Но что это меняло, если его сейчас прикончат? Многое. Ниточка не будет разматываться дальше. Больше никто из ячейки не пострадает. Если, конечно, они не сумеют раскрутить Рауля или разбить его легенду, которая тоже была сконструирована Иваном.
* * *
Двое из «матадоров», судя по массивным торсам, носили тяжелые бронежилеты. А у одного был промышленный экзоскелет, он ходил в нем, как танцор на ходулях, покачивая тяжелыми руками толщиной с пожарные гидранты. Ему, наверное, было зверски жарко там внутри, но зато он чувствовал себя очень крутым. Ударом руки он мог вбить любого в землю.
А ведь еще был огнеметчик, который как раз закончил какие-то манипуляции со своим рюкзаком и шел обратно.
Максим подумал, что сейчас придет его черед становиться живым факелом.
Но почему-то они отошли и переключились на соседа через одного. Как и многие здесь, этот черноволосый мужчина почти европейского вида, с большим носом и кустистыми бровями, был толст. Судя по айденту, он был учителем из Акапулько по имени Карлос. И если он и воевал, то очень бестолково – у него был забинтован палец, что не слишком напоминало боевую рану. Затвором пистолета порезал? И такое бывает у новичков. А может, резал овощи на салат.
Теперь он плакал, губы его тряслись. Явно небогатый. Лишний вес – атрибут бедности. Бедным не до спорта, и именно они поглощают дешевые углеводы: «Трансжиры для транслюдей!». Только в совсем диких местах худоба была знаком нищеты и готовности работать за еду. Здесь, в Мексике, не такая глушь.
Но пощады учитель не просил и дрожащим голосом прокричал какое-то замысловатое ругательство-идиому. Сквозь грохот музыки и хриплые вопли басиста и солиста.
Почему-то они убрали огнемет от его головы. Означало ли это, что даже до них что-то дошло? Нет, похоже, закончилась смесь в баллонах.
Учителю просто разбили лицо прикладом. Обычным прикладом – не рейлгана, а старой винтовки AR-15. А потом выстрелили в живот три раза и спихнули еще живого на дно канавы.
Выстрелы потонули в грохоте музыки. Пели на русском:
Кровь и кишки, гнилые мозги.
Труп разрубает топор на куски.
Глухо рычит бензопила!
В клетке чувак сгорает дотла.
Максима трясло. Если бы не смерть других и ощущение близкой гибели, это было бы смешно. Кто может слушать такой андеграунд? Смерть все-таки бывает нелепой. Хотя, подумал он, расстрел под слащавый рэпо-попс был бы еще гаже. Он делал все, чтоб его дрожь не заметили. Встречать конец надо достойно.
Вслед за куплетом начался забористый припев, с хриплым прокуренным вокалом солиста, который на русском пытался подражать кому-то из классиков тяжелого металла:
Не нужен больше пиломатериал.
Пилой разрежем БИОМАТЕРИАЛ!!!
«Дрын-дын-дын… рржж!! рржж!! А-а-а-а!» – фоновые звуки тоже были сделаны на совесть. Может, и видеоряд к этому клипу имелся.
В довершение этого театра абсурда без спроса подкинула подсказку сеть: «Музыка группы „Холерный эмбрион“, город Саранск, Российское Государство. С 2038 года исполняет песни в стиле ethnic death-grind-metal на русском, английском и эрзянском языках. Тематика песен связана…».
Дочитать Рихтер не смог. Его схватили за голову и, чуть не сломав шею, повернули ее в направлении, где должна была произойти новая казнь.
– Не отворачивайся, Ганс. Сейчас и твоя очередь придет. На тебе чупа-чупс, – кто-то сунул ему в лицо ствол пулемета, вырвав пушку из рук владельца-негра. Но чернокожий, матерясь на ломаном испанском, забрал оружие обратно. Шутка ему не понравилась, он злобно оскалился на проделавшего это карателя-метиса. Вдруг оба отпрянули, будто получив удар кнутом, и разошлись по разным углам. Ссору прекратил каудильо, послав обоим приказ вернуться на свои места и заткнуться.
Несколько выстрелов каратели произвели в лежащие на дне тела – только что сброшенного учителя и соседних с ним.
– Гребанные нацисты! – крикнул Макс. – Закончите, как ваш фюрер…
Он даже не подумал, что в устах этнического немца эти слова могут звучать комично. Потому что твердо знал, что ничего комичного в этом нет.
Услышали. Музыка стала потише. Видимо, даже им стало интересно. Но договорить ему не дали, ударили под дых. От такого удара другой бы упал, но он только поморщился. Все-таки его подготовка в Корпусе кое-что давала. Он умел лучше переносить боль, а скорость реакции превышала нормальную процентов на двадцать. Поэтому его чаще всего били не туда, куда хотели, а туда, куда позволял он.
А новым наборам, как он слышал, и вовсе что-то вживляют.
Новый удар. Их это забавляло. И ему, и двоим из пленных, которые попытались рвануться с места, несмотря на кандалы, отвесили еще по паре тумаков. Те двое упали. Обездвиженных людей бить легко, они не могли даже увернуться.
А вот Максим устоял на ногах.
Вдруг стало совсем тихо. Слава богу, что прекратилась эта адская музыка. Вместе с тишиной вернулась способность соображать.
Браслеты держали крепко. Он еще с Академии знал, что там сверхпроводящие магниты, которые при активации притягиваются друг к другу. Если они надеты на руки – человек просто не может ими пошевелить, а если на ноги – падает как подстреленная лошадь.
Вот и его «стреножили», активировав эту штуку, и он все-таки упал. От боли у него вырвалось ругательство. Немецкое «Scheisse!». Стоящий рядом каратель вдруг повернулся, и Макс увидел сквозь прорези маски его смеющиеся глаза. Он уже видел это злобное веселье – и у чужих, и у своих на этой войне.
Айдент не давал информации. В полицейских базах этот тип не значился, так как был с другого континента. Эвристический этноанализ определил его по фотографии как русского с вероятностью 95 %.
– Что, немчура? Не нравится, мил человек? Вот чертово пекло… Дышать нечем! – с этими словами каратель снял маску. У него и вправду был славянский акцент и рязанско-воронежские черты лица. Он говорил на английском, но очень плохо.
Его здоровенный босс, сам уже давно без маски, только кивнул: мол, снимай.
А Макс увидел тем временем их обмен сообщениями. Фразы летали перед глазами как птички.
«Этти ребелы ууже покоиники, шеф, – писал эсэмкой подчиненный, и, судя по всему, набирал через нейроввод, который иногда путает и дублирует буквы, когда торопишься. – Но нас поттом не прифлекут за геноцид?».
«Не боись. Из записи ваши рожи удалятся. Будут вместо них черепа. Но это последний раз, когда мы снимаем это дерьмо для отчета. Кто-то сливает видео фетишистам, – отвечал ему командир, четко и без ошибок. Или очень спокойный, или пользуется окулярным вводом. Или каким-то другим из старых, – Хватит уже! Ребелы тоже люди. Замочим быстро. У нас еще работа. А узнаю, что вы слили видео в сеть… сами в ров пойдете! А все-таки хорошо, что они Старика грохнули. Даст бог, меня на его место поставят».
Другие тоже вовсю общались. В эсэмэсках палачей были веселые эмотики, заменявшие половину слов, как египетские иероглифы. Рожицы улыбались, скалились черепа. Были даже кошечки и собаки.
«Мало платят, суки, – писал один. – За такую грязную собачью работу… Жалко, нельзя с их чипа все перекачать. Ну, хотя бы нал заберем. Покойникам ни к чему. Эти побрякушки они явно сперли».
Задержанных заставили перед казнью вывернуть карманы и отдать все личные вещи.
– А мне и без денег нравится, – произнес славянин вслух. – Я бы еще заплатил за право убивать красную погань. Мир был чище, когда плохих людей сжигали живьем. Deus Vult!
Это был древний клич крестоносцев.
Его командир на это ничего не ответил. В этот момент снял маску и соседний каратель, который жаловался на низкую зарплату. Этот был тоже похож на русского. А может, он был финн или прибалт – среднего роста, круглолицый с холодным, как у трески, взглядом и светлыми волосами, зачесанными на пробор.
– Предатели, – произнес Макс на английском, а не на русском или испанском, чтобы поняли все из этого международного сброда. – Долбанные марионетки. Тут террористы только…
Несильным ударом каратель-славянин разбил ему нос. А «финн» поднес к шее кинжал с орлом на рукоятке. Похоже настоящий, эсесовский.
– Заткнись ты, шавка краснопузая, – рязанский, а может, воронежский каратель подошел еще ближе, Рихтер почувствовал запах лука, исходивший от него. – Сотник Ярополк десять тысяч верст пролетел не для того, чтобы с вами болтать, а чтобы вам глотки резать. Прочти слова на его ноже.
– «Моя честь зовется верностью», – Рихтер попытался вложить в голос все презрение.
– Точно, собака. И сейчас он перережет тебе глотку.
– Да какая у вас честь? Год назад ваши были против Совета, забыл? И Авангард поддерживали.
– Не поддерживали. Просто год назад мы думали, что вы за то же, что и мы. За старый добрый мир без торгашей. Вы против буржуев, мы – против жидов. А это на сто процентов одно и то же… А вы, оказывается, сионистские лакеи. Вы дебилы, дауны. Гребаные аутисты. Вас развели как лохов. Там, где ваш унтернационал – там аборты и безбожие, там черные черти белых дев трахают. Мировой Содом мы и сами к ногтю прижмем, когда с вами, демонами, разберемся. Но кровь белой расы уже не очистить, если смешается с кровью… других.
