Согласна умереть
– На Николая Бестужева. Но это, повторяю, не так уж и важно. На конверт можно поместить марку с каким угодно изображением – не так уж и много, надо полагать, среди почтовых работников филателистов, тем более – знатоков декабристского движения. А вот то, что вы похожи на задержанного, – это да, это весьма важно. Ведь встретившись с вами, человек, так мне представляется, придёт к себе домой и сопоставит ваш облик с изображением на конверте. И поэтому-то как раз заменить вас достаточно трудно.
– На конвертах, если я правильно понял, помещён портрет этого типа?
– Да, именно. А обозначено: «Бестужев Н.А.» Нами были сделаны снимки резидента в соответствующей позе, а в результате – почти что вы собственной персоной. Как в той книжице, изданной пять лет назад. Помните?
Ещё бы Готовцев не помнил свой портрет, помещённый в его единственную книгу.
– А как же вы… – Готовцев замялся, подбирая нужное слово.
– Среди нас, Михаил Петрович, тоже имеются любители поэзии, – объявил Анатолий Иванович. – Просто любители, без никаких.
– А профессиональный интерес, значит, к поэзии вашей конторой окончательно утрачен? – не без разочарования в голосе спросил Готовцев.
– Увы. Но вы же когда-то были очень популярны.
– Да вы были звездой местечкового масштаба, – проговорил Чистяков не без иронии в голосе. – Как же, участник последнего всесоюзного совещания молодых писателей! Помнится, мои стихи так отрецензировали…
Готовцев повернулся к Чистякову, поспешно от него отвернувшемуся.
– Так значит, вы тоже из бывших великих русских писателей?
Чистяков скосил взгляд на Готовцева и зашипел:
– У меня прошло. Без последствий. Стоит убить всего лишь одного человека…
– Владимир Николаич! – поспешил остановить младшего коллегу Анатолий Иванович.
– Ладно, ладно… – пробурчал Чистяков, вновь отворачиваясь от Готовцева.
– А нельзя было эти конвертики у них изъять? – после паузы спросил Готовцев. – Незаметно проникнуть в их квартиры да и…
– Для этого, прежде всего, надо знать адреса их. Мы же никого не знаем. Наверняка, по крайней мере.
– Я с ними встречаюсь – вы их хватаете?
– Не сразу. Кое-что нам, конечно, известно: псевдонимы, кто в какой области работает… По мелочи ещё кое-что. – Анатолий Иванович помолчал, а затем продолжил. И голос его теперь звучал несколько иначе. – Да, всё это усложняет нашу с вами задачу. Подготовиться к встречам будет достаточно сложно. От вас будет зависеть очень многое. Ошибаться нельзя. Лучше промолчать, если в чём-то не уверены, уж лучше прервать встречу досрочно, но… Да, только бы не провал. Помните об этом. Провалы исключаются совершенно.
– Меня могут убить? – спросил Готовцев.
– Испугались? – весело откликнулся Чистяков. – Вы были такой вдохновенный, заводной. Имел честь наблюдать. Протухли-с, должен заметить.
– Владимир Николаич! – прикрикнул Анатолий Иванович, а затем снова обратился к Готовцеву: – Не в том дело. Уши показывать нельзя. Послезавтра вы начнёте работать на машзаводе технологом.
Готовцев вытаращил глаза.
– Это ещё зачем?! Я давно дисквалифицировался!
– Один из агентов самым непосредственным образом связан с заводом. И вообще нас интересует заводская обстановка в связи с возобновлением оборонной программы.
– Значит, всё-таки стукачество? – усмехнулся Готовцев.
– Просто взгляд изнутри, – пожал плечами Анатолий Иванович.
– Ну да, ну да, – покивал Готовцев. – А не следует ли вернуться к разговору о вознаграждении?
– Сумма, которую мы планировали… Она ведь не окончательная. Всё будет зависеть… – Анатолий Иванович помолчал. – В общем, вы понимаете.
