Ликвидатор

– То ничего бы нового не случилось, – презрительно фыркнула девушка. – Я, конечно, тебе благодарна и все такое, но, думаю, ты и сам понимаешь, что подобные дуболомы сюда заходят нередко.

Мы сидели за столиком в дальнем углу помещения, подальше от докучливого бармена и еще не вышвырнутых из бара мордоворотов Легиона. Жук как отчалил, так больше и не возвращался, однако в те мгновения я думал вовсе не о треклятом наглеце. С глупой полуулыбкой я смотрел на курносый нос официантки, на темно-русые волосы, спадающие на ее плечи, на покусанные губы, пухлые щечки и голубые, цвета июньского неба, глаза. Она то ли не признавала, то ли просто не могла позволить себе никакой косметики, но это – удивительно! – нисколько ее не портило. Бывает ведь естественная красота такой силы, что ее ничем подчеркивать не надо…

А еще она безумно напоминала мою первую школьную любовь. Ту девочку звали Марина Синякина. Она сидела на первой парте и много умничала, но была чертовски красивой, а я пребывал в том возрасте, когда ты любишь женщину не за совокупность качеств, а просто за смазливое лицо.

– Понимаю, – отозвался я. – Но мне другое неясно: куда в такие моменты смотрят дуболомы, которые вас охраняют?

– Они за баром приглядывают, а не за теми, кто в нем работает, – пожала плечами девушка. – Тем более, я чужая. – Она изобразила пальцами кавычки. – «Какая-то заблудшая русская».

– То есть, русских они не очень-то жалуют? – выгнул бровь я.

– Да не то чтобы именно русских… Им тут просто любые чужаки сугубо параллельны.

– Ну, это во всем Кувейте так, – пожал плечами я.

– Да, так, – закивала девушка. – Я тоже успела заметить – за два-то года.

Мы помолчали. Я вертел в руках новый стакан с водой, она наблюдала за тем, как вытаскивают из бара Рыжика – главного «затейника», из-за которого потасовка, собственно, и началась.

– Тебя как зовут, кстати? – спросил я, решив нарушить эту неловкую тишину.

– Марина, – не поворачивая головы, бросила она.

– А фамилия, часом, не Синякина? – вырвалось у меня.

Марина одарила меня удивленным взглядом из-под длиннющих ресниц и проронила:

– Нет. Семейное положение и количество детей интересует? Может, загранпаспорт показать?

– Ладно тебе, проехали. – Я отвернулся, хлебнул из стакана.

– Ну тогда, может, свое имя назовешь? Ну, хотя бы из вежливости? – спросила она с плохо прикрытым сарказмом.

Я открыл было рот, намереваясь представиться настоящим именем, но тут же себя одернул. Что еще за глупая сентиментальность? Встретил землячку – и сразу перед ней душу нараспашку? Где твой профессионализм, Мамонт? Куда он вдруг улетучился?

– Сэм, – прокашлявшись, сказал я. – Сэм… Хэйз, если тебе интересно.

– Что-то не больно ты… не больно-то похож, честно сказать, – скептически отметила Марина. – На Сэма-то Хэйза.

– Ты про мой русский? – Я снова поднес стакан к губам. – Моя мать оттуда, из Петербурга, а вот отец – американец. Мама потом рассказывала, что изначально хотела назвать меня Сергеем, но отец настоял на имени Сэм: он с самого начала не собирался надолго задерживаться в России. Собственно, так и вышло: мы переехали в Штаты, когда мне было пять лет и я уже неплохо так болтал по-русски. Ну а потом волей-неволей пришлось учить английский… хотя мать и русский не давала забыть. Для нее это была такая… отдушина – поговорить с кем-то на родном языке о том, о сем.

