Ирина Волкова
СССР и Гоминьдан. Военно-политическое сотрудничество. 1923–1942 гг
Серия «Новейшие исследования по истории России» основана в 2016 г.
Рецензенты:
д. и.н. Васильченко О.А.,
д. и.н. Михайлов А.А.
© Волкова И.В., 2023
© «Центрполиграф», 2023
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2023
Предисловие
Начиная с первого русского посольства в Пекин в XVII в. и на всем протяжении последующих контактов выстраивание отношений с Китаем отличалось сложностью и требовало особого подхода. В XX в., учитывая возросшее взаимовлияние России и КНР и их потенциал в формировании международной обстановки на Дальнем Востоке, «китайское» направление приобрело принципиальную значимость в российской внешней политике.
Необходимость противодействия ряду глобальных угроз безопасности, таких как международный терроризм, транснациональная организованная преступность, незаконный трафик оружия и оборот наркотических средств, нелегальная миграция, торговля людьми, втягивание государств в региональные конфликты, эскалация кризисов и др.1, требуют консолидации усилий государств даже при наличии между ними серьезных политических разногласий. Востребованной становится сетевая дипломатия, предполагающая гибкие формы взаимодействия.
Выстраивание диалога на региональном и глобальном уровнях невозможно без учета интересов сторон, без глубокого понимания внутренних мотивов и целей, определяющих стремление государств к международному сотрудничеству. В данном контексте весьма актуальным становится изучение сотрудничества государств АТР в обстоятельствах, когда их политические платформы, внешнеполитические задачи и модели развития существенно отличались. Историческим примером такого рода взаимодействия является военно-политическое сотрудничество СССР и Гоминьдана в 1923–1942 гг.
В начале XX в. Россия и Китай пережили революции и гражданские войны. Эти события кардинальным образом изменили не только дальнейшее развитие двух стран, но и характер межгосударственных связей. В последующие два десятилетия (1923–1942 гг.) отношения Советского Союза и Китайской Республики претерпевали кардинальные изменения: от тесного сотрудничества до балансирования на грани войны. На протяжении многих десятилетий идеология и политическая конъюнктура оказывали деформирующее влияние на оценку взаимоотношений СССР и Гоминьдана. Вследствие этого перед современной исторической наукой стоят задачи не только привлечения не использовавшихся ранее материалов, но деидеологизации и деполитизации данной проблематики, пересмотра или уточнения прежних концепций.
В 1920-х гг. – начале 1990-х гг. курс СССР в отношении Гоминьдана (ГМД) оценивался с позиций «интернационализма» и поддержки мирового революционного, коммунистического и антиимпериалистического движения, помощи «прогрессивным» политическим силам Китая, боровшимся за национальную независимость. Приоритетное внимание при этом уделялось Коммунистической партии Китая (КПК).
Первые аналитические работы, касавшиеся политики СССР в отношении Гоминьдана, были опубликованы уже в конце 1920-х гг. Свой взгляд на развитие национально-революционного движения в Китае и причины кризиса советско-китайских отношений представили деятели ВКП(б) и Коминтерна. Поскольку появление этих работ было тесно связано с обострением фракционной борьбы в ВКП(б), для них характерна острая поляризация мнений. Дискуссии по китайскому вопросу и стратегии развития мирового революционного движения отличались тенденциозностью и стали одним из инструментов для подавления внутрипартийной оппозиции. С поражением последней надолго установилась линия на игнорирование ошибок Кремля и Коминтерна по отношению к Гоминьдану и на объяснение провала советского курса в Китае нерешительностью КПК и «предательской» политикой Чан Кайши.
В 1950—1980-х гг. вышли монографии по истории международных и советско-китайских отношений М.С. Капицы, Н.Г. Севостьянова, В.Я Сиполса, М.А. Дубинского2. Сквозным мотивом при обосновании советской помощи «китайскому народу» в них служила идея интернационализма и пролетарской дружбы. Серьезным шагом к осознанию внутренних мотивов сближения Москвы и Кантона в 1920—1930-х гг. стала работа Р.А. Мировицкой, в которой на основе анализа интересов Гоминьдана и СССР показана совместная заинтересованность обеих сторон в сильном независимом Китае, определявшая развитие конструктивного диалога до тех пор, пока разрыв не был предопределен усилением в Гоминьдане правых сил3.
