Бесчеловечная мерзлота или жизнь как идеальное алиби
На том и порешили, и никогда больше не возвращались к этому вопросу. Закончив Академию МВД, Саша работал какое-то время на «земле». Рос его авторитет, и Саша постепенно превратился в Александра Сергеевича, менялось количество звездочек на погонах и их размер, должности становились все солиднее, и сейчас он ждал перевода на Петровку с новым званием и в новый кабинет. А тут такое!..
Майор Прохоров стряхнул с себя воспоминания и сфокусировался на вызванных свидетелях. Те сидели напротив и таращили на него глаза: Виктор таращился явно опасаясь заснуть, а девушки, потому что прониклись важностью момента. «Нет, не будет от них сегодня толку,» – снова подумал про себя Саша Прохоров, а вслух сказал:
– Знаете что… Давайте сегодня просто поговорим, без протокола – видок у вас еще тот, не спали, наверное! Нина Павловна, расскажите мне о вашем муже, о его семье, родителях…
– Жениного отца я не знала. Он умер задолго до нашего знакомства. Правда, Женя мне кое-что говорил об отце. Немного совсем…
Из воспоминаний
АРКАША АРБЕЦКИЙ
Аркадий Виленович Арбецкий, был отличным и, значит, популярным стоматологом, что по советским временам было синонимом словосочетания «обеспеченный человек». Действительно, его семья никогда и не в чем не нуждалась. А Женька, его сын, тем паче – на этом категорически настаивала его мать, Елена Михайловна, Лена, Ленок – на сердце узелок, которая была второй женой Аркадия Виленовича и считала, что может время от времени напоминать ему о разнице в возрасте, о его страстном желании взять ее в жены и требовать, в связи с этим, выполнения определенных обязательств. Справедливости ради надо сказать, что разница в возрасте была совсем не велика, а что касается страстного желания обременить себя семейными путами, то затащить красавцастоматолога в ЗАГС молоденькой корректорше удалось лишь на девятом месяце беременности. Свадебное застолье закончилось для молодой супруги поездкой в роддом, где она, затушив последнюю сигарету о порог родильного отделения, и произвела на свет сына Женю, Женечку, Евгения Аркадьевича.
Так и жили они припеваючи, каждый занимался своим делом: Женечка, Женя, а потом Жека учился не шатко – не валко, особо не обременяя себя академическими знаниями, резонно полагая, что зубы болят и требуют ремонта и у директоров школы, и у завучей, и у простых предметников. Елена Михайловна изредка отрывала себя от чтения корректуры в крупном московском издательстве и навещала Жениных учителей с тем, чтобы напомнить им о роли хорошего дантиста в отдельно взятой школе. Давая понять всему педагогическому составу, что французский язык для нее практически родной, Леночка все диалоги с педагогами перемежала французскими выражениями типа «Jamais!» (жамэ), причем произносилось это «Никогда!» с таким вызовом и таким высокомерием, как будто Елена Михайловна была членом императорской фамилии, а учителя всем скопом настойчиво требовали от нее отречения, пугая гильотиной.
Аркадий Виленович погружаться в домашние дела не считал нужным. Он был накормлен, напоен и ухожен – остальное его интересовало мало. Задачей мужчины в семье, по мнению Аркаши (как звали его друзья), было обеспечение семейного благополучия, которое сводилось исключительно к добыче пропитания и дефицитных шмоток. Сделать это можно было только с помощью друзей или активно применяя на практике принцип «Ты – мне, я – тебе!». В стране процветал натуральный обмен, и в цепочке такого товарообмена позиция стоматолога была далеко не последней и чрезвычайно уважаемой.
Друзья Аркаши – мясники, товароведы, врачи нужных специальностей, милиционеры с нужным количеством звездочек на погонах и так далее и тому подобное – не только сами регулярно его посещали из-за жизненной необходимости, но и направляли к Аркаше своих чад и домочадцев, друзей и знакомых, соседей по дому и по даче. Поток пациентов не иссякал, и каждый нес что-то «в клювике» для любимого доктора. А что можно принести «в клювике» красивому мужчине в полном расцвете сил во времена тотального дефицита? Конечно, бутылочку с импортным алкоголем либо привезенную из-за бугра, либо купленную в «Березке», либо добытую у знакомого товароведа.