Удивительно, но в этой истории лжи было не очень много: пусть на самом деле мой биологический папаша исчез с радаров, едва узнал о беременности матери, но приемный отец действительно перевез нас в Америку. Мне, конечно, было уже не пять, а все десять, и я успел немало перенять у ребят из Подольска, таких же неблагополучных обитателей «хрущевок», как и мы с мамой. Но факт оставался фактом: взрослел я уже в США, и поначалу мне там, мягко говоря, были не слишком рады – отчасти из-за того, что по паспорту меня звали Сергей.

– Не поверишь, но судьба твоей матери удивительно похожа на мою, – произнесла Марина, рассеянным взглядом уткнувшись в стул, стоящий напротив. – Правда, детей у меня не было, да и замуж я вышла не за американца, а за англичанина… но от этого, поверь, с кем-то из наших пообщаться хотелось не меньше.

– Так ты жила в Англии? И каким тогда ветром тебя занесло сюда?

– Ветром «Справедливости». – Выражение ее лица мгновенно ожесточилось. – Стоило им прийти к власти, и я тут же овдовела, а еще чуть позже лишилась крыши над головой. Тогда и решила, что дольше оставаться на этом тонущем судне под гордым названием «Великобритания» мне недосуг.

– Но почему ты не вернулась в Россию?

– А ты? – Она пристально посмотрела мне прямо в глаза, надеясь, видимо, смутить, но я был тертый калач и не поддался на эту уловку. – Сам-то зачем поехал в Кувейт?

– Прости, но это не та информация, которой я готов поделиться. – Я изобразил виноватую улыбку.

– Ну вот и я не готова, – слегка раздраженно сказала она. – Надеюсь, с обоюдным пониманием?

– Разумеется.

В этот момент в зал из кухни нагрянул, как я понял, хозяин бара. По крайней мере, его насупленная круглая физиономия и уверенная походка наводили на мысль, что он в этих стенах чувствует себя, как дома.

– Марин, что опять случилось? – Подступив к нам, толстяк махнул рукой в сторону вытирающего пол бармена – после потасовки на полу оказалось немало водки и пива.

– Вояки хамят, – с непередаваемым акцентом ответила девушка.

– Ох уж мне эти американцы… – проворчал хозяин. Лоб его блестел от пота, как и волосатые руки, которые он упер в бока, оставив на потасканной футболке сальные пятна. – Думают, им везде рады, думают, что они такие влиятельные…

Выудив из кармана мешковатых шорт мятый платок, толстяк протер им лицо и, окинув Марину придирчивым взглядом, сказал:

– Ты вот тоже, хватит прохлаждаться, лучше помоги Ибрагиму убрать за этими свиньями.

– Хорошо, сэр, – кивнула девушка и, шепнув мне: «Труба зовет», выпорхнула из-за стола.

– Пока, – бросил я, задумчиво глядя ей вслед.

Она не ответила. Подойдя к Ибрагиму, остановилась в метре от него и стала что-то рассказывать – судя по его хмурой мине, нечто не слишком увлекательное. Допив воду, я кивнул хозяину, он с явной неохотой кивнул в ответ.

– Вы тоже из этих? – спросил он, когда я уже был на полпути к двери.

Остановившись, я оглянулся через плечо.

– Из Легиона? – уточнил на всякий случай, хотя и так прекрасно понял, о чем речь.

– Ну… да. – Он, видно, обычно звал нас «эти американцы» и «те», не забивая голову глупыми названиями, поэтому и растерялся немного.

– Нет, – сказал я.

«Уже нет» – добавил про себя и снова потопал к двери, провожаемый пристальным взглядом толстяка.

Не скажу, что решение предать Джона Тейлора далось мне просто. С другой стороны, он-то предал меня и еще две сотни человек давным-давно, просто оправдал это благородными побуждениями. Но в тот злополучный день, в Сирджане, моя вера в благородство могущественного полководца взяла и сдохла. С тех пор я не то чтобы просто отбывал номер, но точно не следовал зову сердца, как прежде. Кто-то скажет, что мне следовало просто уйти из вооруженных сил сразу после Мясорубки, кто-то – что не стоило пополнять ряды новоиспеченной армии генерала, решившего на старости лет бросить вызов модному Синдикату…

А кто-то считает, что месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. И потому ни в чем меня не осуждает.

