Утиная охота
– Ты что, Гена, у тетки Мани уток пострелял что ли? У неё такой красивый селезень один.
– Сам видел?
– Да-да, – Дядька поддакнул мне, – Конечно, только подсчитал неправильно, у тебя в руке-то три птицы, и все кряковые селезни.
– Да, – согласился я, – Всё верно.
Рассмеялся старый охотник, деревенский шутник Иван.
– Где добыл-то, скажи, может и я схожу.
– Ой, дядька Иван, – отвечаю, – в болоте Проков, стаю крякв нашел, но Вам же подавай охоту на крупного зверя.
– Что да, то да! Но все-таки дай мне, хоть поддержать твою добычу! Ого, как камень, тяжелые, жирные наверное.
– Берите, – и одного красавца дарю Ивану Дмитрусенко.
– Спасибо… конечно не откажусь, – улыбнулся он. И старый охотник развернулся на месте, словно на одной ноге, быстро ретировался с «домашним» селезнем домой.
Нет брата Леньки… нет дядьки Ивана… нет многих шляхетских охотников на белом свете. В душе порой такая тоска, досада, когда сам охотишься в тех местах, где были вместе. Но может и там… по словам ученых – в том «энергетическом мире», тоже есть охота и мечутся днём души ушедших людей из земной, телесной жизни; летают как птицы во Вселенной.
Немного о крякве
Ладно, что тут рассуждать, по-всякому может быть. Но утиные истории, ведут меня в мир моих охот: в прошлое и настоящее. Кряква, уникальна своей биологической пластичностью, как вид утки. И охотник, что ее добыть должен знать ее в лицо. Так, уже в середине августа, как у молодняка, так и старых птиц начинается линька. На одной из охот, в начале сентября, в сумерках, покрякивая манком, поманил уток. На меня налетела небольшая стайка. Стрелял на штык. Боялся, что в темноте могу их не найти. Удалось одним выстрелом сбить две утки. Вижу, в траве лежит селезень, голова уже зеленая, и я бросился к утке, которая упала немного дальше. Нашел. Вернулся, а где селезень. Тут шорох, и вижу как камыш в болоте на воде колышется. Ах, ты разбойник, драпанул все-таки подранок, без всякого сожаления подумал я. Осенью кряквы долго, подчас до заморозков кочуют неподалеку от мест гнездования. Молодые кряквы менее осторожны. Я замечал на своих охотах, что под выстрел, в начале охотничьего сезона попадает больше молодых крякв, а вот в октябре меньше, становятся строже. Как то, в половине сентября сухую погоду лета и начало осени в сентябре, прекратил налетевший северо-восточный ветер. И зарядил нудный дождь. Целую неделю он поливал засохшие поля, временами сыпал мелкой нудной «дробью», то временами лил как с ведра «мокрой картечью» по крышам домов, мешая заснуть без привычки. В такую погоду охота доставляет не очень большое удовольствие. Но просидеть дома в разрешенные дни охоты превыше моих сил. Да и зная с опыта прошлых охот, что кряковая утка падает на лужицы на полях, очень хотелось проверить скошенные пшеничные поля, пойду, поброжу, глядишь и найду утиный вечерний сад. И точно, в бинокль, еще по светлому, возле болота Бельков, что служило границей с южной стороны большому, не запаханному полю, над ним низко крутились две небольшие стайки уток. И падают ближе к центру поля: там две большие лужи. Придется, как то подбираться к ним. Хорошо, что при уборке соломы остались ее остатки по всему полю. Иду по полю к сидящим уткам открыто. Стайки срываются, и улетают. Понимаю, что к вечеру обратно прилетят. Ах, какая удача! Возле самой большой лужи-озера разваленный тюк соломы. Растянут на метров двадцать по полю. Тороплюсь. используя небольшую низину, заполняю ее полностью соломой. Можно присесть. Так и жду уток. Низкие тучи еще плывут по небу, но уже сквозь них, на закате пробиваются последние лучи солнца и скрываются в подступающих сумерках. Со стороны леса показалась большая стая уток. Идут строго на меня, но высоко. Лежу на соломе, не шевелюсь, и только немножко подсматриваю из под шапки на уток. Думаю про себя: «Сейчас утки проверят мою маскировку». Но стая тормозит и с высоты, сложив крылья, пикирует на воду. Стрелять далековато.