Коллекционером алкоголя Аркаша не был. Содержимое бутылок опустошалось с друзьями тут же в кабинете, изредка часть алкоголя попадала в дом, но и там не застаивалась – всегда было кому поддержать компанию по поводу и без повода, просто от счастья бытия. И все бы ничего, если бы не последствия, убийственные для ювелирной профессии стоматолога: дрожь в руках и затуманенное алкоголем сознание.
Так, незаметно для всех, началось постепенное, медленное сползание в тар-тарары. Как водится, первые признаки необратимости процесса заметили совершенно посторонние люди – пациенты. Кому-то залечили не тот зуб, кому-то чуть не пропороли щеку, кому-то отменили назначенную встречу – и так один раз, другой, третий… Ком покатился с горы!
Сначала Аркашу из престижного медицинского центра перевели в районную поликлинику, но это ситуацию не изменило: поток приношений не ослабел, пострадало только качество, но Аркадию Виленовичу было уже все равно, что пить – односолодовый виски или коньяк подвального разлива. Потом были еще парочка итераций, и последним местом работы известного московского стоматолога стал фельдшерский пункт в ближайшем Подмосковье. Отсюда он попал в больницу, из которой уже не вышел.
Для семьи Арбецких это был тяжелый май. Елена Михайловна прописалась в больнице, приезжая домой только чтобы немного поспать и приготовить Аркаше чего-нибудь вкусненького. Женей она не интересовалась совсем, что ему было, естественно, на руку. Правда, когда стало понятно, что по результатам года Жека не допущен до экзаменов за восьмой класс, она несколько встрепенулась, но не надолго – ей было явно не до того. В конце месяца Аркадия Виленовича не стало, и Елена Михайловна впала в глубочайшую депрессию, в которой Евгению Аркадьевичу места не было.
Но мир не без добрых людей. Жена хорошего друга Аркаши пошла в школу, где учился Женька, встретилась с директрисой и убедила ее, что, если мальчику (без экзаменов!) выдадут документ об окончании восьмого класса для поступления в техникум, то, во-первых, она сделает доброе дело для ребенка, переживающего серьезный стресс из-за смерти отца, и во-вторых, она сделает доброе дело для школы, избавив учебное заведение от неблагополучного ученика, хулигана и лоботряса. Неизвестно, какой аргумент возобладал, но бумаги Женьке выдали. Он их, не раскрывая и не читая, отнес в железнодорожный техникум, где на факультет, как-то связанный с подвижным составом, принимали без экзаменов. Так вопрос жизнеустройства Арбецкого-младшего был на ближайшее время решен… без участия Елены Михайловны.
Глава 7
в которой что-то начинает вырисовываться
МОСКВА, 1981
– Вот видите, оказывается вы довольно много знаете об отце своего мужа, – отреагировал майор Прохоров, когда Нина остановилась, чтобы отдышаться. – Человеку часто кажется, что он ничего не помнит, но стоит только начать вспоминать, и всплывают такие детали, что диву даёшься!..
Нина действительно выглядела ошарашенной. Она переводила взгляд с Наташи на Виктора, с Виктора на Александра Сергеевича, как будто спрашивала: «Это все я рассказала?».
– А знаете, что самое интересное? Версия Жениной матери о жизни и смерти его отца категорически отличается от той, которую я вам только что изложила и которую я собрала из отдельно брошенных Женей фраз, из его отрывочных воспоминаний, – Нина потерла виски. – Елена Михайловна – так зовут мать Жени – рассказывала мне совершенно другую историю. Но она очень непростой человек. Снобизм – это ее второе имя. Я думаю, вы сами в этом убедитесь, когда будете с ней беседовать. Я вчера ей звонила и сказала о том, что случилось с Женей. Знаете, что она мне ответила? Я знала, что водка погубит его так же, как и отца, а общение с тобой, это со мной значит, только все усугубит и до добра его не доведет. Опять надо что-то придумывать…
Все помолчали. Прохоров уже решил нарушить молчание, как заговорила Наташа:
– Нина абсолютно права относительно своей свекрови. К счастью, мое общение с ней было минимальным, но впечатляющим: первая встреча – практически случайная в доме у ребят, по-моему, на дне рождения Жени. Мы сидели за столом рядом, разговорились. Елена Михайловна представилась переводчицей с французского языка, чем привела меня в полный восторг, поскольку мне в тот момент надо было срочно перевести довольно объемный юридический документ именно с этого языка на русский. Я долго ее уговаривала, она, в конце концов, согласилась, и потом была вторая встреча, на которой я получила свой документ в первозданном виде, то есть не переведенный, а от Елены Михайловны выслушала массу нелицеприятного в свой адрес, в адрес документа и его составителя, в адрес враждебной заграницы и, в заключении, в адрес Нины, ее безалаберной невестки. Ноги я, конечно, унесла, но успела понять, что к переводческой деятельности Нинина свекровь не имеет никакого отношения, просто она – большая любительница пустить пыль в глаза. Что-то выдумает про свою жизнь и искренне верит в эту выдумку.