Так можно ли считать благородным мое многолетнее выжидание? Нисколько. И, более того, не возникни особые обстоятельства, я бы, возможно, никогда и не решился на это предательство.

Но случилось то, что случилось. Появился Гопкинс и подцепил меня на крючок.

Уже открыв дверь, я остановился и повернулся, чтобы еще раз взглянуть на Марину, но ее уже и след простыл. Лишь бармен Ибрагим скучал, опершись на швабру.

– До встречи? – снова осклабился он, поймав мой взгляд.

– Пожалуй, – после секундной заминки бросил я и вышел в солнечный Эль-Бурган.

2031 г., Вашингтон, США

– Это еще что за щегол? – буркнул пожилой автомеханик, покосившись на стоящего за правым плечом напарника.

– Да я откуда знаю? – фыркнул второй, проследив взгляд приятеля. Он казался чуток помоложе: хотя волосы его также покрывала седина, морщин на широком лице практически не было. – Я тут и работаю-то всего пару месяцев. Это ты у нас за старожила.

– Нашел старожила!.. – усмехнулся пожилой. – За год всю клиентуру не изучишь, тем более тут все меняется каждый день.

Он смерил приближающегося к автосервису мужчину оценивающим взглядом. Каждая деталь его гардероба казалась и, бесспорно, являлась дорогой: белоснежная приталенная сорочка, брюки угольно-черного цвета и туфли им в тон, ну и конечно же часы – статусные «ролексы», явно не какая-нибудь дешевая реплика. Глядя на перемазанных маслом вонючих механиков через стекла роскошных «рэй-бэнов», он, вероятно, чувствовал себя еще круче.

– А, да это ж этот… как его… мистер Джонсон! – припомнил Остин. – Из «Джеймисон Групп», банкиром там работает, кажется.

– Что-то я его не припомню… – хмуро заметил Джек.

– Да его ж по телеку показывают периодически, ты чего? Его сам Эдвард Уоррен хвалит, ага, говорит, за ним будущее наше, сечешь, стало быть? Ну и с хозяином он нашим вроде как дружит, заезжает иногда, на моей памяти, раза три сюда заскакивал, и вот – опять.

– День добрый, – остановившись метрах в трех от входа в автосервис, бросил Джонсон. – Я пришел забрать свой «альфа-ромео». Он готов?

– Думаю, да, сэр… – неуверенно ответил пожилой. – Напомнили б вы только, кто ею занимался?

– Курт ее вел, – подсказал второй автомеханик. – Так ведь, сэр?

– Ну да, наверное, – отмахнулся Щегол. – Так этот… Курт… он починил мою машину или нет? Он вообще где, здесь?

– Да… да, починил! – закивал пожилой. – А вот сам приболел…

– Я надеюсь, это не помешает мне забрать мою малышку? – с до омерзения фальшивой улыбкой процедил Джонсон.

– Конечно нет, – отмахнулся пожилой. – Вам вот сейчас в окошко надо, сэр. Курт, стало быть, продиктовал Мелиссе, что там почем, оплатите и возвращайтесь, а Джек пока выкатит вашу малышку. Ты ведь выкатишь, Джек?

– Да без проблем! – просиял второй.

Джонсон окинул его пропитанный маслом комбинезон брезгливым взглядом и возразил, снова повернувшись к пожилому:

– Э, нет, лучше я сам ее… выкачу. Просто отдадите мне тогда ключи и проводите к ней, о’кей?

– Как скажете, – пожал плечами пожилой, не без удовольствия глядя, как сползает улыбка с лица его более молодого товарища: он-то мечтал хоть с полминуты посидеть за рулем дорогущего «альфа-ромео», а хозяин тачки его так лихо обломал.