Не окончательная. Сумма вознаграждения – не окончательная. Сумма, до сих пор не озвученная, – не окончательная. Деньги, деньги, деньги… Ещё месяц или два, ну, может, полгода, и он, бывший поэт Готовцев, будет способен убить. Человека убить. По меньшей мере, формально, – человека. Во всяком случае – нажать на спусковой крючок. Хорошо, что уже завтра он уволится. Оружие ещё не получил, а теперь и вообще уйдёт из охранного агентства.
– Я, говорите, понимаю, – мрачно проговорил Готовцев. – А вот нет, не понимаю. И вот хочется мне, чтобы вилка была обозначена в конкретных цифрах.
– Решим, Михаил Петрович, – веско проговорил Анатолий Иванович. – Мы этот вопрос решим.
Вечером он сидел перед выключенным телевизором и мысленно репетировал явление служилому люду нового работника. Он наденет свой лучший костюм, тёмно-серый, слегка иссиня, в бордовую полоску. Костюм у него единственный, однако он был бы самым лучшим даже и в том случае, если бы у Готовцева было ещё несколько костюмов. Костюм ношеный, а брюки – ношеные в квадрате. Однако, в целом, костюм ещё смотрится. И придётся начавшие редеть волосики начесать.
Пришла и устроилась на соседнем кресле Ирина.
– С чего вдруг? – произнесла, выдержав паузу. – Если честно, уже не ждала. То с какого-то перепугу в охранники подался…
– Как это с какого – в охранники? – максимально нейтральным тоном проговорил Готовцев.
– Ну, тут ладно, – согласилась Ирина. – А стать снова… технологом.
– Зарплата побольше, надеюсь, будет. И здесь реже… Кстати, костюм, вероятно, пропылился.
– Завтра, может, где-нибудь к обеду освободишься? В одном месте заявление, в другом…
– Возможно. Но… нет.
– Я могу хотя бы завтра не бежать с работы?
Готовцев помотал головой.
– Я не могу. Нет, больше никогда…
– По-твоему, я железная?
– Если бы я знал… – Готовцев встал и включил телевизор. Снова сел. – Могла бы уж и научить его еду разогревать.
– Разогревать… Если бы он знал… Я тоже не знала. И что? – Ирина поднялась и выключила телевизор. Она, похоже, намерена была поскандалить.
– Это была твоя идея. Столько времени!..
Готовцев собрался вновь включить телевизор, однако Ирина преградила ему дорогу и, ухватив за руку, изрекла:
– Ты ненавидишь меня!
– Мне страшно! – выдохнул ей в лицо Готовцев и вырвал свою руку.
– Ну и зря! Не тот ты человек! – Ирина, толкая мужа в грудь, сделала попытку усадить его обратно в кресло.
Готовцев отпрыгнул в сторону и, округлив глаза, прокричал:
– Я не могу сейчас умереть!
Готовцев быстрым шагом вышел из комнаты.
– Да подожди ты! – крикнула Ирина вслед ему, однако с места не двинулась.
«Красавицы» запасной группы технологов
В первый же рабочий день на машиностроительном заводе он вспомнил, о чём ещё, кроме телесериалов, говорили бабушки-дворничихи тяжело переживаемых девяностых. Они говорили о смертях. У этой умер сын, у той или того убили внука. И импортное слово «мафия» звучало то да потому из их уст. В первый же день Готовцев услышал разговор двух сотрудниц о мафии и узнал, как зовут главного мафиозника города. И с какой буфетчицей он сейчас живёт.
А обе эти сотрудницы, соседки по кабинету, жили с пьяницами, один из которых к тому же был бандитом. У обеих – алкаши. И это при том, что Рита Валова и Светлана Тюликова совершенно не похожи друг на друга. Одна высокая и полная, а другая худенькая, маленькая, бледно-синенькая, у которой и верхний и нижний пределы артериального давления были неправдоподобно низкими. Последняя, Тюликова, ходила без очков, Валова – в очках, за стёклами которых находились внушительного размера глазные яблоки. И если бы не очки, а также не верхние и нижние веки, цепко и основательно ухватившие огромные эти шары, то Валова… Впрочем, и без того Рита Валова не производила впечатления женщины привлекательной, побуждающей окружающих её мужчин обнаруживать какие-то особенные движения в своих организмах.
