– Ну, все, – сказал Колычев, – ты тут располагайся, а я домой побежал. Завтра на службе встретимся. Не забывай, что товарищ Янсон говорил: в восемь утра у нас планерка.
Видя вопросительный взгляд, пояснил:
– Для несведущих – это совещание такое, в котором мы планы на весь день обсуждаем. Пока, Петр! Не проспи! А то у Степановны перины-то лучше, чем царские. Из кровати вылезать не захочется.
– Счастливо! – улыбнулся Елисеев. – Не просплю! Спасибо за все, Боря!
– Тебе спасибо! Я перед тобой до гробовой доски в должниках буду.
– Проехали! Никто никому ничего не должен.
Петр проводил товарища и принялся устраиваться в «апартаментах». Много ли ему надо? Кровать есть, табурет на случай прихода гостей имеется, даже грубо сколоченная тумбочка – и та в наличии.
Красота! Живи да радуйся.
– Ты, наверное, голоден, Петя? – заглянула за перегородку Степановна.
– Есть маленько.
– Тогда садись за стол, поснедаем. У меня каша на молочке сварена, пироги остались. Сейчас самовар поставлю. Посидим, чайку попьем, поговорим. Не волнуйся, тайны выпытывать не собираюсь, – засмеялась женщина.
Глава 5
На другой день Петр вышел из дома пораньше. Хоть и говорил Колычев, что дорога займет около четверти часа, но лучше взять с запасом. Вдруг что по пути произойдет. Негоже начинать на новом месте с опоздания.
В здании губрозыска он пришел в полвосьмого. Колычев уже был в кабинете. Сидел с задумчивым видом и грыз карандаш. Перед ним лежал чистый лист бумаги.
– Ты чего такой озабоченный? – спросил Елисеев.
– Отчет пишу. Начальник с утра пораньше озадачил.
– А сдавать когда?
– Так сегодня и надо. Какой-то новый циркуляр из Москвы прислали, а мы мучаемся! – Он в сердцах ударил по столешнице кулаком. – Как же я ненавижу все это бумагомарание! Бюрократы хреновы! Чтоб вы сдохли!
– Без отчетов тоже нельзя, – примиряюще заметил Петр. – Там, наверху, без них картина не сложится.
– Понимаю, – вздохнул Колычев. – Но мне лучше с тремя Чесноками схлестнуться без оружия, чем один такой отчет написать. Веришь – весь мозг мне высосал!
Он открыл сейф и извлек из него револьвер.
– Держи, теперь это твой наган. Будешь с ним на уголовную братию ходить.
– Спасибо! – принял оружие Елисеев. – А патроны?
Борис высыпал на стол целую горсть патронов.
– Забирай. Этого добра у нас хватает. А вот это удостоверение. Храни как зеницу ока, чтобы в нехорошие руки не попало.
«Агент уголовного розыска третьей категории», прочитал Елисеев название своей новой должности и вопросительно поднял взгляд. Колычев правильно истолковал его жест.
– Знаю, что не густо, но сам таким начинал. Не журись, все от тебя будет зависеть. Если за два месяца испытательного срока себя проявишь, получишь вторую категорию, а то и сразу первую. Я, брат, за месяц управился: крупное дело раскрыл. Шум-гам на всю губернию стоял. – Он мечтательно зажмурился.
– Посмотрим, – кивнул Елисеев.
Теперь, с удостоверением и оружием, он ощущал себя полноценным сотрудником уголовного розыска.
– Слушай, Борис, а можно еще одним револьвером обзавестись? Мне бы что-нибудь небольшое, карманное, навроде «бульдога»? Чтоб под патрон нагановский был…
– Решим вопрос, – сказал Колычев. – Я и сам такой же при себе таскаю. Вещь полезная: в глаза сходу не бросается, да и во время перестрелки не помешает. Когда ты еще наган перезарядишь…
– Вот спасибо! – обрадовался Петр.
– Первое время работать будешь под моим руководством. Я тебя со всеми нашими познакомлю и расскажу, что и как нужно делать. Если что-то будет непонятно – спрашивай.
– Договорились.
– Занимай свободный стол. С этого дня он в твоем полном распоряжении. Документы будешь хранить в сейфе, вот дубликат ключей. За ними тоже присматривай: тут столько народа мечтает в него заглянуть…
– Свои?
– И свои, и чужие. Как говорил товарищ Дзержинский: «человеку нужно доверять, но проверять». Все, скоро планерка. Пошли. Начальник тебя ребятам представит.