– Так где у вас это окошко, говорите? – уточнил банкир, озираясь по сторонам.

– За угол сворачиваете. – Пожилой махнул рукой влево. – А там увидите, оно у нас тут одно.

– Понял. Пошел. Ключи готовьте, – бросил Джонсон через плечо и устремился в указанном направлении.

– Черт бы побрал этого треклятого сноба, – буркнул Джек, провожая вальяжно бредущего к углу богатея. – Думал, наверну кружок, пока он там с Мелиссой воркует, а он весь кайф обломал…

– Готов поспорить, он просто представил, как ты садишься на его бежевые сиденья в своей грязной робе, и ужаснулся, – фыркнул пожилой.

– Грязной робе… – Джек сплюнул себе под ноги и пошел к верстаку. – Да для него, Остин, полную химчистку салона оплатить – это ж такая мелочь! Ну, как мне жвачку купить в автомате. Мог бы и промолчать, в конце концов, мы ему тачку сделали, должна ж быть какая-то благодарность?

– Ну, допустим, в тачке его Курт ковырялся, а не ты, – напомнил Остин. – Ну и опять же – какая вообще благодарность, если он за ремонт платит?

– Платит… Надо было у Курта ключ выпросить, пока он с болячками не слег…

Джек выудил из кармана связку разноцветных ключей. Отыскав нужный, он вставил его в замочную скважину верхнего ящика верстака и повернул против часовой стрелки до характерного щелчка. Внутри обнаружилась целая гора различных брелоков. На каждом, чтобы не путаться, имелась картонная бирка с пояснением.

– Ну и почерк у Курта… – покачал головой Джек. Он вытащил из ящика брелок с пометкой «альфа-ромео 32С» и снова подошел к Остину. – Я еле разобрал, что тут написано.

– Ты сегодня как будто не в духе, – заметил пожилой. – Дома чего-то стряслось? Или просто встал не с той ноги?

– Да черт его знает, – пожал плечами Джек. – Вроде с утра был нормальный…

Пожилой хотел сказать что-то еще, когда из-за угла появился Джонсон, с ходу бросивший:

– Ну, что там, готовы мои ключи?

– Вот они, сэр. – Джек помахал в воздухе брелоком. – Давайте чек, и я вас к машине провожу.

– Держи. – Богатей вручил квиток автомеханику и, забрав брелок, придирчиво его осмотрел – видно, искал масляные пятна. – И где ж стоит моя малышка?

– Пройдемте. – Джек махнул рукой, увлекая банкира за собой.

Пожилой остался стоять у входа – руки в карманах, лоб блестит от пота: лето в этом году выдалось немыслимо жарким, будто Вашингтон по мановению волшебной палочки моментально перенесся в Калифорнию или Флориду. И как Курт вообще умудрился заболеть, подивился Остин, наблюдая за одиноким велосипедистом, чья майка была насквозь мокрой от пота. Кажется, что даже ледяные ванны под полной луной не смогут ничего поделать с этой беспощадной духотой.

Металлический скрежет за спиной привлек внимание Остина, и он оглянулся: позади Джек с пультом в руках наблюдал, как ворота гаража заползают под потолок, открывая чудесный вид – «альфо-ромео» последней модели, белоснежная, как сорочка ее обладателя. Пожилой невольно залюбовался роскошной машиной. Да уж, обычному механику такую не видать, как своих ушей.

«А ведь такая не только у него одного, – подумал Остин, наблюдая, как автомобиль бесшумно проплывает мимо. – Даже в какой-нибудь затрапезной по здешним меркам «Гловерс Глобакс» подобных дорогущих тачек – как муравьев в муравейнике!»

Чудесная машина остановилась рядом с Остином. Тонированное стекло медленно спряталось в дверь, и богатей, высунув голову, сказал:

– Передайте Курту, что я доволен.

Остин открыл было рот для ответа, но стекло уже вернулось на место, и белый «альфа-ромео» пулей вылетел из гаража. Не прошло и пяти секунд, как он шустро влился в поток машин, спешащих в центр.

– Что он тебе сказал? – спросил Джек, подойдя к пожилому соратнику.

– Сказал, чтоб я Курту передал, что он доволен, – бросил Остин, завороженно глядя на уносящуюся вдаль белоснежную красотку. – Ремонтом.

– А что у него вообще могло случиться с тачкой? – задумчиво произнес Джек. – По виду – так она новехонькая, ни царапин, ни вмятин…

– Были б деньги, а умельцы найдутся, – фыркнул пожилой. – И вмятины исчезнут, и царапины, и коррозия… А вообще он на ходовую, кажется, жаловался. Курт два дня с ней возился за закрытыми дверями – видно, боялся кузов повредить.

– Дотошный он какой-то, этот Курт, – покачал головой Джек. – Пойдем по кофе, пока людей нет?

– А пойдем.

Спрятав чек для Курта в ящик верстака, механики закрыли его на ключ и отправились к кофейному автомату.

«Альфа-ромео» тем временем на всех порах несся по солнечному Вашингтону, обгоняя не в меру медлительных тихоходов. Кто-то сигналил ему вслед, кто-то даже пытался орать, но мистер Джонсон не обращал внимания на подобных наглецов. С давних пор он усвоил: все, кто позади тебя, не имеют никакого значения, ведь они уже в роли отстающих. А потому концентрироваться следует лишь на тех, кого ты еще не обогнал.

Едва увидел коридор – газ в пол! И снова – сигналят… Но ведь сигналят в спину!

В этой роскошной машине заключена была странная, непонятная банкиру магия: у водителя, сидящего за рулем белоснежной «красотки», невольно возникало страстное желание опередить всех и каждого, кто на свою беду оказался с ним на одной дороге. «Азарт уличного гонщика» – наверное, подобное чувство должно называться как-то так.

Бросив взгляд в зеркало заднего вида, Джонсон увидел, что к нему пристроилась зеленая «акура». Банкир свернул влево, обогнав бирюзовый «ниссан», – «акура» шмыгнула следом. Тогда Джонсон вернулся в правый ряд и усмехнулся, когда водитель зеленого авто повторил его трюк.

– Куда ты лезешь, парень? – пробормотал банкир, сочувственно качая головой. – Тебе ли со мной тягаться?..

Однако он зря иронизировал: «акура», уступающая белоснежному «альфа-ромео» практически по всем параметрам, тем не менее буквально приклеилась к нему. Человек, сидящий за рулем дорогущего «японца», явно был виртуозом вождения.

В другой день Джонсон наверняка поддался бы соблазну проучить этого самоуверенного типа, однако сегодня ему позарез нужно было прибыть в офис не позже десяти. И потому он трусливо включил сигнал поворота и резко ушел вправо, покидая оживленный поток машин. Джонсон успел заметить, как юркая «акура» просвистела мимо и, лавируя между другими авто, унеслась на запад.

«Гляди, какой шустрый!» – отметил банкир не без уважения.

«Альфа-ромео» нырнул в продолговатую тень, отбрасываемую небоскребом корпорации «Джеймисон Груп», и устремился к спуску на подземную парковку. Правда, у шлагбаума пришлось затормозить: он отчего-то не спешил подниматься, хотя Джонсон подъехал практически вплотную.

– В чем дело, Гувер? – с плохо прикрытым недовольством осведомился банкир у пузатого охранника, показавшегося из будки.

– Какие-то неполадки с электроникой, сэр, – виновато улыбаясь, пояснил толстяк.

Подойдя к преграде, он утопил черную кнопку в панель, однако шлагбаум остался на прежнем месте. Тогда, нахмурившись, охранник ухватился за него обеими руками и потянул вверх. Это сработало: раздался звуковой сигнал, и шлагбаум резво поехал вверх – Гувер едва успел убрать руки.

– Уже, стало быть, четвертый раз за два дня, – повернувшись к банкиру, сообщил охранник.

– Ну так вызови электриков! Или ты ждешь, что оно само починится? – саркастически вопросил Джонсон.

Гувер лишь неопределенно пожал плечами.

– Давай, займись! – прикрикнул на него банкир. – Хотя, если тебе нравится постоянно выбегать и дергать его вручную…

– Нет, сэр. – Охранник мотнул головой. – Не нравится.

Джонсон закатил глаза и, подняв стекло, утопил педаль газа в пол. Авто пронеслось мимо недотепы-охранника, обдав его потоком раскаленного воздуха. Поправляя растрепавшиеся волосы, Гувер с завистью смотрел уносящейся красотке вслед.

– Зверь-машина… – пробормотал толстяк, машинально запустив руку в карман брюк, дабы убедиться, на месте ли проездной билет.

«Неудачник, – думал банкир, наблюдая в зеркало заднего вида за тем, как охранник, понурившись, бредет в свою крохотную будку. – Интересно, каково это – каждый день ехать на работу в душном вагоне электропоезда, а потом до самого позднего вечера наблюдать, как куда более успешные и талантливые люди проносятся мимо тебя на таких вот автомобилях? Я на его месте, надо думать, давно бы застрелился – от безысходности. Впрочем, уже скоро мистер Уоррен все равно передавит вас, бездарей, сидящих на наших шеях, словно жалких клопов!»

Припарковавшись неподалеку от лифта, Джонсон заглушил мотор.

И в тот же миг шикарный белоснежный «альфа-ромео» вместе с сидящим внутри банкиром просто разорвало на части мощнейшим взрывом.

2021 г., Сирджан, Иран

Я стою на коленях в луже его крови, смотрю на его бледное лицо. Дождь в Сирджане – довольно редкое явление, но сейчас у неба есть повод для плача: десятки сынов Ирана погибли, унеся за собой жизни двух сотен американских солдат.

Дождь промочил меня до нитки, но я не обращаю на это никакого внимания. Я продолжаю смотреть на Винни, стараясь убедить себя, что он просто притворяется мертвым, а на самом деле жив. Винни любит всевозможные розыгрыши, он вообще веселый чувак…

Не верится, что теперь придется говорить о нем в прошедшем времени.

– Нет, черт возьми, нет… – шепчу я на родном русском. – Меня ты не обдуришь…

Но он очень убедительный в своей нынешней роли мертвеца – лежит, не дышит, не шевелится. Невольно начинаешь задумываться – а может, и вправду не врет, не притворяется? Тогда это хреново, чертовски хреново…

– Серега! Мамонт! – слышу из-за спины.

Оглянувшись, вижу, как ко мне ползет раненый капрал Бронс по прозвищу Банни. Его знаменитые «кроличьи» зубы теперь, наверное, уже не сыщешь среди фарша, в который превратили нашу доблестную роту пулеметы иранцев. Когда мы вернемся в Штаты, он, надо думать, непременно озолотит какого-нибудь ушлого стоматолога, ведь Банни без фирменной улыбки – уже не Банни, так же?

«А мы вернемся?» – усмехается внутренний голос у меня в голове.

– Жив, Крольчатина? – спрашиваю я, нарочито весело улыбаясь.

Однако приободрить его не выходит: напротив, при виде моей лыбы он тут же начинает плакать. Слезы текут по грязным щекам капрала, оставляя белые полосы на коричневом фоне, прямо ко рту, красному от крови.

– Чего ты ноешь? – ору я, стараясь на него не смотреть, – сам ведь едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься. – Соберись!

– Гас… Ворон… Торпеда… – шепчет треклятый Бронс, мотая головой из стороны в сторону.

– И Медведь, – мрачно добавляю я.

Медведь – это Винни. По понятным причинам.

– Он… тоже? – упавшим голосом уточняет Банни.