Впрочем, повторюсь, Нина права – вы сами в этом убедитесь, когда будете с ней разговаривать…
Все опять помолчали. Прохоров решил все-таки взять инициативу на себя, потому что никто из присутствующих не мог просто встать и уйти – такой вариант должен был предложить им хозяин кабинета.
– Вот что, товарищи легко и тяжело раненые. Я вижу, какие вы сегодня замученные, понимаю, что толку от вас мало, поэтому предлагаю следующее, – Саша полистал настольный календарь. – Завтра, нет, послезавтра, часиков в десять жду у себя Нину Павловну, а к двенадцати подъезжайте вы, – он потыкал пальцем в сторону Наташи и Виктора, – супруги Райсы. А на завтра я вызову Елену Михайловну. Вы меня заинтриговали, хочется на нее посмотреть.
Вся троица взглянула на майора сочувственно, зашевелилась, задышала, даже как-то с облегчением, и потянулась к двери.
– У меня к вам будет одна просьба, – глядя в спины уходящих, попросил Прохоров. – Не гоните от себя мысли о случившемся, а наоборот: попробуйте вернуться немного назад, вспомнить, что происходило последние пару месяцев. Возможно что-то неординарное, странное, необычное. Все, что угодно. И еще. Мне очень хотелось бы знать, что вы сами думаете о смерти Евгения Аркадьевича?
Троица замерла в дверях.
– А Евгений Аркадьевич – это мой Женька? – не оборачиваясь, спросила Нина. – Как интересно! При жизни был Женечкой, Женькой, Жекой, а теперь, после смерти стал Евгением Аркадьевичем. Поистине тетка с косой способна высоко продвинуть своего подопечного в табеле о рангах…
Нина вернулась к столу, но не села. Разница в росте между девушкой, которая стояла, и майором Прохоровым, который сидел, была таковой, что они смотрели друг другу в глаза.
– Мы очень редко виделись с мужем последние полгода: когда мы с дочкой уходили утром по своим делам, Женя еще спал, а когда приходили вечером, он уже спал, – сказала Нина со всхлипом, и Наташа всем телом подалась к ней от дверей. – Мой муж был непростым человеком, любящим и заботливым, ласковым и трепетным, но не в меру прямолинейным, причем со всеми, и со мной в том числе. Это отсутствие гибкости, правдолюбие во всех его, не всегда приглядных, проявлениях, на мой взгляд, очень мешали ему жить. А еще ему нельзя было пить. Совсем.
Нина перевела дыхание и продолжила:
– Все по-разному переносят алкоголь. Кто-то становится веселым, я бы даже сказала шальным, кто-то засыпает после третьей рюмки, к счастью для жён, а кто-то становится злым, угрюмым, агрессивным в вербальном смысле, искателем правды, которая является таковой исключительно в его воспаленном мозгу и которую никто не просит искать. Женька был именно таким, когда выпьет. Последние полгода он, по-моему, трезвым и не был ни разу, поэтому, если вы меня понимаете, я его боялась, старалась обходить мужа стороной и по возможности не пересекаться. К сожалению, это не всегда удавалось, и нам приходилось изредка разговаривать, хотя трудно назвать разговором площадную брань на фоне выяснения отношений.
Нина опять замолчала, взглянула в сторону двери, где так и стояли ее друзья, убедилась, что они никуда не делись, и посмотрела на Прохорова, который в свою очередь смотрел на нее внимательно и сочувственно. Под его взглядом глаза Нины предательски наполнились слезами, она заморгала ресницами и глубоко задышала, чтобы не разрыдаться. Справилась и заговорила снова:
– Вот вы спросили – было ли что-то странное в поведении Жени? Не знаю, как это объяснить, но что-то было, это точно. Каждая жена знает своего мужа, как облупленного! Вот и я знала. И пьяного, и трезвого, и веселого, и грустного, и здорового, и больного, и «по тому, как он ключ в дверь вставляет, знала, какая сволочь какую гадость ему на троих предложила». А в последнее время в наших редких разговорах я порой его не узнавала… Выражение лица было такое, как будто он хочет вынырнуть и не может… Господи, почему я ему не помогла?! К врачу надо было, я просила, а он не шел. И вещи эти проклятущие! Женька их из дома выносил с наслаждением. Господи, что же делать?..
