Декабристы. Перезагрузка. Книга первая

Недостающую литографскую технику, а также шрифты удалось закупить в «Экспедиции заготовления государственных бумаг» – недавно построенной под руководством инженера А.А. Бетанкура типографии и бумажной фабрики на набережной реки Фонтанки.

Там же, в «Экспедиции», где я намеривался прикупить литографский камень, который сама «Экспедиция» закупает из германских каменоломен, случилось одно знаменательное событие. Нежданно–негаданно, мне удалось познакомиться с одним выдающимся русским изобретателем – бароном Павлом Львовичем Шиллингом. Русский он, конечно, относительно гражданства, а так он родом из балтийских немцев. Но это все не стоящая упоминания ерунда, известен мне Шиллинг был, прежде всего, как изобретатель … пам–парам … телеграфа!

Откуда я узнал про Шиллинга и о многих других известных людях этой эпохи, думаю, понятно. Все последние девять лет своей жизни в свободное время я эпизодически занимался тем, что систематизировал всю доступную в смартфоне информацию о деятелях нынешнего времени, событиях, научных и производственных открытиях и так далее. А потому Шиллинг, как первоизобретатель телеграфа, просто не мог во время этих изысканий не попасться мне на глаза. Но самое удивительное и приятное заключалось в том, что я-то планировал в ближайшее время найти Шиллинга и попытаться наладить с ним контакты и деловые отношения, но тут он сам по себе всплывает на моем горизонте! Не иначе как судьба …

Но, обо всем по порядку. Экспедицию заготовления государственных бумаг и Государственный ассигнационный банк возглавлял князь и тайный советник Хованский Александр Николаевич.

Ожидание в приемной управляющего продлилось не долго. Через не плотно прикрытую дверь я расслышал, как местный секретарь представлял меня своему шефу.

– Ваше сиятельство, к вам изволил пожаловать проситель …

– Пускай обождет, мы с Павлом Львовичем ещё не закончили …

Секретарь понизил громкость, почти зашептал:

– Это Головин Иван Михайлович

– Знакомое имя, – после секундной заминки вновь раздался голос Хованского.

– Уж не американский ли это писатель? – послышался приятный баритон, вероятно того самого, некоего Павла Львовича,

– Так точно-с, он самый.

– О-о!.. Немедля зови его сюда! Действительно, слышал про него от своего зятя Юрия Александровича. Зятюшка мой, как ты Павел Львович наверняка знаешь, не столько сенатствует, сколько находится в расположении вдовствующей императрицы Марии Федоровны в качестве секретаря. А там, в этом бабском царстве …

Заслышав быстро приближающиеся шаги клерка, дабы самого себя не скомпрометировать подслушиванием, я отпрянул подальше от двери, придав своему лицу расслабленный, даже скучающий вид.

– Его сиятельство князь Александр Николаевич Хованский, и гость князя, его превосходительство барон Павел Львович Шиллинг соблаговолили вас принять, милости просим … – секретарь нараспашку раскрыл дверь, и, дождавшись пока я войду, плотно её прикрыл.

   Не успел я толком осмотреться, как моя рука была заключена в крепкое рукопожатие.

– Приятно познакомиться, Иван Михайлович. Позвольте засвидетельствовать вам и вашему великолепному литературному творчеству моё глубочайшее почтение!

Передо мной во всей красе предстал Шиллинг Павел Львович – человек небольшого роста и необыкновенной толщины, весьма походил на собственные книжные изображения. Он скромно представился как востоковед, литограф, открывший первую в России литографскую мастерскую при Коллегии иностранных дел, приспособив её для нужд картографии. Сообщил также о том, что знаком и даже дружен с Пушкиным А.С.

Шиллинг продолжал свой рассказ, а я размышлял, стоит ли иметь дело, общее дело, с этим человеком. Продолжало меня смущать то обстоятельство, что Шиллинг, будучи с русскими войсками в Париже вступил в масонскую ложу, затем, до 1816 года, был членом петербургской ложи «Петра к истине». Хотя с другой стороны, сейчас масонов хватает не только среди ученых, но и офицеров – будущих декабристов. С этой многочисленной братией разобраться быстро и просто не получится даже монархам, а мне, в моем нынешнем положении, наверное, остается лишь молча принимать существующие правила игры.