Надо мной опять вить-вить, шум крыльев уток. Да вот же они. Еще одна большая стая заходит на посадку, но что-то их пугает и они, почти сев на воду, быстро хлопая крыльями, несутся прямо на меня. Все ждать нечего. Пропускаю стаю, стреляю в догон. Одна утка валится замертво, другая планирует на поле и бежит к воде, волоча перебитое крыло. И тут началось, одна стая птиц за другой, уже в полных сумерках планировали на дождевые лужицы-озерца. Я стоял в полный рост и совершенно не прятался. Кряквы проносились мимо и после моих выстрелов опять взмывали в небо, а скорее те, припоздавшие стаи падали и падали на жировку. Иду и собираю битых уток, а вокруг по всему полю сидят утиные стаи и я так понимаю, что мне пора уходить. Завтра тоже будет охота в этом месте. В рюкзаке у меня три кряковых утки и четыре селезня. Ах жаль, что не было со мной друзей. А утка-то – золото. Это не просто утка, а октябрьская утка. Завтра воскресение, приедет к вечеру мой друг Сергей, и сына Алексея возьму на вечернею зорьку. Он не часто выбирается на охоту. Работа у парня на первом месте. И я очень рад за него. Думаю: «Пусть потешится, все-таки очень хороший вечерний сад, утки»! Так как, заканчивается замечательное время охоты на пернатых и вскоре на этом пшеничном поле будут мышковать лисицы, да заяц-русак винтить малик.
Катил на машине по мосту через реки Припять в полной темноте и думал: «Я то охочусь еще с детства, помешан на охоте страстно, от кого же мне и брату эта охотничья страсть передалась, батя то больше любил рыбачить карасей, да сеточкой-неводом баловался порой. Жаль, что так и не встретился я со своим дедушкой по материнской линии Иваном Мойсеенко, он работал в Питере начальником депо. Да и с братом мамы Веры, Анатолием, судьба нас не свела. Он, капитан корабля, прошел всю войну, весь в орденах пришел домой и его сестра, моя мама поехала к нему в гости. А приехала на похороны. Умер от ран, полученных на фронте. Так что осталось нам с братом наследство, только старая бельгийское горизонтальное ружье Зауер, три кольца, 12 калибра.Были они охотники, да были, судя по оставшемуся от деда Ивана ружью. Но судьба нас затерла в своих немыслимых водоворотах жизни.Жаль, очень жаль!
– Как поле? – спросил меня сын дома.
– Смотри, – выкладываю уток на газон.
– Да ты, батя снайпер! Не просто в воздух пропуделял все патроны.
– Завтра вечером едем вместе, – отвечаю Алеше, – Сад нашел и пока его не разбили охотники, можно еще пострелять уток на вечерней зорьке.
– Хорошо, согласен, еще Сергею нужно звонок сделать, пусть чуть раньше выедет, и тоже с нами отведет душу.
На совместной охоте вечером в воскресение все было по-другому. Мы растянулись цепочкой по полю, застолбили метки, куда стрелять нельзя и стали ждать. Лишь в полной темноте, когда уже решили идти к машинам, пошла утка, я не стрелял, стоял и просто наблюдал за яркими вспышками выстрелов, слышал шлепки падающих птиц.
– Эй, батя, – окликнул меня сын Алеша, – Выходим с поля. Пора домой.
– Хорошо, иду.
– Вот, взял двух уток. Сергей тоже добыл утку.
