Плакса

Девушка явно прочитала мои мысли (очень надеюсь, что она может делать это только во сне) и сразу же покаялась на практически чистом русском. Выговор был далеко небезупречен, но понимал я ее без всякого труда.

Она действительно забрала на себя все воздействие амулета после того, как тот обеззаразил мои раны и начал их затягивать. Зато теперь она может, сидя в своем темном уголке сама понемногу заниматься своим лечением.

– В этом месте же нельзя нормально пользоваться даром, разве нет? – удивился я ее заявлению.

– Да, – согласилась она, – но внутри тебя, в как будто в экранированной камере: все негативные воздействия местности действуют на тебя, а не на меня. Я ведь правильно использовала термин?

– Если ты про камеру, то, да, вполне. Неужели ты не просто выучила мой язык, но и усвоила все мои знания?

– Только те, что при беглом просмотре не показались мне слишком личными, – густо покраснела Экуппа, – ты знаешь, у вас интересное общество, свободное от многих предрассудков…

– Ну, – немного растерялся я, – у нас разнообразный мир. В разных странах могут быть абсолютно разные понятия о морали и нравственности.

– Ох, уж это точно! – охотно согласилась девушка. – Было очень интересно во всем этом разобраться. Хотя, было довольно сложно, ведь ты воспринимал вашу действительность сквозь призму своего мировоззрения, а это довольно необъективное и однозначно однобокое восприятие.

– Понахваталась новых слов, и давай ими сыпать налево и направо! – буркнул я возмущенный обвинением в необъективности. – Расскажи мне лучше о своем мире. И сделай это, если получится, как можно более объективно!

– Это ирония или легкий сарказм? – уточнила девушка, хитро улыбаясь.

– Считай, что это требование твоей безэховой камеры! – вернул я ей улыбку. – Скажи, неужели ты за эти сутки усвоила все знания, что были у меня? Я, конечно, понимаю: волшебство, Дар, сила – все такое… Но знания же копились и раскладывались по полочкам годами.

– Нет, – покачала головой девушка, – это невозможно объяснить в точности, но в наиболее корректном приближении, мои способности к познанию можно сравнить с какой-нибудь известной тебе поисковой системой. Как только мне нужно разобраться с каким-нибудь вопросом, я задаю его твоей памяти, и она предоставляет мне возможные варианты ответов. Только это все происходит почти мгновенно и отнимает много сил. Но, как ты любишь говорить, природа, действительно не любит пустоты. Не так давно из меня насильно и быстро выкачали весь Дар, и теперь он так же быстро пытается вернуться назад. Я удивлена, что амулет на твоей груди не расплавился от перегрузки. Еще пара таких сеансов лечения и либо я окончательно приду в норму, либо он придет в негодность. Очень надеюсь, что первый вариант воплотится в жизнь быстрее.

– Ну, не знаю, – с сомнением прокомментировал я, – уж больно мне не нравятся события, обычно предшествующие нашему с тобой попаданию на больничную койку.

– Это да, – согласилась Экуппа, – нам бы заработать денег и провести сеанс оздоровления без предварительного риска для жизни. Ты ведь уже думал о том, чтобы развернуть в этом мире азартно-игровую индустрию, не так ли?

Я улыбнулся. Был такой грех! Когда я услышал, что телохранители в школе играют в кости, то полет моей мысли устремился в направлении монетизации моих знаний азартных игр родного мира. Первым же делом тогда в голове всплыли комбинации покера на костях, потом уже я вспомнил про домино, шашки, шахматы. Дальше мысль перешла в юридическую плоскость, и я задумался о том, есть ли здесь какой-либо аналог патентного права.

Ну а потом события начали развиваться так быстро, что дальше думать на отвлеченные темы было уже попросту некогда.

– А ты сейчас можешь устроить мне экспресс-курс обучения языку? – уточнил я на всякий случай.

– Сейчас могу, но за твой счет, – спокойно ответила девушка, – будет очень больно.

– Только мне? – уточнил я. – Ты не пострадаешь.

– Нет, – успокоила меня Экуппа, – душевно я буду в полном порядке, но вот страдания моего тела потенциально могут свести с ума уже тебя. Тогда у нас раз и навсегда отпадет проблема дележки этого самого тела – двум сильно неполноценным личностям здесь тесно не будет!

– Сразу бы сказала, что это не вариант, – буркнул я, – ну, а контрпредложения, хотя бы, будут?

– Да, – улыбнулась девушка, – предлагаю учиться по старой схеме. Ты показал приличные успехи, даже особо не стараясь, так что не вижу особой проблемы. Сил у меня много, приходить я буду постоянно, а днем ты сможешь практиковаться с Элизи и Каноном.

– Точно! – чуть не закричал я. – Почему у всех вокруг имена начинаются с «Э», а у него – с «К»?

– Все просто. Мы с Эдвардсом когда-то были членами одного клана. Мать Элизи – тоже. Она вправе была дать дочери имя, начинающееся на клановую букву. Даже больше скажу, попади сейчас девочка на большую землю, первый же совет клана признает ее своей. Дочь не отвечает за грехи матери.

Вопросов было много, но задал я главный.

– Почему вы больше не в клане?

– О, это две отдельных и очень примечательных истории. Настолько примечательных, что они уже при нашей жизни стали межклановыми легендами. Если вкратце, Эдвардс сам отрекся от клана. Не скажу, что это первый случай в истории, но достоверных прецедентов в официальных летописях не зарегистрировано. От меня же клан отказался сам. Такой случай в летописях упоминается лишь единожды…

– Не хочешь пока рассказывать? – осторожно уточнил я.

– Да, – согласилась девушка, темнея лицом, – это пока слишком уж больно. Скажу лишь то, что мы с Элизи не просто несостоявшиеся соклановцы, но и относительно близкие родственницы. Когда она первый раз коснулась нашей с тобой руки, эта информация стала известна нам обеим. У нас общая искра Дара. Так что сейчас мы в этом доме, как трио отверженных: люди с Даром, но вне кланов.

– Девушки в больнице говорили что-то о генераторах… – вспомнил я.

– Давай об этом уже в другой раз? – попросила Экуппа. – Все-таки, нам сейчас важнее знание языка.

И мы вдвоем постарались перекачать из нашей головы в мое сознание максимально большой объем знаний языка в небольшие отведенные ночью сроки.

На этот раз утром я проснулся не в полной тишине. За стеной довольно громко поскуливал наш новый домашний питомец.

Не став будить Элизи, я аккуратно вышел из комнаты. Эдвардс уже умылся, побрился, оделся и готовился выйти во двор, деактивируя ловушки у двери.

– Доброе утро! – приветствовал я Пройдоху.

– Доброе! – улыбнулся он. – Как твои раны, не болят?

Я сначала не понял слово «раны», но потом догадался о его значении из контекста.

– Раны нормально. Немного больно. Я слышу пса на улице.

Да уж, нормально изъясняться я буду еще не скоро, но, все равно, прогресс в общении очевиден.

– Да, – нахмурился Пройдоха, – у пса тоже раны.

Видимо, он хорошо понимал мои коммуникативные сложности и потому старался говорить убогими короткими фразами.

– Лечить раны стоит много денег. Пес неплохой, но таких денег он не стоит. Очень хочу, чтобы он выжил. Но может не получиться.

Мне стало жалко беднягу. Минимум одна его рана – дело моих рук.

– Я могу помочь с его ранами? – предложил я свои услуги.

– Пойдем и посмотрим, – пожав плечами, ответил Эдвардс.

Вид у пса был жалкий. Еще вчера на вид он был здоров и весел, а вот сегодня ему явно было плохо. Видимо, какую-то первую помощь ему все же оказали, но ее действие прошло, и теперь собака сама борется за жизнь.

Я осмотрел лежащего на земле и шевелящего хвостом пса. Ран на шкуре заметно не было.

– Раны внутри от Дара вчера излечили, – просветил меня Эдвардс, – рана от ножа очень плохая – не хочет…

Дальше шло сразу два неизвестных слова.

– Можно посмотреть? – уточнил я.

Пройдоха присел рядом с питомцем и с небольшим усилием раскрыл ему пасть. Я всмотрелся. Утреннего света вполне хватало, чтобы увидеть, как сильно разворочено небо у бедного животного. Попытавшись рассмотреть, пострадала ли глотка, я, вдруг, понял, что мое зрение, все время так радовавшее меня, дает серьезный сбой. Сначала пропала резкость, а потом на долю секунды вообще ничего не стало видно. Не успел я толком испугаться, как из глаз градом покатились слезы.

Ох уж мне это слабонервное тело, плачет по поводу и без.

Проморгавшись и вытерев глаза рукавом, я снова заглянул в пасть зверю. Кроме неба и части языка все было в относительном порядке, но рана определенно начинала воспаляться. Я когда-то, где-то, то ли читал, то ли слышал, что в слюне у собаки есть вещества, способствующие заживлению ран. Но, видимо, здесь и сейчас эти вещества со своей задачей определенно не справлялись. Да и саму рану наверняка никто не чистил…

Эдвардс произнес короткую фразу. Пару слов я разобрал, но смысла сказанного не уловил.

– Что? – переспросил я его. – Можно другими словами? Не понимаю.

– Есть лекарство. Но очень больно. Можно умереть. Нельзя использовать Дар, он убивает лекарство. Выхода нет.

Поразмыслив над услышанным я нашел не слишком хорошее, но, на мой взгляд, вполне приемлемое решение, основанное на врачебной практике моей страны до эфирного наркоза Пирогова – крепкий алкоголь. Он и обеззаразит рану, если уже не поздно, и поможет животному пережить болевой шок. Нужно только понять, где взять алкоголь, и какая доза максимально обезболит и одновременно не убьет собаку.

Я уже совсем было открыл рот, чтобы обратится к Эдвардсу, но понял, что не знаю слов «крепкий» и «алкоголь». Пришлось прибегать к пантомиме.

Я как бы наполнил себе несуществующий стакан, оттопырил локоть, картинно выдохнул, залпом осушил емкость, а потом, занюхав рукавом, довольно крякнул и выжидательно посмотрел на Эдвардса.

Тот удивленно приподнял бровь, усмехнулся, одобрительно покачал головой и скрылся в доме. Через минуту он уже принес мне пыльную непрозрачную бутылку с горлышком, запечатанным чем-то наподобие сургуча. Вскрыв ножом бутылку, Пройдоха протянул ее мне, явно заинтересованный дальнейшими моими действиями.

Поднеся нос к горлышку, я непроизвольно поморщился. Ну, как я, Экуппа, мне запах показался вполне себе приемлемым. Пробовать на вкус этот напиток я не решился.

– Горит? – спросил я у Эдвардса.

Тот удивленно пожал плечами. Пришлось проводить опыт. Жидкость горела едва заметным в утренних лучах солнца практически бесцветным огоньком.

Минут пять я сломами и жестами объяснял своему подельнику, как нам следует проводить операцию. Больше всего меня беспокоило, сможет ли Эдвардс удержать пса, если тот начнет вырываться. Пес, навскидку, весил не меньше меня, а это, примерно, килограмм сорок, а то и сорок пять. Но Пройдоха только мимолетно усмехнулся. Он уточнил у меня, что еще нужно. Я подумал и попросил еще немного молока. Заполучив желаемое, кивнул, и мы приступили к делу.

Пес сразу почуял неладное, и даже попытался уползти подальше, но Эдвардс не дал ему ни единого шанса. Может, он и не умел лечить животных, но обездвиживать их, у Пройдохи получалось мастерски. Он навалился на собаку так, что та ничем не могла пошевелить и едва дышала. Потом разжал ей пасть и повернул ее к небу. Я залил туда немного молока. Помедлив пару секунд, пес сделал пару глотков, осушив пасть. Тогда я залил туда же миллилитров пятьдесят алкоголя и заткнул животному нос. Что именно из этого так не понравилось псу, что он попытался заизвиваться и заголосить, мне было не понятно, но цели своей мы достигли – пес, прополоскав пасть, проглотил жгучий напиток.

– Все? – спросил Пройдоха?

– Нет, – ответил я, – еще раз молоко!

Его пес не пил еще дольше, чем алкоголь, но потом сдался и расслабил глотку. Белая жирная жидкость мгновенно затекла внутрь.

– Все? – повторно поинтересовался Эдвардс.

– Да!

– Отойди!

Я немедленно исполнил приказ. А Пройдоха, в очередной раз заставив меня немного удивиться, одним непрерывным плавным но быстрым движением встал на ноги одновременно отпрыгнув от пса на добрую пару метров. То, что этот седой мужчина лет пятидесяти, а то и старше, мог так двигаться, озадачивало меня и, вместе с тем восхищало.

– Что дальше? – спросил он, отряхивая одежду от пыли.

Я жестами показал, что пес скоро должен заснуть, и тогда мы его снова скрутим и попытаемся намазать его рану чудодейственной мазью, так боящейся магии.

Пройдоха с сомнением покачал головой, изобразил мертвеца, высунув язык и закатив глаза, и указал на пса.

Я тоже разделял его сомнения. Но надеялся на лучшее. Какой-никакой опыт по употреблению спиртного у меня был. Я небезосновательно надеялся, что жирное молоко немного замедлит усвоение алкоголя и пес не получит сразу смертельной дозы. А опьянев, он даст себя связать и поставить какую-нибудь распорку в пасть. Ну, а алкоголь в крови поможет ему не умереть от болевого шока…

Не стану тянуть кота за хвост – пес выжил. Выл и скулил он, правда, безбожно, но выжил, зараза.

Я, естественно, снова непроизвольно пустил слезу под песьи заливания. Зато скупердяй Эдвардс только довольно потирал руки, радуясь тому, что не стал платить деньги за дорогостоящее лечение, а обошелся подручными средствами. Он даже подбодрил меня, когда увидел мокрые дорожки от слез на лице, в том ключе, что, мол, собаке это только на пользу – злее будет.

Я, конечно, не знаю, насколько дорого было ее вылечить в местной магической больнице, и, возможно, рачительность Пройдохи экономически более чем обоснована, но пса очень жалко.

Да и кожа на моем собственном недолеченном боку все еще зудит в месте ранения.

Что ж, может, и мне это на пользу – злее буду!