К тому же, насколько мне было известно, создание литографии для МИДа было лишь внешней частью работы Шиллинга. Кроме этого, он параллельно трудился в так называемой «Секретной экспедиции цифирной части» – в отделе шифрования МИДа, где разрабатывал механическое устройство (наборно-разборную таблицу, наклеенную на коленкор) для биграммного шифрования. По сложному алгоритму двузначные буквенные сочетания составляющие лексикон (цифирь) биграммного шифра, шифруются кодовым обозначением из двух–, трёх– или четырёхзначных чисел, взятые по два раза каждое для переменной передачи буквенных биграмм то одним, то другим числом. Плюс к этому, в биграммное шифрование Шиллинг еще и ввел отдельные нововведения вроде «пустышек» и дополнение текста хаотическим набором знаком. Подобными шрифтами российские дипломаты и военные пользовались вплоть до начала Второй Мировой войны.

Потом весьма кратко, парой предложений, отрекомендовался и Хованский. В конце собственной самопрезентации князь снова вспомнил про своего зятя Юрия Александровича Нелединского-Мелецкого, который оказался примечателен тем, что являлся известным при дворе поэтом-стихотворцем, сенатором, неотлучно находящимся при Особе Императрицы Марии Федоровне.

В ходе этого неспешного разговора мне удалось перевести стрелки с окололитературных тем на более приземленные и важные для меня предметы, вызвав у обоих – и Шиллинга, и Хованского профессиональный интерес. Дело в том, что в России еще не были знакомы с недавно открытой Зенефельдером металлографией, где вместо известнякового камня используются металлические формы. Далее такие печатные формы можно легко усовершенствовать с помощью гальванопластики и гальваностегии. Эти направления электрохимии, в процессе которых с помощью электрического тока становится возможным получать точные копии рельефных изображений, а также покрывать изделия тонким слоем металла, пока что не были развиты нигде в мире. Ведь основы гальванопластики и гальваностегии были заложены Б.С. Якоби в конце 30-х годов текущего века.

Поэтому, стоило лишь мне заговорить о металлографии и прикладной электрохимии, как в лице, по крайней мере, Шиллинга я обрел преданного сподвижника. Ну, а уж когда речь с темы технической начинки моего будущего издательства опять вывернула на электрохимию, а с нового химического источника тока плавно перетекла к экспериментам Шиллинга по созданию телеграфа, как я в очередной раз сумел удивить Хованского, а Павла Львовича, так и вообще, казалось, поразил в самое сердце.

– Я ведь, Иван Михайлович, – оживленно говорил Шиллинг, периодически поглядывая на нарисованную мной схему-набросок «элемента Даниеля» (усовершенствованного в 1836 году английским химиком Джоном Даниелем «вольтового столба», путем помещения цинкового и медного электрода в раствор серной кислоты), который Шиллинг обещал попробовать испытать в качестве источника питания на своих телеграфах вместо классического «вольтового столба», – еще двенадцать лет назад, будучи в немецких землях по дипломатическим делам, посещал так называемый «Museum» – место встречи членов Мюнхенской Академии наук, и там принял непосредственное участие в опытах анатома Земмеринга над «электролитическим телеграфом.

Из дальнейших слов «русского Калиостро» выходило, что он сейчас трудится над устройством стрелочного телеграфа, по ходу дела пытаясь разрешить возникающие у него технические проблемы.

– … одним из главных нерешенных вопросов для передачи электрических сигналов на расстоянии, – говорил Павел Львович, наконец, прекративший разглядывать мой рисунок и снявший с носа пенсне, – остается ее исключительная дороговизна. Дальше опытных приборов никто, ни у нас, ни в Европе, не может сдвинуться ни на шаг.

– Простите, Павел Львович, о чем это вы сейчас?

– Я говорю, Иван Михайлович, о длине проводов. Каждая буква или знак требует отдельного провода, и в ходе несложных расчетов получается, что на версту электромагнетического телеграфа потребно три десятка верст медных проводов!

Большинство изобретателей электромагнитного телеграфа, включая А. М. Ампера, первым подавшего идею о его устройстве, было убеждено в целесообразности именно побуквенной передачи сообщений электрическими сигналами. Однако при этом они считали, что для передачи каждой буквы или цифры необходим отдельный провод, отдельный мультипликатор со стрелкой и отдельная клавиша. Это было распространенным заблуждением, бытовавшим среди ученых-физиков в это время.

– Не вижу здесь вообще никаких проблем! – самоуверенно заявил я.

Технически непреодолимых проблем сейчас не существовало. Вслед за опытом Эрстеда, проведенным в 1820 году и доказавшим воздействие электрического тока на магнит, был создан и усовершенствован мультипликатор. У Шиллинга имелись все необходимые компоненты для устройства электромагнитного телеграфа: источники питания, изолированные провода мультипликаторы, электромагнитный индикатор (был изобретён Анри Ампером в 1821 г.), как астатическая стрелка (состоящая из двух соосно закреплённых магнитных стрелок, ориентированных в противоположных направлениях). По большому счету, для практического применения телеграфа изобретателям не хватало лишь самой малости – «языка знаков», то есть телеграфного кода.

