Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя
Отчим считался духовным лидером суфийской общины, но за закрытыми дверями был эмоционально неуравновешенным и склонным к физическому насилию. А моя мать, тренер по йоге и фитотерапевт, была одной из тех, кто с легкостью мог заражать людей креативностью и энтузиазмом; однако насколько легко ей давались душевные подъемы, настолько же быстро она падала духом. Предрасположенная к жестоким приступам депрессии и ярости, от которых так и не смогла вылечиться, мать своими причудами приводила дом в состояние разрухи. В зависимости от дня недели, а порой от часа, ее настроение менялось от маниакального до подавленного и мелочного, поэтому мы все учились ходить вокруг нее на цыпочках. В моменты депрессии она проявляла суицидальные наклонности, приходя в отчаяние от одной только мысли, что ее никто не любит и не ценит.
Уже в восьмилетнем возрасте мое сердце разрывалось от жалости к матери. Все, что я видела, ― это какой она была красивой, и мне казалось, что я обязана была успокаивать и поддерживать ее, укрывать ее под крылом моей любви. Но, как случается при внезапной грозе, когда быстро темнеют небеса, я отбивалась от ее нападок, если на нее находил приступ ярости. Возможно, из-за постоянной печали она испытывала отвращение к любому проявлению эмоций. Если я рыдала, она держалась подальше от меня и говорила, что я слишком все драматизирую или сама ищу повод для истерики.
Самые первые мои сны были о том, как мать бросает меня. Мне снилось, что она оставляет меня ночью в темной аллее из-за того, что я случайно обидела ее. Или что я попала в лапы похитителей, которые привязали меня к мишени и бросают в меня дротики. В самом деле, мне казалось, что существовали две версии моей матери: первая ― та, за которую я несла ответственность, и вторая ― для которой я всего лишь мишень.
Чем больше я пыталась быть любимой, тем чаще оказывалась в полном одиночестве в сгущающихся сумерках. Вскоре я начала сбегать из дома.
В одиннадцать лет мою голову переполняли мысли о суициде. Единственное, что мне было тогда непонятно, ― почему я принимаю близко к сердцу весь тот негатив, который выливала на меня семья. Суицид был высшей формой проявления несогласия с происходящим; это способ «реализовать» гнетущий позыв к смерти, который обволакивал мое сердце. Когда я разменяла четырнадцатый год жизни, то сбежала окончательно. Какое-то время я побиралась, спала на полу и завязывала худшие знакомства из всех возможных на тот момент. В конце концов, меня схватила полиция и отправила в изолятор временного содержания, где я и познакомилась на собственном опыте с тем, что мы называем Системой.
Системой являлась государственная организация, с усмешкой называемая «учреждением по уходу за сиротами». Одних из нас бросили родители, другие стали жертвами надругательств или были никому не нужны, также встречались и те, которых называли «трудными» подростками. У многих сирот, как и у меня, где-то были родители, но по запутанным причинам они сбежали от них, скатились на обочину жизни и оказались на разных стадиях физической и духовной беспризорности. Запуганные и растерянные, лишенные надежных ориентиров в жизни, большинство детей приобщилось к криминалу, насилию, наркотикам и нездоровому образу жизни.
Все последующие годы были худшими в моей жизни, но я каким-то образом понимала, что жить в бегах значительно лучше по сравнению с той жизнью, когда сама себе желаешь смерти. По крайней мере, здесь я находилась в компании таких же беспризорников, и мы вместе никому не принадлежали.
Исцеление иссохшегося без любви сердца может занять всю жизнь. Но тем из нас, кто пал духом, необходимо сказать, что есть лекарство для возвращения из изгнания. Это лекарство ― сокровище потерянное и обретенное ― и есть то, о чем, находясь в других обстоятельствах, мы вряд ли бы что-нибудь узнали. Если вы можете твердо придерживаться своей непричастности и способны ужиться с ужасом одиночества и отчуждения, то вы больше не будете подвластны стремлению избежать их.
Другими словами, вы на пути к возвращению домой.
