Матильда Кшесинская и любовные драмы русских балерин
Что это? Любовь? Возможно, в те минуты Матильда ещё не отдавала себе отчёта в том, что действительно в её сердце рождалось сильное, трепетное чувство.
Она вступала в жизнь, в жизнь, как оказалось, очень долгую, наполненную множеством суровых испытаний, которым суждено было начаться уже очень и очень скоро.
А позади была учёба, причём очень успешная учёба в знаменитом театральном училище. О самом этом училище, как и о театральном образовании тех лет, которое будущие балерины получали в двух театральных учебных заведениях – московском и петербургском, – Матильда рассказала в своих мемуарах:
«Оба театральных училища, петербургское и московское, были подчинены Министерству Императорского Двора и состояли в ведении Дирекции Императорских театров. Каждую осень в балетное училище принимались дети от девяти до одиннадцати лет после медицинского осмотра и признания их годными к изучению хореографического искусства. Жюри было строгое, и лишь часть записавшихся на экзамен попадала в школу, в которой училось около шестидесяти-семидесяти девочек и сорока-пятидесяти мальчиков. Ученики и ученицы были на полном казённом иждивении и отпускались домой только на летние каникулы. Во время своего пребывания в школе они иногда выступали на сцене.
По окончании балетной школы в семнадцать-восемнадцать лет ученики и ученицы зачислялись в труппу Императорских театров, где оставались на службе двадцать лет, после чего увольнялись на пенсию или оставались на службе по контрактам. В балетной школе преподавали не только танцы, но и общие предметы наравне с нормальными школами – было пять классов с семилетним курсом. Хотя в Москве и в Петербурге были отдельные две труппы и два отдельных училища, но они входили в общий состав Министерства Императорского Двора, управлялись Директором Императорских театров и составляли как бы одно целое. Артисты петербургского и московского Императорских театров выступали в обеих столицах».
После окончания училища Матильда Кшесинская была принята в балетную труппу Мариинского театра, где поначалу танцевала как Кшесинская 2-я. Кшесинской 1-й называли её старшую сестру Юлию Феликсовну, тоже окончившую Императорское театральное училище.
Так, с 1790 года Матильда стала танцевать на императорской сцене. Играла она и в сказочных спектаклях, и в итальянских драмах в Красном Селе.
Встреча с наследником престола Николаем Александровичем не забывалась. И вот однажды в Царское Село приехал император Александр III со всей семьёй.
Цесаревич Николай сам подошёл к ней, поклонился и сказал:
– Как я рад вас видеть!
– И я рада, очень рада, – опустив глаза, сказала Матильда.
– Вы теперь здесь будете играть? – спросил цесаревич.
– Да. Пока буду играть здесь. И не только в драмах. У меня в репертуаре есть и персонажи сказочные. Буду играть в «Красной Шапочке», в «Спящей красавице».
– А в сказках вы сегодня будете играть? – спросил наследник.
– Нет, увы, пока ещё идут перестановки в театре. Вы знаете, я люблю своё дело. Ведь всякая работа должна не только нравиться, но приносить людям пользу, – застенчиво проговорила Кшесинская.
А потом начались репетиции произведения «Галоп». На некоторых присутствовали сам Император и его брат, великий князь Владимир Александрович. Ему «Галоп» не понравился. Он остановил артистов, встал, вышел на сцену и стал показывать, как нужно танцевать. В театр часто приходил великий князь Николай Николаевич старший. Он был влюблён в балерину Числову. Николай Николаевич служил в лейб-гвардии. Интересно, что все старались как-то помочь артистам, даже спорили, каким образом лучше ставить то или иное произведение. Император часто спорил со Львом Ивановичем Ивановым. Спорил даже во время репетиции. Он говорил:
– Нет, не так, совсем не так надо «галоп» танцевать.
– Но я лучше знаю, как танцевать, – не сдавался Лев Иванович Иванов.
Однажды репетицию посетил наследник престола. Но в театре всё официально. Ни слова лишнего при всех. А Кшесинская ждала, когда увидит великого князя где-то вдали от посторонних глаз. И дождалась.
Прошли месяцы. Больше Матильде не привелось увидеть цесаревича. Пролетело лето, позолотила листву деревьев осень, наступила зима.