– Для электрических сигналов необходимо разработать специальную таблицу кодов – телеграфную азбуку, по которой оператор приёмного телеграфного аппарата сможет легко расшифровать стрелочную индикацию передаваемых по электрическим проводам сигналов, переводя их в буквы.

Хованский из моего ответа ничего не понял, а вот Шиллинг так и застыл сидячей статуей с чуть приоткрытым ртом, не подавая признаков жизни. К нам он «вернулся» только через минуту, и то, по вине Хованского, который, не на шутку испугавшись за своего приятеля, вскочил и принялся его тормошить.

– Да отстаньте вы от меня Александр Николаевич, все в порядке! – отмахнулся Шиллинг от излишней опеки Хованского, – дайте же мне спокойно подумать!

Говорят, что Шиллинг любил развлекаться, играя в шахматы сразу несколько партий, при этом не глядя на доски и всегда выигрывая, чем неизменно шокировал петербургскую общественность. Вот и сейчас он, похоже, прокручивал в своей голове устройство описанного мною прибора, размышляя над подачей и приемом сигналов, что, я думаю, доставляло ему истинное удовольствие.

Павел Львович отмер минут через пять, да не просто так, а вскочивши с места и принявшись меня обнимать, крича на ухо:

– Должно получиться! – похлопывая спину Шиллинга, я пытался аккуратно вывернуться из его медвежьих объятий. – Вы гений, Иван Михайлович!

– Ну, что вы такое говорите, Павел Львович, ничего сложного в этом нету, вы бы и сами могли запросто до такого додуматься!

– Кто бы мог подумать! Действительно, ничего сложного, но все изобретатели ломают над этим головы. И я – не криптограф, а дурак …

При слове «криптограф» Хованский многозначительно и громко прочистил горло, как бы призывая Шиллинга не разглашать постороннему лицу государственные секреты

– Да бросьте вы, Александр Николаевич, секретничать! Благодаря Ивану Михайловичу Россия может первой получить в свои руки величайшее достижение!

– Что-то я, Павел Львович, не разумею, как Иван Михайлович разрешил вашу многолетнюю возню с этим самым телеграфом? – поправив мундир, Хованский присел обратно в кресло, всем своим невозмутимым видом призывая Шиллинга успокоиться.

– Все гениальное – просто, Александр Николаевич! На своем приборе передачу сигналов я смогу осуществить всего восемью проводами, используя разные сочетания восьми черных и белых клавиш. А на другом конце двустрелочный приемный аппарат будет отображать переданные ему сигналы расположением стрелок относительно черно-белого диска, которые оператор сможет переводить в буквы и цифры!

Про двоичный код и азбуку Морзе я решил пока промолчать, выдавать все сразу выглядело бы слишком подозрительно.

– Ну, это пока все разговоры. Как оно выйдет на самом деле еще не известно, – со скепсисом сказал Хованский.

– Все должно получиться, в теории я никаких особых проблем не вижу. Поэтому, Иван Михайлович в любое время дня и ночи жду вас в гости к себе домой. И имейте в виду, что я вас везде и всюду буду упоминать как соавтора этого открытия.

– Спасибо, конечно, Павел Львович, но моя роль здесь ничтожна. Просто требовался не замыленный взгляд со стороны на эту телеграфную проблему, вот и все. Но, если мы с вами договоримся на паритетных началах основать телеграфную компанию, то я вам мог бы помочь советами в аппаратной части и разработать телеграфную азбуку.

– Принципиальных возражений не имею, но, если вы не против, эти вопросы лучше давайте обсудим, после того, как первый действующий образец будет «доведен до ума» и представлен на суд публики.

– Возражений не имею.

– В следующую субботу, Иван Михайлович, жду вас в гости. Думаю, к этому времени аппараты для демонстрации в моем рабочем кабинете будут готовы.

– Но я тогда, с вашего позволения Павел Львович, приду к вам не с пустыми руками, а попытаюсь успеть сочинить телеграфную азбуку. – А про себя подумал «Прости, товарищ Морзе!»

Перед тем как расстаться Хованский тоже успел меня вместе с Павлом Львовичем зазвать к себе в гости, в ближайшее воскресенье, сразу на следующий день после планируемой встречи с Шиллингом. Ну, что сказать? Колесики истории закрутились, понемногу разгоняясь, правя куда-то в новое, доселе неизвестное мне направление …