Однако её сожитель Ульянкин, осведомлённый о достоинствах Риты, возможно, более чем кто-либо другой, расставаться с нею не желал. Он многократно бросал пить, чтобы подготовиться к кодированию, иглоукалыванию и иным вмешательствам в его взаимоотношения с алкоголем. А взаимоотношения эти уже достигли опасной черты, за которой нет ни спиртного, ни женщин, ни радостей и страданий, с ними связанных.
Рита рассказала о том, как недавно он выпил обнаруженный им в домашней аптечке салициловый спирт, а потом блевал, долго, натужно, до черноты. И желудок его, если бы не узкая трубка пищевода, без сомнения, охотно вывернулся бы наизнанку.
В конце рабочего дня Готовцев взял чистый лист бумаги и крупными буквами написал на нём: «Здесь покоится человек, который мог летать». Он хотел в качестве эпитафии прикрепить этот лист бумаги к своему столу, но передумал. Порвал и выбросил его в урну. До его смерти как поэта никому нет дела. А смердеть он будет не более окружающих. Не превышая ПДК.
Ещё когда Готовцев, выйдя из отдела кадров (это было накануне, в понедельник), стоял в пустом коридоре заводоуправления и вспоминал, куда ему велели идти, влево или вправо, чтобы познакомиться с будущими коллегами, новый мир показался не вполне реальным. И в первую очередь ввиду малонаселённости его.
А потом из какой-то из дверей, а их было очень много, вышел мужчина лет сорока, этакий в меру упитанный эпикуреец в затемнённых очках, и неспешно направился в сторону Готовцева. Спросить у эпикурейца, что ли?
Позади скрипнула дверь с табличкой «Отдел кадров», и вышел только что занимавшийся Готовцевым начальник отдела кадров по фамилии Горский.
– Не заблудились? – поинтересовался он. – Да вот вас сейчас Вадик, наш зам, и проводит. Вадим, вы же к себе? – обратился он к приближающемуся мужчине в затемнённых очках. – Кабинет технологов, тот, в котором Маргариты сидят, товарищу не покажете?
– С удовольствием, – охотно откликнулся Вадим-Вадик и, не останавливаясь, протянул руку Готовцеву. – Будем знакомы. Вадим. Ну или… Да, примерно так.
– Михаил, – уцепился за руку шествующего мимо Вадима Готовцев.
– Значит, ещё один запасной технолог? Запасной технолог – в запасную группу технологов. – Вадим отпустил руку Готовцева. – В преддверии, так сказать, великих свершений. Кабинет перенаселённый, но… Да, три дамы в расцвете лет. Можно вам позавидовать. Впрочем, кажется, все они не свободны. Хотя… Однако будьте осторожны.
– Ревнивые мужья?
– Мужья? Ну, у одной… Да, нечто невнятное. Ну, один из юристов наших. Тихий алкашик. Вторая, похоже, боксом увлекается. А третья…
– Что с третьей?
– Эта – красивая женщина. И… Ну, сами понимаете. Вы раньше где жили?
– Я местный, можно сказать. Уезжал, правда, но уж сто лет как вернулся.
Вадим остановился у одной из дверей без таблички и, открыв её, кивнул Готовцеву. Затем, войдя следом за Готовцевым в кабинет, представлявший собою просторную комнату с четырьмя столами, провозгласил:
– Внимание! С завтрашнего дня, милые дамы, штукатурку и последующий макияж накладываем дома. Представляю вам Михаила, вашего нового коллегу. – Вадим обернулся к Готовцеву. – Михаил, знакомьтесь. Самая фактурная красавица – Рита, самая миниатюрная красавица – Светлана, а… А где, я не вижу, Маргарита Заплатина?
– Да и мы не видим, – ответила «фактурная красавица» Рита Валова и откинулась на спинку стула.
– Второй уж день не видим, – добавила «миниатюрная красавица» Светлана Тюликова.
– Ну-у, что ж, – протянул Вадим. – За сим откланиваюсь. Дела.
Вадим приветственно вскинул руку, качнул ею вправо-влево и вышел. Готовцев остался стоять у двери.
– Вы уже с сегодняшнего дня? – поинтересовалась Светлана.
– Нет, – повернулся к ней Готовцев и обнаружил на лице женщины приветливую улыбку и… не очень удачно закрашенный синяк. – Я завтра выхожу. А начальник отдела, мне сказали, в другом кабинете.
– И в другом городе, – ответила Рита. – Он всё больше в разъездах. Подготовка к производству новой машины. За него Рындин, который с больничного не вылезает. – Вы присаживайтесь. Да хоть за стол свой. Этот, который напротив Светланы. Откуда сами-то?
– Землянин. Свой род веду от Адама и Евы, – сообщил Готовцев и окинул взглядом стол, за которым ему предстояло прожить изрядный кусок своей жизни.
– Ясно. Родственник, – печально улыбнулась Рита. – А мой урод – от макаки.
– Ваш муж?
– Ульянкин мне не муж. Он – ёбарь.
Готовцев смущён.
– Вы когда вливаться в коллектив планируете? – спросила Светлана.
– Вливаться в коллектив?
– Ну да. Можно в пятницу эту. А можно и с получки.
– Ах, вливаться! – спохватился Готовцев. – Давайте в пятницу.
Параллельные линии порой пересекаются
Едва ли не каждого из живущих постоянно цепляют за ноги тропинки, ведущие в тупик. Во мраке взбаламученного времени агрессивность этих тропинок резко возрастает. Примеры – из телеящика, радиокоробки, из уст соседей и сослуживцев. Можно выглянуть в окно – там как раз проходит мимо, идёт-пробирается куда-то одноногий человек. Он измождённо худ или болезненно одутловат. А навстречу ему идёт Аполлон под псевдонимом Вася или Вова. Он красив и прожорлив, как свиристель. Одноногий для него – нечто вроде бездомной собаки со свалявшейся шерстью. Пробежал (прокостылял) мимо, и уже не существует вовсе.
С Готовцевым уже случалось нечто подобное. Столь же, пожалуй, необъяснимое, как встреча с этой женщиной, появившейся в кабинете в пятницу, после обеденного перерыва. Вошла, поздоровалась, глянула на Готовцева с тревожной зоркостью и разместилась за пустовавшим все эти дни столом.
Когда утрачена первозданная (или перводанная, что, быть может, точнее) острота взаимоотношений с тем, что можно определить, например, как нечто глубинно-космическое, то очень трудно порой бывает понять, с какой долей симпатии относится к тебе в определённый момент жизни Тот (или Те), кто властен над тобою. Успехи или несчастья, сваливающиеся на твою голову, могут сказать что-то об этом. Вероятно. Хотя все эти жесты судьбы, надо полагать, далеко не однозначны. Пример. Порою капризного ребёнка балуют, излишне часто покупая ему сладкое, а потом говорят ему, коростами покрывшемуся: «Вот видишь, к чему все эти конфетки и мороженки привели?»
Он, кажется, забыл эту женщину навсегда, черты её лица стёрлись почти совершенно, кроме, разве что, глаз. Забылось бы и имя её, не явись оно достаточно редким для нынешнего времени. Вот так, спустя много лет, эта женщина, с необыкновенными (синий миндаль) глазами, приметно погрустневшими за эти годы, и всё тем же нераспространённым именем своим, вдруг вошла и села слева от Готовцева.
И это при том, что давнее их знакомство состоялось, когда он был в командировке за тысячи километров от дома, а она в гостях у своей сестры. Теперешняя же встреча – когда и он, и она поменяли прежние свои места проживания, перебравшись на несколько часовых поясов в западном направлении.
Готовцев откинулся на спинку стула и устремил взгляд в прошлое.
Готовцев – в служебной командировке. Войдя в роль командированного, он загрустил, затосковал в вечернем сумраке гостиничного номера. Результат: он ужинает в ресторане под музыку и гул разгула незнакомых людей. Изрядно нагрузившийся, он выходит в фойе – это уже когда ресторан закрывался и не один он продвигался к выходу – и почему-то замечает повышенное к себе внимание пышноволосой шатенки с растерянным взглядом красивых глаз. Она кого-то или чего-то ждёт, посматривая по сторонам.
– Вы не меня ожидаете? – спрашивает Готовцев, приближаясь.
– Да нет, я сестру потеряла, – слышит он в ответ. – Я с сестрой пришла, а она куда-то пропала.
Будь Готовцев потрезвее, придумал бы более оригинальный способ знакомства, однако в тот вечер он был одноклеточным резервуаром, заполненным спиртным под самый колпачок. Он предложил новой знакомой свои услуги, и вот они в четыре глаза осматривают фойе, а потом выходят на улицу и уходят в ночь. О сестре её Готовцев забыл ещё в фойе, водя бессмысленным взором вокруг себя в поисках то ли розового, то ли жёлтого или сиреневого платья. Потом не один час они проводят у дома её сестры, постепенно увеличивая диапазон объектов взаимных ласк (он – в значительно большей степени), но всё-таки остаются в ставших, в конце концов, нестерпимо тесными рамках приличия. Хотя, к чести Готовцева будь сказано, бельё дамы его усилиями было разлучено с её телом, а затем, уже женскими ручками, уложено, во избежание его утраты, в сумочку. Потом, уже в подъезде, больше было разговоров, чем… Да только болтовня её и запомнилась.
Они расстались, уговорившись встретиться вечером этого не один час тому назад наступившего дня, когда она будет одна и у них появится возможность насладиться взаимным обладанием в более, по всей видимости, привычных для неё горизонтально-постельных условиях.
Однако на свидание Готовцев не явился, хотя и предпринял такую попытку. Он искал дом её сестры, с вечера окружённый прочно привязанными к нему ориентирами, а с утра куда-то запропастившийся, словно в тот день он вообще отсутствовал в родном городе. Крайне удивлённый данным обстоятельством, Готовцев, помнится, не особенно и огорчился, с утра испытывавший угрызения совести перед далёкой, но любимой и любящей женой.
Весь остаток рабочего дня Готовцев и Маргарита «не узнавали» друг друга. В отношении Готовцева кавычки были правомерны. А вот применительно к Маргарите… Тут Готовцев никак не мог выйти на однозначный ответ. С одной стороны – да, точнее – нет, она, конечно же, не могла его забыть, и сомневаться, как будто, глупо. А с другой стороны… Да мало ли людей, которых, например, он, Готовцев, забыл навсегда, несмотря и на более основательное знакомство. По крайней мере, Маргарита никоим образом не обнаружила того, что узнала Готовцева. То есть Готовцев не заметил каких-либо признаков, которые с той или иной степенью определённости свидетельствовали бы об этом. Окажись Готовцев вооружённым каким-нибудь компьютерным анализатором голоса, способным разлагать человеческие звуки на тончайшие ниточки микросодроганий, то, возможно, он и получил бы ответ на поднасевший на него вопрос.
Единственное, что стало достоянием его обострённого ситуацией внимания, так это периодические дуновения ветерка напряжённости, сквозившего во взгляде синих глаз Маргариты. Однако данному обстоятельству Готовцев мог подыскать сколько угодно объяснений, и самое элементарное из них – вторжение нового человека в систему сложившихся взаимоотношений нескольких сослуживцев (-виц), по восемь часов в сутки занимающих ограниченное четырьмя стенами пространство кабинета.
«Не слова, но напряжение пространства толкает вас в непреложном приказе». Однако Готовцев нашёл в себе силы не поддаться искушению, сформулировав-таки к концу рабочего дня решение ни в коем случае не ступать первым на мостик, ведущий в прошлое. Держаться делового стиля общения, и пусть температура отношений повышается (или понижается, что тоже возможно) естественным порядком. А лирическая созерцательность побочной партии взаимных отношений двух сослуживцев слегка разрядит атмосферу кабинетной скуки, что уже благо.
И сегодня как раз та самая пятница, день, когда он должен был «вливаться» в коллектив. Возможно, расслабленная действием винных паров, Маргарита сама заговорит об их прошлом знакомстве. Правда, Готовцев до сих пор не был уверен, что он хотел бы этого, потому как прошлое, отягощённое различными обстоятельствами, не реализованными желаниями, например, что и имело место в случае давнего знакомства его с Маргаритой, соединившись с настоящим, призовёт события неизвестного будущего, непредсказуемые вдвойне.
Однако Маргарита Заплатина на вечеринку не осталась, сославшись на головную боль. Когда дверь за нею закрылась, Светлана усмехнулась и сообщила Готовцеву, у которого вид был слегка расстроенный:
– Она с нами пить не желат и не желаит. Кто она и кто, типа, мы!
– А сама… – с радостной улыбкой заговорила Рита. – Ну, представьте! Одну деталь тут под фрезерную готовила. «Вид спереди который будет?» – спрашивает. Мы: «А какие размеры самые важные?» – Она: «Вот этот». «Ну вот», – говорим мы.
– А она, – подхватывает Светлана, – нам и говорит: «А вид сверху тогда какая сторона будет?»
Рита и Светлана весело хохочут.
– Ну-у, это вы придумали, – не поверил Готовцев.
– Вот не надо, – прекратив смеяться, возразила Рита. – Такое не придумаешь. Но вообще… У неё ведь, знаете, проблемы с этим делом. – И Рита пощёлкала себя по горлу.
– Ну? – удивился Готовцев.
– Работает без году неделя, а уж раз чуть не целый месяц задвинула! Правда, потом у неё больничный оказался.
– Но если больничный… – начал Готовцев, однако Рита жестом руки остановила его, а затем махнула кистью, словно предлагала закрыть данную тему как не заслуживающую обсуждения.
– У неё же проблем, проблем всевозможных – выше головы! – взмахнула руками Светлана. – Фирма лопнула – раз, – начала она загибать пальцы, – с мужем разводится – два, имущество делят…
– Да так, что мебеля ломаются, – вставила Рита.
– Сын с ней жить не хочет, – продолжила Светлана. – И ко всему прочему долги получить кое с кого не может.
– С кого? – заинтересовался Готовцев.
– А не говорит она.
– И это ещё не всё, – вновь вмешалась Рита.
– А что ещё?
– Она не рассказывает, – прищурилась и поджала губы Рита, а после паузы раздельно произнесла: – Но, похоже, есть ещё про-бле-мы.
В эту минуту в дверь постучали.
– Да! – рявкнула Рита Валова.
Однако постучавший входить не спешил. Готовцев, поймав удивлённые взгляды Риты и Светланы, торопливо подошёл к двери и толкнул её. Проём оказался пуст, и Готовцев выглянул за дверь. За левым косяком стояла Маргарита Заплатина и улыбалась. Готовцев вздрогнул от неожиданности и едва не выронил запотевшую бутылку шампанского, за несколько секунд до того извлечённую из холодильника.
– Вас в полной мере просветили? Или нужен первоисточник? Обо мне уже всё сообщили, я хотела узнать?
Маргарита задавала эти вопросы Готовцеву почти ласково.
– Она ещё и подслушивает! – закричала Рита Валова и побежала к двери. – Да она же обнаглела окон-ча-а-ательно!
– Михаил, вы не проводите? – спросила Маргарита, явно наслаждаясь демонстрируемым ею спокойствием.
– И не вздумай, Михаил! – приказала Рита.