А вот мне удача не далась, да и если честно, то и не хотел в этот вечер стрелять. Вечерняя заря, «утиный сад», вчера сам отохотился, а сегодня сын и друг нашли свою охотничью удачу. Так, как же не радоваться. Вспомнил такие короткие, но с таким глубоким смыслом несколько строк поэтессы Анны Ахматовой: «И воздух пьяный как вино и сосен розовое тело… в закатный час обнажено.
Как-то раз присел к старейшим мужикам в родной деревне. Шляхетские охотники и рыбаки травили байки, на разные тему. Разговорились! В их голосах какая то грусть, они вспоминали родные места, как они изменились: нет сенокосов, нет выпаса для скота, обмелела река, высыхают болота и озера, и деревня как-то затихает, затихает в ней жизнь. «Так что сегодня вам нужно мужики? – спрашиваю я своих земляков. – Чем Вам помочь?». «Ничего нам не нужно, – отвечают они. – Дайте нам только Землю. Дайте землю, где можно было пасти скот, промышлять, как и раньше за рекой зверя и птицу, ловить рыбу. Дайте Землю, чтобы не бродили вокруг деревни бродячие собаки и приезжие браконьеры не били в речке рыбу током. И могли мы спокойно поставить сеть на реке, поймать пару рыбин на стол, и нас не считали браконьерами. Дайте нам не чью-нибудь, а нашу Землю.Хоть кусочек! И тут заложен великий смысл. У всех нас были дети. И где они сегодня – в городе! И только некоторые приезжают на свою родную землю. Мимо них проходит все то, чему их отцы и деды учили сызмальства. Разрублены корни! И становиться на моей малой Родине все меньше шляхетских охотников и рыбаков».
«Выход есть, единственный, – сказал дед Юлись, – была бы работа, мой внук вернулся бы в родные края, не пропало бы мое селище». «И наши, и наши дети нашли бы тут себя, – зашумели мужики на завалинке».
«Вот тебе и утиные истории», – подумал я.
– Идем, – позвал меня мой родственник Володя Рай. – Ты просил меня сделать кладку через канаву, так все сделал. Пойдем, покажу.
– Нет времени, у меня к сожалению, Володя… молодец, что не подвел, я так понимаю, что в том месте, где я показал.
– Да, также хочу тебя предостеречь, переходи осторожно. Там колок стоит, с ольхи срубил.
– Хорошо.
Через пару дней сам был в Хвойках. В густой сплошной массе кукурузы, а потом и тростника действительно шла тропа. Она вела прямо к переходу на канаве. Ружье за плечо… колок в руку и тихонько перебрался на заветный берег. Дальше по знакомой тропинке, по краю поля и высоким земляным валам, заросших дикой малиной и облюбованы лисьим выводком вышел к заветной широкой копани. Повеяло прохладой. Ежели утки прятались в камыше, что рос по бокам канавы, то можно к ним подобраться вплотную. Но зачем? И так уже можно стрелять!
Впереди, недалеко от меня тихо крякнула утка. Остановился и замер. Какая-то тяжесть сдавила мне грудь, комок к горлу. И словно птичка в руках, трепещет мое сердце. Счастье зачастую оказывается совсем не там, где его ждешь, только потом понимаешь, что в те далекие дни, в том месте и с тем друзьями ты был по-настоящему счастлив.