Взаимодействие СССР и Гоминьдана в период японо-китайской войны 1937–1945 гг. получило отражение в работах Б.А. Бородина, А.Г. Яковлева, Б.Г. Сапожникова4. В них корыстные интересы Японии, европейских держав и США на Дальнем Востоке противопоставлялись принципам интернационализма во внешней политике Советского Союза. Действия Москвы объяснялись с позиций борьбы за мир и оказания помощи «братскому народу», ставшему жертвой нападения Японии и пассивной позиции Лиги Наций. В свою очередь формы и способы оказания военной помощи Советского Союза Китаю в ходе японо-китайской войны 1937–1945 гг. нашли отражение в публикациях Ю.В. Чудодеева и Г.В. Астафьева5.
Для периода с 1990-х гг. по настоящее время характерна иная методология исследований, которая строится на поиске во внешнеполитической концепции СССР в отношении Китая геополитических мотивов. Взаимодействие двух государств воспринимается как составляющая сложной многофакторной системы международных отношений. Это способствует формированию широкого спектра подходов к изучению советско-китайского сотрудничества в 1920—1930-х гг., сопровождающемуся, однако, усилением фрагментарности исследований, тяготением к узким аспектам взаимодействия СССР и Гоминьдана в военной и политической сферах.
Примером нового методологического подхода к истории международных отношений в Дальневосточном регионе являются труды А.Д. Воскресенского и коллектива авторов под руководством А.Д. Богатурова6. В них в рамках концепции многофакторного равновесия советско-китайские отношения рассматриваются с учетом баланса сил и интересов СССР, Китая, Японии, США и европейских держав, что позволяет точнее выявить мотивы, обуславливавшие периоды сближения и расхождения позиций Советского Союза и Китайской Республики.
Большой вклад в изучение советско-китайского сотрудничества в 1920-х гг. в политической сфере внесли труды Н.Л. Мамаевой, А.В. Панцова, М.В. и В.М. Крюковых7. Они заложили базу для исследования роли СССР в стратегии Гоминьдана, эволюции внешнеполитических приоритетов последнего и отношения его к теории и политической практике международного коммунистического движения, влияния Коминтерна на национально-революционное движение в Китае и т. д. Подчеркивая классовый характер советской политики, исследователи приходят к выводу, что декларируемый НКИД курс на поддержку Кантона на практике трансформировался в стремление через КПК и Коминтерн добиться установления в Китае просоветского режима. При этом неудачи Москвы связываются с отсутствием последовательной программы действий, негативным влиянием внутрипартийной борьбы в ВКП(б), ориентацией НКИД на силовые методы, пренебрежительным отношением к мнению противоположной стороны.
Параллельно претерпел изменение подход к оценке личности Чан Кайши. Так, академик С.Л. Тихвинский8, раскрывая политическую историю Китая и его контактов с СССР на основе анализа биографий Чжоу Эньлая и Сунь Ятсена, делал акцент на противопоставлении их «преданности идеалам революции» реакционной политике Чан Кайши, основанной на антисоветских и антикоммунистических лозунгах. Тогда как в работах Ю.М. Галеновича9 переход Чан Кайши на антикоммунистические позиции объясняется стремлением лидера ГМД к защите интересов своей партии, к построению сильного и независимого Китая.
Сотрудничество СССР и Гоминьдана в военной сфере также получило отражение в отечественных постсоветских исследованиях. А.И. Картунова10 рассмотрела военный аспект политики ВКП(б)11 и Коминтерна 1923–1927 гг. как часть стратегии в отношении революционного движения в Китае, обусловленную осознанием особого влияния армии на политические процессы в этой стране. Прекращение военного сотрудничества А.И. Картунова связала с преувеличением «народности» НРА и несвоевременной радикализацией революционного движения.