Происхождение отчужденности
Рассматривая происхождение нашей отчужденности, начать мы должны со своих личных историй. Хотя у каждого человека есть собственный жизненный опыт, у нас все-таки больше сходств, чем различий. В детстве мы, естественно, склонны удивляться, мечтать и делать открытия. Мы можем часами жить в воображаемом мире, советуясь с природой, экспериментируя с чувствами и идеями, будучи убежденными в своей безопасности и уверенными в невозможном.
Как и положено в Эдемском саду, это время гармонии, изобилия и отсутствия стыда. Но в какой-то определенный момент каждый из нас, причем кто-то быстрее, чем другие, начинает испытывать постепенную или внезапную отчужденность от унаследованного от природы отношения к волшебству. Вероятно, нам скажут, чтобы мы прекратили витать в облаках, что это существует только в нашем воображении, что это всего лишь мечта. Нас спрашивают, кем мы хотим стать, когда вырастем, говорят о том, как должна вести себя «настоящая леди», вопреки нашему желанию заставляют заниматься общественной деятельностью в школе, да и во всех остальных случаях без какой-либо подготовки знакомят с общепринятой реальностью.
Для кого-то из нас первая отчужденность может быть спровоцирована нанесенной травмой, насилием или же пренебрежительным отношением. Вероятно, вас заставляли заботиться о нуждах окружающих людей, в то время как вашу личную жизнь не брали в расчет, ею пренебрегали или полностью игнорировали. Вероятно, вас приучили чувствовать свою необходимость только в одностороннем порядке, в то время как настоящие задатки вашей принадлежности были загнаны, как беглые преступники, в подполье.
Вероятно, вы и подобные вам стали объектами насмешек со стороны общества, в котором выросли. Возможно, требования, предъявляемые к вам социумом, заставили вас скрывать способности в то время, когда вы были заняты чем-то более срочным.
Какими бы ни были обстоятельства вашей первой отчужденности, вы в любом случае почувствуете, как образуется разрыв между тем, кто вы есть на самом деле, и тем, какими вы должны быть, чтобы выжить. И, таким образом, начинается работа по превращению наших качеств в более приемлемую версию нас самих. Со временем все усилия «сойти» за нормального становятся более чем успешными, и продолжается это до того времени, пока мы не начнем забывать об истинной сути.
Насколько я помню, в детстве мне часто говорили, что я слишком болтливая, шумная и чрезмерно привлекаю к себе внимание, поэтому я начала держаться, что называется, с «прохладцей». Такой флегматизм заметен у большинства городских подростков. Хотя внутри их происходит бурный гормональный взрыв и они переполнены страстью, безрассудством и стремлением, тем не менее они идут на все, лишь бы им поверили, что их ничего не касается. И это работает!
Едва я набила руку в том, как снизить уровень впечатлительности, меня, помню, хвалили за то, что я «угомонилась», будто бы предыдущая, настоящая версия меня раздражала окружающих людей или докучала им.
Но такое подавление эмоций может дать о себе знать во взрослом возрасте тяжелыми побочными эффектами.
Эти качества и способности, которые запрещается показывать в семьях, церквях, школах и других общественных институтах, тем не менее не прекращают существовать из-за того, что мы их игнорируем. Больше того, они стремятся «напасть» на владельцев, как будто борются за свое признание, принимая форму депрессии или заболевания, гнева или бунтарства.
Патологизация бунтарства у подростков ― один из самых больших уронов, которые мы можем нанести детям. Поскольку им в будущем предстоит определять ход развития культуры, есть объяснение, почему во многих культурах проводится ритуал посвящения во взрослую жизнь. Бунтарство, если к нему отнестись с глубоким уважением, ― жизненно важное противостояние обществу, чем обеспечивается наше самодостаточное развитие. Подобно тому, как в любых отношениях должно быть место напряженному противостоянию для усиления любовной связи, так и нашу молодежь нужно приглашать содействовать несогласием нашей общей активности. Это отправной пункт в жизни молодого человека, когда динамика отношений между взрослым и молодым поколениями меняется к худшему. Старшее поколение больше не должно вставать в позу поучающих ― наоборот, ему следует занять место слушателей. В конце концов, со старшим поколением делятся информацией как напрямую, так и опосредованно через культуру, и у них появляется возможность услышать от молодежи о том, как они живут.