Мне хочется врезать капралу со всей дури, ногой прямо в его перекошенное плачем лицо. Черт, если бы ему уже не выбил зубы кто-то из иранцев, это обязательно сделал бы я – до того он выводит из себя своим надоедливым скулежом.

– Заткнись… – сквозь зубы выдавливаю я. – Без тебя тошно…

Я на всякий случай еще раз проверяю пульс Винни и, снова убедившись, что он не притворяется, наконец-то решаюсь встать. Мои раны еще не ноют, но я понимаю, что вполне могу умереть от потери крови, а потому медленно бреду к лежащему неподалеку вещмешку. Он кажется на удивление… целым. Словно его сбросили сюда с неба уже после окончания боя наши с Крольчатиной ангелы-хранители. Я наклоняюсь к нему, хватаю за лямку, пытаюсь поднять. Руку пронзает боль – то ли перелом, то ли вывих, пока неясно. Да и наплевать, сказать по правде. Сейчас мне надо чем-то заткнуть лишние дырки в моем теле, если я, конечно, не хочу отправиться на тот свет вслед за остальными парнями.

– Мамонт… – снова зовет меня Банни. – Серега…

– Иду, Крольчатина… – отзываюсь я.

Волоча к нему найденный вещмешок, я озираюсь по сторонам. В душе я по-прежнему верю, что будут еще выжившие, кроме нас двоих. Но реальность не спешит меня радовать.

Трупы, трупы, кругом одни лишь трупы…

В этот момент мне безумно хочется единения с моими погибшими братьями по оружию. В голову закрадывается странная, сумасбродная мысль: «Вот бы сейчас кто-то из иранцев пристрелил нас с Крольчатиной!..» И только треклятый инстинкт самосохранения отдается пульсом в висках и торопит меня к лежащему на пузе Бронсу.

– Что с твоими ногами, старик? – спрашиваю я, усаживаясь на землю рядом с ним.

– Я их не чувствую… – шепчет капрал и закусывает нижнюю губу, чтобы не разрыдаться вновь.

И это, черт побери, совсем неудивительно: ведь его ноги посекло осколками гранаты. Чувствую, как глаза мои начинают блестеть. В худшем случае Банни лишится обеих ног, в лучшем очень скоро отправится на тот свет.

Я нахмурился. Ничего не перепутал? Да нет, все правильно: куда лучше помереть, чем остаток жизни прожить безногим инвалидом.

Но ему ведь я так не скажу?!

И потому я с невозмутимой миной расстегиваю вещмешок и заглядываю внутрь. Там немного снеди, немного бинтов и, словно вишенка на торте, рулончик туалетной бумаги. Флягу хозяин мешка, возможно, носил в кармане или на поясе, по крайне мере, в рюкзаке я ее не наблюдаю. Вытащив бинты, я пододвигаюсь к скулящему Бронсу и рассматриваю его ноги вблизи. Даже мне, далекому от медицины человеку, понятно, что все очень и очень плохо. Чертыхаясь, я начинаю бинтовать его раны.

Когда я заканчиваю с одной ногой, приходит запоздалое осознание: мы еще живы.

Уже давно не рокочут автоматы иранцев, не лают их пистолеты. Нас с Банни слепой снимет, если захочет, – сидим себе, безмятежные, как на каком-нибудь калифорнийском пляже, – но никто не стреляет, не бежит к нам, скаля зубы или выкрикивая ругательства на местном диалекте. Ощущение, что Сирджан попросту вымер; собрал всех своих жителей, разом бросил их в бой с ненавистным американским агрессором… и проиграл.

«Все на красное».

Да, уж красного вокруг нас с Бронсом хватает.

– Ничего, Крольчатина… – шепчу я. – Ты у меня еще станешь олимпийским чемпионом в стометровке…

– Не трави душу, Мамонт, – качает головой Банни, не в силах, однако, сдержать слез благодарности.

Мы оба знаем, что его деньки сочтены.