После окончания драки Ла Фильер решил отблагодарить самого юного офицера:
– Да благословит вас бог, господин. Прошу вашего извинения за доставленные вам неудобства. Позвольте мне хоть как-то вознаградить вас за этот недостойный моего заведения эпизод и в качестве моих извинений прошу вас принять от меня в подарок десять бутылок лучшего моего вина на выбор.
– Подай моим людям красного терпкого вина, сделанного из винограда, выращенного на юге нашего славного королевства Божьих Коров. Да смотри, чтобы год розлива был солнечный, а выдержка не менее пятнадцати лет.
– Конечно, конечно! К вину добавлю сыр и фрукты.
Вскоре первый этаж гостиницы привели в порядок. Солдаты получили своё бесплатное вино и закуски, чему они, по правде сказать, остались не особо довольны: для них лучше бы было выпить больше пива и съесть побольше свинины, чем тянуть кислятину и закусывать – прости господи – персиками. Все эти господские приблуды, в виде вина и сыра, радовали их простые, неизбалованные желудки мало. Ни тебе выпить нормально, ни закусить. Своё недовольство солдаты предпочитали, с недавних пор, держать при себе. Увидев как дерется их молодой командир, как и любые простые люди, солдаты его сразу сильно зауважали. И если раньше они слушались его, потому что он офицер и дворянин, да к тому же из знатного рода, да ещё придерживающийся движения аскетов, то теперь он для них стал командиром не по должности, а по сути.
Для солдат по-новому зазвучало его имя – Огневер. Он действительно мог гордиться своей родословной, и даже очень. Его дядя был двоюродным братом ныне царствующего короля. Значит и в жилах Огневера текла не просто голубая кровь, а кровь помазанника божьего, что одно это делало его самого ближе к богам. Вот что его заставило напроситься на должность офицера, да к тому же на пограничную заставу, оставалось для солдат загадкой. В действительности, здесь не было никакой тайны. С младенческих лет Огневер рос в строгой дисциплине и в шесть лет его отдали на воспитания в религиозно-военный орден преображения воли. Этот орден один из немногих, который смог выжить в непростых условиях междоусобных войн и религиозных споров лишь только потому, что он никогда не ставил перед собой политических целей. Его привлекала человеческая воля, доведённая до Абсолюта.
Послушники ордена всегда стремились стать одними из первых на военной службе у короля и на страже справедливости вообще, насколько это им это удавалось в условиях средневековья. Структура ордена напоминала сеть, а каждый выпущенный из стен школы ордена стремился создать его филиал в провинции. Помимо этого, независимо от полиции, послушники ордена Воли самолично занимались уничтожением особо опасных преступников и колдунов. Учили в ордене на славу и владеть своим телом и оружием рыцари умели в совершенстве, но особое внимание они уделяли тренировке духа с помощью секретных техник. Поэтому их волю практически никому не удавалось сломить и даже пытки для них порой становились очередной ступенью на пути их восхождения к небесным вратам. Не чувствовать боль и идти к своей цели воины воли умели в совершенстве. Вот откуда столь юный рыцарь Огневер обладал силой десяти закалённых в сражениях бойцов и энергией необузданной природной стихии. К тому же он принял обет безбрачия, и вся его неистраченная сексуальная мощь толкала его вперёд и только вперёд. Отступать он не умел – не научили.
За столом время пролетает быстро. Вот уже и день перевалил за свою знойную полуденную середину. Отряду пришлось отправляться дальше, к месту своей дислокации, на заставу. Солдаты собрались, Огневер, несмотря на бесплатное угощение от заведения, расплатился, как и полагалось настоящему дворянину. Остался доволен и скупой трактирщик, и рыцарь, привыкший всегда оплачивать свои долги. Вот и ещё один человек оказался у Огневера в долгу.
Прошёл день, наступил следующий и он, в свою очередь, уже стал подходить к концу, когда в розовых лучах закатного солнца трактирщик заметил на дороге, ведущей из Проклятых Земель, бредущего нетвёрдой походкой человека. В это время Ла Фильер стоял на крыльце и любовался вечерним пейзажем, который ему напоминал бабушкины сказки из его детства. Кабатчик был задумчив и настроен на меланхоличный лад, что с ним случалось крайне редко. А тут человек появляется из леса в такое неурочное время. Пристальнее присмотревшись к нему, Ла Фильер с удивлением понял, что этот запоздалый прохожий знаком ему. Это же брёл по дороге давешний его знакомый, рыцарь – Огневер. Он шёл прямо на Ла Фильера и у него отсутствовал плащ, а кольчуга пестрела многочисленными сечками; стальной нагрудник отсутствовал вовсе. Трактирщик поспешил навстречу офицеру.