– Иди, нет, подожди, – шепчет мне «шептун», опять в голове. Еще пару шагов и я замираю: десятка два крякв сидят не более двадцати шагов от меня, некоторые собрались в кучку и дремлют, а часть разбрелась по всей копани. Меня не обнаружили. Вдруг раздает крик сороки, затрещала у меня прямо над головой. Ах ты каналья, все-таки нашла. Не шевелюсь, лицо вниз прячу. А назойливая птица, села недалеко на куст рябина и голосит не своим голосом. А вот и подмога. Еще две сороки прилетели и затрещали. То взлетят, то снова сядут недалеко от меня и трещат, что трещотки. Я хотя и не понимаю их язык дословно, но за долгие годы охотничьих странствий догадываюсь: «Гвалт, человек с ружьем, спасайся, кто может», – кричат воровки. Утки вздрагивают, вытягивают шеи и тревожно оглядываясь сбиваются в кучу посреди копанию. Полетят! Нужно стрелять. А уток становится больше, чем я увидел сразу. Выплывают со всех сторон. Руки так и чешутся: «Как выстрелю сейчас в кучу, море трофеев будет… ага, а подранков-то сколько будет, – подумал я. – Нет, конечно же нет, да и зачем столько сразу. Уже и так восторг и блаженство испытал, охотничью радость от такого количества утки. Медленно поднимаюсь во весь рост с травы и делаю шаг к копани. На воде легкое замешательство птиц. Раздается громкое хлопанье крыльев и стая с водной глади копани, вздымается, взрывается вихрем в небо. Еще одна стая поднимается из-за камыша, после моего выстрела. Один селезень остался плавать на воде.
Вторая утка падает на воду. А где же сороки& Улетели, ладно, нужно возвращаться назад. Ибо на кладке с утками и ружьем в темноте можно свалиться в глубокую канаву. Ой, как не хочется! Туман поднимается густо, как дым при сжигании сырой ботвы картофеля на огородах. Но я уже выбрался на поле. А тут мне закрой глаза, приду ровно и правильно в ту калитку, что уже сорок лет меня ждет в заборе дома моего отца. Пролетели минуты охотничьей радости и страсти. Опять будни. Опять дорога ждет меня. Но греет душу мне та сказка, как маленькой моей внучке Дарье, которая так тяжело привыкает к детскому садику и просит «дядю начальника» уволить маму с работы; что будут опять выходные, и дома меня никто не застанет.
Глава 2 Второй патрон
Три месяца
Три осенних месяца: ласковый сентябрь, дождливый октябрь и холодный ноябрь. Природа готовится к длительному отдыху. И если начало осени еще дружелюбно тешит ласковыми лучами бабьего лета, очаровывает красотой золотых красок, то со второй половины осени погода значительно портится и небо затягивается серой пеленой моросящих дождей. Началась грибная пора. И мы с женой Марией также собирали боровики и подосиновики. Красные шапочки подосиновиков привели меня ближе к Цыганской гребле. А дальше заросли широкой лозы, вода, купины заросшие осокой.
– Смотри, волны в лозе, – позвала меня жена.
И точно. Думаю, может зверь какой перешел, но было бы слышно. Присмотрелся получше, да это утки. Вот, так удача, грибы сразу отошли на второй план. Ага, так вот куда вся утка летит с полей, в лес, подумал я и созрел план охоты. Бобры своими «греблями» гати по все лозе поставили, да и норы прорыли глубокие. В субботу, взял ружье, я пересек поле на Терепши и вошел в лес. В белесом, чуть подсиненном сентябрьском небе сияло солнце. Бабье лето радовало меня. Подходя к Цыганской гребле лес становился все выше. А вот и болото впереди. Что-то зловещее было в его просторах. Откуда-то появилась в воздухе стайка уток, настороженно облетев меня, далеко не подпустив на выстрел и скрылась за соснами из виду. Мелькнула мысль: «Кто-то на них здесь охотится». Подошел к самой лозе. Иду тихонько вдоль неё, уток нет, но перья утиного, что на утиной ферме. А где же птицы? Вдруг впереди какой то курень. В нем кто-то точно есть, сигаретный дым слышу за версту. Наверно только что, закурил сигаретку, разбойник. Кто же тут? Вот те и на, глухое место, – подумал про себя.
С куреня выходит знакомый охотник с соседней деревни Адам.
– Это же надо, и тут нашел уток, а, – здороваясь, улыбается во весь рот.
– Да случайно, за грибами, ходил, неделю назад как на уток наткнулся, – отвечаю ему.
– Так я тут уже неделю, как охочусь, – отвечает Адам.
Я-то думал, чего пролетная стайка так от меня резво отвернула. Настреляна. Да, конечно – тут дневной сад.
– Залазь в мой курень, места обоим хватит, сейчас выпущу подсадную, и будем стрелять. Утки мигом подлетят.
– Да ты шутишь Адам, – не верю ни одному его слову.
– Нет, правда. Тут самое открытое место по всей лозе, да и ряски есть, смотри, вся гладь воды ей закрыта, а воды всего по колено.
Адам был старше меня на десять лет, с возрастом эта разница как- то стерлась. Наша дружба была охотничьей, праздничной и светлой. Он никогда не сквернословил, и детей своих тоже воспитал в строгости и приучил к охоте. Заядлый и опытный охотник, очень спокойный и молчаливый, часто при наших встречах, на которых только про охоту и судачили, одной репликой останавливала молодого охотника из нашей компании, который заливал что-то совсем несуразное.
Адам отвернул рыбацкие сапоги, вбил колышек на середине озера-болота и достал из сплетенной берестяной коробки подсадную утку.
– Какая крякуша, а, – с гордостью показывал он подсадную утку и всячески ее расхваливал. Привязал к колышку деревянный круг-сидение для отдыха утки, и пустил ее на воду. Кряква встряхнула крыльями, и начала чистить свои перышки, радуясь свободе. На охоте, как на охоте – бывает всякое. И то, что подсадная кряква не работала, нагоняло на Адама грусть. Он как то сразу сник
– Не горюй, – хлопнул я охотника по плечу, Тут утка крякнула, и зачастила так, словно ее режут. Из-за высоких сосен на посадку к нам заходила небольшая стайка чирков-свистунков. Счастливый, волнующий трепет. Но стайка села на другой стороне болота. Утка сразу замолчала. Мы молча наблюдали из шалаша.
– Не стреляй, – шепнул мне Адам, – Скоро кряковая утка потянет. Чирки всегда первые прилетают, в прошлый раз также было.
Засвистали крылья птиц над шалашом; по всему болоту на посадку пошла кряква. Наша помощница замолчала, а потом начала тихонько покрякивать. Утки замерли на воде. Прошло несколько минут, как кряквы разбрелись по всему озеру. Пора.
– Ты справа, я слева. Огонь! – Дал команду хозяин шалаша, и выстрелил первым. Утки взорвались над водой, и пришла очередь стрелять. Прозвучал мой дуплет и две утки шлепнулись на воду.
– А твоя где добыча, – спросил я охотника, так как на воде кроме своих трофеев, больше уток не видел. Только подсадная взлезла на кружок и начала прихорашиваться, перебирая все свои перышки.
– Ай, махнул он рукой, – Занизил, какие то заряды слабые…
– И что еще придумаешь? – Намекнул ему на промах. – Ладно, пойду своих битых крякв заберу, что им там мокнуть.
– Нет, нет, подожди немного, скоро опять прилетят. А если побродить по воде, останутся наброды, не любит утка их, может и не сесть.
– Адам, давай-ка заключим договор, садить больше утку не будем на воду, если удачно налетят, то стреляем.
– Ладно, согласен, только смотри подсадную не зацепи, – намекнул охотник. Но окруженное соснами и кустами болото, как бы дремало в ожидании птиц. Казалось, что оно безжизненно и пусто. Но вот, решив нас хоть чем-нибудь порадовать, прилетели две цапли. Свесили свои длинные шеи, и что-то пристально рассматривают в воде.
– Ну и что же ты, Адам, обещал уток пострелять, а тут цапли прилетели, – заметил я.
– Не горюй, точно прилетят, в первый раз также цапли прилетали. А, вообще знаешь, не хочешь ждать, так пройдись по краю лозы, там тоже можешь согнать уток.
Мне не хотелось мешать Адаму, и спросив у него разрешения еще раз, достал битых уток с воды и тихонько пошел вдоль лозы и болота, залитых водой, пристально вглядывался, стараясь заметить уток. Вдруг, в двух метрах от меня, с весив ноги, и махая несуразными бурыми крыльями взлетела выпь.