Именно здесь больше всего требуются боль и ярость непричастных. В несогласии и готовности молодого человека бунтовать против несправедливости живет и благополучно развивается неистовый запас творческой энергии. Пока другие культуры придают этому переходному периоду огромное значение, мы устраиваем страшные волнения, обращаясь с молодежью как с ненормальными и буйнопомешанными, которых нужно исправлять и обучать покорности. Вместо того чтобы пригласить новых зрелых людей занять руководящие посты в нашем кругу принадлежности, попросить их вернуть к жизни наши замшелые структуры, их стремление к переменам подменяется цинизмом и жестокостью.
Такой нигилизм чреват негативными последствиями. Если пробудившаяся сила, как физиологическая, так и психическая, открыто отвергается, невозможно достичь своей цели, такой как, например, основа самоуважения, что так и есть на самом деле. В отсутствие обряда посвящения, во время которого говорят: «Твоя кровь необходима, твой гнев важен, твоя боль имеет значение», молодой человек не может найти место, где мог бы на деле показать преданность идеям, и вместо этого он постепенно движется в сторону еще большей отчужденности.
В конце концов, я сбежала из дома в одних носках. Перед тем как идти спать, мать спрятала всю мою обувь. Полная решимости, как это бывает, когда тебе исполнилось пятнадцать лет, я, невзирая ни на что, покинула дом и бежала по улице в одних носках, опасаясь наступить на что-нибудь острое в кромешной темноте. Через несколько дней полиция отыскала меня в доме друга, который был старше меня. Угрожая ему предъявлением обвинения, они забрали меня и увезли в патрульной машине. Мне навсегда врезался в память тот момент, когда один из полицейских повернулся ко мне и спросил, не хочу ли я, чтобы они отвезли меня домой. И со всей решительностью, на которую была способна, я ответила: «Нет».
Альтернативой этому, как я узнала позже, была ужасная колония для несовершеннолетних, где у меня сразу же забрали все личные вещи. Испугавшись, что я повешусь в крохотной камере с прорезью в двери для подачи пищи и одной красной тревожной кнопкой, они отобрали у меня еще и ремень. Меня отправили мыться вместе с другими девочками, снабдив крохотным тюбиком зубной пасты, кусочком мыла и полотенцем размером чуть больше носового платка. Количество вещей оказалось ничтожным, их практически и не было. Вода шумными толчками в непредсказуемые моменты вырывалась из кранов без вентилей, бетонные двери автоматически закрывались, а выключатели света отсутствовали: освещение отключалось по таймерам.
Один раз ко мне пришла мать, и все, что я помню, ― то, как ощущала себя диким зверем, сидящим по ту сторону перегородки из плексигласового стекла. Мне ничего не хотелось слышать, кроме как уговоров вернуться домой, но, как мне показалась, мать испытывала облегчение от того, что меня наконец-то задержали. Еще до того, как я узнала об этом, какие-то юридические фирмы дали ход судебному делу, по которому я проходила в качестве «добровольно передавшей себя» в руки Системы.
Я сама толком не знала, зачем оказалась там. Может быть, из-за того, что вещи, которые заставляли меня страдать, были неуловимыми, безымянными недостатками в моей жизни, и все эти годы я жила с несостоятельной верой, что мой травмированный жизненный опыт не имел никакого значения. Я верила, как неоднократно говорила мне мать, что я склонна все драматизировать и рано или поздно разрушу семью. Десятки лет жизни ушло на осознание того, что крохотному желудю моей судьбы потребовалась именно такая плохая почва, чтобы прорасти и окрепнуть. Мне нужно было познать настоящую печаль и ужиться с одиночеством, чтобы понять: нет любви лучше, чем любовь с готовностью идти на компромисс. Мне нужно было вырваться от тех, кто во имя любви меня изводил, завидовал и обижал.
