Ума палата

Империализм

Арнольд Тойнби

Постижение истории

М.: Прогресс, 1991[3]

В мире разворачивается очередная война за гегемонию. Эта война – не первая и не последняя. Примерно с XVI века такие войны приобрели характер мировых (даже если не все из них именуются так официально). Это значит, что никому в мире не удастся остаться в стороне – всем придется выбрать, с кем быть, а если не хотите, то выбор за вас сделают другие. Но почему в таких войнах одни страны, даже не обладающие большими видимыми преимуществами, обоснованно претендуют на роль гегемона, а другим суждено быть лишь площадкой для чужого соперничества? Как возникают и разрушаются великие державы мирового уровня? И почему одни из них оказываются способны выйти далеко за пределы традиционного обитания и создать целые цивилизации, а другие обречены замкнуться в узких границах – этнических, религиозных, культурных? Эти вопросы всегда волновали историков. Свой ответ на них есть у великого англичанина XX века Арнольда Тойнби. И это ответ не только историка, но и философа, и антрополога, и исторического социолога. Для него именно цивилизация, а не отдельная страна, является основной единицей человеческой истории и социологии.

Тойнби насчитывает в истории два десятка цивилизаций, многие из которых (например, древнеегипетская или эллинистическая) давно уже не существуют. Нынешние цивилизации он увязывает с исчезнувшими в особые последовательности – триады. Среди них минойская – эллинская – западная цивилизации, минойская – эллинская – православная цивилизации, минойская – сирийская – исламская цивилизации, шумерская – индская – индуистская цивилизации. Историк ставит три главных вопроса применительно к цивилизациям: как они образуются (генезис цивилизаций)? Как они развиваются (стимулы и механизмы цивилизационного развития)? И как они деградируют и распадаются (надломы и распад цивилизаций)? Рассуждая о генезисе, Тойнби отвергает такие объяснения, как расовый фактор (цивилизацию создает молодая, поднимающаяся, культурно самобытная раса) или фактор среды (цивилизация возникает в специфической природной среде – скажем, в русле великой реки или на большой степной равнине). Цивилизация, по его мнению, возникает в примитивном обществе при условии выделения из него творческого меньшинства – людей прометеевского типа, первооткрывателей, творцов, придающих импульс развитию и качественному изменению общества. Первобытное, примитивное общество стабильно и статично, им руководят вожди и шаманы, а масса подражает (здесь Тойнби использует понятие «мимесис») старшему поколению и/или умершим предкам. Затем происходит динамический толчок, начинается быстрое развитие и движение, мимесис переориентируется на творческих личностей, на будущее, а обычай как главный социальный регулятор увядает. Со временем цивилизации теряют динамический заряд, творческое меньшинство превращается в правящее, теряя свой творческий характер. Остальная часть общества образует «внутренний пролетариат». Есть еще пролетариат внешний – это варварские и полуварварские соседи, обычно окружающие цивилизацию и эксплуатируемые ею.

Еще одна ключевая идея Тойнби – связка «Вызов-и-Ответ». Именно таков, по его мнению, механизм формирования и выживания цивилизации. Вызов – это угроза, внешняя или внутренняя, экологическая или технологическая, военная или экономическая. Цивилизация складывается как ответ на такой вызов; если ответ не найден, цивилизация не возникает. Дальше – больше: цивилизация постоянно сталкивается все с новыми вызовами, и нахождение ответа на каждый из них ведет к новым вызовам! Вызовы Тойнби выделяет самые разнообразные: вызов сурового климата (с ним встретились египетская, шумерская, китайская, майянская, андская цивилизации), новых земель (минойская цивилизация), внезапных ударов от соседних обществ (эллинская цивилизация), постоянного внешнего давления (русская православная, западная цивилизации) и ущемления (общество, утратив нечто жизненно важное, направляет свою энергию на выработку свойств, возмещающих потерю). В общем, «и вечный бой! Покой нам только снится…» Но этот бой – лучшее, что может случиться с цивилизацией. Ведь без вызова нет стимула к развитию, к обновлению, а есть только стимул к загниванию и разложению. Впрочем, не на всякий вызов может быть дан адекватный ответ, и тогда цивилизация обрекает себя на все новые и новые раунды борьбы все с тем же самым вызовом (например, повторяющиеся вторжения кочевых племен) – крутится как белка в колесе, пока не падет замертво.