Подготовке кадров для партийных институтов Гоминьдана и НРА посвящены исследования Д.А. Спичак12, А.Г. Юркевича13. В работах А.Г. Юркевича поднята проблема влияния Высшей военной школы Гоминьдана на о. Хуанпу (Вампу) на характер национально-революционного движения в Китае в 1920-х гг. и формирование режима Чан Кайши. Подчеркнуто существенное различие стратегий военного строительства НРА, разработанных Москвой и руководством Гоминьдана. В монографии В.Н. Усова14 представлен подробный анализ деятельности органов советской внешней разведки в Китае, раскрыта связь советских военно-политических советников при Гоминьдане с Коминтерном, ГРУ и ОГПУ. Большое значение для изучения советско-китайского сотрудничества в области военной авиации в 1930-х гг. имеет монография А.А. Демина15.
Характерной особенностью постсоветской историографии является усиление внимания к вопросу о сферах влияния на Дальнем Востоке СССР, Китая и Японии. Политика Токио на Дальнем Востоке стала предметом исследования А.А. Кошкина, Е.А. Горбунова, А.В. Шишова, К. Е. Черевко16. Их работы в значительной мере позволяют оценить реальность военной угрозы дальневосточным территориям СССР со стороны Японии в 1930-х гг.17
Зарубежные авторы также неоднократно обращались к теме взаимодействия СССР и Гоминьдана в 1920-х – начале 1940-х гг. Относительно советской внешнеполитической стратегии в западной историографии сложилось две основные точки зрения. По мнению британского историка И. Дойчера18, политика В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого в отношении единого фронта была направлена на завоевание КПК руководящих позиций в национально-революционном движении, в то время как стратегия Сталина была ориентирована на Гоминьдан, даже в ущерб интересам КПК. К. Брандт и Р. Норс19, не отвергая полностью обозначенную выше точку зрения, в большей степени склонялись к мнению, что у В.И. Ленина и И.В. Сталина отсутствовал последовательный план в отношении Китая и они расценивали дискуссию по восточному вопросу скорее как средство внутрипартийной борьбы.
Большое внимание зарубежные исследователи уделяют японо-китайской войне20, концентрируя внимание в оценке советско-китайских отношений на геополитическом аспекте.
В частности, американский историк Дж. Гарвер21 выдвинул на первый план геостратегические интересы СССР и Китая на Дальнем Востоке, связав начало и окончание их сотрудничества с балансом между стремлением обеих стран к обеспечению своей безопасности и борьбой за сферы влияния в пограничных регионах – Монголии и Синьцзяне.
Для исследований в КНР длительное время было характерно высокое влияние идеологического фактора, отражающееся в завышенной оценке влияния КПК на внутриполитические процессы в Китае в исследуемый период. Ярким примером такого подхода является монография Пын Мина22. Однако в настоящее время происходит переосмысление роли ГМД в становлении китайской государственности и противодействии Японии. Режим Чан Кайши перестает восприниматься как враждебный интересам Китая. В связи с этим изменяются подходы к оценке участия в рассматриваемых событиях КПК и СССР.
В частности, Ло Сяохуэй23 называет советский фактор одним из наиболее значимых в формировании партийно-политической системы Гоминьдана. Ван Пэй24 обращает внимание на противоречие между теорией и практической политикой СССР. Лю Шили25, признавая большой вклад М.М. Бородина в формирование новой структуры Гоминьдана и его вооруженных сил, полагает ошибочной политику компромиссов Советского Союза с Чан Кайши после событий 20 марта 1926 г.
