала православие.

– Валентина, это я! – произнесла Клара, когда приоткрылась дверь.

– А, привет, Кларочка! Ты куда пропала? Альберт с отцом заезжали, о тебе осведомлялись! Но что-то выглядели немного не в духе, – добродушно заметила соседка.

– Ну, это неудивительно! – с загадочной ухмылкой ответила Клара. – Надо же, даже вдвоём заехали!

– Ой, а ты весёленькая! – оживлённо воскликнула соседка, намекая на заметно подвыпившее состояние Клары. – С юбилеем тебя, дорогая! Я думала, что ещё утром забежишь, чокнешься со мной, такая дата как-никак!

– Мы с тобой ещё обязательно посидим и отметим, обещаю!

– А что ты с Сильвером? Уезжаете, что ли, куда? Сразу после вечеринки? – удивлённо воскликнула Валентина, перебивая Клару.