Было ощущение, что Нина разговаривает сама с собой. Ни слова не говоря, Прохоров встал, налил воды, подал девушке, и в тишине стало слышно, как застучали ее зубы о край стакана.
– Я ничего не думаю о смерти Жени. Ничего хорошего. Только я уверена, что он сам не мог себя убить, – Нина поставила стакан на стол и вытерла губы. – Организм, скорее всего, не выдержал, а я не помогла ему…
Она опять направилась на выход, вслед ей прозвучал вопрос:
– А вам не приходило в голову, что смерть Евгения Аркадьевича могла быть насильственной, что его убили?
Троица очередной раз застряла в проеме, Нина обернулась и сказала:
– Нет, мне не приходило в голову, но, как кощунственно это не звучит, Елене Михайловне такой вариант развития событий очень понравится: сын не захлебнулся водкой, умер не в пьяном угаре – это же неприлично, что люди скажут – а пал жертвой… неважно кого, главное, принял мученическую смерть. Об этом можно поговорить с людьми. Это абсолютно в ее духе. И придумывать ничего не надо.
Нина резко повернулась и решительно покинула кабинет Прохорова. А он сел за стол и попытался представить женщину, которая к смерти сына относится так не по-людски…
Из воспоминаний
ЛЕНОЧКА АРБЕЦКАЯ
– Здравствуйте, переводческая контора «Радикал». Я вас слушаю, – с этого традиционного текста Леночка Арбецкая начинала все телефонные разговоры вот уже два года пять дней в неделю.
После смерти Аркаши Елена Михайловна трудно приходила в себя. И дело было не в материальных проблемах, которые, естественно, тут же возникли, и даже не в моральных, которые сопровождают потерю любимого человека. Леночку больше всего волновало, как смерть Аркадия Виленовича будут воспринимать окружающие ее посторонние, то есть не родные, люди – друзья, соседи, коллеги по работе. Все они точно знали, что Аркаша не был летчиком-испытателем и не погиб, выполняя секретное задание Родины, что Аркашу сгубило пристрастие к «зеленому змию», что причиной его ухода в мир иной стал банальный цирроз печени, о чем и было написано в свидетельстве о смерти.
Лену это не устраивало: ей надо было сделать из Аркаши героя. Для Женечки и для себя. Она была из той категории людей, которые сами создавали легенды о своих близких и свято в них верили. Елена Михайловна начала лепить героический образ, причем лично для нее было совершенно не важно – будет ли Аркадий Виленович моряком-подводником, получившим дозу радиации, которая привела к трагической кончине, или космонавтом, который при аварийной посадке облучился в верхний слоях атмосферы и в последствии тихо скончался у нее на руках. Важна была возможность на вопрос незнакомого (вот она суть!) человека: «Вы – такая молодая, такая красивая, а уже вдова. Что случилось с вашим мужем?», ответить сначала таинственным молчанием, робкой улыбкой, слезинкой на ресницах, а потом тихо произнести: «Погиб…». Чтобы иметь такую возможность, надо было срочно избавиться от людей из их семейного окружения, которые знали правду.
Проще всего было с коллегами: достаточно было поменять место работы, и эта часть знакомых отсекалась безвозвратно. Что Леночка и сделала, и вот уже два года она трудилась в небольшой переводческой конторе. Начальник конторы, интеллигентного вида старикашка, тщательно скрывавший свое родственное отношение к семье русских аристократов, где французским владели даже горничные, был в шоке, когда принимал на работу нового сотрудника. На вопрос, заданный по-французски, «Вы когда-нибудь переводили тексты с этого языка?», он получил в ответ знаменитое «Жаме!» и посадил Леночку отвечать на телефонные звонки, чем она и занималась довольно успешно. Таким образом проблема с коллегами по работе была закрыта.