Прекращение развития означает смерть цивилизации, иногда быструю, иногда замедленную (так, смерть древнеегипетской цивилизации, по Тойнби, произошла в результате отражения нашествия Гиксосов задолго до нашей эры – но в полумертвом, законсервированном состоянии Древний Египет просуществовал еще почти две тысячи лет). Интересный феномен – «универсальное государство» – автор находит в фазе распада, после того как творческие силы цивилизации уже надломлены. Это «бабье лето» цивилизации, «последний всплеск тепла перед сыростью осени и холодом зимы». В этот «момент оживления в ритме распада» обычно и возникает «универсальное государство». Оно продукт доминирующих меньшинств, когда-то бывших творческими. Его установление – симптом распада и в то же время «попытка взять его под контроль, предотвратить падение в пропасть». Установлению универсальных государств обычно предшествует чужеземное вторжение; ответный импульс бывает настолько силен, что позволяет устранить агрессора и воспользоваться его институтами. Увы, век универсального государства конечен, как конечен и период цивилизационного оживления. Государство, впрочем, может быть отреставрировано на какое-то время, ведь оно «одержимо почти демоническим желанием жить», да и «сами жители универсального государства неизбежно воспринимают свою страну не как пещеру в мрачной пустыне, а как землю обетованную, как цель исторического прогресса». Нельзя поддаваться такой иллюзии – она лишь следствие понятного стремления государства «выглядеть так, словно именно оно и есть конечная цель существования», являясь на самом деле просто фазой цивилизационного распада.

Русская православная цивилизация, подвергаясь вызову постоянного внешнего давления, долгое время играла роль европейского «форпоста» и пала перед татаромонголами. Однако она сумела выжить как «захваченное общество» – и затем изгнать захватчика, использовав его институты взамен разрушенных своих. В результате установилось Московское универсальное государство (при Иване III и Иване IV), которому помогла идея «Москва – третий Рим». Она представила Москву не просто как естественного правопреемника павшего Константинополя, но и как последний оплот православия, унаследовавший права и обязанности Рима, а именно его высокую религиозную миссию. После череды успехов Московское государство в XVII веке вдруг стало слабеть – в основном из-за революции в военном деле, обнаружившей превосходство Запада. Чтобы спастись, Петр Великий широко распахнул двери перед западной цивилизацией и отказался от культурной самобытности ради иностранной техники и оружия. Это сделало Россию членом западноевропейской семьи и позволило ей создать великую империю. Но петровская модернизация была деспотической, а поэтому во многом половинчатой и неглубокой. Это во второй половине XIX века привело к новому качественному отставанию: выигрывая войны доиндустриальной эпохи, Россия оказалась неспособной вовремя перейти на новые, индустриальные рельсы. Закономерный крах империи Романовых в войнах индустриального века освободил место для уникального марксистского государства. Возникла «первая незападная страна, признавшая возможность полного отделения сферы промышленного производства от западной культуры, заменяя ее эффективной социальной идеологией». Используя иностранную идеологию, чтобы возродить политику культурной самодостаточности, Сталин создал парадоксальное общество – в чем-то гипермодернизированное, а в чем-то катастрофически архаичное. Последствия краха этого кентавра приходится разгребать нам, его наследникам, путем поиска новой эффективной комбинации национальной культуры и западной техники и идеологии.

Питер Хизер

Восстановление Римской империи. Реформаторы церкви и претенденты на власть

М.: Центрполиграф, 2015[4]

Крупный британский историк Питер Хизер в своей книге рассматривает серию попыток восстановить Западную Римскую империю, формально исчезнувшую в 476 г. н. э. Что из них вышло и к чему это привело? Для начала разберемся с причинами краха величайшего государства, на протяжении почти пяти столетий контролировавшего Запад и Юг Европы, Запад Азии и Север Африки. По мнению Хизера, главная причина падения Рима – впечатляющий прогресс Центральной и Восточной Европы, произошедший «прежде всего благодаря импульсу, полученному от взаимодействия с Римской империей во всех областях жизни». К середине IV века в этой части света «увеличилось производство сельскохозяйственной продукции, значительно выросла плотность населения и экономические модели приобрели дотоле неизвестную сложность». Параллельно укрупнилась политическая организация европейских варваров, усилилась их военная мощь, сформировались могущественные новые государства. Демографическое и экономическое преимущество Рима сходило на нет. Искрой стало появление гуннов. Под их давлением варвары объединились в две могущественные коалиции – вестготскую и вандало-аланскую, – которые смогли силой захватить значительные территории в границах Римской империи. В результате была подорвана римская налоговая база, а с ней и военная мощь. Этим воспользовались другие варварские государства, ставшие отхватывать все новые куски римских владений. Империя оказалась в замкнутом круге: меньше территорий – меньше налогов – меньше войск.