Матильда постоянно думала о наследнике престола. Понимала, что какие-либо мечты бесполезны, что никаких перспектив нет и не может быть у отношений с цесаревичем, но постоянно думала о нём и ничего с этим поделать не могла.
Отшумел Новый год, прошли рождественские праздники, в Петербурге установились морозы. Матильда уже играла во многих спектаклях. А тут решили поставить «Спящую красавицу» и «Красную Шапочку» на большой императорской сцене Мариинского театра. Она не видела цесаревича, но чувствовала, что он здесь, в зале, что он любуется ею.
А потом была случайная встреча на катке…
Катанье на коньках в столице давно уже превратилось в добрую традицию. Писатель Зимин Игорь Викторович в очень интересной и познавательной книге «Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение» в главе «Зимние катки» привёл строки из воспоминаний издателя-редактора, писателя и публициста князя Владимира Петровича Мещерского (1839–1914):
«В те годы главною сценою для знакомств и для сношений бывали зимние катанья на коньках в Таврическом саду… Буквально весь бомонд катался на коньках, чтобы ежедневно бывать от 2 до 4 часов на Таврическом катке в обществе великих князей. Другой, более оживлённой сцены для знакомств великих князей в то время не было».
И. В. Зимин повествует: «…после расширения сада Аничкова дворца каток стали заливать там. Устраивали каток и на льду озер Гатчинского парка. Именно там учился кататься на коньках будущий Николай II».
Далее снова приведены строки из воспоминаний современника: «В саду Аничкова дворца устроены были ледяные горы и каток, то же и в Гатчине. Сюда собирались его дети с приглашенными товарищами, и государь охотно с ними возился и играл». Николай II умел кататься на коньках, но большим любителем этой забавы не был, предпочитая хоккей. Играли в хоккей без коньков, в сапогах, гнутыми клюшками, гоняя резиновый мячик. Даже после того, как Николай Александрович стал императором, он несколько лет выкраивал время для того, чтобы посетить каток».
«Поскольку Таврический дворец и сад входили в число дворцовых зданий, то они соответствующим образом охранялись и публику на каток пускали только по специальным билетам, – отмечает И. Зимин. – Билеты выдавались на один сезон канцелярией Министерства Императорского Двора. Поскольку на катке собирался весь столичный бомонд, то его посещала не только молодежь, но и почтенные отцы семейств. Дело в том, что на катке не только отдыхали, но и обсуждали деловые вопросы в неформальной обстановке, а молодежь завязывала знакомства и флиртовала».
И. Зимин далее отметил:
«Примечательно, что к концу XIX в. сложилась определённая традиция, когда считалось приличным знакомиться и флиртовать не только на великосветских балах, но и на катке Таврического сада. Однако жизнь неизбежно вносила свои коррективы и в зимние забавы. Политический терроризм постоянно сужал “свободную территорию” для членов императорской семьи. И постепенно их поездки на каток Таврического сада прекратились. Однако привычка к этой зимней забаве уже сформировалась. Поэтому после расширения сада Аничкова дворца лед стали заливать там. Даже после того, как Николай Александрович стал императором, он еще несколько лет находил возможность предаваться этой забаве. В свою первую “императорскую” зиму 1894/95 гг., когда на 26-летнего царя свалилось множество дел, которыми он не занимался раньше, времени на каток уже не находилось. Да и молодая жена требовала внимания. Тем не менее он трижды (13 и 20 января и 8 февраля 1895 г.) за зиму сумел выбраться на каток Аничкова дворца. Тогда Николай II был буквально изумлен, когда убедился, что его любимая Аликс тоже умеет кататься на коньках. Это было тем более удивительно, что 23-летняя жена постоянно жаловалась на боль в ногах. В январе 1896 г. молодая семья начала обживаться в своей новой “квартире” в Зимнем дворце. Но, как любящий сын, царь ежедневно с женой ездил к чаю в Аничков дворец к матери, где находил возможность пару часов побегать на катке с друзьями.
Так, 4 января 1896 г. Николай II записал в дневнике: “Поехали к завтраку в Аничков. Гуляли в саду и играли по-прежнему на катке…” В эту зиму на катке Николай II бывал часто. За январь 1896 г. он посетил каток 13 раз. Пропускал свои забавы только уж по случаю совсем плохой погоды – “снег с дождём”».