– Ну, напугала-то, чуть не нажал на курок. Лети, ты не моя добыча.
Проводил птицу взглядом. Ступил шаг к маленькой низине в самый центре кочек, опять вылетает птица, но это не выпь, и не цапля, а растопырив хвост, поднимается вертикально вверх, свесив голову, матерая кряква. Не собираясь крякву далеко отпускать, бью ее с верхнего ствола. Сломавши крылья птица, обвисла в воздухе и шлепнулась назад в болото. И тут начался концерт. Утки начали слетать по две, по одной, срывались со всех сторон. Ступишь шаг, как хлопая крыльями по лозе, утки вырываются над ней и летят в одном направлении, туда, где сидит Адам. Ба-бах, выстрелы гремели и гремели. Ишь, повезло, без сожаления подумал я. Но возвращаться к шалашу уже не хотелось. Три утки, хватит с меня, пока обработаю, то и вечер наступит. Прикинул маршрут, и напрямки через лес. Шел и не мог надышаться разлитым в соснах воздухом, ароматом живицы, лесной грибницы. И лес мне казался домом, куда приходишь… и не хочется уходить. Через час вышел на опушку. Впереди поле, уже запаханное. По всему краю следы зайцев. Вот кабаны прошли. Козы, лиса, три волка прямиком к деревне поперли. Можно читать и читать по вспаханному полю, ночные истории. Присел на траву, выложил битых уток. Сразу определил самцов, по уже сменивших оперенье на зимнее. Хотя, я и в августе, легко определял селезня по более красным лапам и зеленовато-салатовому клюву.
День клонился к вечеру, и тихий прохладный ветерок напомнил мне и все обитателям леса – пора, пора готовиться к зиме. Осень-то, на одной ножке прыгнет, и нет ее. «Прыгну-ка»… и я домой. Отвязал лодку, примкнутую к подтопленному рекой старому дубу, переплыл реку, наслаждаясь ее красотой. И мне захотелось ей сказать: «Течь тебе река Ствига вечно… и дай бог, пусть живут рядом люди»! И словно, в продолжение охоты, утиная стая далекой черточкой… в совсем уже темном небе… помчалась на жировку… к одним ей ведомым местам, там где растет гречиха и овес. Для меня очень любима охота на перелетах. Очень добычлива. Курилец Гена звонил утром: «Утка пошла пролетная, да и кряква падает на озеро Червоное, в районе наших шалашей, приезжай… забыл сказать, и гусь пролетный нарисовался. С плавней, что на торфоразработках летает на озеро. Ой, большая стая»!
– Хорошо, Геннадий, если так, то едем вместе, – предложил охотоведу.
– Так не могу, картошку копаю, еще дней пять буду занят. – И продолжил: – Туда надо лодкой добираться. Вроде два охотника собирались, Леша и Костя Друк, попрошу их, чтобы взяли.
Спасибо, уже какая-то надежда родилась в беседе. Успех охоты на перелетах всецело зависит от знания мест, где пролетают утки. А Геннадий Курилец, охотовед и егеря Сергей Мороз и Леня Окуленко, поставили по самой линии камыша на озера Червоное несколько шалашей. Как-то раз плывем через озеро, основная лодка и за ней прицепом надувные. Развезли всех, и охотовед со мной поплыли к шалашу, который почти сливался с тростником.
– Ой, не знаю, доберемся, или нет, – качал головой Геннадий. И точно, все приехали, остановил лодку охотник. Под нами десять сантиметров воды, а дальше дно, но знамо точно, большая килевой лодкой с мотором не пройти. Теперь тихонечко пересаживаемся в «резинку», так называют резиновую лодку. Перебрались! И длинными шестами по воде, да какая там вода, скажу так, по какой-то немыслимой жиже, метров сто «шли», пусть будет так: воде и торфу, или сапропелям до шалаша. Вот тут надо отдать уважение и почтение этим трудягам: «лесные братья» местного лесхоза сделали шалаш на славу. Скажу так: «Вылез из лодки на деревянный настил, скамейка для сидения, и чудесный вид открылся, стреляй во все стороны».