Оценивая советско-китайское сотрудничество в период японо-китайской войны, Сюэ Дэшу, Ай Хонг, Ли Яньлин, Чжоу Часянь, Ли Ланьфан, Чжан Хэ, У Чжансюй26 сходятся во мнении о высокой эффективности и значимости советской поддержки для сил сопротивления японской агрессии. Вместе с тем Ай Хонг, Ли Яньлин основным мотивом оказания СССР широкой помощи Гоминьдану называют стремление не позволить Японии завершить войну в Китае и перенаправить экспансию на север. Сюэ Дэшу указывает на двойственность политики СССР. По его оценке, готовность Москвы к оказанию военной помощи противопоставлялась стремлению избежать обострения отношений с Японией и прямого участия в войне. Не отрицая заслуг СССР в поддержке национально-революционного движения и движения сопротивления агрессии Страны восходящего солнца, китайские исследователи склонны видеть в политике Москвы готовность пожертвовать интересами КПК для укрепления отношений с Гоминьданом.
Таким образом, следует констатировать наличие обширного комплекса монографий, научных статей и иных публикаций, касающихся различных аспектов взаимодействия Советского Союза и Китайской Республики в военной и политической сферах. Тем не менее как в отечественных, так и в зарубежных исследованиях остается еще много дискуссионных вопросов относительно мотивов и целей советской политики в Китае, роли СССР в формировании политических институтов Гоминьдана и обеспечении боеспособности его вооруженных сил. Сохраняющееся в большинстве работ обособленное рассмотрение советско-китайских контактов в 1920-х и 1930-х гг. с проведением хронологической границы либо по распаду единого фронта в 1927 г., либо по конфликту на КВЖД в 1929 г. мешает целостному восприятию механизма внешнеполитических связей Советского Союза и Китайской Республики.
В связи с этим представляется необходимым еще раз в рамках этой книги проанализировать развитие военно-политического сотрудничества СССР и Гоминьдана в 1923–1942 гг. с точки зрения целостного и преемственного процесса. На базе широкого круга опубликованных и архивных документов из коллекций ГАРФ, РГАСПИ, РГВА, ГАХК, мемуаров, материалов периодической печати обратиться к следующим вопросам:
– как международная обстановка на Дальнем Востоке и внутриполитическая ситуация в Китайской Республике в 1920-х – начале 1940-х гг. повлияли на курс СССР в отношении Гоминьдана;
– как трансформировалась советская политика в отношении Китая на протяжении 1923–1924 гг.;
– какие меры были реализованы СССР в рамках поддержки, оказанной Гоминьдану в политической и военной сферах? И как они зависили от общего вектора советской внешней политики.
Хочется надеяться, что это позволит приблизиться к комплексной, всесторонней, объективной оценке процесса и результатов военно-политического сотрудничества Советского Союза и Китайской Республики в 1922–1942 гг.
Автор выражает искреннюю признательность всем коллегам за содействие в формировании документальной базы и выработке концепции, представление экспертных мнений и ценных замечаний, научное консультирование. Особая благодарность коллективу Института российской истории РАН, ФГБОУ ВО «Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет» (ФГБОУ ВО «АмГПГУ»), доктору исторических наук, профессору, заместителю заведующего кафедрой истории по научной работе Института социально-гуманитарного образования ФГБОУ ВО «Московский педагогический государственный университет» (ФГБОУ ВО «МИГУ») С.В. Леонову, кандидату исторических наук, доценту кафедры истории философии и права ФГБОУ ВО «АмГПГУ» В.В. Иванову за помощь в работе надданным исследованием и вклад в профессиональное становление автора.
Глава 1
Факторы, определявшие курс СССР в отношении Гоминьдана в 1923–1942 гг
1.1. Международная обстановка на Дальнем Востоке и ситуация в Китайской Республике в 1923–1932 гг
В 1922 г. с окончанием Гражданской войны и иностранной интервенции на Дальнем Востоке перед РСФСР (СССР) актуализировалась задача выстраивания контактов с государствами Азиатско-Тихоокеанского региона. Учитывая сложности, с которыми столкнулся НКИД в Европе и Америке, азиатское направление становилось одним из приоритетных в советской внешней политике. При этом особое внимание уделялось Китаю27. Значение, которое Москва отводила ему в своей стратегии, было отражено в «Объяснительной записке к проекту русско-китайского договора» (1923): «Наша ставка в Китае весьма велика, так как от выигрыша ее во многом зависит закрепление нашего положения тихоокеанской державы и выход на мировые пути из европейского тупика»28. На характер взаимодействия с Китайской Республикой серьезное влияние оказывала специфика в ней внутриполитической ситуации.