Кабинет товарища Янсона отличался от кабинета Колычева только размером (он был чуть побольше) и наличием старого продавленного дивана, на котором разместились трое незнакомых Елисееву сыщиков. Еще двое сотрудников заняли табуреты. Собравшиеся с интересом глядели на новичка.
На стене кабинета висела выполненная от руки карта губернии, над сейфом – портрет Ильича в прямоугольной рамочке. Товарищ Янсон сидел за столом, читая документы и делая время от времени пометки.
– Разрешите? – спросил Колычев, стоя на пороге.
– Заходите. Еще минута, и начнем, – кивнул начальник губрозыска.
Елисеев еще раз удивился, насколько хорошо товарищу Янсону дается русский язык. Не скажешь, что латыш. Наверное, обрусел рано.
Закончив, Янсон отложил документы.
– Приступим, товарищи. Сначала радостное известие. У нас пополнение: из Нивинского волостного отделения милиции к нам переведен новый сотрудник – Петр Елисеев. Думаю, вы о нем уже слышали. Товарищ Елисеев очень помог нам при задержании Чеснока, а вчера отличился на вокзале, ликвидировав особо важного преступника.
– Так это он Пичугина сделал? – удивился здоровенный, богатырского сложения мужчина в вытертой кожаной куртке.
– Он, товарищ Бурко. Причем, прошу отметить: действовал в одиночку и без оружия.
– Рискованно, – заметил черноволосый смуглый юноша, смахивающий на гимназиста.
Был он худощав и горбонос, одет в студенческую тужурку.
– Да, рискованно, – согласился Янсон. – Но кто бы это говорил, товарищ Левин?!
Левин потупился. Очевидно, имелось в его биографии нечто такое, что начальник губрозыска мог поставить ему в упрек.
– Недельки две товарищ Елисеев будет стажироваться у Колычева, а потом уже отправим в свободное плавание. У вас есть какие-то вопросы? – обратился Янсон к Петру.
– Вопросов нет, – ответил тот.
– А с жильем как? Устроились?
– Да, с этим тоже все благополучно. Спасибо, товарищу Колычеву.
– Хорошо. Тогда внимательно слушайте, о чем мы будем разговаривать. Возникнет желание уточнить – не стесняйтесь, спрашивайте. У нас это приветствуется. Мы здесь все свои. Работаем на общее дело.
Дальше совещание пошло обычным ходом. Дежурный зачитал сводку происшествий:
– Вчера бойцами ЧОН, охранявшими завод «Серп и молот», был насмерть застрелен некто Иванов Сергей Лаврентьевич, тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года рождения.
– Кто выезжал на место преступления? – спросил Янсон.
– Я, – одернув тужурку, поднялся Левин.
– Разобрались?
– Конечно, товарищ Янсон. Ситуация однозначная: убитый работал на этом заводе. По словам работников предприятия, любил выпить и погулять, был нечист на руку. Вчера собирался украсть несколько связок кровельного железа. Судя по всему, действовал один, в свои планы никого не посвящал. Патруль застукал его, когда он перебрасывал похищенное через забор. Его окрикнули, Иванов кинулся бежать. На выстрел в воздух не остановился. Тогда чоновцы открыли огонь на поражение. В итоге убит пулей наповал. Вины бойцов ЧОН в происшествии не наблюдаю. Они действовали в соответствии с инструкциями. Следователь того же мнения.
– Хорошо. Чоновцы молодцы, уголовное разбирательство в их отношении нужно прекратить. Вор сам виноват и понес заслуженное наказание. Еще происшествия?
Дежурный покосился на Елисеева.
– Ну, насчет Пичугина, тоже вроде все понятно…
– Можете пропустить, – разрешил Янсон. Дальше шли сообщения о нескольких кражах, включая воровство белья.
– Хорошо хоть сегодня никакой склад не вскрыли, – сказал в конце совещания Бур-ко.
Все дружно заулыбались. Ограбления складов были больным местом губрозыска. Почти каждый день случалось новое.
Янсон распустил сотрудников, и они дружной гурьбой вышли в коридор.
– Куришь? – спросил Петра Бурко.
– Нет.
– И правильно делаешь. Табачок нынче дорог, сплошное разорение от него.
– Так ты бросай!
– Э! – засмеялся богатырь. – Сказать легко – бросай. Это привычка такая, что на всю жизнь.
– Выходит, нет у тебя силы воли, Бурко, – заметил Колычев.