– Что с вами случилось, рыцарь? На вас лица нет, – и правда: лицо Огневера выглядело бледнее брюха дохлой рыбы. Глаза светились внутренним светом и вопреки его физической истощённости показывали собеседнику непреклонную силу и волю.
– Дай мне пить.
Трактирщик отвёл рыцаря в дом и подал ему кувшин чистейшей колодезной воды. Огневер приник своими губами к краю крынки и торопливо стал заглатывать прохладную и, как ему казалось, сладкую жидкость. Опорожнив кувшин целиком, он присел на табурет, стоявший рядом с барной стойкой.
– Ничего хорошего нас этой ночью не ждёт. Лучше бы нам всем вместе – вам и вашим постояльцам – убраться отсюда подальше. К сожалению, скоро закат и далеко нам не уйти… В Проклятых Землях произошло восстание. Прошлой ночью мою заставу атаковали. Выжил я один. Всех остальных забрала тьма. Слуг тьмы много, и они идут сюда. Надо готовиться к обороне.
– Мы всегда готовы. Стоит только закрыть двери и окна. Эта гостиница настоящая цитадель. – Изрядно струхнув, трактирщик, обернувшись к лестнице, ведущей на второй этаж, прокричал фальцетом: – Биба, Боба!
Прибежали вышибалы. Им хозяин дал указания: закрыть дверь, поставить дополнительные подпорки, закрыть ставни и укрепить их цепями. Дом за каких-нибудь двадцать минут превратился в герметичную и автономную точку обороны. Водяной колодец находился прямо внутри дома в погребе, запасов провизии хватило бы на год осады. От жажды и голода защитникам гостиницы умереть не грозило.
На дворе постепенно темнело и когда верхний край солнца скрылся за горизонтом в закрытую дверь тихонько постучали.
В это время уже все обитатели гостиницы собрались на первом этаже. Жена хозяина и его дочь тоже спустились из своей комнаты и теперь взволнованно, и с ожиданием смотрели на трактирщика. В обычной жизни сварливая Магда (так звали жену) рулила Ла Фильером, не давала ему спокойной жизни, медленно по капельке высасывая мозги. Магду многие считали красивой женщиной, а некоторые ещё недавно так буквально боготворили. Хотя она в плотную подошла к своему сорокалетнему рубежу и набрала пару лишних килограммов, на неё постоянно заглядывались посетители кабака, как в столичном заведении мужа, так и здесь. Семнадцатилетнюю дочку Ла Фильера звали Луизой, и она была из тех девушек, чей рассвет сексуальной привлекательности для мужчин заалеет на горизонте любви, когда остальные её сверстницы давно выйдут замужем и успеют нарожать себе деток. Сейчас Луиза выглядела угловатым подростком с относительно крупными ступнями и ладонями, милым, детским личиком и отсутствием женских прелестей в фигуре как таковых. Эти недостатки, если их можно так назвать, уравновешивались её бойким, независимым нравом и не по годам развитым умом.
Луиза и Магда понимали в какую ситуацию попал глава их семьи, вынужденный бежать в глушь из столицы. Но простить этого они ему не могли и совместными усилиями делали всё, чтобы жизнь в этой глуши стала для него наказанием. А за что конкретно женщины наказывали его, они и сами не знали. Их постоянное недовольство просто стало местью женщин за вынужденное прозябание вдали от столичного блеска.
Теперь, когда с небес спустилась ночь и испуганные чрезмерной энергией мужа, готовящегося, как им казалось, не больше, не меньше, как к осаде, жена и дочь стояли по стойке смирно и покорно ждали, что предпримет их мужчина, защитник и единственная опора в жизни.
Биба и Боба, как всегда, стояли около двери держа в руках длинные пики, а на поясах у них висели боевые топоры. Огневер сидел за одним из столов и, вытащив свой меч из ножен, держал его перед собой, ожидая, когда Ла Фильер откроет смотровое окошко. Трактирщику смерть как ни хотелось этого делать. Он и так-то по своей натуре не любил приключения, а в данных обстоятельствах Ла Фильер основательно струхнул.