После Синьхайской революции в Китае образовались два ведущих политических центра. Один из них располагался в Пекине, где еще сохранял свое влияние бывший императорский бюрократический аппарат в союзе с северными милитаристами29. Второй политический центр находился в Гуанчжоу (Кантон), где создавалась коалиция революционных сил во главе с лидером партии Гоминьдан (Национальная партия, ГМД) Сунь Ятсеном. В Кантоне был реставрирован старый (1913) парламент, изгнанный ранее из Пекина Юань Шикаем, а Сунь Ятсен избран президентом Китайской Республики. К кантонскому правительству примыкала Коммунистическая партия Китая (КПК). Оформившаяся в июле 1921 г. из марксистских кружков, она была малочисленна и слаба для самостоятельных действий30. С ГМД ее сближало единство взглядов на вопросы, связанные с борьбой за национальную независимость и отмену неравноправных договоров с иностранными державами. Таким образом, на юге Китая сложилась администрация, альтернативная пекинской, а составившие ее политические партии выступили под лозунгами национальной революции и защиты суверенитета Китая.
Ни одно из китайских правительств не контролировало всю территорию страны. Реальная власть в провинциях принадлежала местным военным губернаторам. Опираясь на собственные армии и легко переходя из одного противоборствующего лагеря в другой, они действовали независимо от Пекина и Кантона31. Военные клики были заинтересованы в иностранной помощи. Непрерывные войны являлись для них основным средством к существованию, а слабо развитая китайская промышленность не могла обеспечить их необходимым вооружением. В 1920–1925 гг. Англия и США, с одной стороны, и Япония – с другой боролись за контроль над Пекином. Оказывая поддержку одной из конфликтовавших группировок северных милитаристов32 – Аньхойской (Аньхуэйской), Фэнтяньской и Чжилийской, – каждая из держав стремилась добиться формирования лояльного к ней правительства. Это еще более дестабилизировало обстановку в стране и являлось препятствием для централизации власти.
Внешнеполитическая стратегия СССР в отношении Китая имела выраженные дуалистические черты – НКИД стремился к одновременному установлению контактов с представителями противоборствующих политических сил. Это определялось как ситуацией в Китае, так и целями, которые преследовала Москва.
Основной из них являлось идеологически обусловленное стремление к развитию мирового коммунистического движения и подъему национальных революций на Востоке. Для этого руководство РКП(б)/ВКП(б) и Исполнительный комитет Коминтерна (ИККИ) делали ставку на кантонское правительство. Период политической и экономической нестабильности в Китае, последовавший за Синьхайской революцией, они оценивали как благоприятный для нового подъема массового протеста. РКП(б) была готова поддержать ГМД и КПК, связывая с ними возможность распространения коммунистических идей и превращения Китая в плацдарм революционного движения на Востоке33.
В то же время Советскому Союзу было необходимо зарекомендовать себя как активного, самостоятельного участника международных отношений на Дальнем Востоке, готового на равных вести диалог с мировыми державами, а также добиться признания своей легитимности и вернуть прежние экономические позиции в регионе. Соответствующие цели, стоявшие перед НКИД, предполагали диалог с пекинским правительством, официально представлявшим Китай в мировом сообществе. Прежде всего это касалось восстановления дипконтактов с Китайской Республикой, а следовательно, признания СССР, что не могло быть обеспечено Кантоном. Взаимодействие с Пекином было необходимо для урегулирования и других проблем двусторонних отношений, затрагивавших советские интересы на севере Китая.
Во-первых, СССР требовалось в кратчайшие сроки принять меры по восстановлению охраны советско-китайской государственной границы, обеспечить защиту Приамурья, Приморья, Забайкалья от нападений белогвардейских отрядов, находившихся в Маньчжурии. Во-вторых, восстановить контроль над Китайско-Восточной железной дорогой (КВЖД). В-третьих, определить статус бывших подданных Российской империи, проживавших в Китае. В-четвертых, определить статус Внешней Монголии и основания для размещения на ее территории частей Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Эти вопросы также находились вне компетенции правительства Сунь Ятсена, изолированного в Гуандуне.
В результате в советском внешнеполитическом курсе развивались сразу два вектора: первый – направленный на установление официальных отношений на базе международного права, второй – ориентированный на межпартийное сотрудничество на идеологической основе. Эти линии не противопоставлялись друг другу, а увязывались в единую схему, сочетавшую отстаивание текущих интересов СССР с содействием мировой революции. В восприятии руководства РКП(б) наличие диалога с Кантоном не противоречило развитию контактов с Пекином.
Данная стратегия получила идеологическое обоснование. Советское правительство позиционировало себя в качестве выразителя интересов не только СССР, но и трудящихся других стран34. Это позволяло объяснить все противоречия восточной политики, исходя из принципа пролетарского интернационализма – Москва контактировала с противоборствующими между собой политическими силами, поскольку все ее действия продиктованы борьбой за права китайского народа (а значит, и СССР, исходя из общности интересов мирового пролетариата). Тот факт, что пекинское правительство оказалось под влиянием империализма и пренебрегало волей собственного народа, оправдывало связи Москвы с Кантоном, как носителем революционных идей, а также попытки отстоять собственные сферы влияния на севере Китая.
Несмотря на двойственность советского внешнеполитического курса, он нашел отклик у китайской стороны. Пекин надеялся создать прецедент для продвижения идеи равноправных отношений с иностранными государствами. Москва со своей стороны рассчитывала на возможность ограничения в Китае влияния Японии, Англии и США35.
В связи с этим закономерным шагом стало восстановление дипотношений СССР с Китаем. Этот процесс протекал в атмосфере давления на Пекин со стороны европейских и американских дипломатов. 24 сентября 1923 г. полномочный представитель СССР в Китае Л.М. Карахан, сообщая в Москву о ходе переговоров, отмечал: «…главы всех миссий великих держав перебывали у министра иностранных дел и предостерегали его против признания нас de jure»36. Французский представитель, в частности, заявил, что если Китай признает советское правительство, то это вызовет вмешательство иностранных держав. Посланник США Шурмэн произвел осмотр КВЖД, настаивая на опеке над магистралью. С этой целью на железную дорогу была направлена комиссия в составе секретарей миссий США, Англии и Японии37.
В данной обстановке Кремль сделал Китаю ряд уступок, которые демонстрировали его дружественную позицию. В конце 1923 г. СССР прекратил взимание причитавшейся России контрибуции за ущерб от боксерского восстания. В 1924 г. Москва отказалась от концессий в Китае и права экстерриториальности для своих граждан38.
31 мая 1924 г. состоялось подписание соглашения «об общих принципах урегулирования вопросов между Советским Союзом и Китайской Республикой», которым были восстановлены их дипломатические и консульские отношения. Подлежали расторжению все договоры «затрагивающие суверенные права или интересы Китая», заключенные «бывшим царским правительством», в том числе с третьими государствами39. Это было важным шагом для обоих государств. СССР постепенно преодолевал международную изоляцию, в которой страна оказалась после Октябрьской революции 1917 г., а Китай создавал прецедент договора с иностранным государством на равной основе40.
Соглашение 1924 г. заложило базу для начала обсуждения наиболее острых проблем двусторонних отношений. Прежде всего это касалось интересов СССР в пограничных районах Китая. Для советского правительства было крайне важно сохранить в них свое политическое и экономическое влияние, а также препятствовать аккумуляции антисоветских настроений. Последнее было весьма актуально в связи с тем, что в Китай, а особенно в его северные районы, после 1917 г. направлялся большой поток русских эмигрантов.