Но это было позднее, а в описываемый день произошла нежданная встреча. Матильда решила покататься на коньках. Ей ли, балерине, прекрасной танцовщице, не одолеть и этот рубеж? Как сотрудница императорской сцены и билет получила на каток, где нередко катались члены императорской фамилии.
Каталась, кружилась, любуясь тем, как лёгкий, пушистый снежок мягко ложился на лёд. Она не просто каталась, она танцевала, делала пластичные фигуры. И вдруг неожиданно услышала знакомый голос:
– Здравствуйте, Матильда. Как вы красиво кружитесь на коньках! Словно на сцене.
Это был цесаревич Николай. Она и не заметила, как он подъехал к ней.
Ответила, смущаясь и радуясь:
– Да, я люблю в свободное время кататься.
– Вижу, вижу. Любовался вами. Скажите, а завтра вы тоже будете здесь? – спросил цесаревич.
– Завтра? Да, как раз завтра я свободна от спектаклей.
– Значит, придёте?
Она потупилась, прошептала:
– Да, приду…
Музыка разливалась по катку, казалось, она играет в такт кружащимся снежинкам. Цесаревич попросил:
– Матильда можно вас пригласить на танец.
– Можно, – мягко сказала она и слегка склонила голову.
Они закружились в снежном вихре, и все оборачивались, чтобы полюбоваться необыкновенной парой. Кто-то узнавал юного наследника престола, кто-то замечал, с кем выписывает пируэты.
– Завтра я буду ждать вас, – сказал цесаревич, когда закончился танец.
– Я обязательно приду.
И она пришла, и они встретились и провели прекрасный, незабываемый вечер, разговаривая о театре, о балете, об искусстве вообще.
– А чем вы интересуетесь особенно? – спрашивала Кшесинская.
– Я люблю древнюю историю, – отвечал Николай Александрович. – Читаю книги наших историков, зарубежных… Интересуюсь римским правом.
– История? – переспросила Кшесинская и заметила: – А я люблю сказки и сказочные персонажи. Древнегреческие мифы. Но особенно сказки Пушкина. Из зарубежных героинь мне нравится цыганка Эсмеральда.
Главная героиня романа Виктора Гюго “Собор Парижской Богоматери” была в то время на слуху, поскольку создавались оперы, даже балет, где этот образ неизменно покорял публику.
– Красивая история, – сказал Николай Александрович. – Ну а мне в романе нравится описание самого собора. Нравятся исторические моменты.
– Я читала роман, читала о соборе и не могла оторваться…
Время пробежало незаметно, и Николай Александрович сказал:
– Мне пора, извините меня, пожалуйста, Матильда.
– Что вы, что вы, я понимаю, – ответила она.
Да, она понимала, что наследник престола уже в молодые годы не может принадлежать себе.
Последствия прогулки, увы, заявили о себе очень серьёзно.
На следующий день, когда Матильда играла в спектакле “Спящая красавица”, ей было больно наступать на ногу. Явно перекаталась на коньках. Она держалась мужественно, и никто из зрителей не заметил её состояния. Домой поехала вместе с отцом, и он помогал ей идти, а потом твёрдо сказал:
– Завтра никуда не идёшь.
Матильда послушалась отца, тем более наутро выступил ячмень на глазу.
– Что случилось? – воскликнул отец испуганно. Он осмотрел дочь, быстро вышел из комнаты и велел запрягать лошадь. Мать не отходила ни на шаг от Матильды. Отец через час привёз врача. Врач поохал, покачал головой и прописал мази, лекарства. Отец отправил слугу в аптеку.
Началось лечение. Матильда исполняла все назначения врача. А Николай Александрович каждый день приходил на каток – Матильды не было. Он недоумевал.
Как раз в те дни Император собирался в Красное Село. Николай Александрович попросил отца узнать, что с Кшесинской. Там пояснили:
– Она заболела. Отец увёз её сразу после спектакля.
Цесаревич узнал, где живёт Кшесинская. Оказалось, что её дом неподалёку от театра. От Красного Села через зимний лесок… Император сказал сыну:
– Кшесинская дома, она болеет. Завтра съездишь, навестишь.