С соседями было сложнее: поменять в Москве в то время одну квартиру на другую (это называлось обменом) было очень непросто, очень долго и практически нереально. Про «купить» вообще не было речи, и значит заменить этих соседей, на глазах у которых разворачивалась трагедия семьи Арбецких, на других не представлялось возможным. Надо было искать иные пути, и Леночка нашла. Она перестала соседей замечать с гордо поднятой головой. Они ей «Здрасте!», она молчит, они ей «Как дела?», она опять молчит и лишь поглядывает недоуменно «Что простите? Это вы мне?»… Через какое-то время соседи тоже перестали ее замечать. Леночка ликовала!
Сложнее всего было с друзьями. Не с собутыльниками Аркаши – эти отвалились сами собой без соответствующей подпитки – а с настоящими, проверенными временем и житейскими испытаниями. Теми, кто ездил в больницу и устанавливал дежурства, кто доставал необходимые лекарства и дефицитные продукты, кто брал на себя заботу о Женечке, когда Лена пропадала в больнице, и заботу о ней, когда ездить в больницу уже не было необходимости. Они не отставали и не могли понять, почему они должны отстать. С ними Елена Михайловна просто извелась, но придумала в конце концов, как избавиться и от друзей. Она решила их перессорить.
Оказалось, что сделать это совсем не трудно. Достаточно было каждому в отдельности сказать какую-то гадость о другом, приписав авторство кому-то из друзей. И все. Будучи людьми воспитанными, никто не стал выяснять отношений, устраивать сцены с битьем физиономий и бесед на повышенных тонах. Бывшие друзья просто перестали общаться, и с Леночкой, и, что обиднее всего, между собой. Ленок была в восторге: ей нравилось жить в придуманном мире.
Более того, постепенно, по мере убывания количества друзей, стало понятно, что это были друзья Аркаши. После того, как его не стало, не стало и их. Елена Михайловна с гордостью могла сказать: свою первоначальную задачу я выполнила – поставила жирный крест на прошлой жизни, разрушила ее до основания, теперь буду строить новую.
Жека смотрел на все манипуляции матери сначала с недоверием, потом с интересом, а потом с восхищением: ему тоже больше нравилось быть сыном героя-разведчика, чем стоматологаалкоголика…
Глава 8
в которой появляется… экскаватор
МОСКВА, 1981
– Ну, что смогли нарыть за первый день, коллеги? С кого начнем? – майор Прохоров обвел глазами свой, опять битком набитый, кабинет. – Петр Семенович, может с вас, нашего эрудита и мэтра? – обратился он к медэксперту.
– Можно, конечно, и с меня, но то, что я скажу, друзья, вам вряд ли понравится. И нечего подлизываться. Мэтр!.. – Евстигнеев затянулся, закашлялся и продолжил. – Если коротко, то на всех двенадцати жертвах отчетливо просматриваются следы сексуального насилия. Тихо, тихо, ребятки! Это первое. Причины смерти пока не ясны. Это второе. Я вскрыл только трех: все параметры идентичны, но почему они умерли – представьте себе, не понятно. Никаких отравляющих веществ, никаких следов уколов на теле, не говоря уже об огнестрельных или ножевых ранениях. Ничего! Разве что небольшое количество снотворного в крови. Такое впечатление, что они уснули на морозе и замерзли в сугробе. Кстати сказать, из-за этого иносказательного сугроба время смерти определить практически невозможно. Вот такая фигня получается, извините за мой французский. Буду думать, конечно…
Петр Семенович замолчал, и в кабинете повисла жуткая, гнетущая тишина. Нарушил ее майор Прохоров:
– Все всё слышали. Ситуация еще хуже, чем мы думали. Живут же такие нелюди! Давайте дальше работать, а то мы свихнемся. Предлагаю послушать Диму. Что у тебя?
– А у меня вообще голый Вася! Никаких пересечений! Те фотографии, которые есть в делах «потеряшек» по Москве и Московской области, с нашими девчонками не бьются совсем. С уверенностью могу сказать, что в течение последних трех лет наши жертвы в Москве и области не терялись. А это значит, что надо либо временной интервал расширять, либо региональное покрытие увеличить, – Дима был настроен решительно. – Чем я и займусь…
– И я, кстати, могу помочь, – встрял в разговор Миши Горштейн. – У меня, коллеги, в отличии от вас, улик полна коробочка. Такое впечатление, что их оставляли нарочно, то есть специально.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги