– «Поп-ит», – пояснил я. – По-нашему – «пыкалка». Последний писк моды, между прочим. Вот, гляди. Медитативная штука, похлеще твоего спиннера.
Я показал ей, как действует модный нынче заменитель пузырчатых пакетов, и с удовольствием отметил, что Маре эта безделица на самом деле понравилась.
– Благодарствую, – играясь с новой забавой, произнесла Мара. – Но о моих словах не забывай.
– И рад бы, – вздохнул я. – Только уже не получится. Напрягла ты меня, подруга.
Похоже, что до меня никто это существо подругой не называл, именно поэтому она на секунду опешила, как-то странно на меня глянула, после неуверенно улыбнулась, помахала мне ладошкой и покинула балкон.
Причем в комнате, куда я отправился следом, ее не оказалось. Вот как они это делают, а? Я тоже так научиться хочу.
– Ну, Александр, – подъездный, сопя, выбрался из-за кресла. – Два года все спокойно было! Два года! Не успел ты вернуться, и на тебе, гости пожаловали, да такие, что после них спать спокойно не сможешь.
– Вавила Силыч, если по-честному, от сердца – ты по мне скучал?
– Ну, не то чтобы… – мой собеседник огладил бороду. – У меня дел-то по дому о-го-го. Но так – да, случалось, вспоминал.
– И она тоже. – Я подошел к нему поближе. – Вспоминала, иногда грустила. Почуяла, что вернулся, пришла узнать, как сам, поздорову ли, весел или хмур. Подарок вот забрала.
– Это моя штуковина была, – влез в нашу беседу Родька. – Моя! В городе Стокгольме купленная. Так что ты теперь, хозяин…
– Ступай унитаз намывать, – перебил его я. – Думаю, через денек-другой прочие мои друзья пожалуют в гости, не хочу опозориться.
– Так это… – вякнул было Вавила Силыч, но тут же умолк, смекнув, что к чему.
– Давай-давай, чего застыл? – упер руки в бока я. – Приступай к своим обязанностям, Родион. Тут обслуживания номеров нет, и приходящей уборщицы, как в Венгрии, тоже. Тряпку в зубы – и вперед! Мы дома, Родион. Отпуск кончился.
– Хозяин, мы же только приехали? – опешил от такого моего коварства слуга. – Вот так сразу за работу? Не поевши, не поспамши? К тому же я другу свому самый главный подарок не вручил.
– А ну-ка! – заинтересовался Вавила Силыч, которому, как и Маре, похоже, никто и никогда из-за границы ничего не привозил. – Валяй вручай!
– О! – Родька невесть откуда извлек предмет, который с год назад выцыганил у меня в Лозанне. Я все еще гадал, зачем этому бездельнику столь полезная вещица. – Держи. Это, Вавила, мультитул! Пятнадцать разных предметов, ага! В стране Швейцарии приобретено, за огромные деньжищи!
– Ты меня совсем-то уж за тупня не считай, – попросил его подъездный, шустро раскрывая лезвия. – Чай, не лаптем щи хлебаем, знаем, что это за штучка. Но сталь хороша, хороша! И отвертки есть обе. Эге, шило! Это дело!
– Во, – Родька, надуваясь от гордости, ткнул коготком в надпись на лезвии. – Свизерленд! Страна маленькая, размером с каку гули, и дорогая сильно, но вот такие штуки они делают на совесть. А еще часы. Хозяину один тамошний богатей такие подарил за дело, что тот для него спроворил. Но он их не носит, представляешь? Эдакую богатую штуку – и не носит.
– Не хочет, вот и не носит, – примирительно произнес Вавила Силыч, ковыряясь с мультитулом.
– И мне не отдает, – подытожил Родька.
– Тряпка – моющее средство – унитаз, – ткнул я пальцем в сторону туалета, поймав его алчный взгляд.
– А нету средства, – на голубом глазу заявил Родион. – Откуда ему взяться? У нас вообще тут ничего нету, одна вода и та в кране. В магазин надо идти, хозяин.
И ведь прав он, собака мохнатая. Надо, хоть и неохота. Но не пиццу же заказывать, верно? Тем более что я ее столько съел за эти годы, что еще долго не захочу.
Но прежде надо родителям позвонить. Это важнее любой еды.
– Саш, так ты уже в Москве? – радостно уточнила мама, услышав мое «Все, я прилетел». – Вот хорошо-то! Просто мы как раз на дачу едем с отцом. И ты завтра к нам присоединяйся! А еще лучше – сегодня. Утро же на дворе!
Потерял я хватку, надо признать. Как же это я две простые вещи не связал – пятницу и май? Подставился, как есть подставился.
– Мам, ну только-только домой вошел, – понимая, что этим жалобным нытьем в трубку мою родительницу не пробьешь, все же попытался выбраться из ловушки я.
– И что? – с железобетонной интонацией осведомилась мама. – Можно подумать, что это многое меняет. Будь у тебя жена, дети – тогда да. Но ты-то как перекати-поле? Какая разница, где время проводить – там, здесь? А тут вы с отцом хоть делом займетесь. Я вот в «ОБИ» перголы себе купила и надумала их…
Рассказ о том, какие новшества ждут наш многострадальный участок, затянулся минут на пять, и только после этого я пустил в ход последний козырь.
– Мам, у вас в ТСЖ на окраине проживает замечательный товарищ Хабиб с кучей родственников мужского пола, верно? И все это многочисленное семейство отлично заточено под копание, таскание, погрузку, а также иные работы, не требующие особой квалификации. Вот и привлеки их. А я все это дело профинансирую.
– Свою землю надо своими руками обихаживать, – назидательно-укоризненно произнесла мама. – Саша, это азы. Короче, завтра жду.
Я успел сказать: «Постараюсь», до того как она повесила трубку. Но случись разбирательство, это мне точно не поможет. Или я не знаю свою маму.
С другой стороны, а чего бы и не съездить, не порадовать глаз среднерусской природой, по которой я так соскучился? Опять же, можно навестить тамошнего лесовика.
Кстати!
Я притащил с кухни табуретку, залез на нее, пошарил рукой на антресоли и достал оттуда тряпицу, в которую был завернут отданный мне позапрошлой весной мандрагыр. Тогда, два года назад, я было хотел его в Лозовке с остальными травами оставить под приглядом Антипа, но в последний момент передумал и обратно домой привез.
На самом деле я тогда не понял, насколько царский подарок мне Лесной Хозяин сделал. А вот после визитов на травные рынки Праги, Бремена и Неаполя оценил это в полной мере. Проводятся такие в Европе, правда, нечасто и всегда в особые дни. В Германии, например, такой шумит на окраинах небольших городков 29 мая, а в Испании в последнюю пятницу июля. И конечно, подобные даты выбраны не просто так. Они завязаны на ведьминские праздники. Эти дамочки частенько зелья разные перед большими шабашами варят, кто на красоту, кто на красноречивость, кто просто отраву для закадычной подруги.
Случайные люди, зеваки или домохозяйки на такой рынок попасть не могут, нечего им там делать. Да и покупать тоже. Те травы да коренья, что там в ходу, ни в одно семейное блюдо не положишь. У них другое предназначение.
Так вот мандрагыр, даже совсем молоденький, двух-трехгодовалый, стоит невероятных денег. Причем даже не целый корень, а его обрезки, чуть ли не очистки. Дороже только золотой женьшень котируется, и то не всякий, не менее чем столетний.
А у меня вон какой здоровенный красавец хранится, в ладонь длиной.
Однако все как тогда лесовик и говорил: покоричневел корень, потерял схожесть с белой морковкой, которая имелась тогда, когда я его из земли выкопал. И запах от него идет теперь приятный, схожий с тем, который свойственен старым книгам. Эдакое благородство, смешанное с тайной.
Значит, готов корень к употреблению, чутка силу набрал. Только шиш я его расходовать стану, по крайней мере на всякие безумства в стиле себя двухлетней давности. Пусть дальше лежит, копит мощь.
А вот лесовика поблагодарить, повторюсь, надо. Мне его за эдакую благодать конфетами да хлебом еще лет сто кормить надо. Еженедельно.
И все бы ничего, но одно мне настроение портит. Светка. Что, если она тоже там? Признаюсь честно, ни малейшего желания видеть и слышать ее я не испытываю. Если она приходила, значи, она меня за ту заварушку оправдала, после какой-то ерунды себе напридумывала и теперь опять затянет старую песню о главном.
Но если тогда я худо-бедно готов был ее слушать, хотя бы в память о нашем общем прошлом, то сегодня уже нет. Стерло настоящее это прошлое, как школьные карандашные каракули резиновый ластик. У меня вообще иногда возникает ощущение, что мое не столь далекое прошлое иногда выглядит так, будто это все и не со мной было. Ну, как если бы я посмотрел сериал, а через несколько лет попробовал вспомнить его содержание. Что-то в памяти осталось, что-то нет. Институт, банк, люди, лица, события – они все стали зыбкими, как утренний туман. Когда-то я вроде боялся человека по имени Силуянов. Никчемного человека, которому дали каплю власти, и он решил, что это дает ему право судить и миловать. Сегодня мне кажется диким, что я испытывал страх перед столь невзрачной особой. Позволял ему себя унижать, даже бить.
Нонсенс.
Сейчас все закончилось бы, даже не начавшись. Сейчас я бы предоставил этому Силуянову один-единственный шанс на то, чтобы взяться за ум. И если бы он его не использовал, то дальше его жизнь пошла бы совсем не так, как он себе это представлял. Или просто закончилась.
Нет, и тогда все вышло неплохо, но я потратил на это массу лишних сил и времени, заключил сделку, которая была, очевидно, лишней, наделал кучу других глупостей. Извиняет меня только одно – я учился.
– Хозяин, – жалобно проныл Родька. – Я ку-ушать хочу!
– Как и всегда, – на автомате ответил я. – Ладно, сейчас схожу в магазин. Но не ради тебя, недоразумение ты эдакое. Просто вон с друзьями хочу посидеть повечерять. Вавила Силыч, обчество-то как, придет в гости?