На следующий день Николай Александрович поскакал в Красное Село. А в это время Кшесинская ждала своего партнёра танцора, который обещал навестить её. Услышав, что кто-то вошёл, она спросила:
– Кто там?
Не успела услышать ответ, как вошёл цесаревич. Матильда воскликнула:
– Это вы, Николай?
– Я узнал, что вы болеете.
– Извините, я вас на катке заставила ждать напрасно…
– Не нужно извинений. Разве человек не может заболеть?
– Я должна была играть в итальянской опере. Я всех подвела.
Служанка, войдя незаметно, предложила чай с булочками и поставила поднос на стол.
Кшесинская сказала:
– Булочки очень вкусные, с изюмом. Моя мама велела приготовить один раз по рецепту, когда я была совсем маленькой. И теперь их пекут часто. Угощайтесь.
– Благодарю вас. Да, детство – прекрасная пора. Всем взрослым хочется вернуться в детство. В детстве мы любили играть в солдатики. Делали их из бумаги, а теперь игра окончилась. Пора настаёт вступать во взрослую жизнь.
– Ваш жизненный путь определён с рождения? – не то спрашивая, не то утверждая, сказала Кшесинская.
– Да, – задумчиво ответил Николай. – Вы ведь тоже идёте дорогой своего отца.
– И я, и моя сестра. Она с четырёх лет занималась балетным танцем. Когда я выросла, посмотрела, как это интересно, и тоже решила. Декорации, костюмы… Это же замечательно.
Они – и цесаревич, и Матильда – по существу, ещё были детьми. И стали играть как дети. Матильда и Николай играли в сказки. Он надевал платок, брал корзинку, изображая Красную Шапочку. Матильда добродушно смеялась.
В мемуарах Матильда вспоминала:
«Я никогда не забывала этого вечернего часа нашего первого свидания.
На другой день я получила от него записку на карточке: “Надеюсь, что глазок и ножка поправляются. До сих пор хожу, как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники”. Это была первая записка от него. Она произвела на меня очень сильное впечатление. Я тоже была как в чаду.
Потом он часто писал мне. В одном из писем он привёл слова из арии Германа в “Пиковой даме”: “Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой”. Он очень любил моё выступление в этой опере, я танцевала в костюме пастушки и в белом парике в пасторали, в сцене бала первого акта. Мы изображали саксонского фарфора статуэтки стиля Людовика XV. Нас выкатывали на сцену попарно на подставках, мы спрыгивали с подставок и танцевали, в то время как хор пел “мой миленький дружок, прелестный пастушок”. Исполнив пастораль, мы вскакивали обратно на подставку, и нас увозили за кулисы. Наследник очень любил эту сцену. В другом письме он вспоминал любовь Андрия к польской панночке в “Тарасе Бульбе” Гоголя, ради которой он забыл все: и отца, и даже родину. Я не сразу поняла смысл его письма: “Вспомни Тараса Бульбу и что сделал Андрий, полюбивший польку”. Его первую записку я перечитывала много, много раз и запомнила ее наизусть. Все его письма я хранила свято».
На протяжении всей болезни Николай Александрович каждый день навещал Матильду. Секретов от родителей никаких не было. Император нередко сам приезжал за сыном.
«Всё более влекло друг к другу…»
А потом была первая разлука. Матильда Кшесинская в мемуарах писала об этом:
«Наследник после лагеря уехал с Государем в Данию, откуда я получала от него прелестные письма, трогательные и сердечные.
Нас всё более влекло друг к другу, и я всё чаще стала подумывать о том, чтобы обзавестись собственным уголком. Встречаться у родителей становилось просто немыслимым. Хотя Наследник, с присущей ему деликатностью, никогда об этом открыто не заговаривал, я чувствовала, что наши желания совпадают.