Бурко хотел ответить что-то язвительное в его адрес, но не успел: Колычева окликнул дежурный:
– Борис, хватай стажера и дуй в Губфинотдел.
– А что стряслось? – насторожился Колычев.
– Кража, – коротко пояснил дежурный.
– Ну, Петр, готовься: вот оно, твое первое дело, – усмехнулся Колычев. – Само в руки идет.
– Быстро как-то…
– А ты что думал? У нас скучно не бывает. Работа такая.
Губернский финансовый отдел находился на центральной улице Железнорудска – Советском проспекте. Сыщики добрались до него на своих двоих.
В царские времена дом принадлежал коммерческому банку, теперь в нем расположилось сразу несколько советских организаций.
У входа топтался милиционер в форме. Видимо, на этот пост старались отряжать сотрудников, чей внешний вид соответствовал уставному.
При виде Колычева, постовой виновато опустил глаза.
– Знает кошка, чье мясо съела, – усмехнулся Борис и, подойдя к милиционеру, спросил:
– Сидоркин, твою в бога душу мать, тебя что тут – ворон считать поставили?
– Товарищ Колычев! – взмолился постовой.
– Товарищ Колычев, – передразнил его сыщик. – Ты не усмотрел, а нам расхлебывай после тебя! Ладно, мы с тобой еще после поговорим. Понаставят тут всяких вроде мебели… Где потерпевшая?
– Внутрях, вас дожидается.
Потерпевшая оказалась миловидной женщиной лет тридцати. Одета скромно, но опрятно. Чувствовалось, что следит за собой. Волосы спрятаны под косынку, глаза припухшие, заплаканные.
– Рассказывайте, гражданочка. Мы из губрозыска, – сказал Колычев.
Женщина всхлипнула, однако, как заметил Петр, самообладания не потеряла.
– Документы ваши, покажите, пожалуйста, – попросила она.
– Надо же какие мы! – присвистнул Борис и раскрыл перед потерпевшей свое удостоверение. – Колычев, агент губрозыска.
– Мотылькова Инесса Владимировна, помощник кассира Губернского промпита.
– Что у вас украли, Инесса Владимировна?
– Деньги.
– Кошелек? Личные средства?
– Если бы! – совсем закручинилась потерпевшая. – Казенные деньги украли на покупку продуктов. Мне их сегодня в финотделе выдали.
– И большая сумма?
– Большая. Почти шесть миллионов.
– Ого! – не удержался Петр.
Его зарплата была в пятьдесят раз меньше.
– А еще вместе с деньгами пропало оружие…
– Какое оружие? – насторожился Елисеев.
– Служебное. Мне револьвер на работе выдали как ответственному сотруднику. Я его в портфеле вместе с деньгами держала на случай обороны.
Мотылькова показала парусиновый портфель, с каким ходил едва ли не каждый из совслужащих. Нормальный кожаный портфель могло себе позволить только большое начальство.
– Какой марки револьвер?
– Наган.
– И где похитили деньги и оружие? Что, прямо здесь? – Колычев обвел глазами приемное помещение Губфинотдела, в котором людей было набито, как сельди в бочке. Многие прислушивались к разговору.
– Да, прямо здесь, – кивнула помощник кассира.
– Однако. И как же это вы казенные средства проворонили, «ответственный сотрудник» Инесса Владимировна?
К счастью, женщина умела держать удар. Вместо того чтобы удариться в рыдания, она принялась рассказывать обстоятельства кражи.
Выяснилось следующее: получив деньги, она положила их в портфель, не ожидая ничего плохого. Здание охранялось милиционером, внутри было много людей, в том числе и знакомых. Мотылькова направилась к выходу и вдруг увидела, что прямо на полу лежат гербовые десятирублевые марки.
Душа ответственного совсотрудника не выдержала такого обращения с финансовыми бумагами. Женщина наклонилась и стала поднимать марки. Одна из них была приклеена. Чтобы отодрать ее, Мотыльковой пришлось освободить обе руки. Она поставила портфель на пол, а когда закончила, выяснилось, что тот исчез, вместе со всем содержимым.
– Так-так, – зацокал языком Колычев. – Это ж каким надо быть знатоком человеческой натуры, чтобы придумать этакую махинацию!
– Тонкий расчет, – согласился Елисеев. – Раньше у вас были подобные случаи?
– У нас нет. Но что-то подобное уже проворачивали в других местах. Где ж это было? – Колычев нахмурился и с сожалением сказал:
– Нет, хоть тресни не помню. Надо будет покопаться в ориентировках.