Система месяцами тасовала меня по приютам и детдомам, не давая возможности пустить безжизненно повисшие, изнемогающие от жажды корни. Как только я стала испытывать чувство привязанности к загруженной сверх нормы социальной работнице, ее сразу же перевели на другую должность. Они даже никогда не прощались. Тем не менее я продолжала повторять свой ужасный ритуал распаковки немногочисленных пожитков только для того, чтобы вновь убыть в неизвестном направлении, и происходило это, как правило, глубокой ночью. Так я узнала о бесприютности и о том, как нужно уметь мимикрировать, чтобы просто выжить.
В попытке стать «своей в доску» приходится мастерски приспосабливаться, подобно хамелеону, который меняет окраску, чтобы слиться с окружающей средой. Я выучилась подстраиваться под окружение при появлении любой, едва заметной опасности, предвосхищать его потребности и быть полезной там, куда в очередной раз забросила меня судьба. Я могу быстро осваиваться на новом месте, находить кратчайшие пути и усваивать местные обычаи, чтобы сойти за свою. Но весь парадокс заключается в том, что все мое приспособленчество не приносит мне истинного ощущения принадлежности.
Хотя изгой хорошо знает, как видоизменяться, чтобы вполне сносно устроиться в любой среде обитания, тем не менее ему становится все труднее вспоминать свой истинный окрас. Возможно, он считает себя независимым от воображаемых или реальных ограничений, но одновременно стремится доверять месту жительства, людям или профессии в той мере, которой достаточно, чтобы пустить корни в местной почве.
И такое одиночество, которое не знает постоянного пристанища, может рано или поздно потребовать заплатить высокую цену.
Отчуждение продолжает преследовать человека, который сжег мосты. Вы можете оставить какие-то части себя самой в тех местах и временах, с которыми достаточно крепко сдружились. Чем больше вы оставляете позади себя, тем разобщеннее становитесь. Если вы именно такой человек и, возможно, сумели достигнуть признания окружающих, постарайтесь не столкнуться с потерей чувства близости с жизнью, которую построили своими руками.
В результате выставления напоказ истинной натуры там, где ее отвергнут, вы приобретаете защитный иммунитет к таким местам. Вы не можете больше мириться с причинением такой боли, поэтому отказываетесь показывать окружающим, кто вы на самом деле. Вы прекращаете жить в том месте, где были правдивы с окружающими людьми, и с течением времени отсутствие желания трансформируется в отчужденность от собственной натуры.
С возрастом мы теряем ощущение того, что у нас отсутствует проницательность. Вместо этого отсутствие само по себе становится злокачественным и распространяется, подобно едва заметной депрессии или нервозности. Проще говоря, если мы чувствуем себя изгоями, то показываем только те части себя самих, которые заставили нас уйти.
Путь праведников
Отчужденное эго сначала появляется в наших снах. Упущенная нами психическая энергия может принимать различные формы, так как непроизвольно пытается воссоединиться с нами. Вот почему я говорю клиентам, что мрачные сны ― это проверка себя самих: они означают готовность чего-либо прийти в наше сознание. Ночные кошмары ― те же самые сны, показанные в формате 3D, пытающиеся настойчиво привлечь наше внимание к тому, что уже готово к исцелению. Но если мы продолжаем не придавать этому значения, то отвергнутая энергия может принять форму психологических симптомов, таких как нервозность, панические атаки, ярость или депрессия.
Давайте, например, рассмотрим историю Элейн, женщины пятидесяти лет, выросшей в семье верующих христиан. Пройдя сквозь череду осознаний к своим собственным ценностям, она обратилась к снотворчеству, чтобы примириться со страстным стремлением вести другой образ жизни. Из-за расцерковления, которое повлекло за собой разрыв с приходской общиной, с источниками существования, утрату семейных отношений, все происходило мучительно больно и очень медленно. А в середине этого процесса Элейн приснился сон следующего содержания:
Путь праведников, сон Элейн
Я вместе со своей сестрой, воцерковленной верующей, захожу в закрытый торговый центр за покупками. Проход внутрь был очень узким, и примерно на полпути передо мной возникла ужасающая темная фигура, которая явно замышляла что-то недоброе и начала хватать меня. Я попыталась побежать назад, но так и не смогла сдвинуться с места, стояла как прикованная и взывала о помощи. В следующий момент передо мной появилась фигура, похожая на привидение, и сделала мне укол, чтобы я «заткнулась». Я успокоилась, но все еще не могла сдвинуться с места.
По мере анализа сна Элейн описывала торговый центр как многолюдное место, где все покупают то, что, как им внушали, принесет «вечное счастье». Когда она произнесла эти слова, ее вдруг поразило, насколько все похоже на то воздействие, которое она испытывала внутри церкви.
То, что торговый центр прекратил работу, был закрыт для шопинга, выглядело как разрыв Элейн со всеми, кто оказывал влияние на ее жизнь. Да, еще оставались глубинные связи, такие как, например, отношения с сестрой, которая пошла вместе с ней на «шопинг». Несмотря на степень «праведности» чувств, которые этот мир испытывал в отношении недавно открывшейся перед ней перспективы, она еще не была готова разорвать с ним отношения.
Я спросила Элейн о том, что она помнит о темной фигуре, которая хватала ее, и она ответила, что у нее были «перчатки без пальцев, как у нищенки». Благодаря такой небольшой детали мы начали понимать: эта фигура, стоявшая в узком тамбуре между входом и выходом в торговый центр, прообраз изгоя. Она делала все, лишь бы не пустить Элейн в торговый центр – церковь. Она была одинокой волчицей, отвергнутой обществом, лишенной социального положения, благосостояния или принадлежности. И фигура схватила Элейн, как это делает самый ужасный страх с каждым из нас, когда мы верим, что если не будем продолжать делать попытки проникнуть в этот мир, то рано или поздно окажемся на обочине жизни.
Когда я спросила Элейн, каково это, когда тебе делают успокаивающий укол, она ответила: «Он парализует». Пораженная резким переходом от того, как отчаянно она взывала о помощи, к тому спокойствию, в которое ее ввергла анестезия, я спросила, не было ли у нее ощущения депрессии. Она сразу же ответила утвердительно и добавила: «Пару недель назад я пережила сильнейший эмоциональный стресс и затем впала в депрессию».
Если мы примем все образы во снах Элейн за аспекты ее эго, то увидим в ней характерные черты изгоя, которые она скрывала от окружающих, живя вне принадлежности. Так, например, она никогда не обсуждала снотворчество ни с членами семьи, ни со знакомыми прихожанами, хотя оно является предметом ее страстной заинтересованности. Но в отчаянной попытке достучаться до внимания Элейн та отверженная часть ее эго стала приставать к ней и вредить, точно так же, как на ее месте поступил бы любой лишенный внимания или незаслуженно оклеветанный человек.
В результате всех этих перипетий изгой либо избавляется от принадлежности, либо иногда добровольно уходит, так как больше не может соответствовать условиям, предъявляемым к адекватности поведения. В любом случае он становится скитальцем, проводя все время в поиске места, которое можно было бы назвать домом.
Подобно Элейн, принц или принцесса в легендах должны переступить через дверной порог, вырваться из власти старых обычаев и благодаря этому узнать, на что они еще способны, кроме того как ждать того момента, когда унаследуют царство. Но без помощи снов и сказок, которые управляют этими отправными точками, изгой может застрять в пожизненной идентификации неискупленного архетипа.
Архетип изгоя
Подобно всем тем, кто охотится в стае, люди остерегаются и подозрительно относятся к тем, кто отличается. Совершили ли вы преступление, прибыли ли из другой страны, обладаете ли иными способностями, свойствами или предпочтениями ― или даже потому, что вы бедный, больной или раненый, ― вам предстоит убедиться, что вас принимают за архетип изгоя: сироты, белой вороны, бунтаря, аутсайдера, отщепенца, козла отпущения, лузера, бездомного, попрошайки, диссидента. Каким бы именем изгоя ни называли, он играет важную роль в мифологии и реальной жизни.
В каждой семье, во многих сказках есть тот, кому отводят роль белой вороны. Этот аутсайдер несет теневую проекцию за всю группу. В их коллективном неприятии белая ворона становится объединяющей силой. Другими словами, он является носителем отвергнутых, скрываемых, забытых эпизодов семейных историй, и, проживая свою жизнь так, как считает нужным, белая ворона зачастую несет ответственность за поддержание семьи в состоянии адекватного восприятия окружающей действительности.
Но как бы героически это ни звучало, на самом деле это нелегкий, одинокий путь. Независимо от того, бросили вас или вы ушли по собственной воле, обособление от семьи или жизнь вне семьи делает непричастность краеугольным камнем вашей жизни. Ощущение бездомности может существовать как неизменное условие в нашей психике, окрашивая все, что мы делаем, в блеклые тона.
В некоторых культурах сиротство синонимично отверженности обществом. Так, например, в Замбии унижают сирот и называют их «козлами», потому что их считают «бескультурными» из-за неучастия в обряде инициации и отсутствия знаний норм общественного поведения [2]. Однако есть ряд стран, в которых беспризорники считаются воспитанниками общества ― их защищают и даже почитают. У народности аканы, проживающей на территории Ганы, есть древняя народная песня под названием «Санса Крома», в которой говорится о том, что «дети, поющие эту песню, должны знать, что, если что-нибудь случится с их родителями и они станут сиротами… на защиту их встанет вся деревня» [3]. Изучив сказки народов мира о сиротах, мы найдем подобные лейтмотивы: «Сирот сразу же начинают жалеть и относиться к ним с уважением, ― пишет Мелани Кимбалл, профессор детской литературы в колледже Симмонс в Бостоне. ― Они являются олицетворением одиночества, но одновременно представляют собой отличную возможность для окружающих людей открыть себя заново» [4].
Давайте вообразим на мгновение, что мы смогли очистить от плевел наши разнообразные истории об изгнанниках и добраться до самой сути, чтобы узнать: а что у нас общего с теми, кто на своем жизненном опыте испытал то же самое?
Это и есть шаблоны поведения и искупления, которые мы называем архетипами.
Архетипы (греч. archetupos ― «первозданно вылепленный») ― прообразы присущего нам от рождения метафизического опыта. Подобно Герою, Мудрецу и Обманщику, такие общие архетипы можно найти в мифах и сказках всех народов мира, причем они неподвластны ни географии, ни времени, а их образцы появляются в наших снах во время важных жизненных перемен. Архетипы демонстрируют нам, что мы не просто проживаем свои малозначащие жизни, а отважно и решительно проходим через те же триумфальные арки, с благоговейным трепетом и торжественно, как герои и героини античности, которыми мы в детстве восхищались, читая сказки.
По мнению последовательницы психологической школы Юнга и психоаналитика Энн Бэлфорд Уланов, «насколько инстинкты относятся к телу, настолько архетипы считаются частью психики» [5]. Другими словами, архетипы ― врожденные рефлексы, которые приводятся в действие определенными условиями в окружающей среде и либо в лучшую, либо в худшую сторону определяют, как мы будем действовать и вести себя.
Изучая, как работают сны и сказки, мы можем создать архетипические карты, которые обеспечат нас еще большей способностью к действиям в неизведанном, потому что они помогут нам увидеть многозначительный размер нашего личного опыта. Они покажут нам, когда проходить обряды посвящения, такие как инициация, изгнание, символическая смерть и возрождение к жизни.
Архетип Изгоя/Сироты появляется в сотнях народных сказаний, научно-фантастической литературе и даже в фильмах. Такие литературные персонажи, как Золушка, девочка со спичками, Джейн Эйр, Фродо Бэггинс и Гарри Поттер, ― всемирно известные Изгои. Изгой часто является сиротой, который живет вне своей касты или социальной группы. Его воспринимают чуждым или потенциально опасным для обычаев, распространенных в обществе, и норм поведения. Он неудобный, иной, самобытный и одинокий в окружающем мире, напоминающем нам, как мы близки к тому, чтобы все бросить и остаться без поддержки. Но, пройдя долгий путь из грязи в князи, он также вдохновляет нас помнить о том, что можно преодолевать даже самые тяжелые случаи отверженности.