Но как сказать об этом родителям? Я знала, что причиню им огромное горе, когда скажу, что покидаю родительский дом, и это меня бесконечно мучило, ибо родителей своих, от которых я видала лишь заботу, ласку и любовь, я обожала. Мать, говорила я себе, ещё поймёт меня как женщина, я даже была в этом уверена, и не ошиблась, но как сказать отцу? Он был воспитан в строгих принципах, и я знала, что наношу ему страшнейший удар, принимая во внимание те обстоятельства, при которых я покидала семью. Я сознавала, что совершаю что-то, чего я не имею права делать из-за родителей. Но… я обожала Ники, я думала лишь о нём, о моём счастье, хотя бы кратком… До сих пор, вспоминая тот вечер, когда я пошла сказать отцу, я переживаю каждую минуту. Он сидел в своём кабинете за письменным столом. Подойдя к двери, я не решалась войти. Решилась бы я или нет… но меня выручила сестра. Она вошла в кабинет и обо всем рассказала отцу. Хотя он умел владеть собой, я не могла не заметить, что в нём творится, и сразу же почувствовала, как он страдает. Он выслушал меня внимательно и лишь спросил, отдаю ли я себе отчёт в том, что никогда не смогу выйти замуж за Наследника и что в скором времени должна буду с ним расстаться.
Я ответила, что отлично все сознаю, но что я всей душой люблю Ники, что не хочу задумываться о том, что меня ожидает, я хочу лишь воспользоваться счастьем, хотя бы и временным, которое выпало на мою долю. Отец дал своё согласие, но поставил условием, чтобы со мною поселилась моя сестра. Тяжело ему было пойти на этот шаг. Я мучилась при мысли, что причиняю ему незаслуженное горе, и было всё же как-то грустно уходить из-под родительского крова. Но камень с плеч упал, тяжёлые моменты были пережиты и остались позади. На душе стало легче. Я начала мечтать о моей предстоящей самостоятельной жизни.
Я нашла маленький, прелестный особняк на Английском проспекте № 18, принадлежавший Римскому-Корсакову. Построен он был Великим Князем Константином Николаевичем для балерины Кузнецовой, с которой он жил. Говорили, что Великий Князь боялся покушений и потому в его кабинете первого этажа были железные ставни, а в стену был вделан несгораемый шкаф для драгоценностей и бумаг. Дом был двухэтажный, хорошо обставленный, и был у него хороший большой подвал. За домом был небольшой сад, обнесённый высоким каменным забором. В глубине были хозяйственные постройки, конюшня, сарай. А позади построек снова был сад, который упирался в стену парка Великого Князя Алексея Александровича. При переезде в дом я переделала только спальню на первом этаже, при которой была прелестная уборная. В остальном я оставила дом без изменения. Электричества тогда ещё не было, и дом освещался керосиновыми лампами всех видов и размеров.
Я ждала возвращения Наследника теперь у себя дома».
В этом особняке они и встречались с цесаревичем. К его приезду она заказывала угощения в ресторанах. Но разве до еды. Матильда читала Николаю наизусть роман в стихах «Евгений Онегин». Особенно любила читать письмо Татьяны Лариной.
«Я к вам пишу – чего же боле?Что я могу ещё сказать?Теперь, я знаю, в вашей волеМеня презреньем наказать.Но вы, к моей несчастной долеХоть капли жалости храня,Вы не оставите меня…»А потом они пили чай и обсуждали произведения. Им было хорошо вместе, и казалось, это любовь на всю жизнь. Казалось, быть Матильде невестой юного Николая. Казалось, его родители не против такой любви. Кто ж думал в минуты счастья о том, что царственные особы невольны в своей любви, в своём счастье. Ну ладно бы ещё просто великий князь, а тут – наследник престола российского.
Пока наследник. Но пройдёт время, и он вступит на престол. Как же быть тогда? Ведь с петровских времён заведён в России порядок: невест великим князьям, а тем более цесаревичам брать из Европы. А тут мало того, что из властительного дома европейского, так ещё актриса, танцовщица. По церковному – лицедейка.
Но влюблённые всегда надеются на чудо. А у Матильды, по её мнению, были хоть и небольшие, но основания для таких надежд. Не так уж проста её родословная. Род Кшесинских происходил от графов Красинских… Происхождение хоть и не царское, но ведь и не из разночинцев или из простолюдинов была Матильда.
«Ты любил?.. Ты страдал?»
Эту главу я хочу начать с рассказа о том, как Матильда Кшесинская просила предоставить ей право танцевать роль Эсмеральды в одноимённом балете. Рассказ о том самой Матильды откровенен и необыкновенно показателен. Он связан именно с высоким чувством любви и горькими чувствами страданий.