Смешно перебирая ногами, основательно косолапя, и подойдя к окошку, вырезанному в дубовой двери, трактирщик протянул руку к ручке заслонке. Непослушными пальцами схватился за холодную шишку затвора и открыл дверцу. К этому времени из тёмных, низких облаков показался новорождённый месяц. Открывшийся квадратный проём напоминал раму картины, изображения на которой, нанесённые рукой искусного, но всё же не вполне психически здорового художника, внезапно ожили. На ступенях крыльца в холодном свете ущербной луны, на фоне сплошной чёрной стены зловещих вековых сосен, склонив голову, стоял монах. Он носил рясу, полы которой, опускаясь на ступени лестницы, полностью скрывали его ноги, создавая впечатление того, что он как бы вырастал из самой лестницы, составляя с ней единое целое. Из-под надвинутого на лоб капюшона (в таком положении служившего своеобразным рупором) раздался грубый, утробный голос:
– Откройте дверь странствующему монаху, добрые люди. Не дайте мне заболеть, ночуя в сырой земле. И я помолюсь за вас, великодушные господа.
Что-то было не так в этом монахе: это сразу становилось ясно при первом на него взгляде. Дело даже не в его зловещем голосе (разговаривал он точно ни как человек), произносимые им слова были для него чужими, как будто бездумно скопированными откуда-то и не до конца им самим понимаемые. Пустые звуки и ничего более. Да и потом, что это за странное выражение – ночуя в сырой земле. Именно в земле, а не на земле. Мысли о приблудившимся к харчевне Ла Фильера монахе пронеслись быстрее падающей звезды в объятом адреналиновой лихорадкой мозгу трактирщика, и он ответил:
– Достопочтенный отче, я не могу вас пустить внутрь после захода солнца. Это правило касается всех без исключения. Мне очень жаль, но вам придется поискать ночлега в другом месте.
Последовала пауза. Монах молчал. Казалось, ночной воздух звенел от напряжения. Не выдержав, трактирщик спросил:
– Отче, вы меня слышали?
Внезапно монах приблизился к двери и ударил в неё всем телом и словно резиновый отскочил назад. Монах начал выть, бесноваться и раз за разом налетать на дверь. Весь дом содрогался от этих ударов. От такой силы воздействия дверь могло снести с её массивных петель, так словно бы зуб выбили из десны ударом тяжёлой дубины. Но дом строили на совесть и, кроме акустического воздействия на уши людей, таранные потуги монаха никакого существенного вреда оказать так и не смогли. И всё равно трактирщик прибывал в шоковом состоянии. Он, как завороженный, смотрел через решётку прутьев окошка на разыгрывавшуюся перед его домом фантасмагорическую сцену.
Над левым ухом Ла Фильера раздался громкий, властный голос:
– Прикажите вашим вышибалам заняться своими прямыми обязанностями. Ну, возьмите себя в руки. На вас же смотрят ваши женщины, – сказал Огневер, решив взять инициативу в свои руки.
– Биба, по-моему, надо объяснить отче, что я не шучу, – немного оправившись от первого укола страха, сказал прерывистым голосом трактирщик.
Бибу просить дважды не пришлось. Он почтительно отодвинул хозяина в сторону и сходу принялся наносить удары своей длинной пикой, быстро просовывая её через решётку, напоминая скоростью своих движений швейную машинку. Окошко с такими размерами спокойно позволяло ему орудовать длинной пикой. Не последнюю роль сыграла и внезапность. Монах не ожидал такого быстрого перехода от состояния ступора трактирщика к яростной атаке вышибалы. От первого выпада ему не удалось уйти и пика задела его голову, сорвав с неё капюшон. Обнажилась скрывавшаяся под капюшоном лысая голова монаха. Быстро сориентировавшись, монах отскочил в сторону и остальные удары не достигли своей цели. Теперь, не скрывая больше своего лица, он повернул его к двери, около которой собрались обитатели гостиницы. Монах оскалился, показав свои крупные волчьи клыки. Его глаза походили на глаза античной статуи, лишённые зрачков, за исключением того, что они были совершенно темны, непроглядны, слепы, как и окружавшая дом ночь. Вращая ими в разные стороны, монах прорычал:
– Отдайте рыцаря! И вы сможете жить! Отдайте!
В доме стало тревожно. Все смотрели на Огневера. Наконец, трактирщик истерично завопил:
– Убирайся туда, откуда пришёл! Из гостиницы никто ночью не выйдет!