– Все, смотрите, – улыбнулся во весь рот, – Сейчас утка будет лететь, только чур, не мазать, – тихо прошептал Геннадий, и сбросив «груз», то бишь меня, быстро, толкая шестом лодчонку, добрался до основной лодки.
Я расположился на настиле, подготовился к стрельбе, и залюбовался рассветом. Восход солнца через несколько минут, глянул на часы.. В глубине болота осторожно закрякала одна утка, ей деловито отозвалась вторая, третья, и точно сговорившись, что пора подниматься, слева от меня засвистел крыльями первый табунок, налетел на выстрел: «Не зевать, ждать еще, у озера таких подарков нет смысла», – вскинул ружье, и лупанул раз за разом по пролетающей стае. Две осенние кряквы грузно шлепнулись на воду озера, разбросав в стороны брызги. Табунок разлетелся во все стороны, но опять собравшись над озером, скрылся в направлении полей, у деревни Ляховичи. Недалеко от меня зазвучали выстрелы друзей охотников. Я с интересом ждал окончания охоты, так как в ней первый раз на охоте по утке на перелетах, принимал сын моего друга Михаила Левковича – Михаил. Неожиданно над самым шалашом, на бреющем пронеслась утка, развернулась и начала подворачивать к уже битым и лежащим на воде. Включил манок, утка на дистанции, прозвучал выстрел, и мимо. Я растерянно смотрел на удаляющеюся птицу, и не верил глазам. «Вот мазила, хорошо, что никто не видел», – подумал, – «Но как же мог промазать? Да, ладно, если каждый раз удачно стрелять, то и птицы не останется», – Успокаивал свой азарт охотника. – «Зря, так близко подпустил», – сделал анализ промаха.
Лысуха, черная водяная курочка, выплывшая из камышей у самых ног, растерянно закрутилась на одном месте, потом, резво взмахивая крылышками, резво побежала по воде. Вертлявая камышевка, небольшая и очень осторожная птица, завидев какое-то «непонятное чудо» в болоте с ружьем, заверещала так, словно попалась хищнику в лапы. Немножко пристав, махнул рукой: «Да лети уже отсюда, бестолочь, не моя ты дичь», – но птичка не унималась, настойчиво вертелась в тростнике возле нарушителя спокойствия и многократно повторяла «чек-чек». Птичка-невеличка, вертелась рядом, перелетая в тростнике с места на место, и мне было интересно смотреть на ее «выкрунтасы». Хорошо рассмотрел камышевку, и пропустил без выстрела очередной налет утиной стаи. А выше птиц планировал по воздуху, словно планер-«пастух» – болотный лунь. Его хищный взгляд напоминал волчий. Он тоже санитар, как и волк, только – «санитар болота». Может и не стоило стрелять, но моя память знает столько его проказ, не счесть раскиданных гнезд уток и других птиц, – так что мне его не жаль. Вскинул ружье и бабахнул по вредителю. Лунь встряхнулся, как бы скидывая дробинки, попавшие под перья и свалился на воду, судорожно встряхивая крылом. Озерные чайки, завидев луня, своего вечного врага на воде, с криками пикировали на раненого хищника, старались клюнуть его больнее. Он вытянул шею, оборонялся всего несколько минут. Побежала мелкая дрожь по воде и лунь застыл мокрой тряпкой. Вдалеке над озером, словно завис в дымке тумана, поднимающегося над, потянул большой косяк гусей.
Высоко идут-то, пролетные, не достать, ну и ладно – пусть летят себе, еще встретимся. Вдали на озере застучал лодочный мотор, и с каждой минутой хозяин охотугодий, приближался к шалашу. Ну и ладно, я был доволен охотой и всем увиденным: добытыми утками, рассветом, даже запахами болота.