Всем известно, что нельзя написать хорошее стихотворение, не прочувствовав то, о чём пишешь, всем известно, что нельзя написать роман о любви, если автор не испытал этого чувства. Ну а как это соотнести с профессией актёра или актрисы? Наверное, ведь тоже важно что-то прочувствовать?! Ну а балет? Ведь, казалось бы, это танец, это пластика движений. Там нет речевых вкраплений, там зритель не слышит дрожи в голосе, да и за мимикой не уследить, даже если пользоваться биноклем с сильным увеличением.
Так что же с балетным исполнением?
Матильда вспоминала:
«Мне очень хотелось получить балет “Эсмеральда”, в котором так изумительно танцевала Цукки. Я попросила об этом нашего знаменитого, всевластного балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа.
Он говорил всегда по-русски, хотя очень плохо его знал и так и не выучился за долгие годы пребывания в России. Ко всем он обращался на «ты». Приходил, обыкновенно завернувшись в свой клетчатый плед и посвистывая. Он приходил с уже готовым планом и ничего не придумывал во время репетиции. Не глядя на нас, он просто показывал, приговаривая на своем особенном русском языке: “Ты на я, я на ты, ты на мой, я на твой”, что означало переход с одной стороны на его сторону – “ты на я”. Причём он для ясности тыкал себе пальцем в грудь при слове “я”. Или с дальней стороны сцены – «твой» на ближнюю к нему – “мой”. Мы его язык знали и понимали, чего он от нас хочет.
Выслушав мою просьбу о балете “Эсмеральда”, он спросил:
– А ты любил?
Я ему восторженно ответила, что влюблена и люблю. Тогда он задал второй вопрос:
– А ты страдал?
Этот вопрос мне показался странным, и я тотчас ответила:
– Конечно, нет.
Тогда он мне сказал то, что потом я вспоминала часто. Он объяснил, что, только испытав страдания любви, можно по-настоящему понять и исполнить роль Эсмеральды. Как горько я потом вспоминала его слова, когда выстрадала право танцевать Эсмеральду, и она стала моей лучшей ролью».
Но это было уже позднее, когда Матильда «уже страдал».
А в сезоне 1892/93 годов она получила первую роль в балете «Калькабрино», поставленном Мариусом Петипа по либретто Модеста Чайковского.
Тут нужно дать небольшие пояснения относительно упомянутых Матильдой Мариуса Петипа и балерины Цукки.
Мариус Иванович Петипа (1818–1910) – известный, особенно на рубеже XIX – XX веков, французский, впоследствии российский солист балета, балетмейстер, театральный деятель и педагог, был приглашён в Россию в 1847 году русским правительством. Правительство – общее, дежурное и обезличенное слово. Известно, что приглашение произошло не просто так, а по указанию императора Николая I, большого поклонника искусств, большого ценителя балета. В том же году Петипа дебютировал на сцене Петербургского Большого (Каменного) театра сначала как солист балета, а затем и как балетмейстер. Успехи его были поразительные, им восхищались и зрители, и коллеги. Вскоре он стал главным балетмейстером и воспитал замечательную плеяду солистов балета. Окончательно решив остаться в России, в 1894 году получил российское подданство. Слабое знание русского языка, по мнению современников, да и по замечаниям Матильды Кшесинской, искупалось вот такими милыми и трогательными фразами, произносимыми на ломаном русском, но с добрыми нотками. Среди его учениц была и Матильда Кшесинская.
Упомянутая Матильдой Вирджиния Цукки (1847–1930), приехавшая в Россию из Италии, стала известна не только как прима-балерина Мариинского театра, которой являлась она с 1885 по 1888 год, но и как балетный педагог. Её талант отмечал сам Константин Сергеевич Станиславский (1863–1938), знаменитый русский театральный режиссёр. Ему импонировала её манера исполнения ролей. Виртуозную технику танца Вирджиния Цукки дополняла драматической игрой, с помощью которой с блеском создавала сложные сценические образы. Станиславский считал её выдающейся мимической актрисой, умевшей играть естественно, чем покоряла зрителей.
И вот Матильда попросила отдать ей роль, которая блистательно исполнялась Вирджинией Цукки. Но нас интересует в данном случае не столько техника исполнения, сколько именно драматургия, которой нельзя научиться просто с помощью одних тренировок. Нас интересует то, о чём спрашивал Матильду Мариус Петипа: «Ты любил?.. Ты страдал?»