Монах стремительно подлетел к окошку и вцепившись пальцами, на которых росли чёрные длинные ногти, прошипел:
– Ты пожалеешь. Ночь для вас будет вечной!
Также стремительно, как и подскочил, монах отскочил во мрак, растворился в нём. Этот манёвр он проделал так неожиданно, что Биба не успел в ответ на угрозу ударить монаха пикой. Наступила тишина. Стало отчётливо слышно тяжёлое дыхание трактирщика: воздух с таким шумом покидал его лёгкие, будто он только что пробежал стометровку.
– Что же теперь будет? – спросила Магда. Свои руки она прижала к груди и смотрела на рыцаря. – Кто это был?
– Сейчас неважно кто это был. Главное этот тип на ветер слов не бросает, – ответил рыцарь. – Слышите? – Вдалеке зазвучали призывные крики, наполненные жуткой злобой, а за ними сразу почти без паузы, раздался, пока ещё далёкий, многоголосый вой. Звуки, исторгаемые волчьими глотками, приближались. – Эта нечисть идёт за нами всеми. Они никого не станут щадить. Надо готовиться к обороне. Кабатчик, у тебя есть лук и стрелы?
– У меня есть тяжёлые арбалеты и большой запас болтов к ним. В доме много оружия: я знал, что здесь может быть не безопасно. Но прежде мне хотелось бы задать вопрос, мой господин, если позволите, – произнеся последнюю фразу, трактирщик слегка поклонился. Весь его испуг, хотя бы внешне, прошёл и теперь торгашеский мозг работал с удвоенной резвостью.
Огневер показал взмахом руки, что трактирщик может продолжать.
– Почему этот адский монах потребовал вашей выдачи? Чем вы ему так насолили?
– Я впервые в жизни видел эту богомерзкую рожу. Скорее всего он знает, что прошлой ночью я один смог уйти с заставы живым и при этом срубить немало поганых голов приспешников тьмы. Он хочет, чтобы вы выдали им опасного для них воина и ослабили позиции своей обороны, тогда злу будет легче расправиться с остальными. Живые люди в тылу им не нужны.
– Правильно. Упырям верить нельзя, – сказал Боба. – Они никого не жалеют, хоть будь ты старик или дитя.
– У нас в деревне случай был, – поддержал брата Биба. – Умерла одна молодая мамаша – ей и восемнадцати не было. При жизни была полнокровная девка, успела троих здоровых ребятишек народить. А тут за три дня высохла вся, побледнела, так будто из неё вся кровь разом ушла. Муж её любил больше жизни. За доктором в город муж её сам поехал. Как раз к похоронам и успел обратно. Доктор для порядку осмотрел покойницу: вдруг это мор или ещё зараза какая. Ничего такого не обнаружил, кроме двух маленьких язвочек в паху. И всё. Кто на язвочки-то обращать внимание будет? Оказалось – зря. Покойница на следующую же ночь после похорон пришла к себе в дом и сначала мужа, поманив за собой обещаниями сладкими, забрала, а затем деток своих в могилу к себе утащила. На третью ночь упырь добрался и до родителей мужа – старика со старухой. Угробила их.
Хорошо, что мужики быстро всполошились. Из дома-то покойницы три дня никто не выходил. Староста собрал всю деревню. Пошли на погост. Раскопали свежую могилу. А они всей семьёй там лежат. Что делать? Порубали их топорами в красную кашу и сожгли. А так не спохватились бы вовремя, всей деревне конец настал бы. Вот так, верить мертвякам нельзя!
Всех невольно захватил рассказ вышибал. Они по природе своей вообще-то не отличались разговорчивостью, тем ярче сейчас проявился контраст рассказанной ими истории с их предыдущим, угрюмым молчанием.
– Арбалеты и прочее оружие хранятся в подвале, – прервал паузу трактирщик, обращаясь к рыцарю. – Биба и Боба принесите сюда арбалеты и захватите с собой как можно больше другого оружия. – Версия рыцаря, подкреплённая историей вышибал, дала ему ясно понять, что идея выдачи рыцаря, по крайней мере сейчас, не нашла бы необходимой поддержки. Да и всерьёз он об этом не думал. Так, прощупывал варианты.
– Хозяин, надо подумать о том, что может произойти, если они проломят дверь и ворвутся в дом, – сказал рыцарь.
– О господи! Мама, что же будет!? – вскрикнула Луиза.