Тотальное изменение баланса европейских сил в конечном счете уничтожило Рим, однако сама концепция империи оказалась на удивление живучей. На многих ее бывших территориях население в большей или меньшей целостности сохранило прежние социальные, экономические, судебные и культурные институты. Остались также римские идеи и некоторые административные учреждения. Варварские лидеры «видели много полезного для себя» в римском наследии. И некоторые из них, разумеется, попытались возродить империю под своим правлением. Хизер рассматривает три наиболее выдающиеся попытки, предпринятые королем остготов Теодорихом, восточно-римским императором Юстинианом и франкским королем, а затем императором Карлом Великим. Каждому из них удалось подчинить значительную часть бывшей имперской территории, но на относительно непродолжительный срок. Их проектам препятствовали обстоятельства раннего Средневековья.

Первым был Теодорих Великий, который на рубеже V–VI веков создал недолговечную «римскую империю готов». Он сплотил разнородные варварские племена, собрал мощную армию и получил в Италии источник обширной налоговой базы. Однако молодое государство не успело укрепиться и быстро стало жертвой распада династии Теодориха вскоре после его смерти. Не сумев сохранить единство восточных и западных готов, его наследники проиграли войну с Константинополем и потеряли все.

Попытка Юстиниана Великого, вернувшего в середине VI века под контроль восточных римлян Италию, часть Испании и Северной Африки, была более успешной. Однако восстановленная империя рухнула уже в первой половине VII века – под ударами сначала персов, затем аваров и, наконец, арабов. Две трети Восточной Римской империи были завоеваны приверженцами новой религии – ислама, и даже Константинополь одно время находился под угрозой падения. Экономика империи, потерявшей свои наиболее богатые азиатские и африканские провинции, рухнула, административный аппарат пришлось радикально перестроить, а на скудные средства – содержать значительные армии для защиты от арабов. Эти потери низвели мировую державу «к региональному восточно-средиземноморскому государству», чье будущее теперь напрямую зависело от того, был ли расколот или консолидирован мир ислама. Больше Византия не пыталась восстановить единство Римской империи, поскольку речь для нее теперь шла не о завоеваниях, а о выживании. Так эстафета имперского строительства перешла к наиболее удачливому из всех претендовавших на преемство всемирной власти «Вечного города» – к королю франков Карлу. Его империя просуществовала около полутора столетий…

Однако и она со временем распалась – в результате феодализации, которую историк описывает так: постепенно римская система налогообложения, худо-бедно функционировавшая при Каролингах, перестала существовать, поскольку короли постоянно поощряли своих соратников иммунитетом от уплаты налогов. Назначаемая администрация, поддерживавшая работу системы, превратилась в наследственную феодальную аристократию. Монархи лишились серьезных источников денежных средств, и даже суд перешел в руки местных князей и графов. Армия же стала феодальным ополчением. Как результат, «центральный государственный механизм больше не являлся окончательной гарантией статуса элиты посредством защиты их имущественных прав». Государство стало слабым и эфемерным, что лишило его возможности удерживать слишком большие территории. Внешняя экспансия тоже стала невозможна, поскольку на границах Европы выросли новые сильные государственные образования – Венгрия, Польша, Кордовский халифат и др. Примерно к 1000 г. воссоздание империи стало невозможным даже в принципе: базовый дисбаланс силы, прежде дававший шанс на складывание империи, исчез. Во многом это произошло, как и в начале первого тысячелетия, под давлением самого каролингского «имперского импульса», побуждавшего окраинные народы развиваться и укреплять свои собственные государства и одновременно дававшего им экономические, культурные и военные возможности для этого. С тех пор «Европа начала складываться как территория сосуществования более или менее равных сообществ». Уравнивание в развитии дало старт тысячелетию бесплодных войн за недостижимую гегемонию.

Однако новый вид империи все-таки родился, и это снова произошло в Риме! Правда, новая империя была не военной, а теократической. Все началось с возрождения церковной структуры, которое запустил Карл Великий. Именно он чрезвычайно богато одарил римских епископов – и имуществом, и землями, и правами. Религиозные реформы Карла Великого создали латинскую церковь с крепкими институциональными корнями – соборами и крупными монастырями, которую не смог поколебать даже процесс разрушения империи Каролингов. Наоборот, по мере ее ослабления и дробления стала расти потребность в юридическом и моральном арбитраже, и эту потребность постепенно стали удовлетворять папы. Была создана, по сути, новая юридическая система, базировавшаяся на папских посланиях к верующим, – «каноническое право», признанное во всех уголках тогдашнего западнохристианского мира. Христианские государства создавались и гибли, а империя папства только укреплялась. Она «сумела создать религиозное однопартийное государство, которое убедило большую часть населения латинской Европы согласиться» с папской идеологической и юридической программой. Это государство оказалось «во многих смыслах более могущественным и деспотическим, чем Первая Римская империя», и его расцвет длился долго – до XVI века и Реформации, а существование продолжается и теперь.