Он обратился к помощнику кассира:
– Инесса Владимировна, никого подозрительного рядом с собой не видели? Может, толкался кто поблизости, наблюдал за вами или спрашивал?
– Ой, я так сразу и не припомню, – огорченно произнесла Мотылькова.
– А вы повспоминайте, Инесса Владимировна. Вдруг получится? – попросил Елисеев.
– Знаете, – вдруг произнесла потерпевшая, – а ведь вы правы: терся около меня один мужчина…
– Ну-ну, смелее, – подбодрил Елисеев.
– Я ведь только сейчас и сообразила, что он все время возле меня был. Высокий такой, стройный, выправка… знаете, как у офицеров старорежимных.
– То есть человек военный?
– Может быть, – не стала отрицать Мо-тылькова.
– Еще что вспомнилось? Можете подробнее внешность описать?
– Мужчина очень интересный. Лицо умное, интеллигентное. Не удивлюсь, если он и впрямь из бывших. Волосы густые, светлые. Мне еще глаза его очень запомнились…
– Чем, Инесса Владимировна?
– А они у него грустные очень.
Колычев кашлянул.
– Уголки к низу идут, – пояснила потерпевшая. – Он может даже улыбаться, но глаза все равно останутся печальными.
– Цвет какой?
– Кажется, карий.
– С глазами ясно. Вы его лично знаете? Может, встречали где?
– К сожалению, прежде его видеть не довелось. Да и не припоминаю, чтобы в городе успел на глаза попасться. Все же не особо большой у нас город…
– Что по телосложению скажете?
– Знаете, обычное такое телосложение: ни худой, ни толстый…
– Живот есть?
– Есть, но особо не выпирает. А может, у него корсет.
– Одет как?
– Простенько одет: пиджачок светлый, брючки… У нас в конторе половина мужчин в таком виде ходит.
– Плохо. Особые приметы есть? Шрам какой-нибудь, родинка на видном месте…
– Нет, шрама точно не было, – уверенно сказала Мотылькова.
– Теперь напрягите память еще раз: может, еще кто-то возле вас вертелся, на кого вы сразу внимания не обратили?
– Нет. Только он.
– Посмотрите по сторонам, пожалуйста. Может, увидите его здесь? Вдруг не ушел.
Потерпевшая послушно осмотрелась.
– Тут его нет.
– Понятно, – вздохнул Колычев. – Я, конечно, на это и не надеялся, но вдруг… В общем, так Инесса Владимировна, сегодня после обеда, часика в два подойдете к нам, в губро-зыск. Спросите у дежурного Колычева – это я. Он вам покажет, где мой кабинет. Мы у вас показания в письменном виде для следователя снимем. Все поняли, Инесса Владимировна?
Женщина кивнула.
– Тогда можете идти. Мы вас не держим.
– А как же вор?
– Вор… Вора мы обязательно найдем, – твердо объявил Колычев. – А вы впредь будьте бдительны, не позволяйте себе попадаться на бандитские уловки.
Глава 6
Отпустив потерпевшую, сыщики приступили к опросу свидетелей, в первую очередь, пытаясь у них узнать, кто бросил на пол гербовые марки. Это мог быть только преступник или его сообщник. Людей в Губфинотделе было много. Вдруг кто-то да заметил?
Опросили всех присутствующих, но ничего выяснить не удалось. Воры использовали многолюдность в свою пользу. В толкучке внимание у людей рассеивается, все заняты своими делами. Расследовать преступление по горячим следам не вышло. Мужчину с грустным выражением глаз запомнила одна Мотылькова, и то не было никакой уверенности, что история с пропавшим портфелем – не ее рук дело.
– Может, он с другими целями вокруг увивался? – предположил Елисеев.
– Например?
– Гражданочка симпатичная…
– С этим не поспоришь, внешность и у потерпевшей впрямь приятная, – согласился Колычев. – Думаешь, этот тип хотел к ней подкатить?
– Да.
– А потом вроде как передумал?
– Почему нет? О жене вспомнил, о детях, и решил судьбу не искушать.
– Есть еще один вариантец, – заметил Колычев. – Не было никакого воровства, а сама гражданка Мотылькова спектаклю перед нами разыграла.
– Но ведь деньги пропали…
– Пропали. Но почему мы решили, что все было именно так, как рассказывала Мотыль-кова? Не факт, что она рассказала нам правду. Вдруг, наша Инесса Владимировна себе денежки присвоила, а нам поведала наспех сляпанную историю?
– Не исключено, – задумчиво произнес Елисеев. – Губфинотдел она до нашего появления не покидала, спрятать где-то здесь портфель не могла.
– Значит, передала сообщнику: мужу или полюбовнику. Но что-то не очень мне верится в это предположение.
– Верится – не верится, а проверить надо! В нашей профессии гадать по ромашке нельзя, – убежденно заявил Колычев. – Хороши мы с тобой будем, если позволим себя вокруг пальца обвести.
– Тогда что?
– Сначала почву прощупаем. Узнаем, что за фрукт эта Мотылькова. Поговорим с товарищами по работе.
Далеко ходить было не нужно. Подавляющее большинство советских административных учреждений города располагалось на одной улице. Губпромпит вообще находился в соседнем доме.
Там уже знали о чрезвычайном происшествии, приключившимся с Мотыльковой, так что появление сыщиков ни у кого не вызвало удивления. Здесь сыщики разделились: Колычев отправился к непосредственному начальнику потерпевшей, а Елисеев стал расспрашивать ее коллег. Сама Мотылькова отпросилась домой, сославшись на плохое самочувствие. Это очень помогло в расследовании – людей было легче вызвать на откровенность.
Часа через два сыщики встретились.
– Докладывай, – велел Колычев.
– Да особо-то нечего. Мотылькова со всех сторон характеризуется положительно: добросовестный работник, хороший товарищ, в политическом вопросе подкована, член РКП(б). На работе ее ценят и уважают.
– Что известно о личной жизни?
– Замужем. Супруг – рабочий на «Красном пролетарии». Двое детей. Говорят, что живут душа в душу. В общем, хорошие обычные люди. А начальник тебе что рассказал?
– Да то же самое, только другими словами. И секретарь партийной ячейки такую же характеристику выдал. Говорит, что ручается за Мотылькову головой. Не могла она взять деньги. Не могла – и все тут.
– Как бы после нашего визита разговоры плохие не поползли. Скажут, дыма без огня не бывает, а Мотыльковой тут еще работать и работать…
– Что поделаешь, крупная сумма пропала. А нам еще придется дровишек в этот костер подбросить. Двинули к прокурору.
– Зачем?
– За тем самым. Буду ордер на обыск у Мотыльковой просить.
– Что, веришь, будто деньги у нее дома окажутся?
– Не знаю, но проверить обязан. Хотя бы из принципа.
В кабинет прокурора Колычев зашел один, оставив Петра дожидаться в приемной. Вернулся, победно размахивая бумагой.
– Уломал-таки прокурора. Вот ордер.
– Долго ты что-то…
– Быстро только кошки родятся. У нас прокурор – знаешь какой! Ему каждый чих обосновать нужно, а у нас с тобой только подозрения. На них, брат, далеко не уедешь.
Семья Мотыльковой проживала в коммуналке, занимая большую комнату в бывшем доходном доме. Дверь открыла сама потерпевшая. Голова ее была обвязана мокрым полотенцем.
– Еще раз здравствуйте, Инесса Владимировна, – сказал Колычев.
– Вы ко мне? – удивилась она.
– К вам, к вам…
– Но ведь я сама должна была к вам явиться во второй половине дня… Право слово, вы бы не утруждались. Я, хоть и неважно себя чувствую, но все равно бы пришла…
– Мы, собственно, по другому вопросу. Вот постановление на обыск. Ознакомьтесь, пожалуйста.
– Обыск! То есть вы решили, что это моих рук дело? – Женщина устало опустилась на одинокий табурет в длинной прихожей. – Какой позор! Как я теперь в глаза людям смотреть буду!
Из дверей выглядывали любопытные лица соседей. Взяв парочку из них в качестве понятых, сыщики приступили к обыску.
Муж Мотыльковой был на работе, дети в школе. Никто не мешал.
Из общей кухни пахло подгоревшей пищей. Петр невольно сглотнул. С утра на ногах, а во рту и маковой росинки не было. И не понятно, когда еще перекусить удастся. Может, до самого вечера придется голодным ходить.
Сыщики вошли в комнату и осмотрелись. Особой меблировкой она не блистала: двуспальная железная кровать, два топчана для сыновей, шкаф со скрипучими дверцами, стол, который использовали и как обеденный и как письменный, комод, несколько стульев. Над кроватью висела книжная полка. Обои пожелтели от сырости и местами отошли от стен. Возле буржуйки была сложена аккуратная стопочка дров.
– Ну что, приступим. У тебя как – опыт в таких делах есть? – спросил Колычев.
– Всякое бывало. Но не сказать, чтобы большой спец по этой части, – признался Елисеев.
– Все равно лучше, хотя бы с маленьким опытом, чем совсем без никакого. Начинай с правой стороны, я – с левой.
Они приступили к обыску. Колычев распахнул шкаф, раздвинул пропахшие нафталином вещи. Едва сдержался, чтобы не чихнуть: запах был ядреный.
Елисеев выдвинул ящик из старинного комода и в маленькой резной шкатулке из дерева обнаружил улов – свернутые в тугой рулончик совдензнаки. Пересчитал, вышло около трехсот тысяч. Петр только присвистнул.
– Откуда деньги?
– Наши, семейные. На поездку в Москву откладывали. Младшенькому наши доктора не могут диагноз поставить, вот и хотим отвезти в Москву, чтобы показать профессору, – пояснила Мотылькова.
Она взяла себя в руки и говорила спокойным тоном, хотя по-прежнему избегала смотреть на соседей. Стояла, ссутулившись и скрестив руки перед собой. На лице была полная отрешенность от происходящего.
– Ихние это деньги, – внезапно подтвердила понятая – женщина лет пятидесяти с красными натруженными руками.
– А вы откуда знаете? – удивился Колычев.
– Так Инесса давно рассказывала. Про тот, как к дохтуру ходила, про предписание евойные, о том, что коплют на Москву потихонечку, – простодушно ответила женщина. – Промеж нас шибких секретов нетути. Когда под одной крышей живешь, ничего не спрячешь.
Триста тысяч – не шесть миллионов. Елисеев вернул семейные накопления на место.
Других результатов обыск не дал. Парусиновый портфель не нашелся, больше денег в комнате не было.
Извинившись перед Мотыльковой, сыщики покинули коммуналку.
– Отрицательный результат – тоже результат, – философски сказал Колычев. – Теперь будем знать с гарантией, что Мотылькова – честный человек. Сосредоточимся на других версиях.
– Ищем грустного? – догадался Елисеев.
– Ага.
– Как же найти его по такому описанию?
– Вернемся в угро, посмотрим сводки за месяц. Помнишь, я говорил тебе, что уже слышал о похожей краже?
Они зашли в свой кабинет.
– Ты как, проголодался? – участливо спросил Колычев.
– Да утром как поел, так и все… – признался Петр.
Борис словно читал его мысли.
– У меня тоже в брюхе заиграло. Сейчас организуем небольшой перекус.
С этими словами Колычев направился к выходу.
– Ты куда? – окликнул Петр.
– К Левину. У него всегда едой разжиться можно. Одолжу ситного чуток да сахаринчику. Глядишь, попьем чайку. А потом за работу.
Вернулся Борис вместе со смуглым «гимназистом», которого Петр видел на утреннем совещании.
– Осип, – представился Левин. – Для своих – просто Ося.
– Петр.
– Будем знакомы, Петр. Нам с тобой вместе трубить и трубить в уголовном розыске.
Левин пришел не с пустыми руками. Как и предполагал Колычев, «гимназист» оказался запасливым. У него удалось разжиться всем необходимым для чаепития, заменившего сыщикам обед.
– Ты ведь не местный, Ось? – спросил Елисеев, отхлебывая горячий сладкий чай.
– Точно. Что, в глаза сильно бросается?
– Да не то чтобы сильно… Просто говор у тебя не наш, – выкрутился Петр. – У нас на «о» налегают и многие слова переиначивают. Слышал, наверное?
– Ах, в этом смысле… Из Одессы я. Там родился и вырос, учился в одесской гимназии, хотел в университет поступить.
– К нам-то как занесло?
– Война… – Левин загрустил. – Родителей петлюровцы расстреляли во время погромов, прямо у меня на глазах. Я поклялся отомстить. Пошел в добровольцы, попал в Первую конармию товарища Буденного. Потом по комсомольской путевке направили в милицию, прямиком в железнорудский губрозыск. С той поры и ловлю преступников. Такая вот у меня незамысловатая биография…
– Извини. Не хотел тебе душу бередить.
– Ничего! Время такое… У всех горечи в жизни хватает. Эх! – вздохнул Левин. – Поскорей бы социализм построить! Тогда и заживем по-человечески! Как думаешь, построим?
– Обязательно построим. Недолго терпеть осталось, – кивнул Елисеев. – Соскучился народ по справедливости, по мирной жизни. Вот поборем врага внутреннего, а потом и внешнего, и начнем социализм строить. И нам не все же за бандитами гоняться.