– Или иди и не возвращайся! – поддержала Светлана.
Взволнованные, они обе перешли на «ты» и даже не заметили этого. Энергетическое давление двух пар вцепившихся в Готовцева глаз преодолеть, казалось, не представляется возможным.
– Выбирай! – Рита Валова скрестила руки на груди, точнее, чуть ниже, для чего энергичным и ловким движением обеих рук подтолкнула груди вверх, подчеркнув их спелую наполненность.
Светлана, между тем, приблизилась к дверному проёму и выглянула наружу.
– Гликось, зубы сушит, – сообщила она. – На-а-аглая, как не знаю кто.
– Она, дескать, одна – это что-то, – подхватила Рита, – а остальные, дескать, все никто и звать никак. А если…
В это время Готовцев приблизился к ней и шепнул Рите на ухо:
– Первоисточник. – И мотнул головой в сторону двери.
Рита замолчала и на секунду или две вытаращила глаза с целью принятия решения, а потом кивнула головой и махнула кистью руки. Под звуки выражаемого Светланой недовольства Готовцев надел плащ и вышел.
Маргариту он нашёл стоящей на крыльце заводоуправления. Было сыро и холодно, и потому нос у неё оказался покрасневшим, а шея короче, чем обыкновенно. Тем не менее, она походила на японку. Укрупнённый вариант японской женщины с осветлёнными волосами.
– Вы прекрасно выглядите, – сказал Готовцев. – На вашем фоне даже эта омерзительно-осенняя улица смотрится не так безобразно.
– Не боитесь, что восприму ваши комплименты на полном серьёзе? – спросила Маргарита, и Готовцев не смог отыскать отсвета улыбки в её глазах.
Также стараясь не улыбаться, он заявил:
– Этого я не боюсь. Я могу, совершенно не опасаясь последствий, говорить какие угодно комплименты женщинам до сорока лет включительно.
– Думаете, мне ещё далеко до сорока?
Сорок ей будет лет через пять.
– Сорок вам будет лет этак через десять, – прищурился Готовцев.
– Намного раньше, – не без торжества улыбнулась Маргарита.
Однако тотчас же с тревожной пытливостью взглянула на собеседника. Вероятно, она произвела мысленную рокировку и обеспокоилась, не является ли она в глазах Готовцева той женщиной, которой не следует комплименты сорокалетних мужчин (а Готовцев, стопроцентно, не старше) воспринимать всерьёз. Готовцев сделал вид, что не заметил её тревоги. На его лице было то, что и должно было быть обозначено, – удивление и недоверчивость.
– Ну уж, намного раньше! – произнёс он.
– Идёмте-идёмте! – заторопилась женщина. – Холодно. И ветер мерзкий. Да, так вот… Я расскажу о себе. Вкратце. Они не любят меня, но мне что до того. У меня столько врагов, что… И не такого калибра, как эти… сплетницы. Я ведь – вы уже знаете – предпринимательством занималась. Нас было двое: я и мой друг Саша. Просто друг, без всяких там. Его убили полгода тому назад. У нас были фирмы, были контракты отличные с зарубежными фирмами. И всё рассыпалось. Мы были как брат и сестра. И работу не делили. Вообще никак не делили, ни на мужскую и женскую, ни по-другому как. И – на общий котёл, поровну всё. Один на телефоне, другой отрабатывается. Никогда не считались по мелочам, как у некоторых, знаете, бывает. Он, правда, ещё и по уголовной линии работал. А я только по коммерческой. Мы никому не платили. Тотоша был врагом нашим. То Саша по пьянке его подругу обругал – у Кобыльского собирались, – то столовку на Кирова, с аукциона продавалась, перехватили у него. Сначала мы и не знали, что юнец тот – его подстава, а когда сказали нам, всё равно решили покупать – зря, что ли, деньги из оборота вытаскивали. И Туземец нас не любил. Тоже. Саша не очень-то с ним считался. А по пьянке так… Раз как-то, тоже у Кобыльского все были, он…